Текст книги "Отчаяние"

– Пришлите мне все обратно, когда закончите. Или с вами свяжется менеджер моего банка.

24

В тесноватом судовом лазарете врачи обследовали ногу Кувале. Сканирование показало множественные разрывы кровеносных сосудов и повреждение связок – застрявшая в задней части бедра пуля пропахала след, как потерпевший крушение самолет. По лицу Кувале струился пот. В мрачном изумлении взирал(а) он(а) на экран: допотопная программа пространно излагала результаты обследования. Последняя строчка гласила: «Можно предположить огнестрельное ранение».

– Надо ж, как интересно!

Один из фермеров, Прасад Джвала, промыл и перевязал нам раны и накачал нас медикаментами (какие нашлись под рукой), чтобы остановить кровотечение, предотвратить проникновение инфекции и избежать шока. Из сильных болеутоляющих на борту нашелся только синтетический опиат настолько убойной силы, что я не сумел бы связно изложить планы антропокосмологов, даже если бы от этого зависели судьбы Вселенной. Кувале уснул(а); я сидел рядом и тщетно пытался собраться с мыслями.

Хорошо, что живот туго забинтовали! Уж очень велик был соблазн забраться рукою в рану, ощупать оставшуюся внутри аппаратуру: гладкие плотные переплетения кишок, усмиренного волшебной пулей Кувале дьявольского змея, теплую пропитанную кровью печень, выводящую напрямую в кровоток миллиарды микроскопических трудяг-ферментов – невидимую глазу фармацевтическую фабрику, синтезирующую всякие снадобья согласно собственной химической интуиции. Хотелось один за другим вытащить на свет божий все эти невесть для чего предназначенные органы, разложить перед собой по порядку, стать пустой оболочкой из мышц и кожи, очутиться, в конце концов, с глазу на глаз со своим внутренним «я».

Прошло минут пятьдесят; вышеозначенные ферменты начали наконец разлагать бушующий в крови опиат, и я снова ступил с окутанных клубами ваты небес на грешную землю. Попросил ноутпад; Джвала выполнил просьбу и ушел помогать на палубу.

Связаться с Карин де Гроот удалось сразу же. От сути я не отклонялся. Де Гроот выслушала меня молча. Наверное, самый мой вид придал рассказанному известную достоверность.

– Вы должны убедить Вайолет вернуться в цивилизованный мир. Даже если она не верит, что ей грозит опасность, что она теряет? Сделать заключительный доклад можно и в Кейптауне.

– Поверьте, она всерьез воспримет каждое слово, – уверила меня де Гроот, – Вчера ночью скончался Ясуко Нисиде. Пневмония. Он был очень плох, но Вайолет все равно никак не может прийти в себя. И она видела результаты анализа холерного вибриона – его проводила одна очень авторитетная бомбейская лаборатория. Однако…

– Так вы улетите вместе с ней? – Известие о смерти Нисиде огорчило меня, но то, что это выбило Мосалу из колеи, обнадеживало, – Я знаю, есть риск, что она заболеет в самолете, только…

– Послушайте, – прервала де Гроот, – За время вашего отсутствия тут возникли некоторые трудности. Улететь отсюда никто никуда не может.

– Почему? Что за трудности?

– Вчера ночью на остров высадилась целая команда… наемников, что ли, не знаю. Аэропорт захвачен.

Вернулся Джвала – взглянуть на Кувале; уловив последние слова, насмешливо бросил:

– Провокаторы. Раз в несколько лет обязательно нагрянут какие-нибудь гориллы – вырядятся в камуфляж, шуму наделают… сядут в лужу и смоются, – Происходящее, казалось, тревожило его не больше, чем тревожит какого-нибудь обывателя из обычной демократической страны периодически возникающая суматоха вокруг избирательной кампании, – Видел я вчера ночью, как они высаживались в гавани. Вооружены до зубов, пришлось пропустить, – Он ухмыльнулся, – Только их ожидают кое-какие сюрпризы. Максимум полгода – больше им не продержаться.

– Полгода?

Он пожал плечами.

– Дольше ни одной банде не удавалось.

