Текст книги "Вечный человек"

Глава шестая

И он стал ждать.

К нему прикрепили старшего лейтенанта и сержанта, которые знали все, что требовалось для того, чтобы его офис функционировал. В день ему приходилось принимать решения примерно в течение пятнадцати минут, а потом делать было больше нечего. Он работал в отделе обеспечения и доставок, и к тому же на не особо высокой должности, если говорить о принятии решений. Бумаги, которые он подписывал, касались либо вещей, которые явно надо было заказать, либо вещей, которые могут пригодиться – или не пригодиться – только через месяцы, а то и годы. Он прислушивался к советам лейтенанта и сержанта, особенно сержанта, и в итоге выполнял свои обязанности без труда и особенно не задумываясь.

Как и все пограничные пилоты, Джим привык в свободное время развлекаться на полную катушку. Но теперь все его время было свободным. Он мог бегать, плавать, играть в теннис или гольф, заниматься в спортзале или дневать и ночевать в офицерском клубе, если захочет.

Всем этим он и занялся. Даже во время рабочего дня офицерский клуб не пустовал – многие работали по ночам, по свободному графику, люди приезжали и уезжали с базы. Но по сравнению с тем, что творилось после пяти, днем это напоминало пустыню. Пограничные пилоты, конечно, заходили в любое время дня и ночи, и с ними он мгновенно находил общий язык.

Но постепенно это удовольствие для него померкло. Прошли недели с тех пор, как он последний раз был на границе, и он все меньше чувствовал себя одним из них. Кроме того, они строили такие же планы, как и он сам раньше, – развлечься, встретить женщину, погулять от души, одним словом, снять стресс, которому он больше не подвергался. Удовольствия, редкие раньше, теперь быстро надоели, потому что были доступны ему в любое время.

Ему нельзя было уходить с базы с другими пилотами, поэтому он не участвовал в большей части их приключений и не мог найти себе подружку. Да, Моллен был прав – только необходимость доклада в Вашингтоне или другая подобная важная причина позволила бы ему покинуть базу. Постепенно Джим обнаружил, что не так уж и нравится ему общаться с подвыпившими еще до ленча друзьями, даже со своими товарищами с границы; что вообще ему не хотелось заниматься тем, чем они обычно занимались на наземных базах, – празднованием того, что они выжили. Ему, по крайней мере, праздновать было нечего.

Джим стал все больше времени проводить в одиночестве. Оставался еще спорт, и он занимался им все яростнее. Он установил себе программу занятий, чтобы остаться в форме для возвращения в космос. Но времени было много, и программа разрослась. Вместо пяти миль он пробегал пятнадцать. Вместо одной мили проплывал пять. На тренажерах проводил два часа вместо получаса.

В то же время он почувствовал растущее безразличие к еде. Он вел достаточно активный образ жизни и голод ощущал, но вместо удовлетворения здорового аппетита еда стала очередной обязанностью. По результатам тестов он по-прежнему был в отличной форме, но на вид стал худым и жилистым затворником-одиночкой.

Друзья-пилоты, особенно из его эскадрильи, беспокоились о нем и старались подбодрить. По их мнению, причиной всех его проблем был недостаток женщин. Пилоты всегда пилоты, и они составляли бесконечные схемы и планы, как им обойти правила: сначала пытаясь вытащить его с базы и уложить в постель к хорошенькой женщине, потом, когда выяснилось, что за ним слишком пристально следят, – пытаясь провести женщину для него на базу и обеспечить им уединение.

Еще больше беспокоило друзей отсутствие у него интереса к их планам. Так или иначе, ничего у них не вышло – его охраняли как национальное достояние, а может, кто-то его таковым и считал. Как Моллен и обещал, вскоре после возвращения Джима с «Охотника на бабочек» его произвели в подполковники. Чуть больше чем через шесть месяцев он стал уже полковником – Моллен, кстати, за пару месяцев тоже получил очередную звездочку. Друзья-пилоты ухватились за этот повод, чтобы устроить для него шикарную вечеринку в клубе и в офицерском общежитии.

