Текст книги "Казанова"

Глава шестнадцатая
Наперегонки с жизнью

Если стар, то должен вести себя как молодой.

Гете, «Афоризмы в прозе»

Вы были печальным и старым, но сейчас так не выглядите. Откуда у вас эта молодость и пузырящаяся радость? Дайте адресочек.

Марк Твен, «Жизнь на Миссисипи»

«Казанова смеясь говорил гостям: Женщины, мне кажется, как яблоки на ветках: самые красивые не всегда самые вкусные.»

Эрих Кестнер, «Kurz und buntig»

В Савойе в городе Аи Казанова в обществе игроков встретил «сына маркиза Дезармуаза», который тотчас признался, что живет игрой и любит собственную дочь. «Этот человек», пишет Казанова, «не зная меня, так откровенно говорил со мной, не думая о последствиях, когда его гнусности могут вызвать у меня отвращение». Тем не менее своим неизвестным читателям Казанова с удовольствием рассказывает собственные гнусные деяния м желания.

Теперь в жизни Казановы начались необычайно романтические повторения ранних любовных историй. Конечно все они, как большинство повторений чувств, были более слабыми переживаниями. Все звучит как выдуманное, как повторение усталой фантазии, если не просто характеристикой зрелых годов. Опыт жизни уже так богат, а индивидуальная досягаемость судьбы так ограничена природой, что все похоже на повторение или повторяется на самом деле. Это мучение или, в зависимости от темперамента, утешение опыта: дежа-вю. Все видано, все пережито. Уже не так молод, чтобы весь мир выглядел новым. Больше не нов самому себе. Но еще есть силы повторять старые приключения юности и Казанова в середине жизни еще живее и готовее для любого приключения, влюбленнее и сильнее полдюжины юношей. Он еще близок к прежней свежести, близок к прежней силе, но у него нет больше прежнего блеска, прежнего воодушевления, прежней невинности чувств и впечатлений.

Он подписывает кредитное письмо на четыреста луи именем «Сенгальт». Маркиза авизирует ему, говорит Казанова, и в первый раз выдает читателям новое имя, которым он сам себя возвысил в дворянство: «шевалье де Сенгальт». (Является ли оно каббалистическим именем с теми же буквами, что и «Казанова»? Или это слабый омоним от Сент-Галлен, Сан-Грааль, Порта ди Сан-Галло?)

В постели он обдумывал свою ситуацию. Он должен признаться, что чувствует себя счастливым. В полном здравии, в расцвете лет, без долгов, ни от кого не зависим, богат жизненным опытом и золотыми монетами, полон везения в игре и с женщинами. Как Мариво, он может сказать: «Sante, marquis!» (Скачи, маркиз!) Воспоминания о неприятностях и путанице его жизни глубоко покрыты днями наслаждения и счастья. Он может лишь поздравить себя с такой судьбой. Всю ночь он мечтал о счастье.

За несколько недель до этого он был «на весах», и при виде почерка Анриетты чувствовал банкротство жизни. Казанова менял жизненные настроения так же быстро, как возлюбленных.

Во Флоренции Казанова сразу пошел в оперу (не из-за музыки, «я никогда не был ее вдохновенным приверженцом», но из-за артисток и публики) и в первой певице узнал свою Терезу (мнимого Беллино), которую в последний раз видел в 1744 году в Римини. Она показалась ему столь же прекрасной, как и семнадцать лет назад. Она тоже сразу узнала его в зале, махнула веером, за сценой спросила, какое у него теперь имя и пригласила на завтрак в свой дом, где ему открыл дверь ее молодой новоиспеченный супруг Палези в спальном халате и колпаке. Тереза знала все приключения Казановы вплоть до его второго отъезда из Голландии. Когда супруг вышел собственноручно готовить шоколад, Казанова воскликнул как греческая рабыня на турецком корабле, с которой он любился на глазах Беллино: «Пришел миг счастья!», и сразу же оказался «на вершине счастья», причем восхождение облегчали ее спальный халат и его костюм для прогулок. После этого Тереза сказала, что решила никогда не обманывать мужа. Что случилось сегодня – лишь оплата долгов ее первой любви.

