Текст книги "Воскрешение чувств"

Глава 5

Кирилл аккуратно разложил фотокарточки на лавочке в виде пасьянса и стал усердно вспоминать все важные события, связанные с ними:

– Так, до пяти лет помню смутно. Отбросим все очень сложные ребусы, связанные с родителями. То, что я никогда их не видел обнимающимися или целующимися, несомненно, навредило психике мальчика. Но их понять можно: сучья нравственность и мораль заставили их жить в страхе перед обществом. Зато я теперь отыгрался за них своими чудачествами и аморалкой. Мне-то по барабану, что скажут соседи и родственники, а им этот барьер был не под силу, сгорели бы от стыда. Вот фотка, где я во втором классе сижу за партой, аккуратно сложив руки в знак своего прилежания. А на самом деле этот мальчик просто боится прогневить учителей и родителей. Ведь мать меня до шестого класса держала в ежовых рукавицах. Жуткий страх сковывал мою личную свободу, оттого что могу получить тройку по предмету и нарваться на осуждающий и жесткий взгляд родителей. Эта гребаная школа сожрала 90 процентов моего счастливого детства. Только в восьмом классе я вступил на тропу войны и сопротивления насилию. А все из-за того, что понимал получение знаний и учебу в целом как отчет перед матерью. Какая сука придумала эти бесконечные оценки и экзамены, замучившие этих больных отличников. Ведь сейчас их красные дипломы только на стенке в туалете можно повесить. Он может только зубрить и подчиняться, а свою волю загасил, как монах социума. Нет, не в школе, все-таки я отказался от себя и не принял свою сущность. Там я еще нашел в себе силы сопротивляться. А может быть, в армии? Где на первом году прошел окончательную школу унижения по-советски, а на втором – школу подонка, издеваясь над молодыми. Пожалуй, тоже нет. Там система, отработанная десятилетиями и ориентированная на спекуляцию слова «мужик», для толпы, а не для личности. Стоп, прокрутим немного назад, в десятый класс, – первая, несчастная любовь. Испытал стрессовый удар, как после Хиросимы. Обозлился и распустил нюни. Страдал ужасно, а от чего? От того, что не умел ухаживать и стеснялся дворовых пацанов. Это я сейчас мастер, а тогда слабак и неуверенный мальчишка. Где-то слышал, что безответная первая любовь забирает столько жизненной энергии у человека, сколько не выработает за несколько лет атомная электростанция. Может, тогда я закрыл на все замки дверь в свою душу и решил играть чужие роли, удобные для существования в обществе? Нет, Кирилл, хрен ты сам разберешься во всем этом, время необходимо и знаки жизни, которые ты немного умеешь читать. Уже хорошо, что я захотел понять и разобраться, а то правильно сказал батюшка – до могилы бы скакал на одной ножке.

Он быстро собрал фотографии, вложил в конверт и почти бегом засеменил к Лизке. Время уже поджимало, скоро должна прийти с работы, а лишний скандал ему совсем не нужен. Зайдя в дом, Кирилл быстренько разделся и прыгнул в кровать. Все равно придется опять на полигоне подвиги совершать. Буквально через десять минут вошла Лиза, она с улыбкой посмотрела на притворяющегося спящим своего пленника и протрубила общий сбор:

– Подъем, лишенец! Я тебе целую сумку деликатесов принесла. Буду из тебя делать супермена.

Кирилл, как бы спросонья, зевнул и ответил:

– Тебе не супермен нужен, а жеребец племенной. Я, конечно, всегда готов нести радость женщине, но согласно твердо утвержденному регламенту.

– Разумеется, готов! Вы же, мужики, любовь только в наших трусах и ищите. Вот скажи мне, не глядя, какого цвета у меня глаза?

– Голубые, как озеро бездонное, – не задумываясь, выпалил он.

