Текст книги "Мозаика"

16

17.06. СУББОТА

НЬЮ-ЙОРК

Ноябрь в Нью-Йорке – время веры в будущее и оптимизма. Тропический зной августа давно кончился. Школьные занятия идут вовсю. И до праздничной поры, когда город весело наряжается зелеными и красными рождественскими арками и яркими свечами, уже недалеко. Ноябрь – месяц подготовки к празднику, свежий воздух будоражит предвкушением ярких проявлений теплых и дружественных человеческих отношений. Как только вечерние тени протягиваются от небоскребов к историческим памятникам и жилым кварталам, огромный город устремляется домой, к жарко натопленным квартирам и планам на субботний вечер.

Лимузин долго кружил по городу, и Джулия решила: «Мы уже почти дома».

Она почувствовала себя увереннее. Всю дорогу Норма занимала ее приятной и интересной беседой. Служба, которая послала ее, славилась всесторонними проверками и высоким качеством предоставляемого персонала. Норма вполне могла бы остаться помощницей надолго.

Джулия точно рассчитала путь от туннеля до дома. Она закрыла глаза; через открытое окно проникал запах автомобильных двигателей. Такси сигналили. В нескольких кварталах от них проревела сирена «скорой помощи». Голоса что-то невнятно лепетали, кричали и смеялись. Обрывки музыки доносились из баров и ресторанов. Все это эхом отражалось от зданий, больших и маленьких; нескончаемый шум, пойманный в ловушку бетонных каньонов мегаполиса, вырывался на свободу только на перекрестках и вновь попадал в плен в другой части бетонного лабиринта.

Она любила Манхэттен. Стоило лимузину замедлить ход, как Джулия почувствовала, что ее подхватили звуковые волны, сталкивающиеся друг с другом, переплетающиеся, извилистые и неистовые. Они создавали неумолчный гул жизненной энергии, который должен быть сродни внутренним звукам тела – пульсированию крови, свисту легких, стуку сердца, отбивающего такт самой жизни...

Она почувствовала, как сдавило горло, когда в голове вновь всплыли картины смерти матери, те звуки и конвульсии, сопровождавшие ее ужасную боль. Она попыталась проглотить комок в горле. Боль этого воспоминания обожгла, словно удар плетью. Сможет ли она пережить это горе? Знать, что ей никогда не повернуть время вспять? Что никогда больше не услышать голос матери?

Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы унять горе и гнев. Скоро она приедет домой, где каждый предмет мебели, каждый запах, каждая комната будет напоминать о матери. Она заставила себя вслушаться в шумную жизнь города. Ее непрерывность действовала успокаивающе. Джулия должна быть готова к действию.

Лимузин замедлил ход, и она сосредоточилась на ближайших планах. Ей нужно сделать телефонный звонок.

* * *

Апартаменты Острианов занимали первые два этажа двенадцатиэтажного отделанного мрамором здания на углу Парк-авеню и Семьдесят второй улицы. Расположенный рядом с Центральным парком и художественным музеем Фрика, похожий на величественную гранд-даму, дом встречал тентом небесной голубизны над входом и швейцаром в подобранных по цвету ливрее и белых перчатках. Это был престижный район, среди соседей значились голливудский продюсер Дуг Креймер, кинематографисты Алан и Ханна Пакула, а также писатель Билл Бакли с женой Патрисией.

Внутри квартиры эхом отдавалась пустота. То и дело останавливаясь, Джулия обошла ее целиком. Уже во второй комнате она поняла, что Норма идет за ней. Вначале она испугалась. Женщина шла совершенно бесшумно, и не слух, а другие чувства помогли Джулии «засечь» ее. Она улыбнулась. Норма вела себя как домашняя кошка. Нужно ей сказать, что не следует излишне усердствовать в своей роли, объяснить, что она сама может улавливать знакомые запахи и слышать тиканье часов, рокот радиаторов, тихие шаги по старинным восточным коврам и громкие по паркету. Она постояла на пороге домашнего гимнастического зала с «бегущей дорожкой» и другим оборудованием от фирмы «Наутилус».