Джим сидел во главе стола, как призрак на банкете. Напрасно все старались подлить ему водки в имбирное пиво и заманить в пустое помещение с красивыми женщинами, которым поручили его соблазнить.

После этого праздника от него отступились и оставили в покое. Джим взялся за тренировки с еще большим рвением и стал еще мрачнее и жилистее.

Наживку они использовали не ту.

Первый месяц после переезда он ничего не слышал от Мэри, хоть она и говорила, что Джим может ей потребоваться для экспериментов. Жилые помещения были отделены от лаборатории, даже вход в них был с другой стороны. К концу месяца Джим почувствовал вроде бы облегчение – не так-то ему и хотелось быть подопытным кроликом.

Но когда пошел второй месяц, а она по-прежнему молчала, Джим стал ждать вызова с некоторым напряжением. Он сказал себе, что ему важны не ее указания, а возможность добраться до «ИДруга», если уж он попадет в лабораторию. Наконец, на исходе второго месяца, вызов пришел; он радостно явился в лабораторию, и его тут же послали в одно из помещений во внутренней «башне».

С балкона второго этажа Джим лишь на секунду успел взглянуть вниз на главную зону здания, где он видел корабли в прошлый раз. К его разочарованию, там выстроили большой шатер из непрозрачного пластика, так что он ничего не смог рассмотреть.

Оказалось, все, что от него требовалось, – это надеть скафандр. Несколько сотрудниц Мэри тестировали то ли скафандр, то ли самого Джима – женщины были неразговорчивы, и он не понимал, чего от него хотят. Скафандр со знакомыми запахами вызвал в нем почти невыносимую ностальгию.

После этого его вызывали каждую неделю для разных тестов, но шатер все время был на месте, и он не мог понять даже, были ли корабли там, не говоря уже об их положении и состоянии.

В голове у Джима начали рождаться дикие фантазии и планы пробраться в лабораторию, угнать «ИДруга» и улететь в космос. Постепенно это даже начало ему сниться. Он изнурял себя упражнениями, чтобы убить время и хоть как-нибудь суметь заснуть ночью – сон приходил все реже и реже, как и аппетит.

Джим скрывал от друзей, что ему не хватало не вина, женщин и песен, а космоса и «ИДруга». Похоже, он сумел скрыть это и от Моллена и Мэри – ее он вообще не видел с того вечера в лаборатории. Но он беспокоился о том, сумел ли скрыть силу своей тоски от врача, к которому почти ежедневно ходил на осмотр.

Во всю эту программу наблюдения и контроля, окружившую его со всех сторон, явно входило и круглосуточное наблюдение за состоянием его здоровья. Главный врач, тоже полковник, осматривал Джима три раза в неделю или чаще. Только с ним он и был более или менее откровенен.

Отчасти потому, что никому больше он не доверял настолько, чтобы вести личную беседу. Кроме того, какова бы ни была основная специальность главного врача – он назвал ее в одно из первых посещений, но Джим уже забыл, – с каждым разом Джим все больше чувствовал в нем психиатра. Не то чтобы он хорошо разбирался в психиатрах, но то, как тот слушал Джима, отличалось от манеры других врачей.

Джим убеждал сам себя, что страдает излишней подозрительностью. Тем не менее он часто говорил больше, чем собирался, и сам удивлялся тому, что произносил вслух.

Посещения врача были обычной рутиной. Если не надо было сдавать никаких анализов, Джима просто исследовали разными странными инструментами, потом он разговаривал с врачом и его отпускали.

– Вы опять худеете, – сказал врач, листая лежащую перед ним бумажную версию личного дела Джима. На вид этому долговязому мужчине с высоким лбом и прямым носом было лет пятьдесят с небольшим. Неожиданно мягкая полуулыбка появлялась на его лице в самые неподходящие моменты.

– Хорошо, док, – ответил Джим, – я буду есть побольше.

Врач поднял на него взгляд.

– Может, будете упражняться поменьше?

