Текст книги "Венера с пистолетом"

13

Будильник надрывался, словно мать, в третий раз зовущая своего ребенка. Я неловко нащупал его, перевернул вверх ногами и стучал по нему до тех пор, пока он не перестал звенеть.

Мое первое впечатление от начавшегося дня было отвратительным. Было шесть утра и Бог знает сколько еще, но я чувствовал себя ужасно. К сожалению, это была моя собственная идея и я ничего не мог с ней поделать.

Я даже не попытался выбраться из постели, а если бы сделал это, меня бы стошнило. Просто поднял телефонную трубку и, дождавшись, когда кто-то ответил, попросил соединить меня с «Шиллер-отелем».

Им тоже потребовалось некоторое время, и они тоже подумали, что это была не лучшая идея. Но в конце концов я убедил, что речь идет о жизни или смерти, о семейной катастрофе, о сделке в миллион флоринов и о чем-то еще, из-за чего Анри понравится оказаться на ногах в десять минут седьмого.

Черта с два ему понравилось! Он зарычал: «Qui est la? Il n'y pas que six heures…[12]12
  Кто это? Сейчас только шесть часов… – фр. – прим. пер.


[Закрыть]

– Поднимайтесь, Анри. Нужно заняться делами.

– Это вам нужно. Что еще за глупости?

– Мы выезжаем в Гаагу. Через три четверти часа. Похлопайте себя по щекам.

– Mon Dieu![13]13
  Боже мой! – фр. – прим. пер.


[Закрыть] Я не согласен…

– Делайте сейчас, а соглашаться будете потом. Если вы удивлены, другие будут тоже. Можете арендовать машину? Тогда подберите меня без четверти семь.

Он издал какой-то ворчливый звук, который в конце концов можно было рассматривать как согласие.

– И не забудьте деньги. – Я повесил трубку.

Пять минут спустя я осторожно поднялся и принялся одеваться, стараясь не нагибаться слишком сильно. Потом умылся, побрился и уложил свои вещи – все это со скоростью сонной черепахи. Но без двадцати семь был уже внизу со своими чемоданами.

Ночной дежурный хмуро посмотрел на них.

– Вы уезжаете?

– Да, уезжаю.

– Но у меня нет счета.

– Это не моя вина.

Именно в этот момент Анри постучал в дверь. Дежурный впустил его внутрь. Он был одет так, словно об его одежду вытирали ноги, и смотрел на меня с искренней ненавистью.

– Это самая глупая выдумка… – начал он.

– Назовите это тактическим сюрпризом. – Я протянул портье триста флоринов. – Послушайте, не может быть, чтобы счет был так велик. Мой друг получит сдачу, когда вернется обратно.

Портье это все еще не нравилось.

– Я не знаю…

– Нет закона, по которому я не могу уехать, когда мне захочется, верно? Не может быть таких запретов, если я плачу по счету. Если у вас нет счета, это ваша проблема, приятель, а не моя. Правильно? Правильно.

Я подхватил свои чемоданы и вышел на улицу. Некоторое время спустя следом вышел Анри.

– Вы вели себя очень грубо, – заметил он.

– А как бы вы себя чувствовали в такую рань?

– Ведь это ваша собственная идея.

– Знаю, знаю. Так где машина?

Она стояла прямо под фонарем немного дальше по улице; желтовато-коричневый «фольксваген» с длинной ржавой царапиной на правом крыле. Я бросил чемоданы на заднее сидение.

– Все в порядке. Поехали в Гаагу.

Анри вставил ключ в замок зажигания, потом снял очки и потер глаза.

– Я должен выпить кофе.

– Выпьем дороге. А теперь поехали.

Улицы были совершенно пусты, фонари висели как забытые перезревшие фрукты. Только несколько велосипедистов спешили по такому холоду, да промелькнули несколько грузовиков с овощами. Через десять минут мы выехали из города и поехали в аэропорт, мимо искусственного гребного канала.

Никто из нас не произнес ни слова, пока я не попытался зажечь сигару. Анри безразлично проронил: – Мне будет плохо, – и я положил сигару обратно.

Аэропорт Скипхол был ярко освещен, но ничего не двигалось. Анри заметил, что бар в аэропорту может быть открыт. Я возразил:

– Позже.

Фольксваген задребезжал, поворачивая на скоростную автостраду в сторону Гааги. Анри знал дорогу, все было в порядке.