Казанова с присущей ему своеобразной мудростью возразил своей возлюбленной. Он доводил до абсурда ловко изобретенное суеверие, по которому мужчина должен отплачивать пожизненной барщиной то чувственное наслаждение, которое ему доставила девушка. Казанова был убежден, что он дарит наслаждение. Например, Розалии он сказал, что она должна лишь дождаться ночи, и тогда он вознаградит ее и сделает счастливой. Он был абсолютно уверен в своем соответствующем таланте. Конечно, женщины тоже делали его счастливым. Но он верил, что дает им больше.

Казанова стоял на прекрасной ступени, с которой довольно молодой мужчина лишь начинает собирать плоды любви и жизни. Вокруг он видел знаки и чудеса, и замечал, что нет ничего нового на земле. Круговорот поколений уже совершился. Настал час полуденного замедления.

Следующее утро он провел в галерее сэра Ораса Мэна, владельца картин, статуй и камей. В полдень аббат Гама предложил ему быть представителем португальского двора на европейском конгрессе, который должен состояться в Аугсбурге, чтобы подготовить мирный договор. Если он хорошо сделает дело, он сможет всего достичь в Лиссабоне. Казанова ответил: «Я готов ко всему.» Это было верно. Он уже узнал большую радость быть посланником.

Тридцать шесть часов спустя через Порто-дель-Пополо Казанова въехал в Рим. На таможне он вручил для просмотра свои книги, почти тридцать, все они были более или менее направлены против религии.

Казанова остановился у Роланда в гостинице «Город Лондон» на площади Испании. Дочь Роланда Тереза стала женой брата Казановы Джованни. Тогда Джованни было тридцать и он уже десять лет был учеником известного художника Рафаэля Менгса, у которого он жил и чья сестра несчастливо любила Джованни. Подружившись в Й. Винкельманом, он набрасывал рисунки для его «Monumenta inedita». Винкельман называл его «величайшим рисовальщиком в Риме после Менгса». Дружба разбилась, когда знаменитый археолог открыл, что Джованни продал ему две картины как работы античных мастеров, хотя написал их сам вместе с Менгсом. Ученые изыскания Винкельмана об этих картинах превратили его в посмешище. После этого он нашел в своих «Monumenta inedita» множество фальшивок, которые «навязал» ему Джованни.

Кроме того, фальшивый вексель на 3850 талеров привел к тому, что Джованни приговорили на десять лет галер, но к тому времени он уже был директором академии искусств Дрездена. Он был ленивым художником с литературным талантом и, как Джакомо, членом римской академии «Аркадия». Он умер в 1795 году, Менгс его писал. Он женился на Терезе Роланд в 1764 году; когда после четырнадцати лет брака она умерла, то оставила ему восемь детей. Джованни был единственным из четырех братьев Казанова, у которого были законные дети, четверо пережили его. Карл в 1782 году жил с дядей Джакомо в Венеции, бездельник даже украл – из мести – деньги у купца Пецци, как он писал Джакомо в 1790 году; позднее он стал австрийским офицером. Его сестра Йоханна-Терезия вышла замуж за придворного казначея барона Рудольфа Августа фон Вессенига, держала «салон» в Дрездене и умерла в 1842 году.

Джакомо и Джованни почти не переносили друг друга. В 1784 году произошло примирение. В 1790 году Джакомо писал своему племяннику Карлу: «С твоим отцом я не разговаривал всю жизнь».

В Риме же в 1760 году Джакомо сидел за столом, когда вошел Джованни. Они обнялись с большой радостью и рассказали свои приключения – «он – свои маленькие, я – свои большие» пишет Казанова. Джованни пригласил Джакомо занять пустующую квартиру в доме рыцаря Менгса, где бесплатно жил Джованни. Потом они вышли осмотреть Рим. Джакомо искал донну Чечилию, она умерла. Сестра Лукреции, Анжелика, «едва смогла вспомнить его». В салоне возлюбленной кардинала Альбани, покровителя Менгса и Винкельмана, его представили аббату: «Это брат Казановы». «Неправда», говорит Казанова, «они должны были сказать, что Казанова – мой брат». Там он встретил Винкельмана, с которым подружился, как и с Менгсом. В 1767 году Казанова снова встретил художника Менгса в Испании.