– Дубина ты стоеросовая! Это у Натахи голубые, а у меня зеленые с солнечными лучиками. Правда, они в зависимости от света могут давать синий оттенок, но это тебе в жизни не заметить. Лопух ты бесчувственный.

– Ну вот, опять тебя понесло к этим чувствам и желанию поскандалить. Брось, Лизок, не будь такой обидчивой. Сама же себя накручиваешь. Я понимаю, что на работе налаешься до самой хрипоты, но дома-то малость понежнее языком фигуры выписывай. А у меня какие глаза? – пытаясь смягчить Лизин приход, ласково спросил Кирилл.

Она, посмотрев на него с каким-то сожалением, пошла на кухню, а оттуда крикнула со смехом:

– Пустые! Как дырка в бублике. Вот нос у тебя точно картошкой.

Кирилл был доволен такому ее ответу. Смеется – значит, чувства к нему у нее есть, просто кокетничает таким образом.

На следующий день он вышел на работу и застал там удручающую для взора картину. Перед входом в ангар корзина для мусора была доверху завалена пустыми бутылками. На двери висела табличка с таинственным словом «Переучет», а в щелке виднелась квадратиком сложенная записка. Прочитав ее, Кирилл сразу понял, что она от уборщицы Надежды Павловны. В записке было всего одно, все объясняющее слово – «суки!». Он открыл дверь своим ключом и, включив свет, замер на пороге. Разруха и хаос царили в мастерской.

– Наверняка передрались, – уверенно заявил Кирилл.

На рабочей тахте, в одних трусах, кверху брюхом, лежал Семеныч и по-бульдожьи храпел. Его седые волосы были растрепаны и испачканы машинным маслом, ноздри носа забились засохшей кровью. Правая его рука безжизненно откинулась до пола, но крепко сжимала бутылку с остатками портвейна.

– Сюжет для кисти Рембрандта, – с улыбкой прокомментировал шокированный очевидец необычайных перестроечных изменений на производстве.

На заднем сиденье вечно ремонтируемого автомобиля лежал и в унисон с Семенычем похрапывал Колька. Его физиономия была разукрашена более искусно. Сильно посиневшие места вокруг глаз и вздутые, окровавленные губы указывали на то, что здесь поработал хороший мастер. Видимо, сам Семеныч руку приложил. Поднявшись по железной лестнице на второй этаж, Кирилл схватился за живот от смеха. На полу, подстелив под себя брезентовый смотровой коврик и укрывшись промасленной клеенкой, спали два побитых и общипанных ангелочка – Михееч и Глебушка. Глебушка, сложив руки на груди, довольно улыбался. Михееч, поджавшись калачиком и подложив под голову ладошки, сопел удвоившимся в размерах красным носом.

– Вот сволочи! Ведь Глебушке вообще пить нельзя, у него язва жуткая, – нахмурив брови, проворчал Кирилл и, бросив на них фуфайку, толкнул ногой старого пьянчугу.

Никакой реакции не последовало.

– Ба! Да они с пацана все крестики и иконки сняли! Наверное, устроили партийное собрание с повесткой отлучения его от церкви. Облить их всех водой ледяной, что ли? Хотя ни хрена не поможет. Пока не проспятся и чертей не насмотрятся во сне, путного от них не добьешься.

Он спустился вниз, собрал все бутылки, где еще оставалось вино, и вылил в раковину все содержимое в них. Затем, набрав полное ведро воды, поставил его вместе с кружками на верстак.

– Это им, в качестве водопоя и зеркала. Завтра загляну, проверю, чтобы не окочурились.