По хорошей дороге до Гааги было не больше пятидесяти миль. Мы сможем уложиться в час, если не наткнемся на автомобильную пробку.

Однако в половине восьмого на полпути до цели я решил, что у нас есть время выпить кофе в баре для водителей грузовиков. Это заняло около двадцати минут, причем не больше десяти секунд ушло на разговоры. Но после этого мы стали немного лучше относиться друг к другу. Во всяком случае, Анри не возражал, когда я вновь раскуривал сигару.

Перед тем, как ехать дальше, я открыл свой чемодан и занялся переделкой «браунинга»: вставил короткий ствол и пластиковую рукоятку. Анри мрачно наблюдал за мной при слабом желтоватом свете приборного щитка.

– Не думаю, что это вам понадобится.

– Картины я перевожу только с пистолетом. Такой уж у меня порядок. Вам следует это знать.

Он что-то буркнул и отжал сцепление.

Несколько минут спустя Анри сказал:

– Я не смогу найти настоящей драгоценности, картины, о которой стоило бы говорить. Среди работ импрессионистов и современных мастеров таких картин нет.

– Я тоже не рассчитывал, что девушка сможет найти новую Мону Лизу.

– Но ей кажется, что такие картины существуют. В случае импрессионистов ценность представляет только полное собрание работ. Если бы мне дали все деньги, я смог бы собрать для них лучшую коллекцию импрессионистов, какой нет ни в Европе, ни в Америке.

– Если бы все деньги дали мне, то я собрал бы лучшую в мире коллекцию старинного оружия. Они не смогут сделать этого ни в одной области искусства.

– Их не интересуют старые пистолеты.

Я вздохнул.

– Именно так мне и сказали. Во всяком случае вы им достанете Матисса, или Мане или как их там?…

– Сезанна, – зло выплюнул он.

– Да. И Ван Гога. Об этом стоит говорить.

Он снова проворчал что-то и нахмурился, настроение у него не улучшалось. Ну и черт с ним. Я не нанимался держать его за ручку.

Мы продолжали мчаться молча, если не считать шума нашего «фольксвагена».

Еще не рассвело – солнце всходило только около девяти часов – когда мы въехали на улочки Гааги. Однако Анри не повернул в город; он поехал через Ворбург в сторону Дельфта.

Я хотел было задать вопрос, потом решил, что он в любом случае должен знать дорогу. Мы повернули налево к Дельфту, а затем почти сразу направо на небольшую дорогу. Проехали пару миль, потом свернули на перекрестке в сторону ряда больших загородных вилл.

Много увидеть я не смог, но почувствовал: это был один из тех больших красного кирпича домов, построенных лет сто назад. Построенные в голландской версии викторианского стиля, дома были украшены бессмысленно высокими крышами и сложными витиеватыми украшениями на фронтонах. В некоторых горел свет, но у большинства окна еще закрывали тяжелые ставни. Вы же понимаете, частная жизнь.

Анри заглушил мотор и во внезапно наступившей тишине шепнул:

– И тем не менее это ужасно глупо. Мы приехали слишком рано. Возможно, он еще даже не проснулся.

– Кто-то уже проснулся. Во всяком случае, ваш банковский чек вытащит его из постели.

– Он может очень рассердиться! – Неожиданно Анри понял, что великое открытие ускользает из его рук, потому что я заставлю его добраться до продавца, прежде чем тот успеет съесть свои кукурузные хлопья или что там едят голландцы на завтрак.

– Сто тысяч фунтов никогда никого не рассердят, причем в любое время суток, – сказал я примирительно. – Пошли. Бросайте руль и займемся делом.

Он задумчиво последовал за мной, предоставив мне возможность нажать на звонок.

Дверь открыла женщина средних лет – видимо, экономка, – в длинном темном платье. Она подозрительно осмотрела меня, потом увидела и узнала Анри.

Он поспешно сказал:

– Madame, je suis desole que…[14]14
  Мадам, я сожалею, что… – фр. – прим. пер.


[Закрыть]

Затем последовала длинная тирада о том, как ему жаль, что мы приехали так рано, но обстоятельства заставили и…

Я перебил:

– Позвольте нам войти, – и шагнул внутрь.

Она не возражала.

В высоком теплом холле с паркетным полом и узкой полоской ковра посередине стояло всего несколько предметов тяжелой старой темной мебели, одна или две вазы, пара картин.