В огромной гостиной она нащупала лампу и вазу. Погладила скульптуру Родена, стоявшую у подножия винтовой лестницы. Перебирая пальцами, она отчетливо воссоздала скульптуру в сознании – гибкое мускулистое тело, сильные руки и ноги. В воображении Джулии ее неровности и закругления были не холодной бронзой, а живыми тканями, застывшими в момент совершенного танца. Такой, полной жизненных сил, она хотела сохранить в памяти мать.

На верхней ступеньке винтовой лестницы была маленькая полоска коврового покрытия. Нужно запомнить ее, чтобы не упасть. А сейчас она должна постоять в дверях маминой спальни.

Она замерла и схватилась за косяк двери...

У нее вдруг закружилась голова, она почувствовала себя страшно одинокой. Глаза наполнились слезами. Воспоминания стали проноситься через нее волнами сердечной боли и гнева. Джулия услышала голос матери, доносившийся из-за туалетного столика. Увидела, как та укладывает в прическу свои длинные темные волосы. Мама улыбается, и Джулия с нежностью смотрит на нее. Эта картинка из прошлого пронзила острой болью.

* * *

– Здравствуй, Орион. Это Джулия Остриан...

Джулия сидела за письменным столом матери внизу, в кабинете, находившемся рядом с вестибюлем. На коленях у нее стояла коробка с бумажными салфетками, в голосе звучала решительность. Она поручила Норме только узнать номер, сама набрала. Цифры на телефоне были продублированы шрифтом Брайля. Теперь ее рецепторы свидетельствовали, что Норма остановилась в дверях и все еще стояла там.

– Джулия, дорогая. Я слышал новости. Я... мы... так скорбим.

Последние пять лет психолог Орион Граполис жил с женой Эддой на четвертом этаже. У них с Джулией всегда были хорошие отношения.

– Бедная Маргерит. Как ужасно, что ее больше нет. Убита. Как ты держишься?

– Держусь, спасибо. Случилось кое-что другое, и мне нужен твой совет... твоя помощь. Могу я подняться к тебе?

Орион помедлил с ответом. В его голосе прозвучало сожаление.

– Извини, дорогая Джулия. Я бы с радостью поговорил с тобой в это тяжкое время, но так случилось, что мы как раз сейчас уезжаем в отпуск. Машина, вероятно, уже едет сюда. Эдда запретила мне заниматься чем-нибудь еще, кроме поездки в Палм-Бич.

У него был глубокий бас, сочный и довольно-таки приятный.

Джулию охватило отчаяние. Она во что бы то ни стало должна выяснить, какое событие в день дебюта сделало ее слепой.

– Подожди минутку, Орион, хорошо? – Она повернула голову. – Норма, пожалуйста, выйди и закрой дверь. Я хочу поговорить без посторонних.

Она поняла, что Норма собиралась возразить.

– Да, Норма, у меня все хорошо. Мне просто нужно побыть одной.

Тихо щелкнув, дверь захлопнулась, и запах духов «Мажи-нуар» начал рассеиваться.

Джулия продолжила:

– Можно ли загипнотизировать слепого?

– Конечно, можно. А почему бы и нет? Если он готов расслабиться и освободиться. И доверяет, конечно. Ты думала, что тебя нельзя загипнотизировать из-за твоей слепоты?

– По сути дела, да.

Ее бывший психиатр сказал, что гипноз может быть применен только к зрячим людям, и она вспоминала о старых кинофильмах и о золотых часах, которые раскачивают на цепочках перед глазами пациента. За последние семь лет методы гипноза должны стать более совершенными.

Орион вдруг заторопился:

– Я должен ехать. Эдда уже зовет меня. Прости, пожалуйста, но сейчас я никак не могу с тобой встретиться...

Она должна уговорить его. Непроизвольно она повернулась спиной к двери на случай, если заботливость Нормы заставит ее подслушать. Она наклонилась, прикрыла трубку ладонью и проговорила:

– В Лондоне ко мне возвращалось зрение.

– Неужели? И сейчас ты можешь видеть? Как чудесно. Я так рад за тебя...

– Нет! Я не могу видеть! Но мне очень нужно. Во что бы то ни стало. Прямо сейчас мне необходимо вернуть способность видеть. Пожалуйста! Пожалуйста, помоги мне найти причину, вызывающую мою слепоту, чтобы я могла знать ее и вернуть зрение навсегда!

