Текст книги "Представления (сборник)"

В 2010 году вышел в свет мой первый сборник стихов. Он назывался по заглавному стихотворению «Кентавры, боги и сатиры». В книге проводился принцип условного разделения всего человечества на три названные категории. Боги – люди искусства, живущие в своих недоступных эмпиреях, занятые созданием или изучением бессмертных произведений; сатиры – серая масса смертных, кроме того, сатиры можно рассматривать как жанр; наконец, кентавры – те, кто заражен болезнью прекрасного, но при этом не имеет сил и способностей быть среди богов. Себя я относил (и отношу) именно к кентаврам. Это слово находилось в названии на первом месте, что должно было подчеркнуть значение для автора этой категории людей. На основе широко известных античных сюжетов я пытался раскрыть вполне актуальные темы, ответить на злободневные вопросы.

Теперь я уже не могу однозначно отрицательно оценивать выход в свет этого сборника, как делал чуть раньше. Любой опыт – хороший учитель. В книге много наивного, незрелого, порой надуманного. Встречаются недосмотры из области грамматики, композиции и проч. (про свою «бродсковщину», возведенную в квадрат и в куб, умалчиваю – симптомы этого «эпидемического заболевания» видны невооруженным глазом). Нашел я и несколько опечаток. Кроме того, книга кажется принципиально несовременной. Вернее, она такая и есть. Но я считаю, что стихам необходима некая несовременность, точнее, над-современность. Если стихи полностью ориентированы на какие-либо реалии, то они там и остаются. Действительность должна быть средством, своего рода трамплином, но не сутью стихов. Потому что эта стихия действительнее самой действительности.

Не буду, подобно многим писателям и поэтам, уничтожать тираж своей первой книги. Зачем делать вид, что с рождения был Орфеем? К тому же под несколькими стихотворениями я поставил бы свою подпись и сегодня.

Чуть позже наступил период ненависти к поэзии. Я думал, что все это слишком зыбкое, субъективное, мало кому необходимое занятие (надежда обрести читателя в потомстве, согревавшая благородную душу Евгения Абрамовича[37]37
  Имеется в виду Е. А. Баратынский (18001844) – русский поэт.


[Закрыть], мне почти незнакома). Оден говорил, что «poetry makes nothing happen»[38]38
  «Poetry makes nothing happen» – «Поэзия ни на что не влияет» (с англ).


[Закрыть]. Она не останавливает войн, не сокращает числа людей, погибших от чумы, не улучшает криминальную статистику. Поэтому я, к тому же убедив себя в плохом качестве стихов первого сборника, совершенно забросил поэтические занятия. В отместку мне стихи перестали появляться. Этот идол с позолоченными усами был сброшен в реку. Мне было необходимо другое занятие, результат которого стал бы более осязателен.

Я вернулся к науке. Одну из главных ролей сыграл в этом знаменитый немецкий философ, творец максим и категорического императива. Как признавался один из исследователей его философии, читать Канта трудно, а понимать еще труднее. Я бы добавил, что понять всего Канта почти невозможно. И все же то, что осталось в голове после увесистых томов разных критик, остается там на всю жизнь. Меня больше интересовала его мораль, а не теория познания, ибо я в ту пору совершенно заблудился в дебрях собственных принципов и постулатов. Самой большой моей проблемой была непреодолимая противоречивость сознания. Любой тезис либо наталкивался на антитезис, либо преждевременно погибал под грузом относительности. Во мне как бы образовалось две системы координат. Проявлением одной было спокойное осознание своего долга, уверенность в себе, «включенность» в окружающую жизнь, и – банально – в такие периоды я был более убежден в наличии непосредственных отношений между мной и Богом. Лучшим (поэтому единственным) занятием в это время была наука. Другой период – противоположность первому. Я чувствовал себя городским сумасшедшим, боялся людей, боялся общения, боялся выходить на улицу, поэтому находил теплый приют и убежище внутри винной бутылки. При этом я отчаянно, до белой горячки, писал стихи. Нельзя сказать, что все они были плохими. Когда я перечитывал их в более спокойный период жизни, они мне даже нравились. Одним из самых ярких проявлений этого периода был эскапизм, страстное желание бежать от всего и от всех, хоть куда, лишь бы далеко и надолго (почему? Потому что «недоставало ни сил, ни мужества, чтобы сломить все эти неудачно сложившиеся обстоятельства и устремиться по иному жизненному пути. Оставалось, следовательно, одно – отправиться путешествовать», как писал в свое время Гердер[39]39
  Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803) – немецкий поэт, историк культуры, критик. «ни один из нас не сделался человеком сам по себе, собственными усилиями.». Слова И. Г. Гердера из книги «Идеи к философии истории человечества».