– И чем мне тогда заниматься?

– Ну, у вас же есть работа. – заметил врач.

– Какая там работа!

Врач слегка улыбнулся.

– Не знаю, что мне с вами делать, – сказал он, со вздохом откинувшись в кресле. – Вы у меня первый пациент, который пытается убить себя здоровым образом жизни. Знаете, насчет того, чтобы поменьше упражняться, я серьезно.

– Ради бога, доктор, – отозвался Джим, – вот об этом меня не просите. Я только тогда обо всем и забываю, когда бегаю или плаваю и заливаюсь потом так, что уже никаких сил не остается о чем-нибудь еще думать. Я буду есть побольше. Я могу есть, это теперь просто как обязанность.

Врач нацарапал что-то на бланке рецепта и протянул его Джиму.

– Принимайте эти таблетки два раза в день, утром и вечером, – сказал он. – Это должно улучшить ваш аппетит.

Джим с сомнением поглядел на рецепт. Он не особенно верил в таблетки.

– А я от этого не стану как пришибленный, а, доктор? – спросил он. – Это ведь не транквилизатор какой-нибудь?

– Не станете, я вам обещаю, – ответил врач. – Будем надеяться, что аппетита это вам прибавит. Ну, до четверга.

– Ладно, – сказал Джим, вставая со стула. Он ушел.

Поначалу казалось, что таблетки действительно прибавили ему аппетита. Так или иначе, Джим старался есть побольше, хотелось ему того или нет, и сумел набрать несколько фунтов. Но потом процесс затормозился, и весы в кабинете врача в каждое его посещение показывали одно и то же. Как-то раз он предложил врачу увеличить дозу таблеток, если от этого будет польза – от нынешней дозы никакого воздействия заметно не было.

– Не стоит, – ответил врач. – Вы сейчас принимаете максимально приемлемую для вас дозу.

Так что он по-прежнему заставлял себя есть. Проблема была в том, что и спал он плохо. К этому времени его сны о похищении «ИДруга» и побеге в космос сменились кошмарами, в которых лаборатория горела, а его не пускали обезопасить «ИДруга» от огня. Почему-то его это мучило, хоть он и знал, что от обычного огня корабль не пострадает. А иногда ему снилось, что произошло землетрясение и прямо под лабораторией Мэри открылась щель. Надо было всего лишь зайти и зацепить «ИДруга» тросом, чтобы он не упал в раскаленные недра земли, но Джима не пускали, говорили, что это слишком опасно.

Помощники Мэри – саму ее он так и не видел с того, первого посещения лаборатории – тем временем стали все чаще вызывать его. Шел девятый месяц его плена на базе, и у них появилась новая идея. Его опять одевали в скафандр и заставляли снова и снова слушать записи переговоров между ним самим, Мэри и Раулем Пенаром во время того полета, когда его эскадрилья встретила корабль на территории лаагов и привела его на базу. После того как он прослушал всю запись, ему задавали вопросы о том, кто кому что сказал. Он словно очутился на бесконечном допросе.

Когда он уже выучил все записи наизусть, его заставили работать с теми, где один из голосов был вырезан, и Джим должен был говорить за него. В конце концов он снова и снова стал играть Рауля.

Его довели до такого состояния, что ему начало сниться, что он и вправду Рауль, а точнее, то, что осталось от Рауля, его разум, запертый в изрезанном и переломанном металле корпуса «Охотника на бабочек». Как ни странно, эти сны были не такие уж неприятные. Но вот аппетита он совсем лишился. Он ложился, спал часа два-три, потом просыпался от кошмаров. Единственным способом забыть эти кошмары и уснуть хоть на несколько часов был опять бег, четыре или пять миль под ночным небом. От отчаяния он даже пытался напиваться, чтобы уснуть, но это тоже не работало.

– Алкоголь может вас вырубить, – объяснил врач, – но потом он действует наоборот и через несколько часов опять вас будит.

– Но надо же хоть что-нибудь делать. Может, выпишете мне снотворное, доктор?