– Почему вы и их не купили? – спросил я.

Анри взглянул и поморщился.

– Не мой период, но в любом случае…

Это была пара темных скучных пейзажей, и даже я мог видеть, что ничего в них нет. Может быть, армия могла бы их использовать для тренировок по выбору целей: «Справа от сектора обстрела дерево с густой верхушкой; слева…» Но, видно, они были слишком скучны даже для этого.

Странная вещь: живопись должна быть чертовски выгодной и популярной лет сто назад, раз такая уйма народу напекла тогда так много плохих картин. А теперь их заменили телевидение и книги. Странно.

Именно тут вышел хозяин. Он был толстым, я бы сказал, даже тучным: большой живот, завернутый в красный шелковый халат, который развевался при ходьбе, четыре подбородка, причем три из них свешивались по бокам и торчали из-за ушей так, что лицо словно обрамляла подкова жира. Щуря маленькие глазки за очками без оправы, он протянул руку, которая походила на надутую резиновую перчатку.

– Шентельмены, – прохрипел он. Некоторые зубы его были золотыми, а другие просто желтыми.

Анри снова стал извиняться по-французски, потом представил меня. Я стоял сзади и только кивал; пожать его руку было все равно, что доить корову.

Хозяин – кажется, он назвал себя Хуфтом – казалось, не был огорчен нашим ранним приездом. Он повернулся, причем живот чудом миновал небольшой столик, и помахал рукой, приглашая нас за собой. Мы перешли в комнату, которая, видимо, служила ему кабинетом.

Она была большой, но слишком загроможденной. Там стояло несколько книжных шкафов, заполненных чем-то, очень походившим на книги по законодательству; большой стол с телефонами, магнитофоном и прочей техникой; несколько запирающихся картотечных ящиков и большой сейф. Хуфт подошел к сейфу и начал там что-то крутить. Я просто стоял и смотрел на пару обнаженных негритянок, которые поддерживали стандартные лампы и выглядели счастливыми донельзя от того, что заняты таким полезным делом.

Хуфт повернулся к нам, держа в руках картину. Анри быстро шагнул вперед, едва ее не вырвав, а затем прислонил к спинке одного из стульев, стоявших возле лампы, и принялся разглядывать.

Она была действительно замечательной.

Хуфт просто стоял рядом, безразлично поглядывая через его плечо; немного погодя я тоже протиснулся вперед и посмотрел через другое. Это был один из тех безумных пейзажей, на которых изображены деревья, кукурузное поле и небо, все это в вихревых мазках, так, словно дул сильный ветер и в то же время все оставалось совершенно спокойным. Вы понимаете, все выглядело словно замороженным. Или может быть следовало сказать, что все это выглядело просто нереальным?

Наконец Анри очень медленно кивнул.

– C'est vrai[15]15
  Все правильно – фр. – прим. пер.


[Закрыть]. Да. Теперь… – Он сунул руку во внутренний карман и достал конверт.

Теперь наступила очередь Хуфта, и зрелище последовало просто замечательное. Он изучал банковский чек так, словно это был прямой билет на небеса в пульмановском вагоне. Он вглядывался в него, подносил к свету, осторожно ощупывал пальцами его поверхность. Гораздо сторожнее, чем можно было думать по его виду.

Он даже не потрудился поблагодарить. А как вы бы приняли чек на сотню тысяч фунтов? Не знаю. Мне бы это понравилось.

В любом случае, казалось, Анри это совершенно не беспокоит. Он получил свою игрушку, и когда схватил ее, суставы пальцев совершенно побелели в свете лампы.

Наконец Хуфт закончил разглядывать чек, повернулся и улыбнулся нам.

– Шентельмены – теперь не хотите ли выпить кофе?

Я кивнул.

– Конечно, ведь нам некуда спешить.

Анри удивленно взглянул на меня. Хуфт нажал кнопку переговорного устройства на столе и распорядился.

– Пожалуйста, садитесь, шентельмены.

Мы сели, Анри все еще сжимал картину Ван Гога.

– Вы повредили голову? – спросил Хуфт, так как я все еще носил свою повязку в виде тюрбана.

– Автомобильная авария.

Он покачал вверх-вниз своими подбородками.

– Автомобили – ужасная вещь.

– Это верно. Мы помешали вам отправиться на работу?