Целая команда наемников пытается наделать шуму – не их ли корабль таранил антропокосмологов? Так или иначе, к утру Двадцатая и ее коллеги наверняка уже знали, что аэропорт захвачен – и что от моих показаний для Мосалы немного будет проку.

Вот уж некстати так некстати! Впрочем, ничего удивительного. Эйнштейновская конференция и так уже чересчур повысила авторитет Безгосударства, а предполагаемый переезд Мосалы еще больше бы все запутал. Но «Ин-Ген-Юити» и их союзники на политическое убийство не пойдут – зачем им превращать ее в новую мученицу? И остров в океане растворять не станут: рискуют отпугнуть почтенных клиентов, за которыми – миллиарды долларов. Единственное, что они могли попытаться сделать, – привести к краху социальный строй Безгосударства и тем доказать миру, что весь этот наивный эксперимент с самого начала был обречен на провал.

– Где сейчас Вайолет? – спросил я.

– Разговаривает с Генри Буццо. Пытается убедить его поехать с ней в больницу.

– Хорошая мысль.

Поглощенный мыслями о хитросплетениях заговора «умеренных», я почти забыл, что Буццо тоже в опасности – и Мосала подвергается риску с двух сторон. Экстремисты уже одержали победу в Киото, и тот, кто заразил меня холерой по пути из Сиднея, сейчас, возможно, в Безгосударстве, выискивает способ исправить первую неудачную попытку.

– Я немедленно прокручу им запись нашего разговора, – обещала де Гроот.

– И отправьте копию в службу безопасности.

– Правильно. Если от этого будет какой-нибудь толк, – Под натиском обстоятельств держалась она, похоже, куда лучше меня, – Элен У в ластах пока не видать, – добавила де Гроот с мрачной иронией, – Но я буду держать вас в курсе.

Мы договорились встретиться в больнице. Я дал отбой и закрыл глаза, борясь с искушением нырнуть обратно в тягучий опийный туман.

Даже когда аэропорт был открыт, антропокосмологам-ортодоксам, чтобы контрабандой провезти лекарство для меня, потребовалось пять дней. Трудно было смириться с мыслью, что Мосала – ходячий труп, но, если не произойдет что-нибудь невероятное, если африканские технолибераторы не десантируются сюда с другой половины земного шара завтра, самое позднее – послезавтра и не доставят лекарство, ей не выжить. Никакой надежды.

Судно приближалось к северной бухте. Я сел и взглянул на Акили. Безумно хотелось взять эту тонкую, юную руку; но нет, только хуже сделаю. И угораздило же втрескаться в существо, которое нарочно хирургически удалило у себя все, способное рождать желание!

Впрочем, очень просто: вместе испытали такие встряски, столько на нас свалилось, а еще это сбивающее с толку отсутствие признаков пола… ничего загадочного. Люди сплошь и рядом теряют головы из-за асексуалов. Конечно же, это пройдет, скоро пройдет – как только прочувствую до конца, что взаимности мне не видать.

Посидев так еще немного, я понял, что больше не в силах смотреть на лицо Акили: слишком больно. И я принялся рассматривать мерцающие линии на мониторе у кровати, прислушиваться к каждому неглубокому вздоху и гадать, почему не отступает терзающая меня боль.

Трамваи, по слухам, еще ходили, но одна фермерша предложила подвезти нас до самого города.

– Быстрее, чем ждать скорой, – объяснила она, – Их на острове всего десяток.

Молоденькая, родом с Фиджи, зовут Адель Вунибобо; помнится, я видел ее на корабле антропокосмологов – она заглядывала в трюм.

Между нами в кабине грузовика сидел(а) Кувале: видно было, что действие наркотика уже ослабело, но еще не совсем прошло. Вокруг тут и там виднелись яркие коралловые протоки – высыхают на глазах, точно просматриваешь в ускоренном режиме процесс медленного уплотнения рифа.

– Там, на корабле, вы рисковали жизнью, – заговорил я.

– Сигнал бедствия в море воспринимается очень серьезно, – Тон чуть насмешливый, будто приглашает отбросить столь церемонные манеры.

