Текст книги "Город в конце времен"

УНИВЕРСИТЕТСКИЙ КВАРТАЛ

– Я вас не знаю. Вообще не знаю никого с таким именем, – сказал Фред Джонсон больному бродяге, притулившемуся к крыльцу его дома.

– Понятно, – кивнул Даниэль. – Хотя я знаю вас — или человека, очень на вас похожего.

Голос его осип от напряжения. На дорогу от университета ушло слишком много сил.

Бывший Чарлз Грейнджер пальца на четыре возвышался на Фредом Джонсоном, который вместе с зачесанным клоком черных волос прилично недотягивал до шести футов. На неожиданного визитера Джонсон посматривал терпеливо и выжидающе, что, впрочем, естественно для любого хозяина дома в подобных обстоятельствах.

– Дайте мне несколько минут, чтобы объясниться, – сказал Даниэль. – Вы, наверное, мне не поверите, поэтому я просто уйду, но если и есть такой человек, который способен понять, то это вы. Я очень рад, что нашел вас. По правде говоря, это удивительно.

– Вы нашли меня по телефонной книге, так?

– Я ходил к университету, – ответил Даниэль. – Пожалуй, все физики одинаковы, во всех возможных мирах. Может статься, они связывают воедино наиболее важные пряди.

Он поддернул рукава и улыбнулся, показывая гнилые зубы.

Джонсон оглядел его с ног до головы, с трудом скрывая отвращение, и решил, что бродяга не представляет опасности – просто свихнувшийся чудак.

– Я не так уж много занимаюсь физикой, – наконец сказал он. – Что вам нужно? Немножко денег?

– Я пришел не из-за денег. Это насчет науки. Мне известны вещи, которые вы хотите знать.

Джонсон щелкнул пальцами:

– Вы – тот самый парень с обочины. Попрошайка. – Лицо перекосила презрительная гримаса. – Только не говорите, что теперь вы решили по домам ходить.

– Выслушайте меня. Вы – человек, который поймет мой рассказ. Помогите разобраться в том, что должно произойти – а вернее, когда.

У Джонсона побурели щеки – от раздражения, нетерпения и изрядного беспокойства. От чувства ответственности за тех, кто находится в доме, за тех, кто важен в его жизни.

– Большинство понятия не имеет об индикаторах, – продолжал Даниэль. – Но дела в этой пряди, безусловно, идут не так, как надо.

Джонсон скривился.

– Если не хотите денег, тогда и разговаривать не о чем. У меня нет времени на всякую чушь.

– Времени не осталось ни у кого, Фред.

Профессор понизил голос и бросил взгляд влево, в сторону кухни:

– Убирайтесь прочь!

Даниэль попробовал прочитать его реакцию – слова подобраны резкие, однако Джонсон не был склонен к насилию. К тому же Даниэль знал, что его визави не ударит непрошеного гостя и не вызовет полицию. Даниэль болен, это видно невооруженным глазом. Ему как минимум нужен больничный покой, хороший врач – а если брать по максимуму…

Ему нужен Фред.

Позади Джонсона появилась женщина – обеспокоенная, любопытствующая, – много моложе профессора, не старше тридцати, с короткими рыжеватыми волосами, высокими скулами, удлиненным подбородком, свежая, симпатичная.

– К нам кто-то пришел, милый? – спросила она, из-за спины обняв Фреда за плечи, и смерила Даниэля взглядом.

Бродяга сморгнул неожиданные слезы и изо всех сил попытался сфокусировать глаза.

– Мэри… – прошептал он. – Бог ты мой, ты вышла за него…

Женщина переменилась в лице.

– Откуда вы нас знаете? – жестко потребовала она. – Фред, запирай дверь!

– Мэри, это я, Даниэль…

Колени стали ватными, и он ухватился за дверной косяк.

– Гос-споди… – прошипела женщина. – Его сейчас вырвет.

