Текст книги "Вечный человек"

Глава девятая

Он проснулся, окруженный тишиной и темнотой. Абсолютной тишиной и бесконечной темнотой, как будто всё звезды во Вселенной погасли и она протянулась кругом него в бесконечность, безграничная, беспросветная и проникнутая покоем...

– Где я? – спросил Джим и услышал, как его голос отдается эхом в пустоте.

– Все в порядке, – отозвалась Мэри. В голосе ее слышались нотки беспокойства. – Вы на базе, и ты, и «ИДруг». Все в порядке.

– Вы можете его починить?

– С ним все в порядке, – послышался голос Моллена, – он и не был поврежден. Он никуда не улетал – на границе ты видел симулятор, подделку.

Джим обдумал новую информацию.

– Я вам не верю, сэр, – сказал он наконец. – Я бы его где угодно узнал. Это был «ИДруг».

– Нет, – ответил Моллен. – Поэтому тебя и накачали наркотиками. – Его тон стал резче. – Неужели ты думаешь, что мы это не учли? Вот поэтому ты был под таким кайфом. Скопировать твой корабль мог кто угодно, но только ты в состоянии оживить его.

Джим вспомнил, что Моллен и сам когда-то был пилотом истребителя. И для него когда-то настало время покинуть свой корабль. Он ничего не ответил, обдумывая этот факт и слова генерала. Теперь он чувствовал себя легко и естественно, только вот вокруг была темнота. Он не торопился с ответом потому что внезапно ощутил – есть время подумать, сколько угодно времени.

– Я ведь в «ИДруге» сейчас, как Пенар в своем корабле, правда? – сказал он наконец.

– Да, – ответила Мэри. – Ты не мог смотреть, как расстреливают то, что ты считал своим кораблем, и перенесся к нему; но ты перенесся в настоящий «ИДруг», который все время был на базе.

– Да, – согласился Джим.

– Вы нас видите? – спросил новый голос. Сначала Джим не мог понять, кто это, но потом узнал врача с базы, к которому ходил почти каждый день до самой своей сидячей забастовки в офисе Моллена.

– Нет, – ответил он. – Я, пожалуй, сейчас посплю. Я очень устал.

Когда он проснулся, было все еще темно. Джим остался в этой темноте, повторяя в уме разговор перед сном.

– Вы нас видите? – спросил доктор. Но он их не видел; он никого не видел. Сможет ли он вообще видеть, если захочет? Если «ИДруг» был на прежнем месте, то он сейчас находится под пластиковым шатром в лаборатории Мэри. Наверняка он сможет это разглядеть.

Он смог. Это не было похоже на внезапное просветление. Он даже не знал толком, каким образом он видел, что он использовал в качестве глаз и где они находились на корпусе «ИДруга». Просто вдруг он смог видеть все что хотел, в любом направлении, вплоть до самого непрозрачного шатра. Джим сказал себе, что шатра там не было, и вдруг увидел все большое помещение лаборатории, в которой находился шатер, вплоть до кранов и строп на высоте четвертого этажа.

Ни Мэри, ни Моллена, ни тем более доктора видно не было, но в самом шатре был худой парень из команды Нейса. Он читал, сидя на складном стуле справа от носа его корпуса.

– Я проснулся, – сказал Джим.

Парень уронил книгу и чуть не упал со стула.

– Подождите, подождите, – сказал он, поднявшись наконец на ноги. – Я их позову. Подождите минуточку, я сейчас вернусь...

Он говорил это все и одновременно быстро пятился к выходу. Потом он повернулся и пробежал через клапан шатра, теперь казавшегося Джиму невидимым, к нижнему этажу лабораторной башни у дальнего конца открытой площадки. Джим следил за ним, будто на экране видеонаблюдения, до самой внутренней двери офиса, в которую тот забарабанил кулаками.

– Он проснулся!

Джим отвлекся и подумал о себе самом. Он понятия не имел, как он слышал, говорил или видел. Он просто делал это. Это было так, будто у «ИДруга» были глаза, уши и голос. Его охватила радость оттого, что корабль не поврежден и они снова вместе...