В Дуксе нашли два письма от Менгса Джакомо Казанове.

Едва устроившись в доме Менгса, Казанова нанял коляску, кучера и слугу в фантастической ливрее. Новые друзья представили его библиотекарю Ватикана кардиналу Пассионеи, который попросил у папы помилования Джакомо венецианской инквизицией. Пассионеи просил его рассказать историю побега из-под Свинцовых Крыш. Но так как пришлось сидеть на табуреточке, то Казанова рассказал коротко и плохо. Пассионеи подарил ему свою надгробную речь на принца Евгения. Казанова в ответ приподнес великолепно переплетенный фолиант «Pandectorum liber unicus». Он пошел в Монте Кавальо к папе Клементу XIII и поцеловал крест на святейшей туфле. Папа сказал, что еще помнит, как Казанова в Падуе, где Клемент был епископом, всегда покидал церковь, как только он запевал «Розенкранц». Потом он дал Казанове благословение, «весьма ходимую монету в Риме», и обещал поговорить с послом Венеции о безопасном возвращении Казановы в Венецию. Он сказал, что Пассионеи пошлет Винкельмана к Казанове с платой за пандекты, или вернет книгу, если Казанова не примет плату. В этом случае Казанова вернет надгробную речь на Евгения. Святой отец от души посмеялся.

На выходе старый аббат спросил Казанову, не он ли бежал из-под Свинцовых Крыш. Это был бывший лодочник Момоло из Венеции, а теперь scopatore segreto, служитель тайной лестницы при папе. Он был тестем Косты, слуги и секретаря Казановы. Казанова пришел к нему и вместе с некрасивыми дочерьми Момоло встретил там бедную и волшебно-красивую девушку-соседку по имени Мариучча, которая сидела рядом с ним, он пожал ей руку и она ответила на пожатие; «мне сразу стало ясно, как пойдет между мной и Мариуччей». Так и пошло.

Святой отец поговорил с венецианским посланником, но помочь не смог; он принял в дар ватиканской библиотеке действительно отклоненный Пассионеи том пандектов. Немного погодя Казанова с Менгсом сидели за обедом, когда пришел камердинер и от имени Его Святейшества принес крест ордена Золотой Шпоры с дипломом и патентом с большой папской печатью, объявлявшим Казанову доктором прав и апостолическим протопотаром «extra urbem».

Казанова был чрезвычайно горд этим орденом, повесил его на широкой карминовой ленте на шею и сделал с помощью Винкельмана отделанный алмазами и рубинами крест. Он хотел похвастаться им в Неаполе, куда хотел уехать на две недели, чтобы весело растратить лотерейный выигрыш в пятнадцать сотен талеров. В это же время Каузак, либретист оперы «Зороастр», которую Казанова перевел в Дрездене, тоже получил этот орден и от невыносимого счастья почти потерял рассудок. Глюк и Моцарт тоже были рыцарями этого ордена, но Моцарт носил его только в Италии. В Вене его можно было получить за один дукат. Пять лет спустя в Варшаве князь Чарторыйский посоветовал Казанове снять орденский крест. «Что вам эти милостыня?», спросил он. «Только шарлатаны рискуют носить его.» Папы тем не менее дарили этот орден посланникам, чьи камердинеры его носили.

Казанова между тем снял комнату, чтобы спать там с Мариуччей, которой подарил приданное в четыреста талеров, потому что на ней хотел жениться молодой парикмахер. Казанова расшнуровал Мариуччу и обнажил ее, не встретив сопротивления. От еще не угаснувшего стыда она смотрела ему только в глаза. «Какое тело, какая красота!»

Так как Казанова заметил, что вторая дочь Момоло любит его слугу Косту, он отправил Косту назад, чтобы он не женился на девушке. Коста боялся, что Казанова присвоит себе jus primae noctis (право первой ночи). Казанова уехал в Неаполь с Ледюком и неким аббатом Альфани, подделывателем древностей.