В ответ – тишина. Она почти слышала, как в нем борются профессиональное любопытство и желание помочь хорошей знакомой, с одной стороны, и желание не обидеть жену, жаждущую уехать в отпуск, с другой.

Тогда она сказала слова, которых пыталась избежать, которые клялась не произносить.

– Орион, я официально нанимаю тебя в качестве психотерапевта. И ты никого не поставишь в известность о том, что я тебе скажу. – Прежде, чем он смог возразить, она поспешила продолжить: – Я видела, как убили маму. Я единственный очевидец. Мне крайне необходимо вернуть зрение!

– Ты видела убийцу? – От потрясения он перешел на шепот. – Кто еще знает об этом?

– Только Скотланд-Ярд. И ты. Пожалуйста. Отложи поездку на несколько часов! Я оплачу все...

– Джулия! – оскорбился он. – Я не хочу твоих миллионов. Если я сделаю это, то только потому, что тебе это очень нужно. А я психолог.

Опять пауза. Она ничего не говорила, надеясь, чувствуя, что теперь давить на него уже не нужно. Он сказал:

– Я не знаю, чего мы сможем добиться, но вечером я займусь тобой. Судя по всему, ты готова работать и добиться успеха. Эдда, конечно, будет недовольна, что мы откладываем отъезд на завтра. Может быть, когда мы вернемся, ты дашь нам маленький концерт здесь, в гостиной. Для Эдды и меня. Романтический. Я попрошу ее зажечь все высокие свечи, и мы откроем хорошую бутылочку «Пино-нуар». Такой вариант тебе подходит?

– Орион! Как мне отблагодарить тебя? Я сейчас поднимусь.

– Дай мне пять минут. Сначала я должен убедить Эдду не разводиться со мной.

17

Ощупывая предметы вокруг, Джулия прошла кабинет матери и открыла дверь. С неприятным удивлением она почувствовала присутствие Нормы справа от себя, а затем ощутила запах ее духов. Она повернулась к своей новой помощнице:

– Я собираюсь привести себя в порядок. Норма. Затем мне нужно будет, чтобы вы проводили меня наверх, в квартиру моего друга.

– Разве вы не устали? – Майя постаралась, чтобы в голосе звучала озабоченность, беспокойство за Джулию.

– Конечно, устала.

– Тогда вам лучше остаться здесь. Вы сможете отдохнуть. Вы ведь прошлую ночь совсем не спали. Я приготовлю вам что-нибудь поесть. Думаю, вам вовсе не хочется никуда выходить.

И снова образ кошки возник в голове у Джулии. Но теперь дело было не в манере двигаться – у нее возникло представление о кошке, сидящей на камне и внимательно следящей, чтобы ее котят на лугу никто не обидел. Это раздражало.

– Я понимаю вашу заботу. Но в ваши обязанности не входит защищать меня от себя самой. Я ожидаю от вас помощи в том, о чем я попрошу. Вот и все. – Она помедлила, уловив сварливость в собственном голосе. – Извините. Я не только устала, но и раздражена. Но я все-таки иду на встречу с другом. Когда я умоюсь, вы можете проводить меня наверх.

За спиной у нее зазвонил телефон. Она повернулась к аппарату, но Норма – юркая, быстроногая кошка – промчалась мимо нее, чтобы схватить трубку.

* * *

17.32. СУББОТА

АВТОСТРАДА В ШТАТЕ НЬЮ-ДЖЕРСИ

Сэм Килайн только что въехал в промышленный центр штата Нью-Джерси, где нефтеочистительные заводы расцвечивают ландшафт на манер многолетних трав, а загрязнение окружающей среды воспринимается так же спокойно, как наступающая зима. Он без особых проблем доехал сюда из Вашингтона. Дозвониться до Джулии Остриан по сотовому не удалось. Вначале не было никакого ответа, а затем линия была занята.

От запаха серы свербело в носу. Наступил вечер. Пока машина мчалась по скоростной магистрали, он сосредоточился на предстоящем разговоре с Джулией. Вопросы складывались у него в голове один за другим, как колода карт. Он нажал кнопку повторного вызова на мобильном. Сердце забилось сильнее, когда на этот раз ему удалось дозвониться.