[Закрыть]).

Так я и жил в двух мирах. Причем это тянулось с самых ранних лет моей сознательной жизни. Кенигсбергский мудрец[40]40
  «Кенигсбергский мудрец» – И. Кант.


[Закрыть] доказал мне, что противоречивость моего сознания – естественное и объяснимое явление. А невозможность найти удовлетворительные ответы на некоторые метафизические вопросы Кант заменил для меня ответственностью за свою жизнь (хотя я признаю справедливыми слова другого немецкого философа, что «ни один из нас не сделался человеком сам по себе, собственными усилиями»). Придерживаться его этики крайне трудно. Это этика для сильных людей. Однако я решил – пусть частично – следовать максимам немецкого философа. Его моральные принципы стали последним кирпичиком в здании моего мировоззрения.

Возврату в лоно родной науки благоприятствовали и события личной жизни. Вернее, полное отсутствие таковых. Как сказал поэт, «моя невеста пятый год за меня ни с места»[41]41
  «моя невеста пятый год за меня ни с места.». Цитата из стихотворения И. А. Бродского «Речь о пролитом молоке» (1967).


[Закрыть].

Совершенно закопавшись в увесистых трудах корифеев науки, я будто навесил себе на грудь табличку «spiritus papiri»[42]42
  «Spiritus papiri» – «Дух бумаги» (с лат).


[Закрыть] и большую часть времени проводил в Публичке. Сидел в огромных залах, стоял в маленьких буфетах, лежал на старых стульях. Item[43]43
  «Item» – «также» (с лат.).


[Закрыть] опубликовал несколько никому не нужных научных статей, сделал несколько никому не нужных докладов, начал писать мало кому нужную диссертацию. При этом я превращался «в чернильницу для ученой писанины…, в словарь наук и искусств…», становился «набитым книгами и бумагами шкафом». Как прежде остро стояла проблема – проблема ненужности моих занятий, их «не-неизбежности», «не-необходимости». Собственная заинтересованность мало что значила, так как она строится на заинтересованности других, на актуальности моих занятий для окружающих. Именно этого и не было. Заняться накоплением материальных ценностей? Я, к счастью, лишен этого дара. Заняться накоплением духовных ценностей? При отсутствии возможности каким-либо образом раскрыть эти ценности они превращаются в клады, зарытые на острове Готланд[44]44
  «клады, зарытые на острове Готланд…». На этом острове найдено множество кладов эпохи викингов.


[Закрыть] (или деньги скупого рыцаря, см. выше).

Слава Богу, на свете существует русская классическая литература. Чеховский «Крыжовник», случайно перечитанный случайным зимним вечером, указал направление моей дальнейшей деятельности. Слова классика (особенно эти: «не успокаивайтесь, не давайте усыплять себя! Пока молоды, сильны, бодры, не уставайте делать добро! Счастья нет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!») для меня прозвучали набатом. В этом было что-то русское, родное, глубинное. На нем, кстати, пытаются паразитировать все, кто желает что-либо получить от нашего народа (депутаты, торговцы). Как ни странно, эта идея сама по себе остается незапятнанной, несмотря на факт ее многократного использования.

Я вспомнил декабрьский вечер, лежащего на снегу мужчину, проходящих мимо него людей, мой звонок в «неотложку», его немую благодарность в виде пожатия руки; вспомнил находящуюся в больнице молодую женщину, ее оставшегося одного маленького сына, его робкое «спасибо» за снабжение его продуктами; вспомнил «спасибо, сынок» из уст бабушек, которым я возвращал в виде милостыни деньги, не доплаченные им государством… Да мало ли что я вспомнил. Главное не это. Главное – ощущение восстановления должного порядка вещей. Оно всегда возникало у меня при совершении подобных поступков. Я решил стать волонтером.