Медленно скользя вниз, цепляясь из последних усилий, Даниэль замотал головой.

– Воды… чуть отдышаться. Пусть для вас я чокнутый, не в себе, но… мы знакомы…

– Черта с два! Я вас в жизни не видела! – вскипела Мэри, однако секунду погодя отправилась за водой.

Джонсон помог Даниэлю встать на ноги.

– Парень, – сказал Фред. – Ты почему решил именно к нам ломиться? Ты ж едва на ногах стоишь, а уж про вонь я молчу. Меня так и подмывает вызвать «скорую»… или полицию.

– Нет-нет, – настойчиво возразил Даниэль. – Просто я весь день на ногах. Я уйду – обещаю! – но сначала мы должны поговорить. Прошу вас!

Он сунул руку в карман и вытащил Бандля. Разогнул книгу в корешке, пустив страницы веером.

– Вы только взгляните. Криптиды. Лазариды. И так много! Времени почти не осталось.

Вернулась Мэри с водой. Даниэль одним махом осушил стакан. Женщина сжала правую руку в кулак, и кольца не было видно.

– Я не устрою никаких сцен. Мэри… я так рад… вы женаты? Вместе живете?

– Не твое собачье дело, – отрезала Мэри. – Ты кто такой, вообще?

– Твой брат. Даниэль.

Лицо женщины пошло пунцовыми пятнами, брови нахмурились. Глаза превратились в оловянные пуговицы. В ней не осталось и грана прежней красоты.

– Пшел вон! – Она чуть не плюнула ему в лицо. – Будь ты проклят, убирайся!

– Дружище, сваливай подобру-поздорову, – кивнул Фред. – Она шутить не любит.

– Что-то случалось… – прошептал Даниэль, глядя между ними. В глазах плыл туман. – Что же это? Что со мной творится?

– Если ты про моего брата, то он подох в девятнадцать лет, – процедила Мэри. – И слава богу. Собаке собачья смерть… Все, я вызываю полицию.

За прошедшее столетие мистер Уитлоу весьма переменился. В свое время он чуть ли не с отеческой строгостью благоволил к юному и отчаянному Максу Главку. В стародавние времена мистер Уитлоу (Макс до сих пор знал лишь его фамилию) одевался опрятно, немножко консервативно, был подтянут, обладал звучным голосом и изрядной физической силой, несмотря на свой более чем зрелый возраст.

Сейчас, пожалуй, из знакомых особенностей осталась лишь хромая нога; впрочем, она явно не мешала владельцу.

Но вот лицо… Физиономию Уитлоу изъели оспины и рытвины, особенно выделявшиеся на бледной коже в желтоватом свете коридора; в бездонных черных зрачках словно поселилась безлунная ночь. Одет он был в серый костюм прилегающего покроя с узкими бортами; в глаза бросались белоснежные манжеты, запонки с крупными гранатами, узконосые черные туфли. Маслянистые черные пряди симметрично разделял прямой пробор, а над наспех повязанным галстуком-бабочкой выпирал бледный кадык. Вместо привычного котелка он держал в руке мягкую шляпу и стоял у входной двери в позе нервозного смирения. Губы подрагивали в кривой улыбке, подчеркивающей скуластые черты, хотя в глазах улыбчивости не было и в помине, что придавало ему вид маньяка из поезда-призрака.

– Помнишь меня, Макс? – спросил он.

– Мистер Уитлоу, – кивнул Главк. – Прошу вас, входите.

Но гость не шагнул внутрь, хотя хозяин отступил назад, освобождая проход. Вместо этого его широко распахнутые глаза уставились на комнату в конце коридора.

Когда-то, по рекомендации Шенка, Главк познакомился с мистером Уитлоу, который, в свою очередь, представил его Моли – уклончивому слепцу, обитавшему в полуразрушенной усадьбе неподалеку от Лондона, в Боурхемвуде. Слепец же пристроил его на службу при Бледноликой Госпоже.

