Текст книги "Джинны из хурджина. Байки, миниатюры, рассказы"

Бухарцы. Фото Н. Окда

О своеобразном бухарском юморе, доводилось писать немало. Вот, ещё одна история, поведанная мне товарищем-бухарцем, в бытность свою, состоящем на службе в одной из жилищно-эксплуатационных контор (ЖЭК) города, начальником которого являлся бухарский еврей по фамилии Устаев.

Как известно, в советскую эпоху, на 9 мая принято было приглашать ветеранов – участников Великой Отечественной войны – в школы, где они рассказывали подрастающему поколению советских школьников о своих героических подвигах, что – в общем-то – было делом обычным. После чего, всех ветеранов приглашали в чайхану, на чаепитие, устраиваемое начальниками ЖЭКов, где пожилым фронтовикам вручались подарки, почётные грамоты и благодарности от имени «Партии и Правительства».

Иногда, на подобного рода посиделках, между отдельными героями завязывались непринужденные беседы, воспоминания и забавные эпизоды из прошлого. Не обходилось, порою, без подколов и шуточек в чисто бухарском стиле. Так, на очередной «сходке», товарищ Устаев, протягивая кобальтовую пиалу с хлопковым орнаментом одному из приглашенный почётных гостей, решил растормошить старого ветерана:

– Ну, а Вы где воевали? Судя по наградам, небось, до самого Берлина дошли?

– Нет, – простодушно сознался герой-инвалид – до Берлина дойти мне не довелось…

И, глотнув из расписной пиалы ароматный горячий зеленый чай, начал своё повествование.

– Войну я встретил (тут он, «автоматом», стал перечислять: в составе такого-то полка, такой-то гвардейской дивизии, такой-то армии…) в Белоруссии, на подступах к Минску. О, это было жестокое сражение! Немец навалился на нас всей своей мощью артиллерии, танков и самолетов… Но мы героически дрались… до последнего патрона… Потом, мы отступили…

Здесь он, тяжело вздохнув, выдержал короткую паузу и вновь продолжил.

– Затем, мы чуть не попали в окружение под Смоленском. О! горячая, надо вам доложить, вышла драка! Всюду бомбы, пули свистят… небо заволокло дымом… ничего не видно… Но мы решили стойко держаться до последнего… Однако, в конце-концов, отступили…

Ветеран не спеша отхлебнул чаю, после чего, вернулся к своим воспоминаниям.

– Но то, что было под Москвой, трудно поддается описанию, это был настоящий кошмар: фашист прёт, наседает… буквально со всех сторон… давит, одним словом… Но и мы – не на жизнь, а насмерть – вросли в окопы и ни в какую! Вот умрём тут и – всё! В общем, в этом сражении мне оторвало ногу и меня переправили в госпиталь…

В этот момент, с задних рядов, доносится реплика одного из фронтовиков:

– Хорошо, что тебя ранило под Москвой: иначе, ты их так, похоже, аж до самой Бухары приволок бы за собой…

Советская эпоха отличалась не только коммунистическими субботниками и дурацкими транспарантами на 1 мая и 7 ноября. Во всяком случае, в социальном плане народ был защищен на порядок выше, чем сегодня: бесплатная медицина, образование, дома пионеров, профсоюзные путевки, санатории… Да и цены были стабильными, не выделывая неожиданных кренделей. Помимо прочего, родимой Партией и правительством, во главе с «лично товарищем…», разрабатывались серьезные государственные проекты, призванные улучшить социальную жизнь наших граждан с тем, чтобы в ближайшем будущем «догнать и перегнать Америку» и весь загнивающий Запад. Одним из таких проектов, в начале 70-х годов в Узбекистане, являлся план газификации районных городков и отдаленных сельских поселков.