– Джим? – это была Мэри. Он снова настроился на свое непосредственное окружение и увидел – все тем же странным образом, которым он теперь видел все, – что она стояла неподалеку вместе с Молленом и врачом.

– Я никак не мог запомнить, как вас зовут, – сказал он врачу, – просто звал вас док. В последнее время за мной наблюдал другой врач, но меня как-то не тянуло звать его доком.

– Извини насчет этого, Джим, – сказала Мэри, и, о удивление, у нее перехватило дыхание. – У Нейса две докторские степени, в неорганической химии и в биологии, но он не врач. Мы просто хотели, чтобы ты так думал. Это Арам Снайдер, он действительно врач и психиатр.

– Со мной говорили насчет работы с вами, – сказал доктор Арам. – Я тогда точно не знал, что они имеют в виду, но теоретически то, о чем они говорили, было не очень этично – у подопытного не спрашивали согласия. Так что со мной у них дело дальше не пошло.

– Извини, Джим. Извини, сынок, – хрипло произнес Моллен. – Ни я, ни Мэри не хотели так с тобой поступать без твоего согласия. Но выбора не оставалось. Будь вас несколько, мы нашли бы добровольца. Но у нас был только ты, и нельзя было рисковать – вдруг ты откажешься. Я за это отвечаю, не Мэри.

Джим обдумал это, все еще полный охватившего его странного спокойствия; он прокручивал в уме слова генерала снова и снова, стараясь понять все, что они означали. Ему пришло в голову, что если бы не это спокойствие, не отстраненность от того, что они говорили, он бы сейчас пришел в бешенство – они сомневались, что он вызовется добровольцем для этого эксперимента. Джим так долго все это обдумывал, что когда он снова обратил внимание на остальных, то обнаружил, что они беседуют между собой.

– ...Так все-таки как он, доктор? – спросил Моллен.

– Откуда мне знать? – раздраженно отозвался Арам. – Он подвергся сильнейшему эмоциональному потрясению; насколько сильному, я просто не представляю. Откуда мне знать, каково это – обнаружить, что ты не в своем теле, а в машине?

– Мэри это не повредило, – заметил Моллен.

– Но я знала, что делаю, я этого хотела, – ответила Мэри. – Так что я была подготовлена.

– Мэри это уже делала? – спросил Джим.

– Она была в «Охотнике на бабочек», – сказал Моллен, – но попала туда другим способом.

– Мы тогда отрабатывали другую гипотезу... – Мэри остановилась и повернулась к Араму: – Доктор, боюсь, что мы будем говорить о...

– Знаю, знаю, – сказал Арам. – Секретность. Не надо объяснять. Только не давите на него.

Он развернулся и вышел, откинув клапан шатра. Они услышали его удаляющиеся шаги, потом стук закрывшейся вдалеке двери.

– Какую гипотезу? – спросил Джим.

– Пробы с «Охотника на бабочек» показали, что часть живой... по-другому не скажешь, живой ткани Рауля впиталась во внутренние поверхности некоторых стен корабля. Мы до сих пор не понимаем, как это вышло, так что я не могу это тебе объяснить, даже если бы нашлись подходящие слова. Но в общем и целом материя – всегда материя. Любая материя при подходящих условиях может стать достаточно чувствительной, чтобы переносить в себе уже развившуюся личность, душу, если хочешь.

– Душу, – негромко сказал Моллен. – Душу будет правильнее. Мэри вызвалась стать подопытным кроликом.

– И потом, у меня были... чувства к Раулю Пенару. Мы думали, что это может помочь.

– И что они сделали? Приклеили тебя к стенке пилотской кабины в «Охотнике на бабочек»? – поинтересовался Джим.

Собеседники уставились на него.

– Джим? – выговорила наконец Мэри. – Ты это в шутку или...

– Ну не буквально же! – ответил Джим. – А почему вас это так шокирует?

– Потому что это показывает, насколько с тобой все в порядке, – воскликнула Мэри.

– Она хочет сказать, – прямо пояснил Моллен, – насколько ты в здравом уме. Достаточно, что у тебя сохранилось чувство юмора.

– А почему бы и нет? – поинтересовался Джим. – Я все еще я, только с кораблем вместо тела.