Когда он вновь увидел Неаполь, где восемнадцать лет назад впервые испытал счастье, его охватило несравненное радостное опьянение.

Глава семнадцатая
Рыцарь радости

Я – человек отвратительный…

Казанова, исьмо к Ж. Ф. Опицу

Я совершил в своей жизни множество глупостей…

Казанова, «Воспоминания»

Великие люди в любой жизненной ситуации остаются равными себе.

Никколо Маккиавелли, «Discorsi», III, 31.

И никто не похож на него меньше, чем он сам.

Дени Дидро, «Племянник Рамо»

Я устал всегда видеть любовную интригу как главную пружину всех трагедий. Разве не существует других интересных страстей?

Казанова, «Поклонник Талии»

…..

Франсуа Вийон, «Малое Завещание»

«С моего отъезда из Неаполя злой дух повлек меня крещендо от глупости к глупости», пишет Казанова. С 1760 года начинаются немотивированные путешествия Казановы. Начался период бешеного расточения денег и любви. Началась настоящая любовная суматоха. Он начал просто покупать девушек, особенно девушек из народа, которых получал задешево и кучами, дочерей бедняков, которых он подкупал деньгами и роскошью: Розалию, служанку марсельской кокотки; в Генуе горничную Розалии Веронику и ее сестру Аннину; Мариуччу в Риме, которой не хватало в доме хлеба; позже в Лондоне пять ганноверских девушек. Он покупал женщин прямо, дочерей у отцов, сестер у братьев, жен у супругов, любовниц у друзей, дочерей целыми сериями у матерей, невест у женихов, учениц у парикмахерш, любую у любого. Было ли это жизненным полднем чувственного холостяка в путешествиях? Не выбирая, произвольно, непроизвольно он переходил от одной к другой, брал девушек по половине и по целой дюжине, по шестьдесят и по сотне: в Болонье полдюжины подруг Кортичелли; у мадам Ф., парикмахерши из Пармы, полдюжины учениц, с неохотой отказавшись от самой парикмахерши; еврейку Лию он купил у отца и приплатил ей сверху. Граф Трапа представил Казанове жену Ск., которая хотела «склонить его к темному преступлению».

Он не только бежал за всеми женщинами, каждой второй залезая под юбку, вставая со стула, чтобы увидеть в вырезе обнаженные груди, но и все его знакомые и друзья сводничали для него. Он управлял делом, как генерал-квартирмейстер небольшой армии, ревизуя и конфискуя, покупая, торгуясь, инспектируя, посылая послов и фуражиров. Маццони, возлюбленная шевалье Рамберти, посылала ему девушек на выбор. Шевалье де Брез приводил его к красивым дамам. Было похоже, словно он хотел совокупиться со всем женским родом. Никогда ему не хватало. В мыслях у него всегда было это. Время от времени его высылала полиция небольших государств или государств побольше, он был замешан в аферах с фальшивыми векселями, он планировал новые веселые надувательства, он мечтал о новой жизни, о новой карьере, городил новые прожекты, играл та и тут и везде, и – писал все усерднее, стал профессиональным автором, пытался даже жить этим, и все чаще терпел неудачи. Сквозь любовную суматоху все сильнее просвечивал Казанова-автор.

Это были кризисные годы. По отдельности это были очень веселые, но в общем аспекте понижающиеся тусклые годы, году удовольствия, но всегда уменьшающегося удовольствия. Из тонкого ценителя женщин, из гурмэ, предстал гурман-пожиратель.

Миллионер стал нищим, приживальщиком. Соблазнитель стал развратником. Авантюрист стал литератором.

Его выслали из Флоренции из-за аферы с векселями таинственного Иванова, из Турина из-за своего бегства из-под Свинцовых Крыш Венеции, из Модены по неизвестным причинам. Виновного или невиновного, его выбрасывали. В последующее время он действует в двух областях: как португальский агент и как обманщик маркизы д'Урфе. Оба дела темны.