С этими словами он вышел из гаража и закрыл адептов Бахуса на ключ. Решение, куда идти дальше, у него возникло сразу. Так как продолжать такую жизнь и до старости смотреть на этих обитателей гаража больше он не желал ни при каких обстоятельствах. Кирилл быстрым шагом направился к своему школьному товарищу – Игорю Воронцову, у которого, как и у Кирилла, не было жены, но зато были компьютер и Интернет. Он поставил себе простую задачу – залезть в виртуальное пространство и выудить все, что касается перемены в жизни и избавления от внутренней пустоты и одиночества. Игорь жил в двухкомнатной квартире, поэтому мешать он ему не будет. А зная его добрый и дружелюбный характер, может жить у него сколько угодно. Кирилл займет маленький уголок за столом, и если придут симпатичные гости, то может и спрятаться за большим фикусом. Короче, нет проблем. Так и случилось, товарищ очень обрадовался его приходу. Не раздумывая, кинув ему вторые ключи, стал торопливо собираться по своим делам. Игорь был также старый кобель, но более породистый. Так как имел личный автомобиль и гардеробчик посолиднее. Далеко не домосед, существовала вероятность, что он дня три вообще не появится в поле зрения Кирилла. Уходя, он только спросил на бегу:

– Старик, а что искать в этом «мусорном ящике» хочешь? Баб голых? Предупреждаю, другого что-либо интересного там больше нет.

– Да вот понимаешь, думаю найти причину, куда чувства подевались и почему радость жизни угасла, как свечка на ветру. Помню, раньше во мне полно этого добра было, а сейчас как чурка с глазами.

– Ну ты даешь, горемыка! Ведь давно, еще в 90-х, указ вышел, что эти вещи ценности больше не имеют. Исключительно лики «святых» на зеленых бумажках и кулак покрепче, а остальное можешь оставить как память. Советую, не злоупотребляй такими желаниями и поисками – дурка светит. Причем гарантированно и с игривым маячком. Да, еще вот что! Член фольгой оберни, а то и баксы не помогут, побежишь в хозтовары за бельевой веревкой и мылом.

Игорь подбадривающе подмигнул ему и скрылся за дверью. Кирилл открыл холодильник холостяка и с улыбкой закрыл дверцу обратно. Все, как и должно быть, – полнейшая пустота, не считая подсолнечного масла и куска засохшего сыра. Несомненно, сыр будет сегодня съеден, но немного позже, после интеллектуальной работы. Два часа Кирилл клацал клавишами и читал более-менее подходящие материалы. Ему больше всего запала в душу цитата Лао-Цзы, что счастье – это дорога. Вокруг этой темы он и стал нацеливать свой внутренний локатор. Себе под нос бубнил:

– А что? Я совершенно свободный человек, ни в чем не виноват и никому ничего не должен. А кто считает иначе, то пусть ползут туда, откуда и появились на свет. Я их прощаю и желаю им всего доброго. Разумеется, прошу прощения и у них. Собраться в дорогу мне как голому повязаться. Жалко, что у меня «колес» нет своих. Сбережений бы хватило на хорошего трехлетка, но тогда в пути буду на сухом подсосе. А еще моим дочкам нужно смартфоны купить, обещал ведь. Но это все ерунда, главное – желание и силы в ногах, а остальное, как говорится, по ходу парохода. Как Иванушка-дурачок, запущу стрелу в небо и пойду искать свою Василису. А здесь, в нашем городишке, абсолютный голяк. Это я, как опытный практик, заявляю официально. Никаких шансов нет, чудо в нем не водится, видать, место для него неподходящее. Москва также не годится, там все чувства забетонированы давно. Только холодный, скупой прагматизм пропитал весь воздух совместно с выхлопными газами. Чарльз Пирс крутится на вертеле, наверное, от того, как относятся москвичи к остальным «россиянам». И даже те, прилепившиеся к этой окольцованной местности и везде говорящие, что они тоже в желтых штанах (москвичи). И, они смотрят свысока на бывших своих земляков из провинции. Это понятно, там же собралось «торгашество» и братство диаспор. А они, по причине своего своеобразного рыночного менталитета и культа силы, иначе на окружающий мир смотреть не могут. У меня есть квартира, машина и деньги, значит, я крутой. Пойду четко в противоположную от Москвы сторону, вот только с отцом Сергием посоветуюсь. Понравился мне этот парнишка, чистый взгляд и говорит мудро.