Бригаде моего товарища, был доверен один из таких участков. Понятное дело, что в первую очередь, планировалось проложить трассу к наиболее крупным объектам, имеющим жизненно важное стратегическое значение, оставляя на «потом» второстепенные населенные пункты и деревеньки. А потому, нетрудно понять, с каким волнением и надеждой, местные жители окрестных кишлаков взирали на газовиков, прокладывающих совсем недалеко от их селения «голубую» трассу, несущую в дом тепло и уют. Однако, вскоре, убедившись из расспросов, что природный газ ещё не скоро придет в их жилища, многие из них расстраивались, возвращаясь домой и разочаровывая своих селян. Тем не менее, уже тот очевидный факт, что основная магистраль проходит неподалеку, успокаивала их, вселяя надежду на то, что и на их улицу совсем скоро придёт праздник. Правда, следует отметить, что порою, попадались, мягко говоря, странноватые неразумные товарищи, которым совсем непросто было объяснить, почему столь долгожданное чудо, не может попасть на их кухню сегодня.

– Слющай, дарагой! – крепко ухватив за локоть Жору, вкрадчиво шепчет один из подобных типов и зануд. – Ми всё харашо панимаем: есть «государственный план»… тудавой-сюдавой… Но ты меня тоже пайми: у меня балшой семья… всех их кармить нада…

– Но это в принципе невозможно! – поражается мой друг. – Как я тебе проведу отдельную «ветку», если никаких врезок не предусмотрено по плану?! Да и начальство мне этого не позволит.

Однако, настырный селянин ни в какую не желает отступать от задуманного. В его больном воображении уже рисуется радужная картина: весь кишлак сбежался к нему домой, поглядеть на это чудо; кругом «охи» и «ахи»; соседи от зависти скрежещут зубами; во всей округе, ни у кого нет газа, а у него – есть! Он ещё крепче сжимает моего приятеля за руку и незаметно старается отвести его в сторону.

– Ты думаешь, я ничиго не панимаю?! Я фсё панимаю! – продолжает он уламывать. – Но… зделий мне исключение, хай? 44
  «хай» – «ладно», «хорошо»


[Закрыть]Не бойся: я тибя харашо атблагадарю!

В общем, товарищ мой уже настолько обессилен, что нет сил возражать.

Тут, к нему подскакивает бригадир и незаметно моргнув Жоржику, успокаивает местного «воротилу»:

– Хоп, бўпти, 55
  «Хоп, бўпти» – «ладно, будет сделано»


[Закрыть]сделаем: будет у тебя газ!

Тот, обалдев от счастья, обнимает бригадира, после чего, укоризненно устремляет свой взгляд на Жору:

– Видишь! – победоносно заключает «бай», указывая на бригадира. – Я же гаварил, что фсё панимаю! Вот, таварищ тоже мине понял…

В назначенный день, у сельского нувориша на кухне вспыхнул долгожданный газ. Домашние в восторге, хозяин дома удовлетворенно потирает руки: «завтра все соседи сдохнут от зависти!»

– Только смотри: никому ни-ни! – заговорчески наказывает напоследок бригадир. – А то, нам с Жоржиком крепко влетит. Турма будет, понимаешь?!

– Э-э… – обижается глава семейства. – Я же фсё панимаю…

– Как?! – не дождавшись окончания истории, изумленно взираю я на друга. – Вы что – втихую сделали врезку?!

– Ну, что ты: кто ж, нам разрешит в магистральную трубу…

– А откуда, в таком случае, у него появился газ?

– От баллона с пропаном, закопанного в ста метрах от его дома.

И в следующую секунду, мы оба заливаемся смехом. Наконец, жалея несчастного, укоряю своего приятеля:

– Жор, но ведь, это нечестно… И потом: вы не боялись, ЧТО вы ему скажите, когда газ в баллоне иссякнет?