Он рассмеялся и помахал чеком.

– Думаю, сегодня я уже достаточно заработал.

Экономка постучала и внесла кофе. Большие чашки – и очень хороший кофе.

Хуфт положил себе в чашку сахар и спросил:

– Вы охраняете картину, да?

– Да.

– Вы не похожи на охранника, он должен быть здоровым… – Он снова захохотал.

– Ну, картина ведь не очень большая.

Эта шутка его совершенно убила. Да, действительно получилась шутка года. Он буквально катался в кресле, пролив кофе на блюдце.

– Герр Кемп, вы мне очень нравитесь. Это очень здорово сказано.

Я ответил ему сладкой улыбкой и занялся своим кофе.

Вмешался Анри и спросил Хуфта по-французски, не знает ли тот о каких-нибудь еще картинах такого же рода. Хуфт говорил по-французски лучше меня, потому многого я не смог разобрать, но могу предположить, что Анри действительно пытался выяснить, откуда взялась картина Одноухого. Не в состоянии следить за деталями разговора, я встал и начал бродить по комнате, делая вид, что разглядываю книги. Обошел стол, прошел мимо окон с опущенными тяжелыми шторами, чей синий цвет несколько дисгармонировал с выкрашенными в розовые тона стенами, и наконец вернулся к собеседникам.

Когда никто не смотрел на меня, я покосился на часы. Шел уже десятый час.

– Ну, – сказал я, – пожалуй, нам пора ехать. Лучше всего вернуться в Амстердам и спрятать картину в хранилище.

Какое-то время Хуфт обеспокоенно смотрел на меня.

– Герр Кемп, я не хотел бы, чтобы относительно картины задавались какие-то вопросы. Скажем, по поводу того, откуда она взялась.

Я покачал головой.

– Никаких вопросов. Никаких проблем. Никто ничего не будет знать.

Он пожал плечами и по телу пробежала дрожь, словно вы похлопали желе.

– Это ваша работа.

Потом хозяин поднялся и проводил нас к выходу.

14

Небо было затянуто плотными серыми тучами; за ними могло быть солнце, которое уже взошло. Окружавшие нас дома и деревья были просто силуэтами, выкрашенными в различные оттенки серого. Анри осторожно спустился по ступенькам, держа картину прямо перед собой, как щит.

– Bon voyage[16]16
  Счастливого пути фр. – прим. пер.


[Закрыть]. Удачной дороги.

Я кивнул, помахал рукой и забрался в машину.

Анри сказал:

– Теперь ее лучше положить в чемодан.

– Не сейчас. Просто положите ее на заднее сидение и пусть лежит, пока мы не свернем за угол.

– Но мы можем ее повредить.

– За пару минут ничего не случится. Поезжайте помедленнее.

Ему это не понравилось, но он поехал, причем медленно. Мы выбрались на дорогу и повернули обратно в сторону автострады. Там он перешел на вторую передачу.

Проехав с полмили, мы обнаружили съезд с дороги, который, казалось, никуда не вел, и свернули туда. Анри держал картину, пока я открывал чемодан, затем завернул ее в мои грязные рубашки, а заодно и в чистые, и положил внутрь. Он просто с ненавистью смотрел, как она исчезает в чемодане.

После того, как чемодан был осторожно уложен плашмя на заднее сидение, он мрачно бросил:

– Вы забыли расписаться.

Я усмехнулся.

– Ван Гог поступал точно также. Кстати, вы считаете, что это нормально?

– Да. Многие из его картин не подписаны. А теперь – мы едем в Амстердам, как вы сказали Хуфту?

– Едва ли. Не стоит делать всякие глупости, о которых кому-то говорили. Утрехт.

– Утрехт? Но почему?

– Оттуда в десять сорок девять уходит поезд. Одна пересадка в Базеле – и к полуночи я буду в Цюрихе.

– Но я не понимаю, зачем ехать в Утрехт.

Я усмехнулся.

– Нелогично – я понимаю. Потому и никто другой не увидит какой-то логики. Так что просто едем в Утрехт. Всего-то шестьдесят километров.

Он переключил скорость, с сомнением спросив:

– У вас есть билет?

– Нет. Никто не знает, что я делаю.

Мы снова выбрались на дорогу, Анри переключал скорости так осторожно, как только мог, и хмуро продолжал размышлять над моими словами.