– Я прибыл во исполнение воли мистера Шенка, – промолвил Уитлоу. – Он уведомил меня о твоем местонахождении, а также о том, что ты не так давно разбил сердце одному из наших оперативников.

– Умгм… – выдавил Главк, чувствуя, как леденеют конечности. Достаточно лишь намека на возможное неудовольствие Госпожи, чтобы это случилось с самым смелым из людей. – До сих пор меня не наказывали за прополку сорняков на нашей плодородной почве.

– Обстоятельства меняются, – заметил Уитлоу. – Ты причинил нам ущерб в критический момент.

– Свои участки я обрабатываю в одиночку, мистер Уитлоу, – с достоинством возразил Главк. В визите с самого начала чувствовалась некая несуразность, словно во сне, а потому в нем крылась некая значимость, сигнал – интуиция вновь не подвела. Петля затягивается. В противном случае, с какой стати открывать столь многое? Ибо Главку дали понять, что мистер Шенк до сих пор жив, по-прежнему работает и пользуется благоволением Алебастровой Княжны – и это несмотря на то, что его поглотило самое жуткое из всех Зияний, с которыми когда-либо сталкивался Главк, – в роковой день, 9 августа 1924 года, в Реймсе.

– Существуют способы негласно навести справки, – сказал Уитлоу.

Тут Главк окончательно понял, что его дразнят.

– Я работал без присмотра девяносто лет. С заказчиком общаюсь лишь в момент доставки. Последний раз это было несколько лет тому назад, и никто ничего не говорил про перемены.

Сквозь дверную щель за ними следила Пенелопа.

Ощущая нарастающий гнев Главка, Уитлоу входить не пожелал. Охотники всегда наносят визиты с предельной осторожностью, подкрадываются не спеша, с расстановкой. Впрочем, улыбка Уитлоу не изменилась. Главк даже задался вопросом, уж не оказался ли этот ветеран марионеткой – своего рода пробной наживкой, подвешенной за нитку настоящим сборщиком, чтобы разведать степень опасности, – хотя ему не только не доводилось стать свидетелем таких уловок, он даже не слышал о подобном. Впрочем, там, где речь идет о Бледноликой Госпоже, ухо надо всегда держать востро.

– Ну как у тебя дела, мой мальчик? – спросил Уитлоу, нервно дернув кадыком.

– Да так себе, нормально – ответствовал Главк. – А у вас, сэр?

– Древеса терновые, крапива да репей… Если бы ты знал, сколь многих отозвали, и все же… мы по-прежнему бодрячком… Домой-то, в Англию, заезжал?

– Уже много лет как не был. Говорят, все застроили.

– Просто невыносимо. Нет, Макс, подзадержались мы на этом свете.

– Да вы входите, сэр. Моя партнерша под контролем.

– Ты очень любезен, Макс. Я подготовлю рапорт, выдам приглашение – и на этом все. На сегодня. Рад слышать, что ты в порядке. Столько воспоминаний приходит на ум. – Уитлоу осклабился – зубы по-прежнему без малейшего изъяна, хотя от времени и потемнели до цвета зрелой слоновой кости.

– Да, сэр.

Уитлоу нагнулся чуть вперед, улыбчивые губы натянулись тонкой полоской.

– Нас всех сюда прислали – всех.

Главк мгновенно прикинул, сколько – с учетом многолетнего опыта наблюдений и размышлений. Десятки, это уж точно. Сотни – вполне вероятно.

– Помимо этого, мне мало что известно, – продолжал Уитлоу, – но тешу себя надеждой, что сейчас ясно, сколь важным оказался твой участок – к счастью для тебя. У нас своя отчетность, у них – своя.

– «У них»? – переспросил Главк.

Из коридора донеслось покашливание Пенелопы – она внимательно слушала из-за двери.

Уитлоу торжественно кивнул.

– Мы оба целовали подол нашей Госпожи, а ведь он выметает весь сор… Что тебе известно, Макс? О, ты воистину лукавый Нимрод!

