Текст книги "Исчезновение принца. Комната № 13"

Проведя примерно четыре дня среди участников неформального комитета, Марч начал испытывать какое-то странное почтение к этим фантасмагорическим личностям, продолжающим дерзко и самоуверенно вести свою линию, невзирая на нависшую грозной тучей опасность, как будто это были какие-то горбуны и калеки, оставленные защищать покинутый город. Все напряженно работали, он и сам сидел у себя в комнате за письменным столом с пером в руке, когда дверь отворилась, и вошел Хорн Фишер, экипированный по-походному. Ему показалось, что Фишер был немного бледен. Через секунду этот господин закрыл за собой дверь и тихо произнес:

– Случилось худшее. Или почти худшее.

– Началось! – воскликнул Марч, резко выпрямившись. – Они все-таки вторглись…

– Я знал, что вторжение неизбежно, – хладнокровно сказал Фишер. – Да, они высадились, но это не худшее из того, что могло случиться. Худшее то, что у нас не умеют хранить тайн, даже в нашей маленькой крепости. Признаюсь, меня это потрясло, хотя, надо полагать, ничего сверхъестественного здесь нет. В конце концов, я был в восторге, полагая, что среди политиков нашлись трое честных людей, так что стоит ли мне так уж удивляться, если их оказалось всего двое?

Он задумчиво помолчал, а потом снова заговорил таким тоном, что Марчу было трудно определить, сменил ли он тему или продолжает.

– Вначале трудно поверить, что такой человек, как Херриес, который уже насквозь пропитался пороком, мог сохранить какие-то остатки совести. Но при этом я заметил одну интересную вещь. Патриотизм – не первая из добродетелей. Патриотизм превращается в пруссачество, если делать вид, что это главнейшая добродетель. Иногда в ряду добродетелей патриотизм занимает последнее место. Тот, кто не продаст родину, может быть мошенником или совратителем. Но кто знает?

– Так что же делать?! – голосом полным негодования воскликнул Марч.

– Бумаги дяди надежно спрятаны, – ответил Фишер. – Сегодня вечером он отсылает их на запад. Но кто-то пытается добраться до них. Кто-то снаружи, но, боюсь, не без помощи кого-то внутри. Все, что я могу пока сделать, – попытаться помешать тому, кто снаружи, для этого мне придется уйти, что я и делаю. Вернусь, думаю, через сутки. Пока меня не будет, я хочу, чтобы вы присматривали за этими людьми и попытались, по возможности, выяснить что к чему. Au revoir.

Фишер вышел, спустился по лестнице, и вскоре Марч через окно увидел, как он оседлал мотоцикл и укатил в сторону соседнего города.

Под утро Марч сидел за столом у окна в общем зале старой гостиницы, месте обычно довольно темном из-за того, что стены его были обшиты дубовыми панелями, но тогда необычно чистое утро наполнило его белым светом – последние две или три ночи луна светила удивительно ярко. Сам он находился несколько в тени, поскольку сидел у окна в самом углу, поэтому лорд Джеймс Херриес, торопливо вошедший в зал из сада позади дома, не заметил его. Лорд Джеймс схватился за спинку стула, как будто чтобы успокоиться, а потом резко сел за стол, на котором еще стояли остатки чьего-то ужина. Он налил себе стакан бренди и выпил. Сидел министр к Марчу спиной, но его желтое лицо, отражающееся в круглом зеркале на стене, имело такой оттенок, будто его поразил какой-то страшный недуг. Как только Марч пошевелился, он вскочил и стремительно развернулся.

– Боже мой! – воскликнул он. – Вы видели, что снаружи творится?

– Снаружи? – повторил Марч и посмотрел через плечо на сад.

– Да идите же, сами посмотрите! – со злостью вскричал Херриес. – Хьюитт убит, а бумаги похищены! Только и всего!

Он снова развернулся и рухнул на стул, его квадратные плечи затряслись. Гарольд Марч бросился в сад со статуями.

Первым, что он увидел, был доктор Принс, сыщик, который внимательно рассматривал через очки что-то на земле. Вторым было то, что он рассматривал. Даже после того потрясения, которое он испытал, услышав страшную весть, зрелище это его поразило.

Чудовищная каменная женская фигура, олицетворяющая Великобританию, лежала на тропинке лицом вниз, а из-под нее, как лапки раздавленной мухи, торчали рука в белом манжете и нога в брюках цвета хаки, а еще безошибочно узнаваемые песочно-серые волосы несчастного дяди Хорна Фишера. Вокруг были лужи крови, конечности трупа успели закоченеть.