– Вы сказали об этом мсье Макгрегору?

– Еще нет.

– Банк в Цюрихе будет закрыт.

– Я позвоню Карлосу из Утрехта и договорюсь, чтобы меня встретили.

На этот раз с соответствующим паспортом и всем прочим. Я ощупал пистолет, лежавший в боковом кармане брюк.

Мы добрались до автострады и свернули направо. Анри прибавил газу, но слегка.

– Прибавьте скорость, – сказал я. – У нас есть время, но мы будем выглядеть чертовски подозрительно, если станем так медленно плестись.

Шоссе было вполне современным, и хотя не таким широким, каким следовало, но гладким и прямым. Анри неохотно увеличил скорость до семидесяти.

Через десять минут я был совершенно уверен, что никто за нами не следит. Однако на подобной дороге никогда нельзя быть в этом абсолютно уверенным, так как добрая половина машин едет с той же скоростью на протяжении многих миль и часов.

Я спросил:

– Как этот толстый плут Хуфт достал Ван Гога?

Анри пожал плечами.

– Нашел…

– Черта с два. Взгляните на картины в его холле. И на его кабинет: шторы, лампы. Он ничего не понимает в Ван Гоге и не способен отличить его от задницы.

Он холодно спросил:

– А вы считаете, что разбираетесь в живописи, мистер Кемп?

– Нет, но все же понимаю немного больше, чем он. Но я не смог бы отличить Ван Гога, даже наткнувшись на него.

– Я согласен с вами. Но мы знаем и другого богатого человека, который покупает картины, но ничего в них не понимает.

– Вы имеете в виду нашу хозяйку? Да, но она наняла вас и эту птичку мисс Уитли, чтобы вы ей помогали.

– Не забывайте и про себя. Возможно, что у герра Хуфта тоже есть советники.

– Именно это я и имел в виду, дружище.

Он нахмурился и задумался. А некоторое время спустя признал:

– С этим я тоже должен согласиться.

– Итак, насколько я понимаю, вы не успокоитесь до тех пор, пока картина не попадет в Манагуа, верно? Я имею в виду, что вы собираетесь принять шумные аплодисменты, не так ли? И тот бедняга, который первым обнаружил эту картину, будет тихо радоваться.

Он мрачно спросил:

– А какое вам дело до этого?

– Никакого. Но я не понимаю, почему тип вроде Хуфта должен владеть картиной такого рода.

– А я не понимаю, почему музей Умберто в Манагуа должен владеть такой картиной.

Я снова усмехнулся. Конечно, поездка не была одним сплошным весельем, но ее несколько скрашивала возможность насолить Анри. Он уныло склонился над рулем, наматывая километры до Утрехта.

К десяти часам мы были уже на полпути. Я вынул булавки, удерживавшие повязку на голове, и осторожно ее размотал. Последний кусок поддавался с трудом, и в конце пришлось поплевать на пальцы, чтобы смочить марлю и отделить ее от запекшейся крови. Но наконец-то я покончил с этим и повернул к себе зеркало, чтобы взглянуть, как я выгляжу. Ссадина оставалась довольно заметной, но с помощью смоченного кончика бинта и зачесанных книзу волос я смог добиться, что она перестала особо бросаться в глаза.

Теперь любое описание меня как человека с повязкой на голове стало устаревшим. Примерно в десять сорок мы добрались до вокзала в Утрехте.

Я достал свои чемоданы, Анри крутился рядом, как птенец, учащийся летать, во время первого урока. Я поставил багаж возле билетной стойки и сказал:

– Возьмите мне билет первого класса до Базеля. Я позвоню в Амстердам.

– Вы же собирались ехать в Цюрих? – растерянно пробормотал он.

– Возьмите билет до Базеля. Я доплачу там. Времени будет достаточно.

Мелочь, конечно, но зачем оставлять какие-то следы, если можно этого не делать? Кто-нибудь мог проверить пассажиров, покупавших билет до Цюриха.

Не потребовалось много времени, чтобы дозвониться до Долена, но гораздо больше – чтобы поднять Карлоса. Я постарался изложить все быстро и по-деловому. Или по крайней мере попытался.

– Говорит Кемп. Я уезжаю. Меня нужно встретить на вокзале без четверти двенадцать ночи. Понятно?

Он какое-то время размышлял.

– Понимаете, мы так не планировали.