К его удивлению, собеседники некоторое время не отвечали.

– А, понятно, – сказал Джим. – Вы думали, что я сойду с ума, как Рауль.

– Нет, не совсем, – с трудом выговорила Мэри. – Это не то, что мы обычно называем «сойти с ума». Я это выяснила, когда провела эксперимент на себе самой с Раулем и «Охотником на бабочек». – Она продолжила более деловым тоном: – А насчет твоего вопроса, нет, меня не приклеили к внутренней стенке корабля. Мы взяли небольшой кусочек корабля и имплантировали его мне под кожу. Я ходила с ним несколько месяцев, надеясь, что это повысит мою чувствительность к «Охотнику на бабочек». Потом с помощью гипноза меня заставили поверить, что я стала кораблем вместе с Раулем.

– И это сработало? – удивился Джим.

– Сработало; не с первого раза, конечно, и даже не с пятнадцатого. Но мы пробовали разные наркотики, самогипноз вместо работы с гипнотизером и так далее. Мы не знаем, почему все получилось тогда, а не раньше, но вдруг это сработало и я очутилась в корабле с Раулем.

Мэри замолчала и уставилась себе под ноги.

– В каком-то смысле, – сказал наконец Моллен, когда стало ясно, что Мэри продолжать не собирается, – она хорошо разглядела Пенара...

– Верно, – прервала его Мэри, – так мы... так я выяснила, что там только часть его. – Она снова немного помедлила, потом продолжила рассказ: – Там была только одна его часть, та, что помнила детство и кое-что еще. Он ничего не помнил про то, что был пилотом. Он понятия не имел, как заставил «Охотника на бабочек» лететь после того, как его двигатели сломались, как он разговаривал или что-нибудь в таком роде. От него остался просто клубок оживших воспоминаний детства. – Тон ее стал мягче. – Но он счастлив. Вот почему мы не пробовали еще что-нибудь с ним сделать. Он заслуживает счастья – он пропадал целое столетие и наконец добрался домой. Пусть теперь остается в «Охотнике на бабочек» сколько хочет; о нем позаботятся.

– А я-то тут при чем? – спросил Джим.

– Просто Мэри только попала в «Охотника на бабочек», но не смогла ничего сделать с Раулем, – объяснил Моллен. – Может, и у тебя не выйдет. Попробуй-ка...

– Арам убеждал не давить на него, – поспешно прервала генерала Мэри. – Может, лучше подождать...

– Со мной все в порядке, – заявил Джим. – Что вы хотели сказать, генерал?

– Ладно, Мэри, – сказал ей Моллен. Он повернулся к Джиму: – Джим, я оставлю это на твое усмотрение. Если не хочешь пробовать, так и скажи. Если можешь, попробуй приподнять «ИДруга»... приподнять себя над полом.

– Понял, – сказал Джим. Он немного обдумал вопрос, а потом поднял сантиметров на десять над бетонным полом всю многотонную громаду «ИДруга» так же легко и непринужденно, как теплый летний ветерок уносит семена с распустившегося цветка колокольчика. Джим застыл в воздухе.

– Замечательно, – наконец сказал Моллен слегка сдавленным голосом. – Можешь спуститься.

Джим так же мягко и плавно опустился на пол.

– Как ты это сделал? – требовательно поинтересовалась Мэри.

– Не знаю, – озадаченно отозвался Джим. – Как ты сгибаешь руку в локте? Просто тебе захотелось, ты и сгибаешь.

На мгновение воцарилась тишина.

– Так вот почему, – продолжил Джим, – способ Мэри не сработал – вам ни к чему быть частью корабля, если вы не можете его сдвинуть.

– Ты и правда не знаешь, как ты это делаешь? – настойчиво переспросил Моллен.

Джим покачал головой. Потом он осознал, что только подумал о том, чтобы покачать головой, а корабль, разумеется, не шелохнулся.

– Понятия не имею, – ответил он. – Я вас вижу, я вас слышу, я могу двигаться. Я сейчас и есть «ИДруг». Может, в этом вся и разница. Только Рауль мог быть «Охотником на бабочек».