– Это временное решение, а проблема у вас постоянная, – ответил врач. – Может быть, это лекарство для повышения аппетита так теперь на вас действует. Попробуйте отказаться от него.

Джим перестал принимать таблетки. В первую ночь он выспался прекрасно, во вторую похуже. К концу недели он вернулся к кошмарам и ночным пробежкам. Джим чувствовал, что теряет контроль над собой, и срывал это на враче. Год назад он бы и представить себе такого не мог.

– Это все чертова клетка, в которую они меня посадили! – воскликнул он. – Я бы выдержал, если бы меня пускали в космос хоть иногда. Если бы меня выпускали в полеты на «ИДруге» хоть раз в неделю, да даже раз в месяц. Да даже если бы меня хоть просто к нему пускали!

– Может, вы и правы, – отозвался доктор. – Это не в моем ведении. Вы подавали официальный запрос на посещение своего прежнего корабля?

– Я его подаю с тех пор, как все это началось. Уже десять месяцев! – ответил Джим. – Я подаю письменные запросы два-три раза в неделю, и мне каждый раз отказывают.

– Принесите мне следующий запрос, – сказал врач. – Я приложу сопроводительное письмо и подпишу его.

Джим принес.

Ему отказали.

Он позвонил Моллену. Ему сказали, что генерал сейчас занят, но генералу передадут, что он хотел с ним поговорить.

Моллен не перезвонил ни в этот день, ни на следующий.

Джим позвонил опять.

Моллен снова не перезвонил.

Джим позвонил опять. Из офиса Моллена по-прежнему не перезванивали, и Моллен никак не пытался с ним связаться.

Этой ночью, после того как в лаборатории его опять прогнали через разговоры во время спасения Рауля, заставляя произносить то, что говорил тогда Рауль, ему приснился новый кошмар.

Он по-прежнему был Раулем, но на этот раз, когда он понял, что «ИДруг» и подразделение Уандера ведут его на базу, он оборвал поток стихов и песен.

– Ну уж нет! – взвыл он в наушники их скафандров, развернул «Охотника на бабочек» на сто восемьдесят градусов и направился прочь от Земли, обратно на территорию врага.

Сон изменился без всякой причины, но Джима это не удивило; со снами так обычно и бывало. Он опять был в скафандре и стоял на наблюдательной площадке одного из больших командных кораблей на границе. На экране перед ним «Охотник на бабочек» удалялся на территорию лаагов.

– Что вы делаете? – крикнул он стоявшему рядом с ним артиллерийскому офицеру. – На него идет целое звено лаагов!

– Разве вам не сказали? – весело отозвался артиллерист. – В лаборатории с этим кораблем уже разобрались. Теперь его решено использовать как беспилотную мишень, чтобы вызвать огонь лаагов. Мы сможем изучить, как они атакуют. Смотрите, смотрите, они атакуют! Поглядите, как они за него взялись!

– Беспилотный? Да нет же! – воскликнул Джим. Он взглянул на экран, где расстреливали и уничтожали «ИДруга». – Да не беги же просто так, малыш. Сворачивай! Сворачивай и отстреливайся!

Перед глазами у него стояло его собственное пустое пилотское кресло, кнопки, которые он мог бы нажать, если бы был там, рычаги, которые мог бы повернуть, если бы сидел в кресле. Он покрылся потом; сосед-артиллерист продолжал весело комментировать уничтожение «ИДруга», будто это была игра, развлечение...

Джим проснулся, одним лихорадочным движением сбросив одеяло. Нижнее белье, в котором он привык спать за годы службы на кораблях, насквозь пропиталось потом и прилипло к телу. Он содрал белье, поплелся в душ и стоял, трясясь, под потоками воды. Его все еще переполняли чувства, которые он испытал, увидев во сне гибель «ИДруга», и мучило бессильное стремление спасти корабль. Потом Джим надел спортивный костюм и отправился бегать по базе под неизменными звездами до тех пор, пока почти не свалился от усталости.

На следующий день он явился в офис Моллена лично.