– Квартира Острианов.

Женский голос не имел ничего общего с его представлением о голосе Джулии Остриан. Так могла ответить консьержка или горничная.

Он решил рискнуть. Если он назовет ее «Джулия Остриан», а не просто «Джулия», то женщина у телефона подумает, что он не знает знаменитую пианистку и не даст ему говорить с ней.

Он сказал:

– Могу я поговорить с Джулией? – У него возникла идея. – Я старый друг Дэниэла Остриана, ее деда.

Не совсем правда, но и не полная ложь.

– Вы звоните слишком поздно. Она сейчас уходит...

На заднем плане женский голос спросил, кто звонит.

– Передайте ей, что я не отниму много времени, но думаю, что ее дед был бы рад моей встрече с ней, – это уже была самая наглая ложь. – Я мог бы прийти в любое время сегодня вечером или завтра. Как ей удобно. Но сегодня вечером для меня было бы лучше.

Женщина неохотно повторила сказанное им. И тогда он услышал ответ, на который надеялся. От волнения стук сердца стал отдаваться в ушах.

– Мисс Остриан говорит, что сможет принять вас сегодня в семь часов, – сказала ему женщина. – Вас устраивает?

Он ответил, что да.

* * *

5.40. СУББОТА

НЬЮ-ЙОРК

Джулия стремилась встретиться с Орионом Граполисом, но вместе с тем у нее были причины нервничать и чувствовать себя вероломной. Три года с ней работал прекрасный психиатр, терпеливо пытавшийся помочь ей победить страх перед зрителями, чтобы вернуть зрение, но его диагноз, похоже, был ошибочным. Не зрители, а что-то другое заставляло ее слепнуть. Она постаралась отбросить мысль о предательстве. Просто ей срочно требуется помощь.

Проходя вслед за Нормой через вестибюль здания, она, как экскурсовод, рассказывала ей, где находятся навесы и деревянные детали ручной работы, где гладкий итальянский мрамор выложен в виде черных и белых прямоугольников и где находятся изящные панели из флинтгласа. Образы возникали у нее в голове автоматически, без раздумий.

Когда они поднимались в лифте, Норма спросила:

– Как вы это все помните?

– Я мысленно вижу это. Почти как фотографии. Таким же способом я запоминаю музыку – буквально вижу ноты на нотном стане, хотя я могла никогда и не видеть записи пьесы.

– У вас необычная память.

Они остановились на четвертом этаже.

– Нам нужна квартира 4-А, – сказала Джулия.

Она могла «видеть» и планировку – три спальни, четыре ванные комнаты, кабинет, гостиная и кухня. Когда Орион и Эдда Граполис переехали сюда, им пришлось пробивать дополнительную дверь прямо в коридор, ведущий в кабинет Ориона, чтобы его пациенты могли приходить и уходить, не заходя в квартиру.

– Мне позвонить, – спросила Норма, – или вы сами?

Она остановилась, и Джулия по нескольким шагам поняла, что они должны быть у квартиры.

– Там, в семи метрах отсюда, есть дверь, – сказала Джулия. – Она находится около окна. Это дверь прямо в его кабинет, но на ней нет никакого номера...

Норма провела ее вперед и снова остановилась. Джулия нашла дверь и постучала.

Дверь сразу же открылась, и голос Ориона Граполиса прогрохотал:

– Джулия! Как я рад тебя видеть. Заходи, заходи. Кто это с тобой?

* * *

Джулия семь лет не была в кабинете врача. Желудок сдавило, и одолевало желание убежать, хотя она и не могла понять почему. Вместо этого она устроилась в большом и уютном кресле. Когда она рассталась с последним доктором, ее убедили в том, что профессионал не сделает с ней ничего такого, что она не могла бы сделать сама. Но сейчас она надеялась на Ориона Граполиса и его естественный гипноз.

– Теперь у тебя есть помощница. – Он отошел, чтобы сесть напротив Джулии, – примерно в трех метрах, как она определила по его голосу. – Норма, да? Похоже, она беспокоится за тебя.