– Ну, во-первых, он сам напросился… хотел щегольнуть перед соседями. – утирая слезы, пояснил мне товарищ. – Да и плату мы с него взяли чисто символическую. А во вторых, к тому времени, когда у него закончится газ, мы уже будем далеко…

То, что на культуру и здравоохранение с каждым годом выделяется всё меньше и меньше средств, говорить излишне. Поэтому нет ничего удивительного в том, что уровень медицины, мягко выражаясь, оставляет желать лучшего. У моего бухарского друга – преуспевающего коммерсанта так называемого малого бизнеса – проживающего в Ташкенте, разболелась нога. Да так распухла, что невозможно ступить. Естественно, что он обратился за консультацией в свою районную поликлинику.

– О, у вас артрит! – едва взглянув на ногу пациента, вывел заключение местный врач.

И прописал какие-то таблетки. Которые – понятное дело – не помогли. Тогда, мой приятель, решив подстраховаться, обратился ещё к двум разным «светилам». Вердикт был тот же:

– Артрит!

В общем, прописали какие-то лекарства и настоятельно порекомендовали, приложить к месту воспаления горячий компресс.

Через неделю нога распухла настолько, что мой друг откинул медицинскую трость и пересел в инвалидную коляску.

Наконец, когда уже стало совсем невмоготу, он вынужден был отправиться в Турцию, в какую-то специализированную клинику. Тамошние врачи произведут все необходимые обследования, в ходе которых выяснится, что это воспаление кости. В результате, непосредственно лечащий доктор (кстати, родом из Ирана) в числе прочих процедур, назначит пациенту… ледяной компресс.

– Как? – удивится мой приятель – А мне местные врачи – наоборот – велели прикладывать горячий компресс!

– Как они могли такое Вам посоветовать?! – схватится в ужасе за голову доктор – Ведь, великий Авиценна родом из ваших краёв? Неужели они пренебрегли советами этого таджикского учёного, труды которого и по сей день изучаются во всём мире?

– Узбекского учёного. – поправит врача мой товарищ.

– Простите, не понял… – зависнет с раскрытым ртом доктор.

– Ну, понимаете… – осторожно пояснит ему мой друг – В настоящее время, это территория относится к Узбекистану, и поэтому, в целях полит-корректности, принято считать его узбекским учёным.

Врач с изумлением отпрянет от своего пациента, а затем недоверчиво произнесёт:

– Дурўг мегўи… («Врёшь, ты…» перс.)

Когда же, мой друг поклянется («Ба Худо ки, қасам мехурам!» /«Господь свидетель, клянусь!»/ тадж.), доктор заколотится в приступе безудержного смеха и ещё долго не сможет прийти в себя от колик.

– Ну, а как с ногой-то, прошла? – поинтересуюсь я у друга по телефону.

– Конечно! Иначе бы я с тобой сейчас не разговаривал. – отзовётся он. – Представляешь: уже в начале второй недели, я вновь стал ходить с тростью, а к концу четвертой – расстался окончательно и с нею!

– Как хорошо, что ты вовремя обратился к толковым специалистам. – обрадуюсь я – А ведь, иначе… боюсь даже себе представить…

– Ага: – закончит за меня мой друг – отрезали бы, на х.., к чертям собачьим! Это дело наши «мясники» любят: им только дай поэкспериментировать…

Медресе Улугбека (XV в.), расположенное прямо напротив медресе Абдулазиз-хана (XVII в.) Бухара, 2009 г. Фото автора

Как мне уже доводилось неоднократно упоминать, в незапамятные советские времена я работал барменом в одном из филиалов «ВАО Интурист», в старинном медресе Абдулазиз-хана, расположенном на территории «старого города-заповедника», совсем рядом с так называемом «куполом ювелиров» («Ток-и Заргарон»).

Между прочим, следует сказать, что район этот славился тем, что основным контингентом, проживающем на данной территории, являлись «щипачи», то есть воры-карманники. Их «рабочая неделя» состояла всего из двух дней: ими являлись четверг («малый») и воскресенье («большой» базарные дни). Когда они, виртуозно владея своими «золотыми ручками», опустошали карманы разного рода простофилей и селян, приезжающих в город из окрестных кишлаков (деревень), дабы сдать свой нехитрый товар, выращенный на своих личных подсобных хозяйствах.