В Рим он прибыл как раз вовремя, чтобы дважды переспать с Мариуччей еще до ее свадьбы, он подарил ей сад и деньги, он подарил ее молодому мужу часы. Несмотря на высылку из Флоренции он отважился остановиться в своем старом отеле у доктора Ванини, вскоре пришла полиция и вызвала его. Поспешно и без багажа в тот же вечер ему пришлось уехать в Болонью, но до того он пошел к матери маленькой бесстыдной танцовщицы Кортичелли, дал ей денег, чтобы устроить ужин, повел Кортичелли будто бы погулять, привел ее на почтовую станцию, вскочил вместе с ней в коляску – и оба с удовольствием смеялись над веселым соблазнением и с удовольствием переспали в первой же гостинице папской области, а потом восемь дней подряд в Болонье с целым выводком юных и на все согласных маленьких подруг Кортичелли. Его слуги Ледюк и Коста пришли с багажом Казановы, а потом появилась вначале вышедшая из себя и гневная, а потом укрощенная деньгами мать Кортичелли и ее братец – и вернулись в Болонью. Для двадцатилетнего это была бы приятная проказа, но Казанове уже было сорок.

В Модене Казанова пошел в картинную галерею, в гостинице уже ждали сбиры с приказов о высылке. Италия стала маленькой и тесной.

Через горы в Шамбери Казанова и двое слуг, испанец Ледюк и пармезанец Коста, три мошенника разных степеней, ехали на мулах.

Из Турина он тоже был выслан. Из Лиона вместе с Ледюком он послал влюбленного в свою дочь Дезармуаза, которому он рассказал, что тоже спал со своей дочерью, в Страссбург, где они должны были ждать его, пока с Костой он съездит в Париж.

Ни один город мира не сравнится с Парижем. Он делался в нем счастливым. Маркиза д'Урфе узнала от оракула Казановы, что она может возродиться заново только после освобождения Кверилинта, одного из трех руководителей ордена розенкрейцеров, из тюрьмы инквизиции в Лиссабоне, но ему нужны деньги на подкуп определенных влиятельных и могущественных особ со связями на мирном конгрессе в Аугсбурге, а также подарки, табакерки и часы, для чего ему нужно солидное кредитное письмо. Маркиза дала все.

Казанова посетил брата Франческо, чья красивая жена призналась, что Франческо к несчастью импотентен, но «об этом я не решился подумать». Из любви к брату? С Франческо он пошел к Ванлоо, жене художника, она сказала, что на обед придут господин Блондель с женой, Манон Балетти, это был сюрприз, но Казанова тотчас ушел, он любил «театральные эффекты», но только те, которые сам устраивал другим. Он знал, что не хочет видеть Манон.

Он хвастает, что с помощью оракула устроил для госпожи Румен запоздалую свадьбу ее дочери с господином де Полиньяком. Он разыскал свою прекрасную перчаточницу, которая прожила с ним целую неделю в Пти Полонь «на природе», господин де Ленглейд соблазнил ее, ее муж сидел в бедности. Красивая Камилла была больна, ее сестра Каролина стала маркизой и метрессой графа де ла Марша. Его друг Балетти покинул театр, женился на девушке из оперы и сейчас искал камень мудрости. С нетерпением и, вероятно, даже со страхом перед кредиторами и полицией Казанова ждал элегантный костюм, заказанный у портного, и крест с алмазами и рубинами для ордена, заказанного ювелиру, но нечаянный случай принудил его уехать сломя голову.

В десять утра он прогуливался в Тюильри и встретил Дазенонкурт, девушку из оперы, которую он ранее безуспешно преследовал с подругой, они пригласили его на обед в Шуази, где встретили двух авантюристов, знакомых Казанове; с двумя подругами Дазенонкурт они обедали всемером. Один из авантюристов, Сантис, попросил Казанову показать ценное кольцо, забыл вернуть и солгал, что его у него нет. Казанова схватил его перед домом. Сантис выхватил шпагу. Пока другие авантюристы сажали четырех девушек в фиакр, чтобы отвезти до Парижа, Сантис и Казанова зашли за дом. Сантис сделал выпад, Казанова парировал и проткнул его. Сантис упал и вскрикнул. Казанова спрятал шпагу, поехал в Париж, упаковал чемодан, попросил госпожу д'Урфе вручить приготовленную ему одежду, подарки и деньги его верному слуге Косте, который должен был догнать его в Аугсбурге.