– Будем надеяться, что и никто другой тоже, если не считать банка. В вашем распоряжении больше двенадцати часов, чтобы все организовать, ведь так?

– Да, думаю, что так.

– Было бы чертовски хорошо, если так. Я бы хотел, чтобы у водителя на ветровом стекле была карточка с именем «Конрад». Вы меня поняли?

– А почему именно это имя?

– Не знаю. Не имеет значения. Тогда я подойду к нему и скажу: «Меня зовут Конрад, какая здесь погода?» – а он ответит, «Такая же, как и вчера». Поняли? После этого мы поедем в банк.

Длинная пауза. Потом:

– Да, я уверен, что смогу это организовать. Мистер Бернар все еще с вами?

– Вы имеете в виду, возле телефона? Конечно, нет.

– Ну, думаю, что вы обнаружите, что он захочет ехать с вами.

– Я столкну его под первый встречный поезд. Вы запомнили пароль?

– Да, записал. Без четверти двенадцать человек будет на месте.

– Хорошо. До встречи в старой веселой Венеции.

Когда я вернулся к билетной кассе, Анри стоял возле багажа, с видом слегка глуповатым и вызывающим.

– Ну? – спросил я.

– Я тоже еду.

– Черта с два. – Но Карлос явно что-то знал.

– Вы не сможете мне помешать. – В этой конкретной ситуации я, конечно, не мог толкнуть его под поезд. Не мог и застрелить. Но последнее, с чем мне хотелось бы иметь дело, был глуповатый любитель, крутящийся у меня под ногами, бледнеющий во время прохождения таможенного осмотра и выглядывающий из-за моего плеча, чтобы убедиться, что за нами не следят.

– А как же машина?

– Может подождать здесь.

– У вас есть паспорт? – Хотя я не очень надеялся на эту возможность; французы настолько привыкли носить с собой документы, удостоверяющие личность, что вряд ли он забыл его.

Во всяком случае, он просто кивнул.

Было похоже, что наш поезд въезжает на перрон.

– Тогда очень хорошо. Садитесь. Но, начиная с этого момента, вы меня не знаете. Не разговаривайте со мной. Встретимся в Базеле.

Он торопливо зашагал к платформе.

Это был нормальный экспресс, не такой шикарный, как трансъевропейские и без соответствующего вагона-ресторана. Но по крайней мере можно было получить кое-какую выпивку и сэндвич. Я оставил большой чемодан в конце вагона и нашел себе место в середине. Я просто ощущал испуганный взгляд Анри, сверлящий мне затылок, и понимал, что тот постарается устроиться как можно ближе к этому концу. И он действительно так сделал, глупец. Он собирался сидеть, не спуская глаз с чемодана, как это делает ребенок в цирке, наблюдающий за руками фокусника.

Мы отправились вовремя и двинулись в сторону Эйндховена, находившегося на расстоянии часа пути. В соответствии с маршрутом поезд должен был пересечь множество стран: Бельгию, Люксембург, Францию и в конце концов прибыть в Швейцарию. Я не знаю, почему, составляя маршрут, его не заставили заодно пересечь и Германию. Все это означало, что предстоит пройти три таможенные проверки (относительно Люксембурга можно было особенно не беспокоиться), но существенной была только первая: после выезда из Голландии я переставал быть нелегалом.

Пока мы не проехали Эйндховен, я читал какой-то роман в мягкой обложке, а потом встал и направился в вагон-буфет, при этом потрясенный взгляд Анри преследовал меня, как северный ветер. Неужели он думал, что кто-то попытается украсть чемодан при свете дня? И если даже это попытаются сделать, то только перед остановкой, а до Маастрихта оставалось больше часа пути.

Поэтому я выпил кофе с рюмкой ликера и парой железнодорожных булочек. Погода снаружи изменилась и наступил холодный ясный день с легким белым облачком на синем небе, точно таким, как его рисовал Ван Гог. Странно. Я помню, что у моих родителей была репродукция одного его голландского пейзажа, висевшая в гостиной, и мне всегда казалось, что маленькое белое облачко выглядит ужасно глупым. Но действительно над Голландией именно такие облака. Думаю, тут что-то заставляет их быть такими плоскими.

Я выпил еще кофе, еще рюмку и закурил сигару. А за четверть часа до прибытия в Маастрихт вернулся на свое место. Анри по-прежнему внимательно смотрел на мой чемодан, словно ожидая, что из него выпрыгнет белый кролик.