– Нам повезло, что мы были не на берегу, – продолжал я, – Но вы ведь видели, что судно вне опасности. Команда велела вам убираться и не соваться не в свое дело. Подкрепив предложение видом пистолетов.

Она ответила любопытным взглядом.

– Так, no-вашему это было опрометчиво? Глупо? Но тут нет полиции. Кто еще пришел бы вам на помощь?

– Никто, – согласился я.

– Пять лет назад наше судно опрокинулось, – Она не отводила глаз от раскинувшегося перед нами изрезанного берега, – Мы попали в шторм. Мои родители, сестра. Родители потеряли сознание, их сразу смыло. Мы с сестрой провели в открытом море десять часов, боролись с волнами, по очереди поддерживали друг друга.

– Ужасно. Парниковые штормы унесли столько жизней…

– Да я не к сочувствию вашему взываю! – простонала она, – Просто пытаюсь объяснить.

Я молча ждал. Немного погодя она заговорила снова:

– Десять часов. До сих пор снится. Я выросла на корабле, своими глазами видела, как штормом смывает целые деревни. Думала, в точности знаю, как относиться к океану. Но тот случай, в воде, с сестрой, изменил все.

– В какую сторону? Теперь океан сильнее страшит вас? Внушает больше благоговения?

Вунибобо нетерпеливо тряхнула головой.

– Нет, требует больше спасательных жилетов. Только я не об этом, – Она состроила недовольную гримаску, но продолжала: – Можете выполнить мою просьбу? Закройте глаза и попытайтесь представить себе мир. Все десять миллиардов людей разом. Я знаю, это невозможно – но все же попробуйте.

Просьба сбила меня с толку, но я подчинился.

– Ладно.

– Теперь опишите, что вы видите.

– Вид Земли из космоса. Хотя больше похоже на рисунок, чем на фотоснимок. Вверху север. В середине – Индийский океан, но глаз охватывает Землю от Западной Африки до Новой Зеландии, от Ирландии до Японии. На всех континентах и островах – вне масштаба – толпы народа. Сосчитать не просите, но всего, по-моему, около сотни.

Я открыл глаза. Ее прежняя и нынешняя родины остались за пределами обрисованной мною карты, но что-то подсказывало, что это не упражнение по расширению географических познаний.

– Когда-то мне тоже мир представлялся таким. Но после крушения все стало по-другому. Закрывая глаза и представляя себе Землю, теперь я вижу ту же карту, те же континенты… Только суша для меня – вовсе не суша. То, что кажется твердой землей, на самом деле – плотная толпа людей; нет никакой суши, негде встать. Все мы – в открытом море, боремся с волнами, поддерживаем друг друга. Так мы рождаемся, так умираем. Изо всех сил стараемся удержать над водой того, кто рядом, – Она рассмеялась, вдруг смутившись, а потом добавила с вызовом: – Вот, вы просили объяснить.

– Просил.

Сверкающие коралловые протоки сменились реками белесой известковой жижи, но рифы вокруг переливались нежно-зеленым и серебристо-серым. Интересно, а что ответили бы остальные фермеры, задай я им тот же вопрос? Наверняка получил бы десяток разных ответов. Безгосударство, судя по всему, основано на принципе, согласно которому люди договорились вести себя совершенно одинаково, руководствуясь при этом совершенно разными мотивами. Как бы сумма взаимно противоречивых топологий из уравнения допространства: общество, не отягощенное политикой, философией, религией, избежавшее бездумно-восторженного поклонения гербам и знаменам – и, тем не менее, упорядоченное.

И все же я никак не мог решить, чудо ли это, или ровным счетом ничего невероятного здесь нет. Упорядоченность возникает и сохраняется там, где этого хотят. Любая демократия при ближайшем рассмотрении оказывается разновидностью анархии: любой законодательный акт, любая конституция могут быть со временем изменены; любой социальной нормой, писаной или неписаной, можно пренебречь. Главные сдерживающие силы – инерция, апатия и недомыслие. В Безгосударстве же осмелились – быть может, безрассудно – распутать политический узел до конца, дабы увидеть как есть, без прикрас, власть и ответственность, терпимость и согласие.

– Вы не дали мне утонуть, – констатировал я, – Чем я могу вам отплатить?