– Да, – серьезно сказала Мэри, – думаю, ты прав. Мы и сами так решили в конце концов.

– Но со мной это сработало, – сказал Джим.

– Нет... – начал Моллен.

– Нет, – одновременно с ним сказала Мэри, и Моллен не стал продолжать. – Я поняла, что ничего не вышло, потому что даже когда я думала, что была частью «Охотника на бабочек», на самом деле я была частью Рауля. Соединение основывалось на эмоциональной общности. Помнишь, я как-то говорила с тобой о твоей любви к кораблю, когда мы обсуждали этот проект в клубе?

– Помню, – отозвался Джим.

– По-моему, я тогда еще что-то сказала о том, что феномен полтергейста может быть связан с такими способностями, которые позволили Раулю поднимать корабль без двигателей с планет и перемещать его в пространстве. У меня была идея, что невыносимая ситуация заставляет людей с паракинетическими способностями использовать их. Но дело не столько в ситуации, сколько в реакции индивидуума. Ярость от невыносимого положения – это другая сторона невыраженной любви.

– Как любовь Рауля к кораблю и к своей родине? – предположил Джим.

– И моя... моя связь с Раулем.

– Почему не сказать прямо, что ты была в него влюблена? – спросил Джим, в тот же момент осознав, что для него сказать это так же странно, как для Мэри избегать употребленного им слова. – Обычно женщин не смущает слово «любовь».

– Я не обычная женщина, я – это я! – вспыхнула Мэри. – И вообще, тебе-то откуда знать?

– Да неоткуда, конечно, – признал Джим со странной честностью, которая охватила его в теперешнем состоянии.

– Тогда я продолжаю, – сказала Мэри. – Я хочу сказать, что если соединение разума одного человека с другим человеком или предметом требует сильной любви, то механический способ, которым меня поместили к Раулю, не даст нам космический корабль, управляемый человеческим разумом. Чтобы не только попасть внутрь, но и управлять кораблем, человеческий разум должен отвечать трем требованиям. Он должен знать, что существование в корабле возможно – а тот факт, что Рауль был в «Охотнике на бабочек» и управлял им, осознали только я и ты. Плюс к этому он должен очутиться в невыносимом положении и быть связанным всепоглощающей любовью с тем, частью чего он должен стать. – Она сделала паузу, потом спросила: – Я понятно объясняю?

– Да, – сказал Джим, – я понимаю.

– Если я права, то эта гипотеза объясняет не только полтергейсты, но и появление призраков в домах или каких-то местностях, и то, что духи вселяются в людей или предметы и действуют через них.

Она опять сделала паузу.

– Продолжай, – сказал Джим.

– Это все, что у нас было, – сказала она, почти оправдываясь. – Вот мы и пробовали это на тебе. Мы нарочно не пускали тебя к «ИДругу» и довели до полного расстройства. И все время изучали тебя, конечно. Под гипнозом мы нашли то, что искали, – твой сон о том, как «ИДруга»... – Она опять остановилась. Джим промолчал. – И это сработало, – сказала она наконец. – Можешь сколько угодно ненавидеть меня за это. Я считала, что это нужно сделать, и сделала.

– Я утвердил проект, – сказал Моллен. – Я говорил тебе, Джим, я за это отвечаю.

– Как Мэри вернулась в свое тело? – спросил Джим.

– Когда я осознала, что Рауля Пенара, в которого я была влюблена, – она выделила последнее слово, – не существует, то проснулась в своем теле, там, где его держали для ухода и наблюдения. Меня пытались вернуть гипнотическим сигналом – ты знаешь, наверное, о чем я говорю. Под гипнозом мне дали приказ прийти в себя, когда мне об этом скажет конкретный человек. Луис должен был велеть мне вернуться. Они попробовали. Когда выяснили, что со мной общаться невозможно, а Рауль продолжает свои речи, Луис позвал меня обратно. Но я не вернулась. Только когда я осознала, что настоящего Рауля не существует, я вернулась сама по себе.

– То есть вы хотите сказать, – заметил Джим, удивленный собственным спокойствием, – что не знаете, как я смогу вернуться в свое тело.

Последовавшее молчание тянулось достаточно долго, чтобы ответ стал ясен.