Полагаю, нет особой необходимости констатировать тот факт, что все они состояли на учёте в милиции, а потому каждый из них периодически пропадал из виду на некоторое время, попавшись в руки правосудия и отбывая различные сроки за решеткой.

И вот, спустя более чем 30 лет, будучи как-то в Бухаре, я решил навестить своё бывшее место работы с тем, чтобы воскресить в памяти самые сокровенные воспоминания, связанные с бесшабашной молодостью и той беззаботной жизнью, с которой у меня ассоциируется то прекрасное время, когда «стада» непуганых иностранных и советских туристов позволяли мне ни об чём серьёзно не задумываясь, жить припеваючи, в своё удовольствие. Беззаботно прогуливаясь вдоль узких улочек, я вдруг внезапно, лицом к лицу, столкнулся с одним из своих «старых знакомых», который узнав меня, радостно бросился в мои объятия.

Что и говорить: приятная и неожиданная встреча, заставила нас расчувствоваться и даже проронить ностальгическую слезу по безвозвратно ушедшей молодости и по тем поистине «золотым» временам.

Мой знакомый (как впрочем, и сам я) выглядел уже далеко не тем шустрым пацаном, который запечатлелся в моей памяти. А совсем даже наоборот, можно сказать, оказался совсем сгорбленным старцем. Я успел только обратить внимание на белизну седых волос, которые словно восточная папаха покрывали всю голову, и на его сморщенное старостью загорелое лицо, испещрённое сетью многочисленных морщин, указывающих на внушительный возраст их обладателя.

– О, Голибжон, салам-алейкум, дорогой! Как я рад тебя видеть! Говорят, что ты теперь проживаешь в Питере? Работаешь поваром и пишешь какие-то книжки? Это правда? – закидал он меня сходу многочисленными вопросами.

– Правда. – коротко отозвался я и тут же, в свою очередь, поинтересовался – Ну, а ты как? Как здоровье? Надеюсь, всё хорошо?

На что, мой визави, с заметным усилием разогнув свои пальцы и не торопливо растирая ладони, как бы нехотя признался:

– Да, спасибо: слава Аллаху, пальцы меня пока ещё слушаются – сгибаются и разгибаются потихоньку.

«Что ж, ну раз пальцы пока ещё в порядке, значит жить можно» – мысленно вывел я про себя логическое заключение из услышанного…

Небезызвестному общественному деятелю Таджикистана Камолиддину Айни (сыну основоположника современной таджикской литературы С. Айни), довелось как-то очутиться в Иране (то ли – творческая командировка, то ли – очередная литературная конференция), и он, гуляя по лабиринтам древнего Исфагана, заблудился.

Вскинув руку и взглянув на часы, он вдруг понял, что опаздывает на доклад: необходимо было как-то выбираться из этих восточных «джунглей». И тут, на своё счастье, взгляд его упал на прислонившегося к стене живописного благообразного старика. Тот сидел неподвижно, словно какой-нибудь дервиш или каландар, обратив своё загорелое лицо к Солнцу, которое склонялось к закату.

Не теряя ни секунды таджикский филолог бросился за помощью к местному старожилу:

– Бебахшид, читў беравам ба майдан-е Шох? («Простите, как мне добраться до площади Шаха?»66
  Площадь Накшэ Джахан (Maydаne Naqshe Jahan, переводится как «Площадь Украшение Мира»), также Площадь Имама (Maydane Imam) – крупная площадь в иранском городе Исфахан, один из объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО в Иране. До исламской революции 1979 года площадь называлась Площадью Шаха (Maydane Shah)


[Закрыть]

На что, тот совершенно спокойно ответствовал: – Мидунам – намигум! («Знаю, но не скажу!»)

– Вай! – изумился учёный – Агар надони – нагуй, ва лейкин, дони ва намигўи?! (»/Одно дело/ если не знать и не говорить, но – «знать и не сказать» /как это понимать/?