Вунибобо глянула мне в глаза, пытаясь понять, насколько серьезно задан вопрос.

– Лучше плавать. Помогать всем нам держаться на плаву.

– Попробую. Если возможность представится.

Она улыбнулась уклончивому полуобещанию и напомнила:

– Как раз сейчас мы движемся прямо навстречу шторму. Так что возможность, я думаю, представится.

Я ожидал, что улицы в центре острова опустеют, но, на первый взгляд, ничего не изменилось. Ни малейших признаков паники – ни очередей за продуктами, ни заколоченных витрин. Правда, проезжая мимо отеля, я заметил, что фестиваль «Мистического возрождения» свернут. Не меня одного внезапно обуяло желание стать невидимкой. Еще на корабле я слышал, как одна из женщин, узнав, что аэропорт захвачен, слегка расстроилась. Но большинство просто махнули рукой. На острове, говорил Манро, есть ополченцы. Наверняка их больше, чем захватчиков, но как они оснащены, обучены и дисциплинированы, я и понятия не имел. Пока, похоже, бандиты удовольствовались проникновением в аэропорт, но если их конечная цель – не захват власти, а установление в Безгосударстве «анархии», то – чует мое сердце! – очень скоро нас ожидает нечто куда менее приятное, чем бескровное овладение стратегически важными объектами.

В больнице обстановка была спокойная. Вунибобо помогла мне провести Кувале внутрь. Он(а) с блуждающей мечтательной улыбкой ковылял(а) вперед, но, если бы не наша поддержка, упал(а) бы плашмя. Прасад Джвала заранее прислал снимок раны, и операционная была уже готова. Кувале увезли внутрь, а я смотрел вслед, стараясь убедить себя, что не ощущаю ничего, кроме возмущения, какое испытал бы, если бы ранили кого угодно другого. Вунибобо простилась и ушла.

Я дождался своей очереди в палату скорой помощи, где под местной анестезией мне зашили рану. Я умудрился уничтожить биоинженерный имплант – он зарубцевался бы и образовал прекрасную спайку, – но зашивавшая меня докторша затампонировала рану антибактериальным губчатым углеводным полимером, который постепенно рассосется под воздействием выделяемых окружающими тканями стимуляторов роста. Она спросила о происхождении раны. Я рассказал все как было. Ей явно полегчало.

– Я уж подумала, не прогрызло ли что-нибудь из ваших внутренностей путь наружу.

Я осторожно встал. Внутри все онемело. С тела будто содрали кожу и вынули все мышцы.

– Постарайтесь не тужиться, – предупредила докторша, – И не смеяться.

Я нашел де Гроот и Мосалу в приемной отделения медицинского сканирования. Мосала выглядела нервной и опустошенной, но встретила меня тепло, пожала руку, обняла за плечи.

– Эндрю, вы как?

– У меня все отлично. Чего не скажешь о фильме.

Она с усилием улыбнулась.

– Генри как раз сейчас обследуют. Мои данные еще обрабатываются; может потребоваться некоторое время. Пытаются выявить чужеродные белки, только вот есть некоторые сомнения насчет разрешающей способности приборов. Оборудование старое, двадцатилетней давности, – Она обхватила себя руками и выдавила смешок, – И что я говорю! Раз собираюсь здесь жить, надо привыкать к здешней технике.

– Никто из тех, с кем я говорила, со вчерашнего вечера не видел Элен У, – сообщила де Гроот, – Служба безопасности конференции проверила ее комнату; она пуста.

Мосала еще не оправилась от потрясения.

– Почему она связалась с антропокосмологами? Она сама блестящий теоретик – не какой-нибудь шарлатан-прихлебатель! Теперь-то я знаю – есть люди, которые, обнаружив, что не в состоянии постичь тонкости, начинают видеть в разработке ТВ нечто мистическое. Но Элен разобралась в моей работе едва ли не лучше меня самой!

По-моему, не совсем удачное время размышлять над тем, что к основной проблеме имеет лишь косвенное отношение.