– Дело даже хуже, верно? – сказал он. – Вы и не надеетесь, что я вернусь?

– Извини, мальчик мой, – ответил Моллен, – как я уже говорил, я за это в ответе. Но ты прав.

– «ИДруг» не Рауль, – добавила Мэри, – он именно то, чем ты его себе представлял. Тебе придется захотеть покинуть его, сильно захотеть. А это...

– Может не получиться, – закончил Джим.

– Да.

На этот раз молчание длилось долго. Джим пытался осознать свое положение, понять, что с ним случилось. Его собеседники молчали, как молчат люди в операционном театре в критический момент операции.

– Вы это сделали не просто так, – наконец произнес Джим. – Вы хотите, чтобы я что-то сделал. Та причина, по которой вы собирались послать меня обратно в космос... Генерал, только вот вы не предупредили, что пошлете меня таким образом. Нет, погодите... – Он остановил Моллена, начавшего что-то говорить. – Не говорите мне, что вы за это отвечаете. Я это уже слышал. Я знаю, что вы за это отвечаете. И я знаю, что вы сделали это потому, что те, чьим приказам вы подчиняетесь, поручили вам за это отвечать. Неважно, кто отвечает. Важно только, почему вы это сделали и куда вы собирались меня послать.

– Ты себя видел? Я имею в виду «ИДруга», – поинтересовался Моллен, – ты можешь сам на себя посмотреть?

– Да. Вы имеете в виду новые интеграционные двигатели и все остальное, – ответил Джим. – Я знаю, что они там, как вы и сказали. Но знаете, мне все это не очень-то нужно. Я могу отправиться куда нужно, как и Рауль, так же как я сейчас оторвался от пола. Хотя нет, погодите – я не могу совершить фазовый переход, не используя корабельное оборудование. Но обычные двигатели вы могли бы и не устанавливать.

– Может быть, – сказал Моллен, – но мы не хотели рисковать. И потом, если тебя возьмут в плен...

– Лааги?

– Да, – вздохнул генерал, – лааги. Если они тебя захватят, мы хотим, чтобы дело выглядело так, будто тобой управлял пилот-человек, просто он куда-то пропал.

– Так вы хотите, чтобы я забрался глубоко на территорию лаагов, – сказал Джим, – достаточно глубоко, чтобы меня взяли в плен, а не просто расстреляли?

– Не совсем, – ответил Моллен.

– Нет? – Джим удивился и осознал, что он испытал это чувство в первый раз с тех пор, как проснулся частью «ИДруга».

– Мы хотим, чтобы ты обошел территорию лаагов, как я и говорил тогда в кабинете.

– Тогда как я могу попасть в плен?

– Мы хотим отправить тебя за пределы их территории, в обход с другой стороны, но насколько глубоко они продвинулись с той стороны, мы знать не можем. Рауль там уже был, так что они могут тебя поджидать. Мы не знаем, но такая возможность всегда существует. Если ты попадешь в плен, у тебя будет больше шансов сбежать, если они решат, что тебе нужен пилот.

– Вы хотите, чтобы я нашел то, что нашел Пенар, – сказал Джим. – Может, все-таки скажете мне, что это?

– Мы не знаем. Именно так, Джим, мы не знаем. Раулю это показалось чем-то вроде рая. Дело, однако, в том, что там был этот рай и кроме него еще что-то непонятное. Вот за этим чем-то мы тебя и посылаем.

– И что это такое? Животное, растение, камень?

– Вот этого-то мы и не знаем.

– Не понимаю, – сказал Джим. – Ну хорошо, Рауль думает, что это рай. Если больше об этом ничего не известно...

– Извини, давай начнем еще раз сначала, – сказал Моллен. – Я плохо объясняю. Нас очень интересует то, что там еще есть и связано ли оно с этим раем. Мы думаем, что это может иметь отношение к тому, как Рауль стал частью «Охотника на бабочек»; кроме того, Рауль утверждает, что лааги об этом не знают.

– Не знают? – переспросил Джим. – Рауль считает, что они не знают?

– Во всяком случае, так мы поняли то, что он говорит, – ответил Моллен.