Глазки Главка широко распахнулись, хотя им было далеко до Уитлоу.

– Дело к концу? – прошептал он, едва справляясь с пересохшей глоткой.

– Терминус возможен, да.

– То есть… сум-бегунки на моем участке?

– Меня предуведомили – и я чувствую это сам, – что кворум вскоре соберется. Заклинаю тебя, юный шикари[7]7
  Шикари (хинди) – охотник.


[Закрыть]: воздержись от устранения коллег. Твоя нить – моя, а моя нить неизъяснимо вплетена в нить Моли, нашего великого диспетчера. Мы объединены в общий фатум.

Уитлоу отвесил поклон и отступил на шаг, ни на секунду не выпуская Главка из виду.

– Увы, мне пора. Немало визитов.

– Я понимаю, сэр.

– Запрись на ключ, Макс, – сказал Уитлоу. – Позволь мне услышать, как щелкнет замок.

– Конечно, сэр, – кивнул Главк. – Прошу прощения. Он захлопнул дверь, задвинул щеколды, провернул ключ и прислушался к знакомым, несимметрично звучащим шагам – чуть более торопливым, нежели обычно.

Даже в эту минуту у Макса подрагивали пальцы и чесались руки сыграть со стариком недобрую шутку.

ВАЛЛИНГФОРД

После четырех часов расспросов в гостиной – а перед этим была еще чашка куриного бульона, стакан молока, затем и стакан красного вина: Даниэль все принял с благодарностью – Мэри отвела мужа в коридор, поближе к кухне, и горячо зашептала ему в пунцовое ухо:

– Какого черта? Ты спятил?! Он же насквозь болен какой-то заразой – да еще имел наглость заявиться в наш дом, воображает себя моим братом – моим мертвым братом, прости господи!

Фред был явно выбит из колеи и в то же время не мог скрыть возбуждения.

– Да-да, все правильно – но ты бы послушала, что он говорит! Я даже записывать начал. Похоже, он самый гениальный из всех, кого я встречал!

– Где ты в нем гениальность увидел, хотела бы я знать?

– Да возьми хотя бы его Фурье-преобразования – «Ф» от «k» и «r» – максимальных отклонений от нуль-энергетических состояний систем с перекрывающимися дискретными переменными…

– Бредовый лепет.

– Ты что, серьезно? – Фред даже отодвинулся в приступе негодования. – Нет, Мэри, послушай: ему уже лучше – твой бульон творит чудеса. Просто ему очень трудно пришлось с момента появления у нас.

– У нас? То есть в нашем доме?

– Да нет же, с момента прыжка. Он успокоился, только начал объяснять – да ведь тут колоссальным открытием пахнет!

– Фред, он разглагольствует про альтернативные миры!

Ее муж состроил кислую мину.

– Для современной физики это не откровение. Да, звучит бредово, но взгляни на его выкладки – он или где-то прочел, или весь математический аппарат разработал сам, вплоть до идей и решений, о которых я и слыхом не слыхивал. Ведь кое-какие из его уравнений гениальнее постулата Шуто о минимальной общей энергии. Представь: бесконечная матрица разветвляющихся и сходящихся ветвей, каждая из которых способна порождать очередную такую матрицу – кажется, что их невозможно проследить, но хитрость-то в том, что ветви не длятся беспредельно – они суммируются, редуцируются до точки наименьшей энергии и наибольшей вероятности, наибольшей эффективности… Это нечто столь гениальное, что звучит как глупость: «Темная материя – вещество, поджидающее свое рождение»?

Мэри разглядывала мужа, отчужденно сложив руки на груди. С каждой преходящей секундой губы ее сжимались все сильнее.