– А что касается тех, других головорезов, – продолжала Вайолет, – которые, по вашей гипотезе, убили Ясуко… Сегодня во второй половине дня я даю пресс-конференцию – расскажу о критериях, избранных Генри Буццо, и об их значении для ТВ. Может, прояснит их убогие умишки, – Голос звучал почти спокойно, но гнев выдавали стиснутые руки: пытаясь унять дрожь, она вцепилась одной рукой в запястье другой, – А когда в пятницу утром я изложу мою ТВ, они могут попрощаться со своей трансцендвитальностью.

– В пятницу утром?

– Алгоритм Сержа Бишоффа работает прекрасно. К завтрашнему вечеру все вычисления будут завершены.

– А если, – осторожно начал я, – окажется, что вы инфицированы биологическим оружием, если вам станет хуже и вы не сможете работать – есть еще кто-нибудь, кто мог бы интерпретировать полученные результаты и свести все воедино?

Мосала отпрянула.

– О чем вы? Хотите, чтобы я благословила своего преемника стать следующей мишенью?

– Нет! Но если ваша ТВ будет закончена и обнародована, умеренные будут вынуждены признать, что ошибались, – и тогда есть шанс, что они дадут противоядие. Я не прошу вас раскрывать никаких имен! Но если бы вы могли изложить кому-нибудь, каковы должны быть последние штрихи…

– Мне нет надобности убеждать этих людей, – ледяным тоном произнесла Мосала, – И я не стану рисковать чьей-либо жизнью, делая подобные попытки.

Развить свою аргументацию я не успел: уде Гроот зазвонил ноутпад. Начальник службы безопасности конференции Джо Кепа ознакомился с присланной де Гроот записью нашего с ней разговора и желал поговорить со мной. Лично. Немедленно.

В небольшой приемной на последнем этаже отеля под охраной двух дюжих у-мужчин Кепа мурыжил меня часа три – расспрашивал обо всем, начиная с момента, когда я упросил ЗРИнет поручить фильм мне. Он успел просмотреть присланные напрямую через локальные сети отчеты нескольких фермеров о событиях на судне антропокосмологов и результаты анализов холерного вибриона; но по-прежнему был зол и подозрителен, по-прежнему, казалось, готов был камня на камне не оставить от моих показаний. Враждебность его меня покоробила, и все же винить его за это было трудно. Если бы не захват аэропорта, основной его головной болью были бы разряженные по-клоунски бродячие музыканты; и вот – на тебе! – вполне реальная угроза полномасштабных военных действий во вверенном ему отеле. Либо все эти разговоры о нацелившихся на ведущих участников конференции информационных террористах с биологическим оружием – плод больного воображения, либо он, бедняга, и есть тот избранник, на которого вот-вот обрушится кара небесная.

Однако к моменту, когда Кепа объявил, что допрос закончен, я его, кажется, убедил. Таким злющим я его еще не видел.

Мои показания зафиксировали согласно международным юридическим стандартам: каждый кадр снабжен унифицированным тайм-кодом, шифрованная копия сдана в Интерпол. Прежде чем я скреплю материалы своей электронной подписью, мне предложили просмотреть файл – удостовериться в отсутствии подчисток. Я проверил наугад десяток отрывков: не смотреть же все три часа!

Я вернулся в номер, принял душ, машинально прикрывая свежезабинтованную рану, хоть прекрасно знал, что вода ей не страшна. Горячая вода, внушительность и безыскусная элегантность обстановки – было в этой роскоши что-то нереальное. Двадцать четыре часа назад я готов был из кожи вон лезть, лишь бы помочь Мосале разрушить бойкот. Но что я могу сделать для технолиберации теперь? Купить переносную камеру, снять бессмысленную смерть Мосалы – и разрушить Безгосударство до основания? К этому я стремлюсь? Цепляться за свою призрачную объективность и спокойно запечатлеть все, что выпадет на ее долю?

Я смотрел на свое отражение в зеркале. Какой от меня теперь толк?

В номере был настенный телефон. Я позвонил в больницу. Операция прошла без осложнений, но Акили еще спал(а) после наркоза. Я решил, что все равно туда загляну.