Ему сказали, что генерал вышел.

Он сказал, что подождет.

Ему вежливо ответили, что ждать не разрешается.

– Тогда вызывайте военную полицию, – ответил он, усаживаясь. – Я никуда не уйду.

Он стал ждать. Началась суета с участием офицеров разных рангов; пришел даже бригадный генерал и сказал ему, что он не может здесь находиться. Джим ничего не ответил, просто сидел.

Наконец они оставили его в покое.

День продолжался. Никто не входил и не выходил из внутреннего, личного офиса Моллена. Ясно было, что там его нет. И из коридора он не заходил. Приближался вечер. Джим не ощущал хода времени. Это было просто время, и оно должно было пройти. Он не читал. Он не думал. Он просто сидел и ждал. Наконец, уже под вечер, капитан за столом в приемной встал и ненадолго вышел. Он вернулся с двумя высокими военными полицейскими с оружием в застегнутых кобурах. И дубинок у них не было. Капитан убрал все со своего стола. Он вышел и закрыл за собой дверь. Полицейские встали по сторонам закрытой двери. Джим не обращал на них внимания.

Они провели ночь втроем. Когда Джим выходил в туалет дальше по коридору, один из полицейских выходил с ним. К утру Джим, возможно, задремал на стуле, но сам этого не осознал. Если он и спал, то снов не видел.

На рассвете прежних полицейских сменили двое других. Один из них принес пластиковый стаканчик кофе и поставил его на стул рядом с Джимом. Джим посмотрел на него и понял, что хочет пить. Он выпил кофе, но уже через секунду не мог бы сказать, были там сливки и сахар или нет.

Около семи утра из коридора начали доноситься шаги приходящих на работу служащих. Вскоре после семи дверь, у которой стояли полицейские, открылась и вошел Моллен, а за ним капитан, сидевший вчера в приемной.

Моллен резко кивнул Джиму.

Джим неловко поднялся на ноги. Он удивился тому, как сильно все его тело затекло от долгого сидения на одном месте. Он зашел вслед за генералом в его личный офис.

Внутри, перед большим столом, стояли мягкие кресла. Моллен сел за стол и указал Джиму на одно из них.

Они поглядели друг на друга.

– Ну? – поинтересовался Моллен. – Ты готов обратно в космос?

Джим тупо уставился на него, и молчание тянулось до тех пор, пока Джим не осознал, что вопрос был официальный, для внесения в протокол. И для протокола, поскольку и звук, и изображение наверняка записывались, ему придется дать ответ.

– Да, сэр, – прохрипел он.

Моллен выдвинул широкий ящик в центре стола, пошарил в нем и выудил документ, состоящий из полудюжины скрепленных вместе листков бумаги. Он протянул его Джиму.

– Подпиши.

Джим взял бумаги и моргнул от удивления. Он попытался прочитать их, но его разум онемел почти так же, как тело. Выглядело это примерно как документы, которые он подписывал при производстве в офицеры. В них излагался Закон о государственных тайнах и объяснялось, что полагается за его нарушение. Как только он подписывает эти бумаги, так сразу оказывается в полном распоряжении правительства. Непонятно только было, зачем повторять все заново – пограничные пилоты и так принадлежат правительству целиком и полностью.

Так или иначе, это было неважно. Важны были только «ИДруг» и космос. Он подписал бумаги ручкой, которую протянул ему генерал, и вернул документ и ручку. Моллен помахал ими в воздухе.

– Если захочешь, в любое время можешь еще раз взглянуть на эти документы, – сказал генерал, – если только не уйдешь в отставку или тебя не переведут в другой статус. Но потом это дело будет для тебя закрыто. Понятно?

– Понятно, сэр.

– Хорошо, – Моллен продолжил более мягким тоном: – С завтрашнего дня будешь являться прямо в лабораторию – туда, где работает Мэри. А теперь отправляйся к себе и выспись наконец.