До глубокой ночи Кирилл копался в Интернете, плюнув на все недовольства подруг и на гаражных хулиганов. Не маленькие, головку держат, пусть сами выбирают, как им жить дальше. Игорька не было, наверняка завис у какой-то очередной страдалицы от скуки и отсутствия мужской ласки. Флаг ему в руки, пускай и дальше несет вахту спасателя в этом городишке. А он пост сдал, ему необходимо развитие. Именно развитие – единственный шанс, чтобы избежать одинокого сидения на завалинке с окурком в зубах.

На следующее утро Кирилл отправился в гараж с жесткой инспекцией и требованием заслуженного отпуска. Не шутка – четыре года пахал без отдыха, не разгибая спины. Ворота мастерской были настежь открыты. Надежда Павловна, кроя трехэтажным матом всех мужиков планеты, резкими движениями метлой убирала следы вакханалии. Работал только один Иван Старостин, никого больше не было.

Сухо поздоровавшись с ним, Кирилл спросил без всякого интереса:

– А эти ханурики где?

– Их по объектам растащили, – так же монотонно ответил Иван.

– Михееча уволокла Трофимовна, врезав ему «контрольный по башке» сумкой с продуктами. Глебушка убежал в церковь, каяться и смывать грехи, а Семеныч с Колькой добавлять поперлись в пивнушку. Короче, зарплаты в этом месяце не будет. Они протрезвеют, еще от меня получат по фингалу для окончательного обновления портретов.

Кирилл, сказав ему, что идет в контору, чтобы подписать отпуск, сплюнул в урну. Забрал свою сменку и торопливо вышел из этого гадюшника. После конторы он забежал к Лизке в магазин и к Наталье домой. Поболтал немного, ничего им не став рассказывать и объяснять. Лишь сказал, что уезжает в отпуск на море. Реакция у обеих женщин была почти одинаковой, если сказать кратко, то заключалась она в следующем:

– Желаем тебе счастливого пути и хорошего отдыха. Смотри только, на «конец» что-либо не подцепи.

Вот такая она, любовь, у 47-летнего холостяка – простая и не затейливая.

К вечеру навестил дочек и подарил им по крутому смартфону. Разумеется, они были счастливы и очень рады – намного больше, чем ему самому. Все правильно – что заслужил, то и получил. Вторая жена Ольга стала встречаться с Мишкой Лобовым, местным Кулибиным и мужиком хорошим. Кирилл искренне порадовался за нее, все-таки он по-своему еще любил ее и желал счастья. А выбор в городе, прямо скажем, небольшой, алкаши да кобели – такой вот природный набор получился. На завтра он запланировал встречу с батюшкой. До ночи собирал рюкзак, после чего заснул младенческим сном, с надеждой на чудо.

Отца Сергия он отыскал на строительстве православной школы, где он на свои деньги воздвигал самое красивое в городе здание. Точнее, на деньги родителей, но какая разница для умных людей. Школа была уже покрыта красной дорогущей черепицей, и установленные окна отражали солнечный свет аркообразной формы. Кто-то из людей осуждал батюшку и церковь, но большинство все же радовались и желали ему здоровья. После просьбы Кирилла о серьезном разговоре они выехали из города на лоно природы. Есть здесь чудесное местечко, необычайно красивое и свежестью наполненное. На самой окраине возвышался живописный холм, кто-то говорил, что это курган, в древности сооруженный каким-то царем-завоевателем. Но, скорее всего, он был воздвигнут матушкой-природой. Однако как-то странно и одиноко. Может быть, он выскочил как болевой нарыв Земли, страдающей от нашего неблагодарного существования на ней. Поднявшись на него, перед тобой открывается удивительный вид до самого горизонта. Кругом только степь и исключительно степь. Для Кирилла чистое и живое пространство до горизонта есть самая большая услада для глаз. Причем, ни дорог, и ни одного телеграфного столба на этой картине не было – небо и простор, как и миллионы лет назад. Присев на мягкую, всеми ароматами пахнущую травку, они минут пятнадцать молча смотрели вдаль. Кирилл курил, а глаза его слезились от прилива свободы и свежести.