Казанова дал Косте деньги и точные инструкции и уехал в Страссбург, где его ждали Ледюк и Дезармуаз. Мнимый маркиз привел его к красивой женщине, которую Казанова сразу узнал. Это была танцовщица Катерина Рено, которую Казанова напрасно преследовал в Дрездене в 1753 году, он был тогда беден, а она была подругой безмерно богатого графа Брюля.

Рено, пишет Тренк в «Ежемесячнике» (Альтона), разорила графа Брюля и передала много денег парижскому ювелиру двора Бемеру, сыну ювелира дрезденского двора, который использовал расточительность Дюбарри и выступал в знаменитом процессе об ожерелье, где его жена показывала против Калиостро.

Рено рассказала о матери Казановы, что бедная Дзанетта перед (Семилетней) войной сбежала из Дрездена в Прагу, где у нее почти ничего не шло хорошо, так как она не получала пенсию (бедную, четыреста талеров!). Казанова возразил, что посылал матери деньги. Он делал это? Она умерла в Дрездене 29 ноября 1776 года.

Казанове было обещано большое удовольствие с Рено. Но она обманула его, как лишь немногие до сих пор обманывали, да, она разорила его, как никто до сих пор не разорял.

Он поехал с нею в Аугсбург, где на шесть месяцев снял дом. Конгресс еще не начался и она склонила его поехать в Мюнхен, где будто бы хотела продать свои драгоценности.

В Мюнхене английскому посланнику лорду Стормонту он дал письмо Гамаса, а французскому посланнику – рекомендацию герцога Шуазеля, за которое надо было благодарить д'Урфе. Он был представлен курфюрсту Баварии. Он играл большого господина, к сожалению только играл.

За четыре «роковые» недели в Мюнхене, где собрались многие пресловутые шулера Европы (среди них подлый Афлиджио), Казанова без смысла и разума проиграл все свои деньги, заложил ценные украшения более чем на сорок тысяч франков, которые никогда более не выкупил, исчерпал кредит у банкиров и ростовщиков, потерял свою добрую славу и даже здоровье.

Во всем была виновата Рено, которая властвовала над ним, как ни одна женщина до нее. Он болел из-за нее, но оставался с ней. Да, она помешала ему пойти к врачу и лечиться, когда сказала, что при дворе знают, что они живут как муж и жена, и ее репутация пострадает, если станет известно, что он лечится. И Казанова принес ей в жертву свое здоровье, свой разум, свою гордость, он делал то, что никогда еще не делал. Он нашел себе госпожу, отомстившую Казанове как сто женщин.

Когда она опустошила его, то его отключила, но не только расточительством и роскошью, но – и это было мрачнее и позорнее – она ограбила его с помощью Дезармуаза и завладела его деньгами, драгоценностями, кредитами. Потом она и Дезармуаз играли роль посредников между ним и банкирами с ростовщиками. Они ссужали ему деньги и они же забирали их обратно за игорным столом Дезармуаза, который он и расставил-то в доме Казановы, где Дезармуаз бесцеремонно обманывал и держал банк как партнер Рено, вырывая добычу из Казановы и его гостей, он приглашал людей из дурного общества, жил за счет Казановы, относя все скандалы на счет доброй репутации Казановы. А за всем этим стояла Рено, которая любила игру и была ненасытной вакханкой за столом и в постели, чего Казанова был не в силах выполнить ни умственно, ни физически. В постели он прогонял ее, когда был изнурен. Но в доме он все оставлял ей, хотя все видел, все знал, обо всем догадывался, о том и об этом, вы понимаете.