Глава седьмая

Джим вернулся к себе и спал часов семь. Когда проснулся, он чувствовал себя ужасно, но тем не менее был очень счастлив, хотя спросонок и не мог понять почему. Потом вспомнил свою долгую вахту в офисе Моллена и то, что случилось после появления генерала. Постепенно Джим осознал, что ужасное самочувствие сводилось к дикому голоду – он готов был съесть что угодно, и в больших количествах.

Он проверил наручный коммуникатор. Было около четырех. Джим встал, принял душ, оделся и пошел в клуб. В это время там подавали только сэндвичи, и он взял с десяток и несколько бутылок имбирного пива. Еды и питья было не так уж и много, но когда он поел, они сработали лучше всякого снотворного. Он с трудом вернулся к себе, разделся и снова уснул... и на этот раз проспал до половины шестого следующего утра.

Его тело привыкло к бегу. Оно требовало движения, но Джим опять проголодался, как медведь после зимней спячки. Он позавтракал, заставил себя забыть о беге и пошел прямо в лабораторию Мэри.

– Документы, сэр?

Лицо за экраном было другое, форма и порядок – те же самые. Только вот сегодня, впервые за много месяцев, его не встречали лаборанты, чтобы вести на бесконечные тесты. Он предъявил свое удостоверение.

– Вам придется подождать заведующую лабораторией, сэр. Присядьте, она подойдет минут, через десять – пятнадцать, – сказал охранник.

Джим устроился на жесткой скамье, встроенной в стену напротив экрана, и ухмыльнулся. Сначала ждать в приемной у Моллена, потом на вахте у Мэри. Прогресс налицо.

Ждать, однако, пришлось минут сорок пять. Джима это не волновало. Он был так близок к цели, что не ушел бы, пока его не вынесли. Наконец с улицы вошла Мэри, а с ней Моллен.

– Говорил я вам – он заявится на рассвете! – воскликнул Моллен. Не был бы Джим так счастлив, он мог бы и обидеться: рассвело часа три назад.

– Извините, что в последнее время у меня не получалось с вами пообщаться, – сказала Мэри Джиму. Она посмотрела на него, как ему показалось, с симпатией. – Вы похудели.

– Ерунда! – отозвался Моллен. – Он в отличной форме. Правда, Джим?

– Так точно, сэр, в отличной, – подтвердил Джим и улыбнулся Мэри. Сегодня он готов был любить даже ее.

– Пойдемте. – Мэри и Моллен предъявили охраннику документы заученным от бесконечных повторений жестом.

– Проходите, пожалуйста.

Вслед за Мэри они прошли сквозь внутреннюю дверь, и Джим во второй раз оказался в огромной комнате, которую почти год видел только сверху, из галерей. Она совсем не изменилась с прошлого раза. Пластиковый шатер по-прежнему был на месте. Но Мэри подвела их поближе, откинула клапан и провела в освещенное лампами под крышей внутреннее помещение.

При этом свете Джим увидел все те же лежащие рядом два корабля, что и в прошлый раз. «Охотник на бабочек» по-прежнему выглядел развалиной. «ИДруг» тоже не изменился с прошлого раза. Или изменился? Выглядел корабль так же, но похоже было, что его только что вымыли или почистили.

Джим еле удержался, чтобы не рвануть к его закрытому люку. Но он боялся сглазить: у него было ощущение, что если он выдаст свое стремление оказаться внутри, то лишится доступа к кораблю.

– А он хорошо выглядит, – заметил он, останавливаясь вместе с Мэри и Молленом шагах в десяти от обоих кораблей.

– Его усовершенствовали, – сказал Моллен, – тебе придется изучить много нового о нем. И тебе сейчас нельзя на борт, нет.

Джим почти ждал этого, по разочарование все равно тяжело ударило его.

– А когда будет можно, сэр? – поинтересовался он.

Он взглянул на Моллена, потом перевел глаза на Мэри.

– Сначала вас надо будет переучить. У нас для вас специальное задание, – ответила Мэри. – Поэтому «ИДруга» и переделывали. Боюсь, что понадобится еще несколько недель...