– Ну что, Кирилл Сергеевич? Чувствую, что вопрос у тебя ко мне серьезный, – спокойно проговорил отец Сергий. – Спрашивай, сегодня я никуда не тороплюсь, поэтому весь во внимании. Хоть я и священник, но мне нелегко давать тебе советы, так как ты намного старше меня и далеко не глупый человек. Но, как говорится, чем могу, тем помогу, причем с удовольствием. По душе ты мне.

Кирилл, немного смутившись от таких теплых слов, неуверенно начал:

– Спасибо тебе, батюшка! У меня взаимное чувство к тебе. А то, что ты моложе меня, ничего не значит. Дураков в старости хватает. Жизнь, видать, мало чему учит, если нутро с гнильцой. А мне сейчас нужно совет услышать – как от умного человека, так и от священника. Понимаешь, в дорогу я собрался, хочу все поменять в своей жизни к чертям собачьим. Пустой стал, выгорел весь, как сухое полено.

Отец Сергий развалился на травке, подложив руки под голову, и, играя губами сорванной ромашкой, смотрел молча в небо. Он внимательно слушал Кирилла, который рассказывал про всю свою жизнь, как на исповеди. Незаметно солнышко направилось в сторону заката, и птички, щебетавшие как оглашенные, наверное, подустали и только редкими посвистами друг другу напоминали о себе. Дул мягкий степной ветерок, дававший ощущение жизни и вечного движения ритмичными покачиваниями ковыля и свежими порывами воздуха. Кирилл говорил долго и уже подходил к концу своего жизненного рассказа. За все это время, батюшка ни разу не перебил его вопросом или своим коротким комментарием.

– Так вот, я думаю, что именно неделю назад во мне произошло последнее артистическое перевоплощение. Источник адреналина и чувство вечного удовольствия иссякли. А с чем я остался? Только с этим миром, который перестал радовать меня и сделался безразличным. Правда, каким-то чудом, ты появился в моей жизни и сейчас вот слушаешь и помогаешь мне выстоять. Не знаю, как и благодарить-то тебя.

Наступила долгая пауза. После которой отец Сергий, потянувшись, как кот на печке, присел скрестив ноги и пристально посмотрел Кириллу в глаза. Тихо и коротко спросил:

– Ты чьих будешь-то, мил человек?

Кирилл немного опешил от такового вопроса:

– Не понял? В каком смысле, чьих я буду?