– Может, это случайность?.. – наконец обрел дар речи Марч.

– Как же! Случайность… – хриплым голосом повторил Херриес, который выбежал из гостиницы следом за ним и теперь стоял рядом, пытаясь унять дрожь. – Бумаги исчезли, вы слышите? Он сорвал с трупа куртку и вырезал из внутреннего кармана бумаги. Вон она валяется на склоне, видите большой разрез?

– Одну минутку, – негромко произнес сыщик. – Тогда, выходит, у нас загадка. Убийца мог каким-то образом обрушить на него статую, что он, похоже, и сделал, но я сомневаюсь, что он смог бы так просто снова ее поднять. Я пробовал, тут и троим не справиться. Если было так, как вы говорите, убийца сначала убил его при помощи статуи – свалил ее, когда он проходил мимо, потом снова ее поднял, вытащил труп и снял с него куртку. После чего положил его обратно в ту же позу и аккуратно снова накрыл статуей. Нет, это физически невозможно! А как иначе он мог раздеть человека, придавленного каменной скульптурой? Это фокус почище того, когда человек со связанными руками снимает пиджак.

– А что если он сначала снял с него куртку, а потом обрушил статую? – предположил Марч.

– Для чего? – быстро спросил Принс. – Если он уже убил его и завладел бумагами, он бы бежал отсюда со всех ног, только б его и видели. Зачем ему было возиться в саду, подкапывая подножия статуй. К тому же… О! А это кто, там наверху?

Высоко над ними на краю склона на фоне неба темнела человеческая фигура, до того длинная и тонкая, что было в ней что-то паучье. Над темным силуэтом головы торчали два выступа, похожие на рога, и те, чьи взгляды в тот миг были устремлены на него, могли поклясться, что рога эти шевелились.

– Арчер! – вдруг зло закричал Херриес и, прибавив пару крепких выражений, позвал его вниз.

При первом крике фигура подалась назад, взмахнув при этом руками, да так неестественно и резко, что движение это можно было принять за безумный танец. Однако в следующую секунду человек, похоже, передумал убегать и стал спускаться вниз по ломаной тропинке, но явно с неохотой, потому что с каждым шагом движения его становились все медленнее и медленнее. Марчу тут же вспомнилось, как этот человек рассуждал о том, что мог бы посреди ночи в припадке безумия явиться сюда и разрушить каменную фигуру. Он даже представил себе, как этот маньяк, совершив расправу над статуей, поднялся бы, пританцовывая в своей странной манере, на вершину холма, чтобы посмотреть на дело рук своих. Однако жертвой расправы был не только холодный камень.

Когда человек наконец спустился на садовую дорожку, где лунный свет полностью озарил его лицо и фигуру, шаги его сделались совсем медленными, но шел он спокойно и безо всякого страха.

– Ужасно! – произнес он. – Я все видел. Сверху. Я гулял по гребню горы.

– Что вы видели? Убийство? – быстро спросил Марч. – Или это был несчастный случай? Я имею в виду, вы видели, как упала статуя?

– Нет, – ответил Арчер. – Я видел упавшую статую.

Принс, похоже, почти не прислушивался к разговору. Его взгляд был прикован к предмету, лежавшему в паре шагов от трупа. Это был ржавый железный штырь, загнутый на одном конце.

– Я не могу понять одного, – сказал он. – Откуда здесь столько крови. Череп бедолаги не раздавлен, у него, скорее всего, сломана шея. Но кровь тут, похоже, хлестала фонтаном, как будто ему артерии перерезало. Я тут подумал, если бы каким-то другим инструментом… этой железякой, например… Хотя даже она недостаточно острая для этого. Я полагаю, никто из вас не знает, что это?

– Я знаю, что это, – сказал Арчер глухим, но немного взволнованным голосом. – Эта штука мне по ночам в кошмарах являлась. Это железный зажим или подпорка с пьедестала. Она поддерживала статую, чтоб та не упала. Может, я ошибаюсь, но она всегда там из камня торчала. Наверное, выломалась, когда статуя рухнула.

Доктор Принс кивнул, но продолжал рассматривать лужи крови и железный прут.

– Все-таки, здесь что-то не так, – наконец сказал он. – За всем этим чувствуется загадка. А, может, не «за», а «под». Чутье меня никогда не подводило. Нас четверо, если вместе наляжем, сможем поднять это надгробие.