Джулия усмехнулась:

– Она, должно быть, решила, что со мной здесь произойдет нечто ужасное. Она действительно подумала, что ей следовало бы остаться здесь, так ведь? – Ей нравилась спокойная профессиональная атмосфера комнаты.

– Держу пари, что она сейчас от волнения не находит себе места там внизу, в моей квартире.

– Она не знает, что в Лондоне к тебе возвращалось зрение?

Она покачала головой:

– Учти, ты единственный, кто, кроме Скотланд-Ярда, знает о том, что я видела убийцу мамы.

– Ты, наверно, очень огорчена, – решил Орион. – Но мне кажется, ты еще и рассержена.

Она помолчала. Затем выпалила:

– Если бы я не потеряла зрение, я смогла бы помочь. Маму удалось бы спасти...

Боль пронзила ее грудь.

Орион наблюдал за ней и откликнулся на ее слова:

– То есть ты ощущаешь вину.

– Да. – В ее голосе прозвучало страдание. – Почему я опять ослепла? И в первую очередь, почему же все-таки зрение возвращалось ко мне?

Она рассказала ему о первом проблеске зрения в Варшаве, о том, как оно вернулось к ней в Лондоне и сохранялось, пока она не посмотрела на кольцо с александритом, подаренное дедом.

– Можешь ли ты мне это объяснить? Ведь не чудо же и не какое-нибудь волшебство сделало меня зрячей...

Орион Граполис был похож на медвежонка, носил пышные усы и обладал добрым сердцем. У него был острый ум, что в сочетании с природной добротой делало его не только человеком, способным сострадать, но и прекрасным врачом. Он чувствовал облегчение от того, что убедил Эдду отложить отпуск, хотя и знал, что позже за это придется жестоко расплачиваться. Через некоторое время жена успокоилась и смеялась над его очередной врачебной байкой. И никто, похоже, не мог до конца понять, что возможность помочь значила для него гораздо больше, чем научный вклад в будущее психотерапии.

– Я отвечу тебе вопросом на вопрос, – сказал он. – Скажи мне, что ты думала о себе в дни и недели, предшествовавшие смерти матери? Можешь ли ты сказать, что ты стала увереннее в себе?

Она помедлила, пытаясь вспомнить. Это были хорошие гастроли. До Лондона она отыграла четырнадцать концертов в двенадцати городах. Каждый из них проходил прекрасно, и даже более...

– Странно, что ты об этом спрашиваешь, но помню, как перед поездкой в Лондон я ждала чего-то неожиданного. – Она остановилась. – Примерно то же я чувствовала в Варшаве.

Он кивнул:

– Это укладывается в картину. А как ты себя чувствовала непосредственно перед игрой?

Она улыбнулась:

– Чудесно. Мне казалось, я готова взлететь. Как будто все в мире правильно, и я делаю в точности то, что мне предписано. Это что-нибудь значит?

– Очень даже значит, дорогая Джулия. И, вероятно, именно поэтому зрение возвращалось к тебе непосредственно перед выступлением и в Варшаве, и в Лондоне. Ты была на пике уверенности. Ты была не просто удовлетворена собой, а очень довольна, твое конверсивное нарушение было побеждено психологическим подъемом. Проще говоря, ты вылечила сама себя.

Она сделала глубокий вдох, впитывая его слова.

– Может ли время повлиять на процесс?

– Не всегда. Но ты жила в теплой атмосфере маминой любви. Ты делала работу, которая удовлетворяла тебя. И ты не боролась со своей слепотой. Так?

Она энергично кивнула:

– Именно так! Я вспоминаю свои мысли о том, что, хотя я и слепая, мой мир полон запахов, ощущений и звуков! – Она сделала паузу. – А как насчет кольца моего деда? Как, по-твоему, могло оно спровоцировать возвращение слепоты?

– Я пока не могу сказать ничего определенного, но посмотрим, что нам удастся разузнать сегодня.

Ей так хотелось хоть какой-то гарантии.

– Скажи мне, что мы будем делать?

Он стал удобнее устраиваться в кресле и делал это довольно долго, невзирая на то что Джулии не терпелось начать работать.