– Как лааги могут не знать про это, если оно прямо у их черного хода, так же как мы у их входной двери в масштабах межзвездных полетов? И они должны были бы это увидеть – ведь Рауль предположительно это увидел.

– Я не знаю. Мы привлекли к этому наших лучших специалистов, и они ничего не могут предположить, – сказал Моллен. – Но можешь себе представить, каково было бы иметь кого-то или что-то в помощь, что лааги не могут даже представить, не то что увидеть? Это может наконец закончить нашу долгую войну с ними. Это может значить, что нам будет открыта дорога внутрь галактики.

Глава десятая

Джим-«ИДруг» лежал и думал. Человечество так долго воевало с лаагами – на протяжении более пяти поколений, – что эта борьба стала восприниматься как что-то само собой разумеющееся, как закон природы. Как будто они всегда воевали с лаагами и всегда будут воевать с ними – с инопланетянами, хотя ни один человек никогда не видел их, как и их планеты – только корпуса лаагских толстобрюхих боевых кораблей. Ощущение было такое, будто Моллен предложил изменить форму всех континентов Земли.

Речь, конечно, шла не просто о его желаниях. Этого хотели все. Больше никакой войны, опустошающей ресурсы Земли и ничего не приносящей ей взамен, кроме, разве что, ощущения безопасности внутри пространства, ограниченного цепочкой боевых кораблей. Но если не надо будет воевать с лаагами, то что делать дальше?

Может быть, человечество сможет начать заселение пригодных для жилья планет? Этот план родился давно, но люди обнаружили, что в пределах доступного им перемещения по фазовому переходу на пригодных для заселения планетах либо уже поселились лааги, либо они находились в той части космоса, куда лааги закрывали дорогу.

Никто не знал, почему лааги воевали. Они напали сразу же, как только столкнулись с невооруженными кораблями людей. И явно собирались продолжать и напасть на саму Землю. Но встревоженное человечество объединилось и спешно оборудовало и обеспечило персоналом линию защиты в космосе – границу. Судя по всему, лааги тоже искали планеты для колонизации, и хотя люди никогда не видели их планет, Земля, должно быть, оказалась на них похожа, раз вполне подходила лаагам.

Вначале, после первой встречи людей и лаагов в космосе, их корабли подходили близко – их видели сразу за пределами земной атмосферы. Но Земля в это время лихорадочно строила боевые космические корабли, и когда первые отряды землян отправились на охоту за лаагами, им пришлось дойти в поисках почти до нынешней границы.

Но за пределы границы вся военная мощь Земли не смогла пробиться за сотню с лишним лет. Чем больше истребителей насчитывалось в пытавшейся прорваться эскадре, тем больше кораблей лаагов выходило им навстречу. Одна планета была населена лаагами или несколько? Можно ли договориться с этой расой? Что лааги собой представляли физически и интеллектуально? Никто не знал.

Ни один корабль лаагов никогда не сдавался. Они сражались или отступали, но уж если вступали в бой, то не прекращали его, пока не уничтожали противника или не были уничтожены сами. Постоянные попытки взять в плен корабль лаагов еще ни разу не увенчались успехом. Складывалось впечатление, что на каждом их корабле было что-то вроде кнопки самоуничтожения, которая срабатывала, если корабль оказывался слишком поврежден, чтобы сражаться или отступать.

А теперь Моллен утверждал, что если Джим сможет найти нечто непонятное, что, по их с Мэри мнению, находилось где-то на территории лаагов, то сражения могут закончиться. Гора все еще была вдали у самого горизонта, но теперь появилась дорога, которая могла привести к ней.

– Джим?

Это Мэри позвала его.

– Да? – отозвался он.

– Ты уже час как молчишь, – сказала она. – Мы хотели дать тебе время обдумать то, что рассказал Луис, но действительно уже прошел целый час.

– Да? – удивился Джим. – Я теперь по-другому ощущаю время. Ты что-то у меня спросила, а я не ответил?

– Ничего, – ответил Моллен, – мы только собирались задать вопрос. Как думаешь, ты сумеешь сделать прыжок в сторону от границы – неважно, с двигателями или нет, – а потом опять войти на расстоянии пятидесяти световых лет отсюда, чтобы посмотреть, проскочил ты на их территорию или нет?