Общение с людьми, отверженными нашим обществом (именно так я могу назвать тех, с кем начал общаться – брошенных стариков, обитателей различных терапевтических заведений и проч.), дает иное отношение к жизни, делает более очевидной ту ложь, которая активно поставляется нам мошенниками разного пошиба. Одно время я, подобно тому чеховскому персонажу, не мог спокойно смотреть на т. н. счастливых людей. Разумеется, я не претендовал на роль человека с молоточком (это малоэффективно), но я не мог понять, как можно быть настолько ослепленными. Какой только ложью не успокаивает себя человек! Как только не изворачивается, чтоб не делать должного! На какие только не идет уловки, чтоб быть сытым и обутым за счет другого! Это поразительно. Миллионы людей живут серой, бездумной, пустой жизнью, веря тем установкам, которые им выдаются за истины, необходимые каждому современному человеку (кстати, что значит это словосочетание?).

Еще один аспект играл для меня не последнюю роль в этой деятельности. После моего неудачного романа с православием я хотел доказать себе, что существует добро без православной визы, т. е. не санкционированная святыми отцами любовь к человеку. Это удалось. Я увидел людей, глаза которых не сияли от религиозного экстаза, сердца которых не делили весь мир на своих и чужих, умы которых не покрывались толстой коркой церковных истин, но при этом в их поступках было больше человечности, гуманности, чем в деятельности всех моих знакомых православных. Они не вступали в партнерские отношения с Богом, в рамках которых за примерное поведение.

Здесь получали место под солнцем Там. Это были умные, порядочные люди. Мне было комфортно в их обществе.

Эпилог

Что я могу сказать о сегодняшней своей жизни? То есть о той жизни, которая протекает – по уверениям календаря – зимой 2010 года? Она состоит из деятельности. Деятельности разного рода. Как и прежде, она связана с поэзий, наукой и волонтерской работой. Однако приоритеты определены достаточно четко. На первом месте – люди, на втором – конференции и цитаты, на третьем – музы. При этом, как догадается мудрый читатель, непроходимых границ между ними не существует.

Мне уже тридцать. В худшем случае половина жизни позади. Сейчас мне кажется, что уже я имею право сказать, что это была очень плодотворная часть жизни, ибо вторая представляется моей совести весьма и весьма сознательной, ответственной. Пожалуй, именно таким должно быть отношение к Дару, полученному из рук Творца.

Антракт I
Вершина

Дорогой жене

Говорят, что родственные души всю жизнь ищут друг друга. Как слепые котята, натыкаются они на острые углы, падают в глубокие ямы, блуждают во тьме пустых коридоров. Самым настойчивым удается в конце концов встретить родственную душу и с этого момента начинается счастье. Другим, менее настойчивым и менее удачливым, не удается найти Своего человека. Поэтому они рождаются, живут и умирают среди чужих людей, непонятые и поэтому не прощенные.

Однако изобретательность жизни на этом не заканчивается. Существует еще один вариант, до сих пор, кажется, не рассмотренный в художественной литературе. Родственные души слишком рано встречают друг друга. Об этом и пойдет речь ниже.

Среди степных просторов южного Урала затерялось древнее поселение А. Человек, рано появившись в этих местах, оставил на радость археологам множество следов своего многовекового пребывания. Поэтому каждое лето здесь собираются толпы преподавателей и студентов, вооруженных лопатами и красивыми песнями. Однажды среди этой веселой братии в древнем поселении появился и я.

День наш тогда был отдан в железные руки ее величества Археологии. С утра до вечера мы ползали по собственноручно вырытым ямам. Я начал напоминать кладоискателя. Но моим сокровищем были старые деревяшки и полуистлевшие человеческие кости.

Ночи посвящались не столько сну, сколько изучению близлежащих просторов. Поселок, в котором обитало археологическое братство, находился в окружении невысоких гор. Стоило их преодолеть, и взгляд в изумлении обнаруживал колоссальную Пустоту, чье мохнатое тело простиралось до границ Казахстана. Я любил погружать себя в ее крепкие объятья. Поэтому в поселке, среди разноцветных домиков, обнаруживал себя только под утро.

Однажды, возвращаясь с одной из таких прогулок, я набрел на невысокую гору. Люблю горы. Поэтому решил добавить в свой список еще одну. Цепляясь за траву и камни, я полез вверх. К моему удивлению и даже разочарованию, вершина не пустовала. Какая-то девушка сидела на камне и смотрела в звездное небо. Ее светлые волосы трепетали от легкого ветра. Подойдя ближе, я узнал ее. Это была студентка из нашей группы, с которой я почти не общался. Мы как-то не замечали друг друга, существуя в параллельных мирах.