– В старину, так обычно спрашивали пришлых людей, – спокойно объяснил батюшка. – Ты, Кирилл, забегался из угла в угол, вот тебя и приостановили. Не зря же Господь создал Землю круглой, а то бы лбы в кровь порасшибали. Таких бегунков, как ты, большинство на этой планете живут. Думают, что вот за этим горизонтом реки кисельные текут и удача ходит по улицам, раздаривая щедрые подарки из своего потешного лоточка. Прожитые годы точно не определяют взрослость человека и его ответственность – в этом ты абсолютно прав. Глубоко спрятанная память о Рае не дает тебе покоя, путает твои мысли и не дает трезво смириться с реальностью. Ведь здесь все и построено на обмане, что можно самим создать счастливую жизнь: Римская империя, наполеоны всякие там, коммунизм, капитализм и т. д. Рушится это все, Кирилл, как Вавилонская башня. И в головах у людей то же самое происходит, но загляни в историю и посмотри внимательно – там все эти «счастливцы» в гробах гниют, никому не нужные, но умело использованные новыми махинаторами. Мне кажется, что ты опять немного попутал определения. Ты сам подумай, ведь у нас у всех только две дорожки, но выбрать, по какой следовать по жизни, невероятно сложное дело. Спроси себя и ответь себе же, где ты есть: на войне за душу свою или на рынке, где по частям стараешься продать ее за игрушки и удовольствие. Это великое счастье, что она, то есть душа, тебе не принадлежит. А значит, и продать ты ее не можешь. Хотя некоторые готовы это сделать в любую минуту. Но мне больше интересно то, почему психиатр тебе ничего не сказал про зависть, как-то непрофессионально он повел себя с тобой. Зависть, Кирилл Сергеевич, только она – многоликая и многогранная – является одним из лучших инструментов дьявола. Я тебе скажу так, тайна исповеди для меня священна, но за всю мою практику никто из прихожан не сказал мне, что он ужасно завистлив. Так только признаются, что немного завидуют, но не зло, по-доброму. Тяжело признать и увидеть в себе страшного монстра. Ведь судьбе Иисуса Христа не позавидуешь, только особо просвещенные ищут этой участи, веря и понимая, где жизнь, а где иллюзия ее. Мы их называем святыми, но они тоже люди, как и Христос, и им бывает страшно и больно. Сколько людей из этого городка выгнала именно она – зависть. А ведь она происходит от «слова зависимость». На чем и играют сильные мира сего. Это нормальное явление, когда старики завидуют молодости и костерят молодежь на чем свет стоит, или муж чужой жене, или чиновнику в красивой машине… перечислять замучаешься. А все оттого, что мирские внушают людям, что жизнь одна и прожить ее надо успеть счастливо, а не то жаба задавит. А посмотри, как спокойны глаза у истинного православного или индуса, сидящего всю жизнь у реки. Потому что им торопиться некуда – вечность впереди. Суета разъедает души человеческие. Как серная кислота, она разъедает все, кроме золота. Обычно после использования такого «суетливого» выбрасывают на мусорку, как старый и порванный пакет для товара. После этого тот начинает злиться и негодовать, чем завершает свое полное человеческое существование. Слава Богу, так не у всех происходит.

Кирилл неуверенно перебил речь батюшки и с легким возмущением произнес:

– Но я в жизни никому не завидовал! Много дерьма во мне, но всегда спокойно относился к чужому добру, а иногда и радовался за тех, кому хорошо сейчас. Например, тебе с твоей матушкой. Когда вы встретились, у меня в душе будто солнышко заиграло, даже глаза увлажнились. Я думаю, что в тот момент был искренен. Ведь не маленький уже, понимаю, что есть счастливые люди, и это прекрасно, не всем же носом землю рыть. Как говорится, каждому свое, а под лежачий камень вода не потечет. Сидеть у реки и ждать, когда манна небесная посыплется, это как-то сомнительно.

Отец Сергий благодарно улыбнулся:

– Спасибо, что порадовался за нас, может быть, именно поэтому мы с тобой стали более близки. Однако и наша с ней радость не вечная, все проходит – и красота, и любовь человеческая, и клятвы в дружбе. Но приобретается опыт прощения Христова. Не сразу, но все испытания на вшивость пройдем все в свое время. Только Богу известна истина, а нам досталась только своя личная правда. Мы доверяем своим глазам, но не верим Ему, потому что не знаем о Нем ничего. А после такого потока лжи вообще запутались… и вы, и мы – религиозные люди. Думаю, что говорить человеку, которому не ломали кости на дыбе, что я знаю себя, по крайней мере неприлично. А чаще всего именно небитые больше всех уверены в своей правоте. Даже у нас, у священников, есть свое мнение, бывает, и самомнение. А в миру тот прав, у кого больше прав – там все по принципу «бери от жизни все», придут другие и доберут остатки. Человек, он – как айсберг, видима только верхушка, а что под ней, скрыто черной водой. Даже сама верхушка не знает, что у нее там внизу. На все способен он, попускаемый Богом. Смешно рассуждать о жизни, имея 80 лет своей собственной жизни, и пользоваться историей таких же знатоков. Я с тобой говорю больше не как священник, а как такой же грешный человек. Я уже тебе говорил, что, по идее, я должен сказать тебе: терпи и молись, а Бог милостив, поможет. Так оно и есть. Мои прихожане приходят иногда с такими бедами, что волосы дыбом встают. А как им всем поможешь? Только их вера и спасет их же самих, но искушений слишком много вокруг, не устоять никому без Бога. Вот, например, мои родители – очень богатые и успешные люди в бизнесе. А у отца глаза уставшие и разочарованные. И я с ним никогда, как с тобой, не говорил, потому что им нельзя останавливаться и копаться в себе. Вылетят, как пробка из шампанского, из своего бизнес-сообщества, вот такие правила этой игры. Ему я точно не завидую, понимая сложность его пути, так как вырос в их среде, знаю и сочувствую. Все есть, а внутренней свободы поиска нет. Поэтому, я и ушел в церковь, хотя у нас здесь тоже не сахар, страсти кипят похлеще, чем в миру. Но дорогу нужно выбрать по-любому. Я и спросил тебя в начале – чей ты, что хочешь и куда идешь? Если бежишь, то, выходит, ты сам по себе. А так не бывает – ты же не Агасфер. Страна и твой родной город тебя не волнуют, жены и дети вроде волнуют, но ты считаешь, что потерял их, а о друзьях-товарищах, вообще молчу. Мужское ли это поведение, Кирилл? Извини за жесткость. А может, не о себе нужно думать, а как свой город сделать лучшим на Земле, к примеру?

Кирилл, потухшим и разочарованным голосом медленно ответил:

– Как я буду помогать другим, если в душе пусто, и коленки трясутся от слабости? Я не Илья Муромец, сил не чувствую в себе, только на баб да и на свои внезапные «артистические» подвиги. Ты прав, я действительно завидую тем, кто радость получает оттого, что дочка в школу пошла или в городе фонтан новый строят, но я-то этого не могу. Какая мне разница от того, что это – жуткий эгоизм или гордыня с себялюбием? Я-то страдаю, что для себя удовольствия получать уже не могу, а для других что-то делать еще не хочу. Обрыдло все, хоть кричи. В чем я виноват, что таким уродился на свет Божий?

Солнышко совсем уже скрылось за горизонтом, лишь красную ленточку оставило после себя. Стало быстро темнеть.

Отец Сергий поднялся и подал руку Кириллу:

– Ты прав, ни в чем ты не виноват. Жди тогда своего часа. Поезжай и посмотри мир, как священник, благословляю тебя. Уверен, что вернешься. По крайней мере, Бог послал меня тебе, значит, ты не один и Он любит тебя. Я бы мог поговорить с отцом, и он бы с удовольствием помог бы тебе, но пока делать этого не буду. Ведь, судя по твоим театральным заскокам, внутри живет неплохой руководитель или идейный импровизатор. Но прежде всего необходимо положиться на Бога, и Он подскажет, куда лыжи навострить. Единственное, чем помогу тебе, это дам тебе по доверенности свою машину, у меня их четыре, так что не обременишь меня.

Чуть не задохнувшись от прилива радости, Кирилл стал трясти руку своего друга и благодетеля, благодаря и сбиваясь от чувств:

– Спасибо тебе! Никто и никогда мне такого бы не сделал! Да я… Не знаю, что и говорить-то.

– Брось, Кирилл, не последнюю рубаху отдаю. Не за что благодарить меня, Богу помолись лучше. Молитву-то так и не выучил? Ты знаешь, хотел было дать тебе Библию в дорогу, но думаю, сам позже попросишь. Все, закончили болтать, нужно дело делать.