На остановке в Маастрихте в вагон вошли таможенники – голландец и бельгиец. И начали с Анри. Я краем глаза наблюдал за ними, и мне показалось, что они затратили несколько больше времени, чем следовало. Конечно, он предъявил билет до Базеля и у него не оказалось багажа. Это всегда делает человека подозрительным.

После этого бельгиец повернулся и поднял чемодан: мой чемодан.

Он показал его Анри, затем сделал несколько шагов по вагону и сказал что-то по-голландски. Немного погодя поднялся я.

– Это мой чемодан. В чем дело?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы переключиться на английский.

– Это ваш чемодан?

– Да.

Голландский таможенник остановился позади него.

Строго по протоколу он спросил:

– Есть у вас что-то к предъявлению для таможенного досмотра?

Я нахмурился, подумал и покачал головой.

– Думаю, нет. Немного виски у меня в сумке… – Я показал на дорожную сумку под сидением. – Между прочим, я еду в Базель.

Они подождали, пока я покажу билет и паспорт. А затем…затем оба посмотрели вниз, на мой чемодан.

В этом и было самое ужасное. Но тогда зачем браться за на такую работу, как профессионал?

Я достал свои ключи.

– Нужно, чтобы я открыл его? – И если они обнаружат картину, мне предстоит еще избавиться от пистолета, сунув его под обивку сидения или придумав что-то в этом роде. – Но вообще-то, в чем проблема?

Они взглянули друг на друга, потом бельгиец наклонился вперед и громко прошептал:

– Человек, который сидит вон там… Он смотрел на ваш чемодан… И у него нет багажа!

Я постарался изобразить, как я потрясен, потом посмотрел мимо них на Анри. Тот побелел, как полотно, словно ему предстоял личный досмотр.

– Вон тот? В очках?

Один из них мрачно кивнул.

– Пожалуйста, поосторожней с чемоданами. Последнее время столько краж…

– Боже мой, я обязательно учту. Большое вам спасибо.

После этого они мне помогли устроить чемодан возле окна, убедили, что это никому не доставит беспокойства, так как этот поезд никогда не бывает переполнен, откозыряли и продолжили досмотр.

Я снова сел на место.

Когда несколько минут спустя поезд тронулся, я закурил сигару. Картина и пистолет были по-прежнему со мной. И я по-прежнему оставался профессионалом. Конечно, можно бы убить Анри, когда мы доберемся до Базеля.

Поезда вышла скучной и однообразной. Я еще два раза выпил кофе и ликера, перекусил сэндвичами и подремал, насколько удалось. В Базель мы прибыли почти вовремя, немного раньше половины десятого.

Я отправился прямо в кафетерий, сунул чемоданы под стол и заказал холодное мясо и салат. Анри уселся рядом пару минут спустя. Он совершено не дремал и, насколько я мог судить, за все время поездки не вставал с места.

– Что случилось на таможне? – хрипло спросил он.

– Они решили, что вы собираетесь украсть мой чемодан. Вы упорно не сводили с него глаз.

– Mon Dieu. – Он почесал затылок. – Я почти… Мне очень жаль.

– Я же не учу вас оценивать картины; так почему же вы не перестанете учить меня, как провозить их контрабандой?

Он нервно кивнул.

– Да… но когда я сказал об этом Карлосу, они были рады, что я поеду с вами.

– Так вы планировали это заранее? Вместе с ними? Они знали, что вы собрались со мной?

Он снова кивнул.

Ну, впрочем Карлос говорил об этом по телефону. Но было приятно узнать, что мне все еще не доверяют. Я следил за картиной, Анри следил за мной. Неплохо.

– Я работаю на целую компанию дураков, верно? Боже мой, не слишком приятно ехать с пистолетом в кармане, понимая, что все это время вы норовите показать на меня пальцем. Еще одна подобная поездка и…

Но я стал говорить слишком громко, да и все это было бессмысленно. Я взялся работать с любителями, которых всегда мог бросить. Хотя почему же я, черт возьми, не работаю с такими профессионалами как Барроуз и Брэгг?

Постепенно я остыл.

– Хорошо. Все в порядке. Теперь вы купите два билета до Цюриха. На этот раз поедем вместе. Вы понесете чемодан, я буду наблюдать за вами. Тогда мы оба будем счастливы.