Все сгрудились вокруг лежащей скульптуры, в тишине слышалось лишь тяжелое дыхание. Через минуту раскачивания и напряженной работы восьми рук огромная резная каменная колонна откатилась в сторону, открыв лежащее под ней лишь в рубашке и брюках тело. У доктора Принса даже очки как будто расширились и озарились еле сдерживаемым удивлением, как огромные глаза, потому что их взорам открылось не только само тело. Во-первых, стал виден глубокий длинный разрез, пересекающий яремную вену несчастного Хьюитта. Возликовавший доктор тут же постановил, что рана нанесена острым, как бритва, металлическим предметом. Во-вторых, прямо под склоном лежали три сверкающих стальных обломка, каждый почти фут в длину: один с острым концом и один – с изумительно отделанным драгоценными камнями эфесом, или рукояткой. Это, несомненно, был восточный кинжал и такой длинный, что его можно было бы назвать мечом, только клинок его был необычно загнут. На конце его были видны несколько пятен крови.

– Понятно, откуда здесь кровь, но почему только на конце? – задумчиво произнес доктор Принс. – Но наверняка это и есть орудие убийства. Разрез был нанесен орудием именно такой формы. Возможно, и карман куртки был вспорот им же. Наверное, негодяй обрушил статую, чтобы придать значение своему поступку.

Марч ничего не сказал, он зачарованно разглядывал необычные камни, украшавшие странную рукоятку. И возможное значение их жутким кроваво-красным рассветом озарило его разум. Это были обломки редкого восточного оружия, и у него в голове всплыло имя, с которым его память связывала старинное восточное оружие. Лорд Джеймс как-то рассказал ему о своем тайном увлечении… и все же одно с другим не укладывалось у него в голове.

– Где премьер-министр?! – вдруг выкрикнул Херриес, и голос его чем-то напомнил лай собаки, увидевшей что-то неожиданное.

Доктор Принс повернул на него свои большие очки и хмурое лицо, которое выглядело мрачнее, чем когда-либо.

– Я искал его, но не смог найти, – сказал он. – Сразу, как только обнаружил, что бумаги исчезли. Ваш слуга, Кэмпбелл, обыскал весь дом, но тоже впустую.

Вновь воцарилась тишина, которая оборвалась новым восклицанием Херриеса, которое, впрочем, прозвучало уже совсем с другой интонацией.

– Больше его можно не искать, – произнес он. – Вон он сам идет, с вашим другом Фишером. Смотрите, выглядят, будто только что с дороги.

И правда, по садовой дорожке к ним приближались Фишер, весь в пыли, на брюках – грязь, лоб оцарапан, как будто шипами колючего куста, и великий седовласый государственный деятель, похожий на младенца любитель восточного оружия и фехтования. Внешне Марч их узнал сразу, но выражение их лиц и то, как они держались, оставалось для него загадкой, что делало весь этот кошмар еще более жутким и нелепым. Чем внимательнее он к ним присматривался, пока они молча слушали рассказ сыщика, тем более странным казалось ему их поведение: Фишера смерть дяди вроде расстроила, но совсем не удивила, а старший из мужчин так и вовсе откровенно был погружен в какие-то свои мысли. Но ни первый, ни второй будто и не думали о том, чтобы начать поиски скрывшегося шпиона и убийцы, хоть важность похищенных им документов была огромной. Когда полицейский отправился решать этот вопрос, звонить и писать рапорт, когда Херриес ушел обратно в гостиницу, вероятно, к своей бутылке бренди, а премьер-министр устало побрел в сторону удобного кресла, стоящего в другой части сада, Хорн Фишер повернулся к Гарольду Марчу и заговорил, глядя ему прямо в глаза:

– Мой друг, – сказал он, – я хочу, чтобы вы поехали со мной. Немедленно. Здесь я больше никому не доверяю так, как вам. Ехать придется почти весь день, и до наступления темноты все равно ничего делать нельзя, так что обсудим все по дороге. Но я хочу, чтобы вы были рядом – я думаю, настал мой час.

Марч и Фишер сели на мотоциклы и первую половину дня ехали вдоль берега на восток, не имея возможности разговаривать из-за грохота двигателей этих неудобных машин. Но когда за Кентербери они выехали на равнины восточного Кента, Фишер сделал остановку в одном приятном маленьком пабе на берегу сонной речушки, где они и сели перекусить, выпить и поговорить в первый раз за всю поездку. День был свежим и чистым, в лесу неподалеку пели птицы, и солнце падало прямо на деревянную скамью и стол, за которым они сидели. Но каким бы ярким ни был свет, лицо Фишера выглядело таким мрачным, каким еще не было никогда.