– Одат дурум! («Привычка!» /«имею такую привычку!»/) – невозмутимо отреагировал местный житель, и вновь – как ни в чём не бывало – отвернулся, уставившись на светило.

С развалом Союза, интересно проследить эволюцию нравственных ориентиров, произошедшую в народе: из области духовных ценностей, они постепенно переместились в чисто практическую, материальную. Подразумевая вполне осязаемые вещи: должность, деньги, квартира, дача, машина, яхта…

Приятель делится со мною своими последними впечатлениями. – Слушай, у меня в последние лет двадцать сложилось устойчивое убеждение, что народ скопом сошёл с ума! Все мечтают лишь об одном: как устроиться в этой жизни так, чтобы ничего не делать, а деньги бы сами к ним текли рекой. Про знания, про книги и т. п. я уж и не упоминаю – засмеют, ей Богу! Никто не желает учиться – всем подавай готовую должность и желательно, как можно повыше! Причём, не бригадира вонючего, не шеф-повара, не начальника рудокопов…

В общем, выясняется следующая вполне реальная история. Собрались, как-то, жильцы дома на лавочке, сидят и вслух озвучивают свои самые сокровенные мечты. Как и положено, вскоре добрались до детей, с коими невольно связывают свои надежды.

– Мени ўғлим коледжга укийди: тамом бўганча, инспектор ГАИ бўлади! («Мой сын учится в колледже: по окончании станет инспектором ГАИ!» узб.) – уверенно заявляет одна из мамаш.

– Мени ўғлим юристга ўкийди! («Мой сын на юриста учится!») – вторит ей вторая.

– Мени кизим налоговий инспектор бўлади!» («Моя дочь станет налоговым инспектором!») – не без гордости вставляет третья.

– Мени ўғлим прокурор бўлади! («Мой сын будет прокурором!») – стремится не отстать от других очередной родитель.

– Мени ўғлим президент бўлади! («Мой сын станет президентом!»)…

Словом, доходит очередь до моего приятеля.

– А моя дочь станет учителем. – скромно произносит он.

Во внезапно наступившей тишине, воцарилась гробовая пауза: все вокруг уставились на соседа, выкатив на последнего свои глазища. Не скрывая своего сочувствия, они с неподдельным интересом изучают некоторое время эдакое диво-дивное, как некое «досадное недоразумение Природы». И, наскоро переглянувшись между собою, искренне изумляются вслух, пытаясь выяснить причину столь «странного» выбора:

– Йе! Нима учун, окя?! («Да ну?!» /междометие, в данном случае, выражающее крайнюю степень изумления/ «А чего так, брат?!»)

На что мой друг нехотя поясняет:

– Ну, ведь, должен же быть хоть кто-то, кто учил бы ваших детей, чтобы они в дальнейшем стали гаишниками, прокурорами и президентами!

– – – – – – – – – – – – – – – —

P.S. В этой связи, невольно вспоминается давнишняя история про одного моего сверстника-земляка (отсталого и безнадежного «двоечника» по школе), родители которого «по блату» устроили своего отпрыска в один из престижных университетов страны.

Как-то, во время очередных каникул, мы встретились и разговорились.

– Ну, как дела? – интересуюсь у него. – Я слышал, что ты вроде в институт поступил?

– Да! – радостно ответствует он и поясняет – В Торговний!

Бухара, 2009 г. Фото автора

Мой прадед Саид, родившийся в Бухарском Ханстве, окончил религиозную школу (мактаб) при квартальной мечети и медресе. А потому, нет ничего удивительного в том, что он в подлиннике читал классиков персидской поэзии, поскольку писал на арабице.

При деде – Абдулло – произошла так называемая революция, в результате которой Бухарский Эмират был преобразован в БНСР (Бухарскую Народную Советскую Республику). Прежний алфавит был отменён и объявлен контрреволюционным. Проблема утраты культурной преемственности меньше всего интересовала большевистских лидеров.