Оглянувшись на мои шаги, она сказала просто: «Вот и пришел. Не думала, что это ты. Но я очень рада нашей встрече. Садись и слушай». Подойдя ко мне, она продолжала: «Сегодня особая ночь. Сегодня встречаются родственные души. Для нашей встречи я выбрала гору Любви». (Я не упомянул, что древнее поселение А. славится среди мистически настроенных людей своей силой, поэтому их сюда приезжает очень много). «Но мы встретились слишком рано. Великая Богиня сегодня лишь познакомит нас. У меня есть друг, у тебя есть подруга. У нас будут разные семьи, разные города и обстоятельства. Однако пройдет ровно десять лет, и мы встретимся вновь. Судьба сведет нас. Именно тогда мы и станем друг для друга тем, кем должны быть.

Мы будем взрослыми и поэтому будем благодарны тем людям и обстоятельствам, которые подготовят нас друг для друга. Жизнь воспитает нас для общего пути. Он уже ждет». Девушка улыбнулась, видя мое удивление. «Знаю, это звучит необычно. Но ты просто поверь мне». Затем она приложила палец к губам, заметив, что я порываюсь что-то сказать. «Сегодня буду говорить я. Но через десять лет жду твоих слов». Затем она меня обняла и прошептала: «А теперь прощай. Помни об этой встрече».

Вершина опустела. Я стоял, ошеломленный, и смотрел себе под ноги. Что это было? Бред малознакомой экзальтированной девушки? Неудачная женская шутка?

А вдруг – правда?

Следующее утро равнодушно разбудило меня для копания в земле. Снова начались поиски костей и деревяшек. Солнце привычно разогревало спину и плечи. Через несколько дней наша миссия была успешно завершена. Древнее поселение стало общим студенческим прошлым.

«Малознакомая экзальтированная девушка» исчезла с четвертого курса и больше я ее не видел. Жизнь выбросила меня за пределы родины и поселила в холодном городе недалеко от Финляндии. Через несколько лет я уже думал, что все было в моей судьбе: студенчество, семейная жизнь с переменным успехом, разные события, привычные для всех и каждого взлеты и падения. Идти дальше было некуда. Отовсюду глядел тупик. Перспектива дальнейшей жизни упиралась в бессмысленную внешнюю деятельность и в отчаянные попытки не перестать быть человеком. «Что ж…», – думал я байронически, «жизнь скучна и почти прожита, не всем же быть счастливыми».

В этот период мной овладела страсть к стихотворчеству. Я часто сидел у окна, глядел на улицу и в голову мою часто вплывали строки, наполненные разными смыслами и эмоциями.

Усиленное занятие своей душой неизбежно приводит к одиночеству. Поначалу оно успешно преодолевалось затяжным пребыванием на людях. Но позднее и это средство, как и ряд других, исчерпало себя. Я погрузился в колоссальный, всеобъемлющий вакуум, из которого не было выхода. Почти перестал выходить из дома. Иногда смотрел в зеркало и спрашивал себя: «Как это произошло? Что я упустил?» И во время одного из таких вопрошаний в голове моей прошелестели строки: «… через десять лет жду твоих слов.». Память, привычно напрягшись, ничего не ответила. Ни в одном знакомом стихотворении не было такой строки.

Что бы это могло быть? Откуда?

И – о, чудо! Вершина горы, легкий ветер и она, та девушка, вдруг появились из глубин моего сознания. Оказывается, они никуда не исчезали, а просто ждали своего часа. Девушка все это время жила во мне, мысль о ней незаметно руководила моими поступками, оберегала от бед и опасностей. «…через десять лет жду твоих слов.». Я быстро подсчитал количество лет, прошедших со времени нашей последней встречи. Ровно десять! Но каких слов? Как ее найти? Она ждет слов. Она. Ждет. Слов.

ИДЕЯ!!

Через несколько дней выходил в свет мой первый сборник стихов. Именно в нем, в каком-нибудь стихотворении, можно было подать весть о себе. Ведь она ждет. И ждет слов. Я быстро позвонил редактору и сказал, что добавляю еще одно стихотворение.

Начиналось оно так: «Горьким эхом вдруг прозвучало твое имя в потоке речей…» и заканчивалось словами «в ностальгии непрожитых дней». Именно – «в ностальгии непрожитых дней». Она поймет. Эти слова для нее. Сборник был напечатан и я стал ждать.