– Прежде чем мы продолжим путь, – сказал он, – мне нужно вам кое-что сказать. Мы с вами вместе повидали немало тайн и распутали не одну загадку, поэтому будет правильно, если именно вы доведете до конца и это дело. Но рассказ о смерти моего дяди мне придется начать с другого конца, с того времени, когда мы с вами только становились сыщиками. Я опишу вам каждый шаг логической цепочки, если хотите, только сам я узнал истину не с помощью дедукции. Сначала я расскажу вам саму истину, потому что мне она была известна с самого начала. Если к остальным делам я подходил снаружи, то в этом случае я находился внутри. Я сам был центром и началом всего.

Что-то в полуопущенных веках и серьезных серых глазах друга вдруг потрясло Марча, кольнуло в самое сердце, и он в отчаянии воскликнул: «Не понимаю!» – как восклицает тот, кто боится, что все понял. Какое-то время было слышно лишь счастливое щебетание птиц, а потом Хорн Фишер спокойно произнес:

– Это я убил своего дядю. Если вам этого мало, это я похитил его государственные бумаги.

– Фишер! – сдавленным голосом выдавил его друг.

– Прежде чем мы расстанемся, позвольте мне все вам объяснить, – продолжил Фишер. – И чтобы вам было понятнее, я буду говорить так, будто это одна из обычных историй, которыми мы с вами занимались раньше. Итак, в этом деле имеются две главные загадки, верно? Первая: как убийце удалось снять с трупа куртку, если тот был придавлен к земле такой огромной тяжестью? Вторая, меньшая и не такая уж неразрешимая: почему у кинжала, которым перерезали горло, только на конце было несколько пятнышек крови, почему все лезвие не было в крови? На первый вопрос я отвечу легко. Хорн Хьюитт сам снял куртку до того, как был убит. Можно даже сказать, он ее снял для того, чтобы быть убитым.

– Это, по-вашему, объяснение?! – воскликнул Марч. – Ваши слова бессмысленнее фактов.

– Перейдем к следующим фактам, – продолжил Фишер все тем же бесстрастным голосом. – На лезвии кинжала нет крови Хьюитта, потому что Хьюитт был убит не этим оружием.

Марч удивился:

– Но ведь доктор совершенно точно определил, что рана была нанесена именно этим кинжалом!

– Прошу прощения, – возразил Фишер, – но он не говорил, что рана была нанесена именно этим клинком. Он сказал, что она была нанесена клинком подобной формы.

– Но как раз форма-то у него необычная, даже исключительная, – заметил Марч. – Невозможно представить, что могло случиться такое неимоверное совпадение, чтобы…

– Однако оно случилось, – задумчиво произнес Хорн Фишер. – Самое удивительное в совпадениях то, что они иногда случаются. По самому неимоверному совпадению в мире, по такому совпадению, которое бывает раз на миллион, случилось так, что еще один кинжал точно такой же формы оказался в том же саду в то же самое время. В какой-то мере это объясняется тем фактом, что это я принес туда оба кинжала… Но, дружище, неужели вы до сих пор так и не поняли, что это означает? Сопоставьте факты: два совершенно одинаковых клинка, сброшенная куртка. Думаю, вам поможет, если вы припомните тот факт, что я вообще-то не хладнокровный убийца.

– Дуэль! – прозрел Марч. – Ну разумеется! Я должен был догадаться. Но кто же тот шпион, который выкрал бумаги?