– В естественном гипнозе я являюсь просто проводником, который помогает тебе пройти по пути, который ты бы и сама одолела. Я подталкиваю тебя, чтобы ты пустилась, так сказать, в галоп. Другие виды терапии побуждают пациента вначале стать зависимым, а уже затем построить свою независимость. Естественный гипноз предполагает больше совместных усилий. Мы считаем его ненасильственным методом, партнерским, ведь нам предстоит работать вместе.

Он рассматривал ее. Джулия казалась совсем маленькой в этом непомерно большом кресле. Он купил его для того, чтобы дать пациентам ощущение безопасности, сравнимое с нахождением в материнской утробе.

Ее голос вдруг напрягся.

– Мне кажется, в ночь моего дебюта произошло что-то, что заставило меня наутро проснуться слепой. Это не может быть только страх перед зрителями. Никто из моих родственников не может вспомнить ничего особенного. Я должна узнать, что тогда случилось, и сделать это нужно сейчас. Ты говоришь, что естественный гипноз может быть быстрым...

– Это так. Особенно если пациент находится на грани прорыва. Поскольку ты уже дважды спонтанно обретала способность видеть, я бы сказал, что ты готова к этому. Возможно, к очень быстрому продвижению. Но мы не знаем, в какую сторону. Фактически, мы не знаем, произойдет ли сегодня что-нибудь вообще. Ты не должна принуждать себя. Если не сейчас, то когда-нибудь ты в конце концов продвинешься к следующей обязательной стадии болезни и излечения, какой бы она ни была.

– Понимаю.

Но ее лицо просто кричало о нетерпении. Золотисто-каштановые волосы рассыпались, как облако и, когда он на какое-то мгновение отвлекся, она показалась ему похожей на ангела, которого он видел на рождественской елке у матери еще в Афинах.

– Давай-ка начнем. – Его голос смягчился. – Устраивайся максимально комфортно. Знай, что сейчас время для успокоения, и нет ничего важнее покоя. Пусть тело утонет в кресле, и успокаивайся...

– Подожди, – рассердилась Джулия. – Я думала, мы будем заниматься гипнозом. Что ты будешь пытаться ввести меня в транс.

И вновь она вспомнила старые фильмы, в которых раскачивают золотые часы на цепочке перед глазами пациентов и жертв в жутких темных комнатах. Она сделала гримасу, наглядно продемонстрировав пренебрежительное отношение к гипнозу. Немудрено, что она никогда не стремилась к нему. И вообще, возможно, визит сюда был ошибкой.

Он улыбнулся:

– Иногда люди думают, что гипнотизер заставляет «клиента» «заснуть» и делает ему «внушение». Или приказывает смотреть на мерцающий свет свечи, а затем объявляет ему, что у него отяжелели веки, тело цепенеет, и вскоре бедный простофиля засыпает и начинает кудахтать как курица. – Он усмехнулся. – Но это – киношные штучки для профанов. Естественный гипноз основан на снятии психологического напряжения. Ты находишься в сознании и помогаешь мне, а я не Свенгали[25]25
  Свенгали – герой романа «Трильби» Джорджа Дюморье, зловещий демонический гипнотизер, подчинивший своей воле главную героиню произведения.


[Закрыть], чтобы указывать тебе, что думать или чувствовать.

Как только мышцы ее лица расслабились, он понял, что она боится не только того, что может узнать о себе, но и просто своего пребывания здесь.

Он продолжил:

– Я считаю, что естественный гипноз эффективен, поскольку мы работаем с тем, что в тебе уже есть. Что бы это ни было, ты должна рассмотреть и описать. Главное – воля к перемене. Вместе мы отважимся посетить прекрасную страну, каковой является Джулия Остриан. Ты можешь быть спокойна, потому что я не скажу и не сделаю ничего такого, что может как-то изменить твою личность, и не собираюсь навязывать тебе какие-то мысли. Итак, мы начнем с некоторых общих успокаивающих упражнений, и я приглашаю тебя пройти их. Это очень просто. Настолько, что ты можешь все сделать сама. Ну что, начнем?