– Несколько недель! – Как он ни сдерживался, у него вырвалось это восклицание, и именно тем тоном, которого он старался избежать.

– Боюсь, что так, – Мэри повернулась. – Пойдемте в мой офис, там можно спокойно поговорить.

Они вышли через клапан с другой стороны шатра и, пройдя по открытой поверхности к офисам в нижнем уровне башни, вошли в один из них. В приемной за столом сидела подтянутая седоволосая дама; стулья вдоль стен, явно для посетителей, сейчас пустовали.

– Вам звонили, – сказала дама.

– Я пока еще занята, – ответила Мэри. – Если будет что-нибудь срочное, скажите, что я перезвоню через час. Пойдемте, Джим, генерал.

Она провела их в просторный кабинет со столом еще большим, чем у Моллена, и креслами еще более мягкими и удобными. Но все свободные поверхности в кабинете, кроме пола, были завалены бумагами, а кресла не были обращены к столу, как в кабинете Моллена, а стояли в кружок.

Мэри села в одно из кресел, генерал – рядом с ней, Джим устроился напротив них.

– Вы хотите поговорить с ним сначала, Луис? – спросила она генерала. – Или мне начать?

– Я скажу пару слов. – Моллен посмотрел на Джима в упор, – Джим, мы хотим послать тебя в космос дальше, на больших скоростях и на более долгий срок, чем посылали кого-либо из людей, за исключением Рауля. Но это будет нелегко.

– Я не потому пошел на пограничную службу, что это легко, – сказал Джим. – Куда вы хотите меня отправить?

– Этого мы не можем сказать вплоть до самого отправления, – ответил Моллен. – Но вот что я тебе скажу: ты полетишь в обход территории лаагов. Твой корабль перестроили соответствующим образом. Мы, например, вернули его на интеграционные двигатели.

– Интеграционные двигатели? – удивленно переспросил Джим.

Этими двигателями перестали пользоваться почти четыре десятилетия назад, когда были улучшены двигатели расщепления и прежняя модель перестала быть необходима. Проблема с интеграционными двигателями была в том, что в маленьком истребителе их невозможно было полностью экранировать. Пилоты, летавшие на таких кораблях, подвергались опасному воздействию радиации на здоровье; по меньшей мере, это сказывалось на детородных функциях после всего нескольких полетов.

– Вы просто хотите сделать из меня Рауля Пенара, так ведь, сэр? – улыбнулся Джим.

– Да если бы, – на полном серьезе ответил Моллен. – Уж поверь мне, если бы я мог взмахнуть рукой и превратить тебя в подобие Рауля Пенара, я бы так и сделал. Но мы до сих пор не знаем, как именно его разум перешел в неживое вещество корабля, а может, и никогда не узнаем.

Джим тоже отбросил шутки в сторону. Он предположил сначала, что его не послали бы на корабле с интеграционными двигателями, если бы не нашли способ, как избежать тех опасностей, что подстерегали пилотов в прошлом. Но теперь ему пришло в голову, что задание могло быть настолько важным, что ему придется смириться с последствиями. Он подумал о документах, которые подписал у Моллена.

– Все не так уж плохо, Джим, – продолжила Мэри. – Мы не выяснили, как Рауль Пенар стал частью корабля, и я понятия не имею, когда мы это узнаем. Надеюсь, когда-нибудь это станет известно, если только Рауль дотянет до тех пор. Но зато мы узнали много других новых фактов. Фактов, которые сделают ваше задание возможным.

– Каких фактов?

– Извините, – сказала Мэри, – но тут мне придется ответить так же, как Луис насчет вашего места назначения. На большую часть этих вопросов вы получите ответы только тогда, когда вам действительно нужно будет это знать. Здесь все максимально засекречено. А ответ на ваш конкретный вопрос вы узнаете, когда мы будем готовить вас к заданию.