Мюнхен стал для него адом. Кроме того, он целый месяц ничего не слышал о госпоже д'Урфе, так что уже считал, что она умерла, или хуже, что снова пришла в сознание. Равным образом беспокойным делало его неприбытие Косты и отсутствие вестей о нем. Болезнь, становившаяся все злее, помешала Казанове на пути в Париж. В то время он чувствовал себя таким вялым и слабым, свою волю столь подорванной, а свои моральные и духовные силы столь истощенными, что считал старость уже близкой и обессиливающей его. Так сильны были предрассудки столетию, что этот брызжущий жизнью атлет в тридцать семь лет уже говорил о старости. Но конечно, атлеты быстрее замечают упадок своих наивысших достижений.

Никогда ранее ни одна женщина не делала из великого Казановы несчастного паяца как эта хитрая, бывалая и удачливая кокотка Катерина Рено.

В конце концов Казанова, собрав остатки своей старой решительности, оторвался от этой женщины, отравившей его кровь и его душу. Даже вдова курфюрста Саксонии упрекала его, что он разрушает себя и свою репутацию. Казанова освободился, оставил Рено с Дезармуазом в Мюнхене и уехал с Ледюком в Аугсбург, где его ждали квартира и врач.

В Аугсбурге он наконец узнал о постыдном предательстве Косты. Предательства учащались как и банкротства Казановы. Коста убежал и бесследно исчез вместе с алмазами, часами, табакерками, бельем и вышитой одеждой, с сундуком и сотней луи дорожных денег. (Четверть века спустя Казанова встретил Косту в Венеции в роли камердинера графа Хардегга и хотел довести его до виселицы, но был тронут слезами Косты. Тогда он узнал, что Коста поехал в Рим, увлекаемый игроком в бириби, из-за него все проиграл, женился на дочери Момоло, сделал ее беременной и через год бросил.)

К счастью госпожа д'Урфе через несколько дней после исчезновения Косты раздобыла пятьдесят тысяч франков, которые переслала векселем Казанове в Аугсбург. Он уже впадал в нужду.

В это время он открыл также, что его любимый, веселый, всегда услужливый до самопожертвования слуга Ледюк обворовывает его. Он простил бы его, если б не простоватый образ действия Ледюка не вынудил его вывести дело на всеобщее обозрение, иначе сам Казанова выглядел бы вором. Только проницательность позволила ему уличить Ледюка. Тем не менее он держал его до начала следующего года, пока не вернулся в Париж.

Едва выздоровев, Казанова забыл все несчастья. Он забыл мрачные предчувствия старости и бедности. Он заново начал прежнюю расточительную, разгульную жизнь. Как и ранее, он воспользовался своей влюбленностью в двух девушек, чтобы обоих равно привести к падению, в то время как каждую по отдельности он наверное не заполучил бы; на этот раз это были его молодая, красивая кухарка Анна Мидель и дочь его домашней хозяйки Гертруда, которая тотчас забеременела.

Однако вечера он проводил в приличном обществе графа Макса фон Ламберга и его милой второй жены. Ламберг был главным гофмаршалом князя-епископа Аугсбурга; его мать была сестрой друга Казановы маркиза де Прие. Родившийся в 1729 году в Брюнне, Ламберг учился, путешествовал по Европе и Северной Африке, жил в Париже, Аугсбурге, в поместье и в Брюнне, и умер в 1792 году по вине своего врача, который, как сообщает Казанова, «болезнь, не имевшую никакого отношения к Венере, лечил ртутью».

Ламберг и Казанова познакомились в Париже в 1757 году, оставались друзьями до самой смерти и переписывались тридцать два года. После смерти Ламберга у Казановы остались четыреста шестьдесят его писем; в Дуксе найдено только сто семьдесят два, которые в 1935 году были изданы Густавом Гугитцем, за исключением некоторых, показавшихся ему слишком скабрезными (издательство Берния, Вена-Лейпциг-Ольтен). Это занимательные, остроумные письма, полные пестрой материи столетия, дворцовыми сплетнями, учеными пересудами, античной и современной литературой. Оба друга хвалят один другого в своих сочинениях: Казанова в «Confutazione», 1769, а Ламберг в книге «Воспоминания космополита», 1771.