– Шпион, выкравший бумаги, – мой дядя, – ответил Фишер. – Вернее, он пытался их выкрасть, когда я остановил его… Единственным возможным способом. Бумаги, которые должны были отправиться на запад, чтобы вернуть преданность наших друзей, бумаги, в которых им сообщался план отражения нападения противника, уже через несколько часов оказались бы в руках врага. Что я мог сделать? Сообщить о предательстве одного из наших четырех друзей означало бы сыграть на руку вашему другу Аттвуду, что привело бы к панике и в конечном итоге к рабству. Но еще, может быть, сыграло определенную роль и то, что человек, которому за сорок, подсознательно испытывает желание умереть так, как он жил, и мне, в каком-то смысле, захотелось унести с собой в могилу все свои тайны. Кто знает, возможно, если у человека есть любимое занятие, с годами оно становится только крепче, а моим любимым занятием было молчание. Наверное, я чувствую, что убил брата своей матери, но я спас ее имя. Короче говоря, я выбрал именно то время, когда вы все спали, а он вышел в сад. В лунном свете мне были прекрасно видны все каменные статуи, да я и сам был, как ожившая статуя. Не узнавая своего голоса, я обвинил его в измене и потребовал вернуть бумаги. Когда он отказался, я заставил его выбрать один из двух кинжалов. Эти кинжалы были среди тех, что прислали премьер-министру на оценку – он же, как вы знаете, коллекционер. Это был единственный парный набор, который мне удалось найти. А дальше мы вышли на тропинку и стали драться под статуей Британии. Это был сильный человек, но на моей стороне было превосходство в технике. Его кинжал задел мой лоб почти в тот же миг, когда мой пронзил его шею. Он повалился на статую, как Цезарь под изваяние Помпея, и схватился за железную подпорку. Кинжал его был уже сломан. Как только я увидел кровь, хлещущую из его смертельной раны, я будто очнулся. Бросив свой кинжал, я кинулся к нему, чтобы поднять. Я склонился над ним, и тут все произошло слишком быстро, чтобы я мог понять, что случилось. Не знаю, то ли железный прут был уже разъеден ржавчиной, то ли он своей звериной силой просто вырвал его из камня, но эта штука оказалась у него в руке, и он в предсмертной агонии полоснул им меня по голове, когда я безоружный упал на колени рядом с ним. Пытаясь уклониться от удара, я посмотрел вверх и увидел наклоненную гигантскую Британию, которая нависла надо мной, как носовая фигура корабля. В следующую секунду она наклонилась чуть ниже, и мне показалось, что все небо разом со звездами наклонилось вместе с ней. В следующую секунду небо точно перевернулось, а в следующую – я уже стоял в безмолвном саду и смотрел на груду костей и камня, которые вы видели сегодня. Он вырвал последнюю опору, которая поддерживала богиню Британии. Она пала и в падении раздавила собой предателя. Я развернулся и бросился к куртке, в которой, как я знал, был зашит пакет. Вспорол кинжалом карман, и по садовой дорожке бросился наверх, где меня ждал мотоцикл. У меня были причины торопиться, но когда я бежал, я ни разу не обернулся посмотреть на статую и тело, и, думаю, что бежал я от этой страшной аллегории.

А потом я сделал все то, что должен был сделать. Всю ночь и утро, а потом и днем я мчался по городам и весям южной Англии, точно выпущенная пуля, пока не доехал до западного военного штаба, где началась беда. И приехал как раз вовремя. Я сумел, так сказать, объявить во всеуслышание, что правительство не предало их и что их ждет поддержка, если они двинутся на восток против врага. Нет времени рассказывать вам все подробно, но, поверьте, это был величайший день в моей жизни. Триумф, настоящее факельное шествие, в котором факелы могли быть горящими головнями в руках бунтовщиков. Мятежное настроение испарилось, люди Сомерсета и западных графств вышли на улицы, заполонили площади. Это были те же люди, которые умирали с Артуром и стояли насмерть с Альфредом. Ирландские полки присоединились к ним после бурной сцены и вместе они двинулись на восток, распевая древние фенианские[19]19
  Фении – старинное название ирландцев.


[Закрыть] песни. Там было все, что есть непостижимого в том мрачном смехе, с которым эти люди, даже идя плечом к плечу с англичанами защищать Англию, в один голос орали во все горло: «На высоком на помосте стояли три благородных гостя… А над ними три петли из английской конопли». Но дальше там было: «Боже, спаси Ирландию», и не было никого, кто не подхватил бы этот припев.

Однако этим моя миссия не ограничивалась. Я доставил планы не только обороны, но и по счастливой случайности попавшие ко мне планы самого вторжения. Я не стану утомлять вас тонкостями стратегии, скажу только, что нам стало известно, куда выдвинул враг крупную батарею тяжелых орудий, которая должна прикрывать все его перемещения. И хоть наши западные друзья не поспеют вовремя, чтобы перехватить основной кулак противника, они могут вывести на позиции свою дальнобойную артиллерию и обстрелять их батарею, если будут точно знать, где она дислоцирована. Они вряд ли это узнают, если кто-нибудь не подаст им какой-нибудь знак, но я почему-то уверен, что кто-либо это обязательно сделает.