Чехарда с азбукой на этом не закончилась: мой отец – Бахшилло – застал удивительные времена, когда с конца двадцатых и вплоть до сорокового года прошлого века письменность перешла на латиницу.

Я же, был рождён уже в Бухарской области Узбекской ССР, где вовсю торжествовала кириллица.

В начале 90-х годов ХХ-го столетия, советская республика провозгласила независимость и превратилась в государство Узбекистан. Казалось бы, логично вернуться к исконным корням, то есть, к арабице или – так называемому – старо-узбекскому. Ан нет. На волне «самостийности» и – похоже – особых дружественных отношений с Турцией, латиница окончательно «нокаутировала» кириллицу. Таким образом, моим племянникам пришлось заново зубрить неизвестную им прежде азбуку. В итоге, сегодня, спустя почти два десятилетия, приходится сталкиваться с забавными образцами пещерной грамотности. А, если быть по точнее – абсолютной безграмотности. Вот уж, где воистину воцарилось «вавилонское столпотворение языков»!

Вся официальная документация в стране ведётся как на латинице, так и на кириллице; отдельные лозунги и вывески читаются также двояко, а кое-где попадаются забытая арабица и даже английский. И, всё бы – ничего… Однако, некоторые названия заставляют нормального человека крепко поломать голову и призадуматься относительно грамотности населения. Причем, грамматические шарады встречаются практически на каждом шагу.

К примеру, я долго не мог понять, куда нас с вами призывает проехаться следующая вывеска (см. фото), где крупными буквами выложено «Едем». Оказалось, что в… Рай! Да, да: призвав на помощь свою эрудицию, путём несложных умозаключений, я наконец догадался, что имеется в виду «Эдем».

«Мы не ра-бы, ра-бы не мы!» – учились писать на изящной арабице наши деды и прадеды, опираясь на азбуку А.Я.Шнеера, во времена ликбезовской кампании, которой скоро исполнится сто лет.

«Ма-ма мы-ла ра-му» – высунув кончик языка, старательно выводило на кириллице в советскую эпоху наше поколение.

«Мы едем, едем, едем в далёкие края…» – оптимистично устремлён, вероятно, в будущее весёлый лозунг сегодняшнего подрастающего поколения.

Что ж: похоже, уже приехали…

Элемент декора центральной ниши традиционного бухарского жилища конца XIX начала XX вв. Фото автора

В раннем детстве у моего прадеда Саида была куропатка. Да, да – обыкновенная живая куропатка, за которой он трепетно ухаживал: чистил клетку, кормил, вовремя менял воду в поилке.

Так уж, случилось, что однажды она «умудрилась» вырваться из клетки и улетела: то ли дверцу забыли закрыть, то ли ещё по какой причине…

Горе ребенка было безутешным: шестилетний мальчик этот факт воспринял как настоящую трагедию.

В 70-х годах XIX столетия отец ребенка – Юсуф – купил дом и для росписи главной залы нанял мастеров по живописи и миниатюре, которые принялись расписывать стены и ниши согласно канонам живописи своего времени. Маленький Саид помогал по мере сил своих: он держал баночки с разведенными красками и, по требованию живописцев, услужливо подавал их. При этом он продолжал плакать и сокрушаться о своей невосполнимой потере. Тогда один из мастеров, желая хоть как-то утешить мальчика, сказал ему:

– Не надо плакать. Хочешь, я сейчас же верну твою любимицу в дом? – и в ту же минуту принялся писать изображение куропатки, которую разместил в левой части центральной ниши. А чуть позже, для уравнения композиции, пририсовал справа и ласточку.

С того времени прошло почти полтора столетия. Прадеда моего давно уже нет на этом свете, а куропатка всё ещё продолжает красоваться на прежнем месте, воскрешая к жизни трогательно-наивную историю и навевая на грустные философские размышления о бренности человеческого существования…