– Кое-что я могу тебе рассказать, – подал голос Моллен. – Большую часть прошедшего года мы пытались выяснить, что случилось с Раулем с того момента, как пилоты его эскадрильи видели его в последний раз, и до того, как мы обнаружили его сигналы на территории лаагов. Но теперь мы знаем, что за это время он что-то нашел. Где бы он ни побывал, он нашел что-то необычное; даже наши догадки о том, что это было, пока засекречены. Но мы уверены, что это находится за дальним краем территории лаагов, в другой стороне. Вниз по спирали галактики.

– И я должен слетать посмотреть, что это было, вернуться и рассказать вам? – поинтересовался Джим.

– Вроде того, – ответил Моллен. – И еще кое-что. Мы не уверены, но похоже, что он – то есть «Охотник на бабочек», а Пенар вместе с ним, – побывал в руках у лаагов.

– У лаагов? – изумился Джим. – С чего вы так решили?

Моллен вопросительно посмотрел на Мэри, та кивнула. Это слегка подействовало Джиму на нервы – все должно было быть наоборот.

– Мы нашли что-то вроде способа общаться с ним, с Раулем, я имею в виду, – объяснил Моллен. – Точнее, с тем, что от него осталось – в основном это воспоминания. Проблема в том, что он постарался забыть все плохое и оставить в памяти только хорошее. Но сотрудники Мэри придумали, как заставить его вспомнить кое-что из того, что он хотел бы забыть. И в одном из этих воспоминаний он находится на поверхности планеты и его осматривают лааги.

Моллен остановился и снова взглянул на Мэри. Она продолжила деловым тоном:

– Возможно, они в каком-то смысле выставили его на обозрение. Так или иначе, мы наконец заставили его вспомнить, но узнали не так и много. Проблема в том, что, как вы знаете, вернувшаяся часть его разума не способна к прямому общению. Самое большее, на что мы способны, – это заставить его говорить вслух с самим собой. Так что мы смогли только подтолкнуть его память и слушать, как он переживает все это заново.

– Но это не так уж мало, – заметил Джим.

– Да, но остаются провалы. Очень загадочные провалы, – отозвалась Мэри.

Когда она задумывалась, ее брови сдвигались на переносице и выпрямлялись. В третьем классе учительница Джима делала так же.

– Он говорил сам с собой и только упоминал, что именно случилось. Он не описывал события и не излагал их по порядку. Тем не менее мы уверены, что какое-то время Пенар был пленником лаагов. Наверняка их не меньше нашего интересовало, как корабль может воспринять мозг пилота. Наверняка именно они забрали его мертвое тело для осмотра. Отсюда следует, что если даже они и не знали этого раньше, теперь они на шаг впереди, потому что знают, как мы устроены. Корабли лаагов всегда самоуничтожаются при опасности попасть в плен, так что мы до сих пор не имеем ни малейшего понятия о том, как устроены сами лааги.

– Но вы же сказали, что он от них ушел, – подтолкнул ее Джим. Его куда больше интересовало, что сделал Рауль, чем что узнали о нем лааги.

– Скорее всего, – продолжила Мэри, – они не поняли, что Рауль может передвигать корабль силой разума; мы, кстати, до сих пор не поняли, как у него это получается. Но двигатели, очевидно, были уничтожены к тому моменту, как он попал к лаагам, так что они, наверное, ужасно удивились, когда он внезапно решил отправиться домой, взлетел и направился обратно.

Джим покачал головой.

– Это... – У него не хватало слов. – Но при чем тут я?

– Как я уже сказала, – отозвалась Мэри, – мы научились стимулировать его память...

Она коснулась клавиш панели управления на столе, и раздались звуки птичьей песни, шелестящих на ветру листьев, потрескивающих веток и сквозь все это – журчание текущей воды.

– Мы записали звуки из тех мест в Канаде, где он вырос, – объяснила Мэри. – Это был звуковой, или, если хотите, электронный курс лечения, чтобы он рассказал нам свои воспоминания. Из того, что мы слышали, мы выделяли все больше и больше сигналов, пока не научились распознавать воспоминания вроде тех, которые, как мы считаем, относятся к его плену у лаагов.

Джим кивнул, все еще не совсем понимая, при чем тут он.