С этими словами он встал из-за стола, они снова сели на свои машины и продолжили путь на восток в сгущающиеся вечерние сумерки. Перепады ландшафта повторялись в плоских лентах облаков, и последние краски дня все еще цеплялись за горизонт. Полукруг последних холмов оставался все дальше и дальше за их спинами, и вдруг далеко впереди они увидели линию моря, покрытую пеленой тумана. Но она была не яркой, лазурной, как та, что была видна с солнечной веранды, а мрачной, дымчато-фиолетовой, казалась зловещей и темной. Тут Хорн Фишер снова остановился.

– Дальше нужно идти пешком, – сказал он. – В самом конце я вас оставлю и пойду один.

Он наклонился и стал что-то отстегивать от мотоцикла. Его спутник всю дорогу ломал голову над тем, что это могло быть, хоть перед ним стояли загадки и поинтереснее. Это было похоже на несколько палок, обмотанных бумагой и перевязанных. Фишер взял сверток под мышку и пошел через заросшее травой поле. Земля под ногами была неровной и рыхлой, и с каждым его шагом в сторону рощи и зарослей густых кустов вечер становился темнее.

– Дальше идем молча, – сказал Фишер. – Когда вам нужно будет остановиться, я шепну. После этого не пытайтесь идти за мной – все испортите. Я не уверен, сумеет ли один человек подползти к нужному месту незаметно, а уж двоих точно заметят.

– Я готов идти за вами куда угодно, – ответил Марч. – Но если нужно, чтобы я остался, я останусь.

– Я в вас не сомневался, – тихо произнес его друг. – Может быть, вы – единственный человек в мире, на которого я мог полностью положиться.

Еще через несколько шагов они подошли к краю огромного плоского холма или скалы, возвышающейся темной чудовищной громадой на фоне тускнеющего неба. Здесь Фишер сделал знак остановиться. Он крепко и с неимоверным чувством пожал своему товарищу руку и скользнул в темноту. Марчу с большим трудом удалось рассмотреть, как он ползет в тени холма, затем он вовсе потерял его из виду, а потом снова увидел. Фишер уже стоял на другом холме, ярдах в двухстах. Рядом с ним возникло странное сооружение, видимо, составленное из двух брусьев. Как только он наклонился над ним, вспыхнуло пламя. В голове Марча тут же проснулись воспоминания о школьных годах, и он понял, что это. Подставка для ракеты. Смутные и неуместные воспоминания все еще переполняли Марча, когда он услышал знакомый пронзительный звук, и через секунду ракета оторвалась от подставки и взвилась в бесконечное пространство, как рассыпающая искры стрела, направленная к звездам. Марч вдруг подумал о знамениях, предвещающих последние дни света, и он понял, что видит некое подобие кометы Судного дня.

Высоко в бескрайнем небе ракета свернула с пути и рассыпалась алыми звездами. На какой-то миг все вокруг до самого моря впереди и лесистых холмов далеко позади залилось рубиновым сиянием, сделалось похожим на огромное озеро великолепного ярко-красного цвета, как будто мир был пропитан вином, а не кровью, как будто сама Земля была раем, над которым на веки веков застыл первый миг багряной зари.

– Боже, храни Англию! – Глас Фишера был подобен звуку горна. – И лишь на Бога остается уповать.

Когда тьма снова опустилась на землю и море, грянул другой звук. Где-то далеко, за холмами, загрохотали пушки, будто залаяла свора громадных псов. То, что не было ракетой, то, что летело не с шипением, но с пронзительным визгом, пронеслось над головой Гарольда Марча и обернулось за крутой скалой вспышкой света, ухнуло оглушительным грохотом, потрясающим мозг невыносимой жестокостью звука. Потом снова ударил гром, потом еще и еще, и мир наполнился ревом, дымом и вспышками. Артиллерия западных графств и Ирландии, узнав место расположения батареи вражеских тяжелых пушек, накрыла ее огнем.

Марч вгляделся в огненное безумие, пытаясь рассмотреть высокий худой силуэт рядом с ракетной стойкой, и когда очередная вспышка осветила весь холм, фигуры на нем не было.

Прежде чем огни ракеты погасли на небе, и задолго до того, как за далекими холмами подала голос первая пушка, суматошно затрещали ружейные выстрелы, и в скрытых вражеских траншеях замельтешили мелкие вспышки. Что-то легло в тень величественного холма и осталось лежать неподвижно. Человек, который слишком много знал, узнал то, что стоит знать.