– Дорогая, нет, ты пойми, он написал такие уравнения!.. Да, пусть он вещает про альтернативные миры – но дело-то в том, что его выкладки можно распространить и на наиболее эффективные состояния взаимодействующих атомов в аминокислотах… на аналитические решения, описывающие хоть песок, хоть кристаллы соли… может статься, и на распределения вероятностей рождения суперсимметричных частиц в высокоэнергетических коллайдерах… Мэри, да пусть тебе это не нравится или неинтересно – заклинаю, не лезь ты в дела, где ничего не смыслишь! Почитай книжку, испеки хлеб… что угодно. Этот парень – золотая жила!

У Мэри округлились глаза.

– Погоди… ты не спрашивал, откуда ему столько про нас известно?

Фред раздул ноздри.

– Ответ тебе не понравится.

– А ты попробуй.

– В общем… Он знает разные мелочи, что случились еще до смерти Даниэля – помнишь, ты мне рассказывала? Я его за язык не тянул – он сам все выложил.

– Ерунда, выдумки!

– Да? А ты, что, кому-то еще рассказывала, как «серебрянкой» из баллончика прыснула в свою же собачку, когда она тебя покусала?

Мэри вскинула было негодующий взгляд, но глаза ее застило слезами.

– Вот именно, – кивнул Фред. – Он знает про твоего старшего брата. Знает, каким был твой отец.

Лицо Мэри исказила страдальческая, тоскливая судорога. Нежелание верить хуже отсутствия веры.

– Он знает, как умер Даниэль?

– Ну, это было бы алогичным.

– Ты кому-то все разболтал, признавайся! – чуть не крикнула Мэри, заводя себя.

– Стоп-стоп-стоп! Никому я ничего не говорил. Даю тебе слово, Мэри… Он просто знает разные вещи о тебе и твоей семье, хотя я отметил много несовпадений после его смерти – смерти Даниэля, хотел я сказать. А этот Даниэль… он остался в живых. Причем в его мире мы никогда не были мужем и женой. Пусть все это бред сумасшедшего, но бред гениальный. Я не утверждаю, что всему верю на слово – по крайней мере, я обязан его выслушать.

Он ласково коснулся ее напряженного – как натянутый канат – предплечья.

– Может статься, он сам себя запутает в логических узлах, и мы его вышвырнем… или вызовем полицию, передадим его с рук на руки.

Жена, похоже, смягчилась, хотя не исключено, что от усталости.

– Уж я б его порасспросила! Он не выдержит проверки, сам знаешь.

– Он нервничает всякий раз, когда ты рядом. Несчастный и возбужденный человек. Не говоря уже про здоровье.

Ее плечи обмякли.

– Сколько еще это займет?

– Не исключено, целую ночь. Пускай переночует на кушетке – роскошь в сравнении с тем, к чему он привык. Ну пожалуйста, Мэри!

Выражение ее лица – обиженное, растерянное, сердитое – ничуть не уступало его собственному, хотя глаза смотрели твердо, испытующе. Мэри стало ясно, что Фред заупрямился.

– Выясни, кто он на самом деле, – пробормотала она. – Он все врет. Он сумасшедший. Даже если он действительно окажется моим братом, я не буду с ним разговаривать. Даниэль был невероятным мерзавцем. Вот почему Джон его убил – чтобы спасти всех нас. Чтобы спасти меня. Ты ведь помнишь?

– Ясное дело, – отозвался Фред быстрей, чем следовало, и погладил ей плечо. – Но как ты сама говоришь, он не может быть твоим братом, так? Иди-ка ты поспи, а я с ним справлюсь. Ладно?

– Я не хочу находиться с ним под одной крышей. Фред, он меня пугает.

– Он и меня пугает, радость моя. Своим умом.

Она побрела к лестнице на второй этаж, в верхнюю спальню, оставив Фреда в коридоре мрачно разглядывать снимки в рамочках. Фотографии делала Мэри, еще в Женеве и Брукхейвене – где они жили и где двадцать лет тому назад работал ее отец. С одной из рамочек свисали клочки паутины – тени шелковистых нитей расплывались в стороны и вновь сходились вместе под легким дуновением воздуха от батареи отопления в дальнем конце коридора.