– Думаю, я справлюсь, – сказал Джим. – Понадобится время, но время теперь значения не имеет... Да, кстати, а где мое тело? Что с ним?

– О нем заботятся, – сказал Моллен. – Если ты вернешься на протяжении срока человеческой жизни, оно будет тебя ждать. Вообще-то простой полет туда и обратно с заходом на планету должен занять не больше нескольких недель.

– Тогда я готов в любой момент, – сказал Джим. – Мне же не нужно собирать вещи, правда? Вы с кораблем разговариваете, генерал, а не с пилотом.

– Луис имел в виду, готов ли ты отправляться внутренне, – поправила Мэри. – За последний год мы подвергли тебя огромному напряжению. Никто не рассчитывает, что ты просто стряхнешь все это и возьмешься за дело.

– Знаете, – сказал Джим, – это странно, но стряхивать нечего. Даже если бы у вас не нашлось уважительной причины засунуть меня сюда, стряхивать все равно нечего. Я теперь другой, вот и все; я даже не знаю, как это объяснить. Наверное, можно даже сказать, что я думаю как корабль, а не как человек.

– Может, все-таки стоило доктору его протестировать, – проворчал Моллен себе под нос.

– Чтобы проверить, целиком ли я здесь? – сказал Джим. – Целиком, я вас уверяю. Просто... просто сейчас все по-другому.

– Ну не знаю, – буркнул Моллен.

– Знаете, это как будто я мыслю свободно, без примеси всех телесных ощущений, которые действовали на мысли как помехи, – объяснил Джим. – Так или иначе, если хотите, я готов отправляться хоть сейчас.

И он снова приподнял «ИДруга» на ладонь над полом.

– Нет, подожди! Спустись обратно, – сказал Моллен.

Джим опустил тело корабля обратно на пол.

– Ты еще не все знаешь, – продолжил Моллен. – У нас есть записи Рауля, которые тебе раньше не давали слушать, – записи о том, что он там нашел, что так напомнило ему о рае и о том, что лааги не знают, что оно там находится. Ты готов их прослушать?

– Разумеется, – сказал Джим. – хоть сейчас. Знаете, это забавно. Теперь время для меня имеет совсем другой смысл. Может, я больше не сплю, как раньше. Нет, погодите, я же спал немного, верно? Сколько я проспал?

– Сколько ты спал? – переспросил Моллен. – Сорок минут. Мы думали, что ты вырубишься на несколько часов.

– Сорок минут!

Джим впервые пригляделся повнимательнее к Мэри и Моллену. У них были усталые и напряженные лица. Моллен, возможно из-за возраста, вообще выглядел очень уставшим.

– Секундочку, – спросил Джим, – который сейчас час?

– Сейчас? Раннее утро, – Моллен поглядел на наручный коммуникатор, – четыре тридцать семь.

– Четыре утра! Это вы не в состоянии слушать записи, – сказал Джим. – Почему бы вам не пойти отдохнуть? Записи можете показать мне потом, когда выспитесь.

– А ты что пока будешь делать? – спросила Мэри.

– Я? – Вопрос удивил Джима. Он немного подумал. – Буду думать, наверное. Так или иначе, минуты, часы, дни – теперь для меня большой разницы нет.

– Почему? – заинтересовалась Мэри. – Можешь объяснить почему?

Джим обдумал это.

– Нет, – сказал он наконец. – Просто нет разницы, и все. Это как я сейчас поднялся с пола, чтобы показать вам, что я могу это сделать. Я не знаю, как я это делаю. Тут я вроде дикаря каменного века. Я знаю, что я могу делать, но не знаю как или почему.

– И все же попробуй ответить...

– Мэри, – сказал Джим. – Если хочешь, оставайся, и мы поговорим сколько угодно. Мне все равно. Ты можешь продолжать, пока не упадешь, но генерал упадет раньше тебя. И наверняка тебе нужно поспать не меньше, чем ему. Пойди поспи; вернешься, когда отдохнешь. Я буду тут, и ничего не изменится.