* * *

Майя Стерн была вне себя от возмущения, хотя лицо ее при этом ничего не выражало. С Джулией Остриан оказалось не так легко управляться, как ее уверяли. Она стояла в роскошной квартире Острианов, наклонившись над столом, опершись на него костяшками пальцев, и не отрывала глаз от телефона. Она набрала номер тайной, зашифрованной линии, которая, описав электронную дугу вокруг земного шара, в конце концов доставила сигнал в сотовый телефон Крейтона Редмонда.

Но он не ответил. Мобильный телефон с выключенным звуковым сигналом обычно лежал у него во внутреннем кармане пиджака, рядом с сердцем. Хозяин отзывался на виброзвонок и отвечал, если находился в ситуации, допускающей секретный разговор.

Она кипела от злости, расхаживала по комнате, глядя на награды, свидетельства и статуэтки, удостоверяющие таланты этой пианистки Остриан. Ей хотелось перебить их все. Она сняла трубку и нажала кнопку повторного вызова.

* * *

Орион Граполис говорил, Джулия плавала на спокойной поверхности озера его успокаивающего голоса. Она всегда инстинктивно доверяла ему, потому сейчас и пришла к нему.

Его голос приглашал ее.

– Успокаивайся, не стесняясь, как только можешь. Чтобы насладиться уютом кресла и тишиной этой комнаты. Дай себе ощутить свое дыхание и, когда будешь готова, сосредоточься на выдохе...

Он продолжал говорить, его голос становился все тише и спокойнее. Он тщательно наблюдал за ней, оценивая ее реакцию. На самом общем уровне цель психолога заключалась в том, чтобы помочь внести изменения в поведение, в реакцию на внешние раздражители и в осознание их. Когда это получается – а так оно обычно и происходит, пациенту навязывают эти изменения, – Орион сам переносится в другое измерение, в котором человеческая природа способна на все. Для Ориона это было важно.

Он продолжал:

– ...И теперь каждая часть твоего тела, каждая мышца ощущает тепло и покой. Наслаждайся тишиной внутри себя...

Он вновь замедлил темп речи. Его хриплый голос был едва громче шепота.

– Наслаждайся внутренней силой. С ее помощью ты найдешь центр тяжести. Он, наверно, находится в солнечном сплетении... Почувствуй средоточие внутри себя... Оно неразрушимо... чистое... первичное... средоточие твоей личности...

Продолжая тихо говорить, он следил, как закрываются ее глаза, а плечи опускаются на подушки большого кресла. Гипноз – это общение. В конце концов он попросил бы ее изменить поведение. Но гипноз парадоксален, поскольку никто не может неосознанно расслабиться и одновременно сознательно следовать указаниям.

Чтобы преодолеть парадокс, он начал просить ее сделать что-либо осознанное – сесть в удобное положение и успокоиться. На втором этапе ему нужно будет предложить ей ответить неосознанным поведением. Но он не знал, когда этот момент настанет и в чем выразится этот ответ. И вообще, получится ли что-нибудь. Этот этап является большой авантюрой, и, как всегда, ему придется полагаться на интуицию.

Если удача и момент будут на их стороне, внушение может в конечном итоге дать ответ на заданный ею вопрос – что вызвало слепоту.

– ...Ты ощущаешь сосредоточенность. Находись внутри. И этим внутренним средоточием начинай просматривать свое тело. Что останавливает твое внимание?

Он думал, что это могут быть глаза. Слепота стала событием, которое во многом сформировало большую часть ее жизни.

– Мой палец!

Ее левая рука схватилась за безымянный палец правой руки.

– Гм-м-м. Оставайся с этим ощущением.

– На нем я носила кольцо, которое мне дал дедушка Остриан. То самое, которое украла убийца. Я в точности ощущаю то место, на котором оно было.

Она согнула руку и стала тереть палец.

Он следил за выражением на ее лице.

– Хорошо не забывать об этом. Смело и почетно.

Она помолчала.

– Глаза жжет. – Она поморгала, продолжая массировать безымянный палец.

– Очень хорошо, что мы это узнали.

Он обратил внимание, как исказилось ее ангельское лицо и как боль поднялась словно из глубоких трещин.

– Как только ты сказал «хорошо», палец перестал так сильно болеть.