Среди своих южнонемецких товарищей по сословию Ламберг был почти единственным последователем современной французской философии. Его корреспондентами были Вольтер, д'Аламбер, Ламеттри, Юм, Альгаротти, Альбрехт фон Халлер, Калиостро и Сен-Жермен. Он был членом многих академий, изобретал машины и скоропись, любил физику, натуральную историю, химию и математику, всегда собирал вокруг себя мастеров и художников, которых богато вознаграждал, и занимался благотворительностью вплоть до расточительства. Он опубликовал множество диковинных и остроумных сочинений, среди них несколько на немецком языке.

Казанова был горд продолжительной, интимной, по настоящему нежной дружбой с графом Ламбергом, который в свою очередь ценил его как большую, интересную фигуру. Смешно, учитывая предубеждения Казановы перед немецкой литературой, что оба самых значительных и самых нежных друга Казановы, которых и он ценил в наивысшей степени, были немецкими литераторами. Князь Шарль де Линь и граф Мориц фон Ламберг. Конечно, все три друга, два немца и итальянец, были писателями французскими. Все трое транжирили деньги, остроумие и любовь. Человек, имеющий таких друзей, не мог быть обычным человеком, хотя его друзьями были также мошенники н негодяи (Ruffiane).

Ламберг тоже был вольным каменщиком; письма его и Казановы иногда намекают на их братство по ложе. Ламберг равным образом написал мемуары, которые еще не опубликованы. Он принадлежал к тем друзьям Казановы, которые побуждали его писать свои воспоминания и постоянно принимали участие в продвижении сочинения. В переписке Казановы с другом Ламберга Опицем постоянно идет речь о Ламберге. (Джакомо Казанова, «Переписка с Й.Ф.Опицем», изд. Курт Вольф, Лейпциг, 1913). Казанова пишет: «… кроме наших кошельков, которые мы часто открывали на пари, мы обменивались нашими знаниями… мы постоянно нуждаемся друг в друге… мы совершили почти одинаковые путешествия, оба испытали жестокие несчастья, у нас один возраст и одинаковый опыт, и мы помогаем друг другу нашими добрыми воспоминаниями, чтобы поддержать нас в наших сочинениях… наши письма кишат цитатами и один питается молоком другого…»

Как-то утром Казанова получает вызов к бургомистру, который спрашивает его по-латыни (так как Казанова не говорил по-немецки), почему он носит фальшивое имя. Имя Сенгальт принадлежит ему, возразил Казанова. Алфавит – это всеобщая собственность. Он взял оттуда восемь букв и так их составил, что получилось имя Сенгальт. Так как никто не носит этого имени, никто не может о нем спорить. Ни одно имя не дается навечно. Без малейшего злоупотребления его имя столь подлинно, что банкир Карли выплатил по нему пятьдесят тысяч гульденов. Бургомистр засмеялся и удовлетворился этим.

Вскоре Казанова уехал в Париж. Он въехал туда 31 декабря 1761 года и оставил Ледюка стоять посреди улицы Сен-Антуан, не дав ему даже свидетельства, хотя Ледюк оказывал ему верную службу в Штутгарте, Солотурне, Неаполе, Флоренции и Турине.

Госпожа д'Урфе приготовила ему роскошное жилище на улице дю-Бак. Он едва покинул ее. Для ее возрождения вместе с обменом душ Казанова должен с помощью тайной процедуры розенкрейцеров оплодотворить девственницу, дочь адепта, которая родит ребенка. Госпожа д'Урфе должна сразу после рождения взять ребенка себе в постель и держать там семь дней, а потом умереть, прижавшись ртом ко рту младенца, отчего он получит ее интеллигентную душу, а на третьем году – ее память. Казанова должен воспитать его и посвятить в Великую Науку. Госпожа д'Урфе должна сделать этого ребенка в завещании наследником всего состояния, а Казанову – его опекуном до тринадцатилетнего возраста. Он выбрал мошенницу, Кортичелли. Она и оказалась мошенницей. Богато нагруженный подарками и кредитным письмом д'Урфе, он ждал Кортичелли в Метце, любил там восемнадцатилетнюю оперную певицу Ратон, которая публично потребовала за свою девственность двадцать пять луидоров, и Кортичелли, которая было больше, красивее и нравилась больше.