В один из дней, поздним вечером, мой телефон прожужжал: пришло электронное сообщение. В нем было несколько слов: «Сегодня особая ночь. Сегодня встречаются родственные души».

В качестве второго представления – небольшие очерки о различных городах и весях.

Путешествия составляют достойную конкуренцию т. н. обывательщине. Как бы вынося человека за скобки «привычной» жизни, они заставляют на многое посмотреть иначе, оценить какие-либо явления с другой стороны, определить приоритеты.

Кроме этих соображений, путешествия ценны сами по себе, в этом смысле я – «кочевник с раскосыми и жадными глазами» или «жертва географии». Однажды, проснувшись в поезде ранним утром, я долго не мог вспомнить, куда еду. Что самое удивительное, – мне было все равно, лишь бы ехать. Именно дороге я обязан своими лучшими мыслями, стихами, поступками.

С годами я стал ездить в одни и те же места, почти ежегодно посещать знакомые города и села. Как соловецкие белухи, которые из поколения в поколение, почти на генетическом уровне, приплывают в одну бухту. Там, они знают, им будет спокойно и безопасно. И на следующий год они приплывут опять.

Путевые записки, приведенные ниже, очень субъективны. Наблюдение, по словам одного известного поэта, «отражает скорее психическое состояние наблюдателя, нежели состояние созерцаемой им реальности».

Выбор городов и маленьких населенных пунктов тоже лежит на моей совести. Все они имеют какое– либо значение для меня. С каждым связаны разные события и воспоминания. Дополнительным аргументом при включении в число избранных была их роль в истории России.

Надеюсь, записки не оскорбят чье-либо религиозное или еще какое-нибудь чувство.

Представление географическое

Действующие лица:

1. Лирический герой

Место действия: различные города и поселки

Время действия: минувшее

Акт I. Российские просторы

Нижний Тагил ведет свое происхождение от старинного демидовского завода. Производственная родословная в России нередко оборачивалась печальными экологическими последствиями. Поэтому Нижний Тагил среди гор Среднего Урала найти не трудно. Идите на запах.

Я пять долгих лет прожил в этом городе. Одним из явлений, потрясающих тогда мое детское воображение, были тагильские трамваи. Кто-то из местных конструкторов явно перепутал чертежи трамваев и танков. Казалось, что стоило к какой-нибудь «тройке» прикрепить ствол и она вполне способна напугать слабонервных представителей НАТО. Ужасный грохот при перемещении и страшные длинные цепи, которыми закрывались двери (не исключено, что бронированные), дополняли общую картину. Если дом находился недалеко от трамвайных путей, то одной из особенностей всех без исключения квартир была двигающаяся посуда. Мелкие предметы также часто меняли дислокацию. Таким образом, проходящие трамваи подобно шведским дизайнерам участвовали в оформлении интерьеров.

Тем не менее, описанием особенностей экологии и танкообразных транспортных средств вовсе не исчерпывается мое отношение к Нижнему Тагилу. Как уже говорилось, я прожил там пять лет, пять долгих детских лет, поэтому тогдашние впечатления полноправной частью вошли в мозаику моего сознания. Это и первое посещение школы, и странный маленький Ильич (a la путти) с книгами во дворе дома на улице Карла Маркса, и странный маленький Ильич (a la указательная стрелка) на шаре около краеведческого музея, и гигантские металлические механизмы по соседству с ним и прочее, прочее, прочее.

До сих пор при просмотре старых фотографий бросается в глаза суконность той действительности, ее непроходимая верность генеральной линии. Но никакого отвращения к скучной школьной форме, превращающей всех детей в борцов за достижения Октября, я не испытывал. И все же уже в ту пору контраст синей формы и красного галстука мне казался странным. Учитывая то, что, по словам известного поэта, эстетика – мать этики[45]45
  «Эстетика – мать этики» (И. А. Бродский).


[Закрыть], я был на правильном пути.

Художественные достоинства живописных полотен я потом оценивал в сопоставлении с нормами тагильской лаковой росписи, пропорциональность произведений прикладного искусства – на сравнении с великолепными медными кумганами и кружками заводских «котельников»[46]46
  «Котельниками» в России в XVIII–XIX веках называли мастеров, делающих из меди и латуни различную бытовую утварь.


[Закрыть].

В общем и целом, Нижний Тагил как форма существования имеет особенности. Дело каждого выбирать, как к ним относиться.