– Угу. Очень хорошо было узнать. – Повторяя слово «хорошо», он надеялся направить ее на то, что ее тело пыталось рассказать ей.

– Теперь его снова начало дергать.

– Ты все делаешь хорошо.

– Каждый раз, когда ты говоришь «хорошо», боль в пальце меняется.

Сказав о своих ощущениях, она вздрогнула. Но опять ни словом не обмолвилась о глазах.

Он продолжал слушать и повторял вслух ее слова и описание ощущений. Наконец стало ясно, что она оказалась в плену противоборства, разрываясь между сильным желанием убежать и таким же сильным желанием остаться, чтобы продолжить какую-то жизненно важную внутреннюю борьбу.

Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, в чем заключается эта борьба, но его метод этого и не предполагал. Пациенты всегда говорят, что не могут помочь себе. К этому выводу их приводит подсознание. И Джулия Остриан сейчас бессознательно воевала сама с собой на уровне эмоций и мучилась от того, что он описал ход битвы.

Она не могла убежать. Она не могла столкнуться лицом к лицу с незнакомым чудовищем.

– Сердце разрывается. – В ее голосе прозвучала безнадежность, напряженность и страдание.

Наконец-то он понял, что она пытается сказать.

– Что-то болит у тебя в сердце.

Она прикусила нижнюю губу:

– Да.

Орион заставил себя дышать ровно и спокойно, ничем не выдавая возбуждения: наступал решающий момент. Он уже собирался попросить ее непроизвольно изменить...

– В твоем сердце союз "и", – сказал он.

Если бы она знала, что может столкнуться с тем, что одновременно мучило ее и продолжалось до сих пор, она бы смогла изменить внутреннюю установку, которая сдерживала ее. Это небольшая перемена, но, подобно просверленной дырке в запруде, имела бы огромные последствия.

– Что? – вдруг встрепенулась Джулия.

Она не могла поверить, что правильно его расслышала. Ее тело оцепенело, словно в ожидании удара.

Он внимательно смотрел на нее. Она, казалось, повисла между прошлым и настоящим, застыв от невозможности освободиться. Он должен был ей помочь.

– В твоем сердце союз "и", – мягко повторил он.

Она подняла брови:

– Что это значит?

– Твое сердце перекачивает кровь по всему телу, а не только к отдельным его частям. Оно не может выбрать себе сторону. Предпочесть левый желудочек правому. Правую ногу левой. Сердцу есть дело до всего.

Он подождал в надежде. Напряжение на лице Джулии становилось неустойчивым. Сработает ли маленькое внушение? Перерастет ли оно во что-то значительное? Сможет ли она изменить свое отношение и понять, что оба чувства были закономерными и даже добрыми?

Она молчала. На лице у нее было странное выражение, как будто она долго путешествовала где-то далеко и сейчас возвращалась домой. Неожиданно она глубоко вдохнула и кивнула. В ее голосе послышался благоговейный трепет.

– Мое "Я" не зависит от конкретного решения.

Она заулыбалась, словно осилив огромную тяжесть. Она может бежать. Она может бороться. Она может делать все, что ей нужно. Все было допустимо.

Орион Граполис сиял. Ради таких моментов он и жил. Они казались незначительными, но они были первой дырой в запруде. Он продолжал давить, не отводя от нее глаз.

– Оба твоих утверждения истинны. Ты хочешь разгадать свою загадку и вместе с тем хочешь избежать этого. Это противоборство причиняет тебе много страдания. Но, хотя эта боль беспокоит, она все же полезна, поскольку функциональна. Ее отсутствие приводит к проблемам. Возьми, например, прокаженных. Болезнь на них так действует, потому что они не чувствуют боли. А твое сердце воспринимает твою боль и твою радость...

По мере того как он успокаивал и объяснял, она ощущала, как что-то меняется внутри нее. Эти изменения наталкивались друг на друга, пока наконец не показалось, что сдвинулось что-то титаническое. Она хотела узнать, что же такое произошло, из-за чего она ослепла, но вряд ли на нее повлиял вечер дебюта.

Теперь, когда этот странный воображаемый запах, который она ощущала ранее, наполнил ее голову, она почувствовала себя свободной... и вынужденной говорить.