– А ты не пытаешься просто от нас избавиться и остаться в одиночестве?

– Да не особенно, – сказал Джим. – Я даже не знаю, действительно ли буду думать, пока вас не будет. Наверное, буду, но точно не узнаю, пока не останусь один. Вы выяснили, спал Пенар или просто размышлял?

Моллен пробурчал что-то неразборчивое.

– Нет, – сказала Мэри, – проверить это было невозможно.

– Ну вот, – ответил Джим. – Делайте как знаете. Но правда, почему бы вам не пойти поспать?

– Хорошо, я-то уж точно иду, – решительно произнес Моллен. – Мэри, а ты?

– Наверное, – она перевела взгляд с Джима на генерала, потом опять на Джима, – я и правда устала.

– Приятных сновидений, – вежливо сказал Джим. – Только не забудьте заговорить со мной, когда вернетесь, а то вдруг я сам усну или задумаюсь.

– Тогда спокойной ночи, – хрипло проговорил Моллен.

– Спокойной ночи, – сказала Мэри, и Джиму впервые в жизни пришло в голову, насколько приятнее эти слова звучат в устах женщины.

– Спокойной ночи, – сказал он и пронаблюдал за тем, как они уходят.

Он так и не понял, думал ли он в те часы, что прошли до возвращения Мэри и Моллена, или просто спал. Он знал, что вспомнил многое из своей жизни, как это обычно вспоминают перед тем, как уснуть, – с особой ясностью, будто проживая все заново. Если он и рассуждал или разрешал логически какую-нибудь проблему, потом он этого не помнил. Джим даже намеревался что-нибудь предпринять, чтобы выяснить, как разум работает в таких условиях; но времени было полно, и он не торопился.

Но теперь он понимал, как Рауль мог заблудиться в воспоминаниях. Он так привык к постоянному ощущению своего тела, его усилий, его веса при земной или искусственной гравитации, даже, наверное, ритмам смены дня и ночи, что разум свой считал свободным для мыслей или мечтаний. А на самом деле разум все время получал доклады о состоянии своего физического носителя. Быть только разумом оказалось очень приятно. Джиму пришло в голову, что такое самодостаточное одиночество может оказывать благотворное воздействие на какие-нибудь психические заболевания.

Он никогда так хорошо себя не чувствовал. Но вопрос о сне так и остался вопросом. Он не помнил ни засыпания, ни пробуждения, впрочем, без тела, которое посылало бы сигналы о них, он мог этого и не заметить. Он мог, например, от воспоминаний о событии из прошлого перейти к сну о нем и не заметить этого. Но Джим не помнил и абсурдных происшествий и бессвязности, обычно свойственных снам. Кроме того, он бодрствовал, когда Мэри и Моллен ушли, и когда они снова прошли через клапан шатра и приблизились к нему, он тоже бодрствовал.

– Как дела? – спросила Мэри, подойдя к его корпусу.

– Все по-прежнему, – ответил он. – У меня не было повода меняться. А как вы двое? Отдохнули?

– Да, – ответила Мэри.

– А вы, генерал?

– Да, спасибо. Мне и правда надо было выспаться, – признал Моллен.

У Мэри в руке был небольшой ящик. Она вытянула кабель с одной его стороны и поднесла свободный конец к корпусу; кабель прилип.

– Это те части записей Рауля, которые касаются рая и лаагов, – сказала она.

В корпусе корабля раздался звук голоса Рауля, слышимый только Джиму, если только никто заранее не подсоединил к нему подслушивающее устройство. Джим проверил свои ощущения и ничего не почувствовал.

Но в записях содержалось мало такого, чего бы он уже не знал от Мэри и Моллена. Как правило, это были обрывки фраз, где лааги или рай использовались для сравнения.

«...Лаурентиды. Рай был прекрасен, но лучше дома места нет...»

«...безобразные, вроде этих лаагов. Ну ладно, не безобразные, но ничего прекрасного, прямо как лааги – они не могут себе представить прекрасного...»

«...даже не пришли за мной понаблюдать. Я зря ждал. Похоже, достаточно было того, что я был там. Когда я это понял, то взлетел и двинул домой... Лучше дома места нет...»