Фред следил за тенями, игравшими в кошки-мышки, пока не заслезились глаза, а затем торопливо направился в сторону гостиной – продолжить разговор с незнакомцем. Впрочем, сначала он заглянул в ванную и помазал ментоловым вазелином под каждой из ноздрей.

Даниэль, а может, и Чарлз – не важно кто – смердел до небес.

Ночь перешла в рассвет, и с ним возникла идея немножко выпить – содовой для Даниэля, виски для Фреда. Джонсону нравилась полупьяная лихорадка мозгового штурма.

– Как вообще можно очутиться в чьем-то теле? Ты сделал трансфер… пересадку собственной души – а она вообще существует? Ты научился ее передавать?

– Не знаю, – ответил Даниэль. – Никогда раньше со мной такого не было.

(Можно подумать, я бы об этом помнил.)

– И здесь какую-то роль играют мировые линии? – У Фреда раскраснелось лицо. – Можно вывести уравнение, чтобы описать процесс?

Даниэль внимательно следил за ним.

– Вероятно, – кивнул он.

– Допустим, одна мировая линия оборвалась – разрезали ее – и вот она висит, как паутинка в воздухе, затем цепляется за ближайшую к себе, очень похожую мировую линию, – размышлял вслух Фред. – Нечто вроде цепочек ДНК или жил в кабеле – не знаю, это просто метафора. Что ты помнишь из своего прошлого? – спросил он и тут же нахмурился, осознав всю важность этого вопроса.

Даниэль окинул взглядом комнату, дернул плечом.

– Все меньше и меньше, – сказал он. – Кое-что вообще тонет в тумане.

Фред облокотился на колени и медленно крутил в пальцах стакан виски.

– До сих пор ты опирался на воспоминания различных версий себя – однако больше этого делать не в состоянии. Ты не можешь забрать с собой свои физические воспоминания. Вот это тело – вовсе не ты. Ты движешься по инерции воспоминаний после трансфера, а они тают.

Даниэль согласился.

– Вот именно, – сам себе кивнул Фред, радуясь свой сообразительности. – Если все остальное – правда, то здесь – элементарное логическое следствие.

– Я кое-что начал записывать, – признался Даниэль.

– Моя жена – если ты и впрямь Даниэль, разумеется, – моя жена могла бы предоставить важные воспоминания о твоем прошлом. Конечно, такая мера не восполнит всего, что ты утратил, – но лучше так, чем ничего.

Даниэль опустил глаза, обеспокоившись, что этот умный человек самостоятельно выведет формулу окончательного решения – того этапа, который случится неизбежно. К счастью, Фреда, похоже, больше интересовала теория, а не возможная угроза – вернее, абсолютно реальная опасность.

– Есть ли еще люди, обладающие твоим талантом? – спросил Фред.

– Я не один…

Глаза Фреда сверкнули.

– Если другие мировые линии будут пожраны, разрушены или изменены – тогда люди вроде тебя иммигрируют сюда. Беженцы, спасающиеся с других, поглощенных мировых линий. Подсчитывая число таких беженцев, можно определить, насколько твоя собственная линия близка к разрушению. Если, конечно, их разыскать. Я к тому, что кто же открыто признает, что способен выгнать хозяина из тела?

– Да, что-то в этом есть, – опустил голову Даниэль.

– Ты совсем расклеился, я смотрю.

– Ага…

– Уже поздно, а надо бы еще поговорить поподробнее насчет уравнений Мерсовина. Оставайся! Кушетка ничем не хуже заброшенного дома.

– Вы очень щедры…

– Ну, как минимум я заинтригован, – легко отозвался Фред. – Так что продолжим завтра – после моих лекций.

– Да, утро вечера мудренее, – кивнул Даниэль. – Хотя и так уже утро… В общем, да, мы еще поговорим. Позднее.