Я спустился в вестибюль отеля, как раз когда начиналось утреннее заседание. На экранах уже появился некролог Ясуко Нисиде, однако конференция по-прежнему шла своим чередом. Негромко беседующие, разбившиеся на небольшие группки участники были заметно подавлены, явно выбиты из колеи; кое-кто украдкой оглядывался, словно в надежде подслушать какие-нибудь обрывки новостей об оккупации – хоть что-то воодушевляющее, пусть даже и недостоверное.

Я заметил группу журналистов; со всеми я был немного знаком и беспрепятственно втерся в их кружок – послушать, о чем сплетничают. Все сходились в одном: иностранцы будут эвакуированы американскими (или новозеландскими, или японскими) военно-морскими силами, это вопрос нескольких дней, хотя ничего определенного в подтверждение такой уверенности никто так и не высказал.

– Тут три американца – лауреата Нобелевской премии, – доверительно сообщил Дэвид Коннолли, фотограф Дженет Уолш, – Что ж, no-вашему их бросят на произвол судьбы, когда Безгосударство летит в тартарары?

Не было расхождений во мнениях и относительно того, кем захвачен аэропорт. Разумеется, «соперничающими анархистами» – пресловутыми «беженцами» из США, признающими лишь власть силы. О проблемах биотехнологии никто и не упомянул, и, хоть весть о планах Мосалы сменить место жительства распространилась на острове уже повсюду, никто из журналистов не потрудился поговорить с местными жителями поподробнее, чтобы об этом узнать.

Эти люди должны информировать мир обо всем, происходящем в Безгосударстве, – а ведь никто из них и понятия не имеет, что происходит на самом деле.

По дороге в больницу я наткнулся на магазинчик электротоваров, купил новый ноутпад и небольшую камеру – из тех, что носят на плече. Занес в ноутпад свой личный код, и последняя резервная спутниковая копия очнулась от глубокой спячки и начала догонять реальное время. На несколько секунд экран подернула мутная дымка, а затем Сизиф объявил: «Число зарегистрированных случаев Отчаяния превысило три тысячи».

– Не хочу я этого знать! – Три тысячи? В шесть раз – за две недели! – Покажи карту распространения.

Скорее смахивало на возникающий спонтанно рак, чем на инфекционное заболевание: случайный разброс по земному шару вне зависимости от социальных и экологических факторов, концентрация повышается в местах повышенной плотности населения.

Как число заболевших может так быстро расти – ведь не отмечено ни единой локальной вспышки? Я слышал, что модели, основанные на передаче инфекции воздушно-капельным путем, посредством половых контактов, на распространении возбудителя через водопроводную воду, через паразитов, оказываются несостоятельны с точки зрения эпидемиологии.

– Что еще об этом сообщают?

– Официально – ничего. Но в полученном фильмотекой ЗРИнет материале, снятом вашим коллегой Джоном Рейнолдсом, есть первые записи связной речи больных.

– Кто-то выздоравливает?

– Нет. Но у некоторых из вновь заболевших периодически наблюдается изменение симптомов.

– Изменение или смягчение?

– Речь связная, но неадекватная по содержанию.

– То есть у них нарушена психика? Когда они наконец прекращают кричать и успокаиваются настолько, что могут связать пару слов, оказывается, что у них помрачение рассудка?

– Это вопрос для специалиста.

Я уже почти дошел до больницы.

– Ладно, – сказал я, – Покажи мне что-нибудь из этих измененных симптомов. Посмотрим, что хорошенького я пропустил.

Сизиф пошарил в фильмотеке и выдал отрывок. Не очень-то этично заглядывать в незаконченную чужую работу, но пожелай Рейнолдс закрыть коллегам доступ к своим материалам – зашифровал бы.

Я посмотрел сцену в больничном лифте, только и всего, – и почувствовал, что бледнею. Этому не было объяснений, ни малейшей возможности уловить хоть какой-нибудь смысл.

Рейнолдс сдал в архив еще три эпизода, демонстрирующих «связную речь» больных Отчаянием. Надев наушники, чтобы не распугать толпящийся в больничных коридорах народ, я просмотрел их все. Слова больные произносили разные – только вот смысл в них заключался один и тот же.

К моему приходу Акили уже не спал(а). Он(а) встретил(а) меня печальной улыбкой – и я понял, что втюрился по уши. Дело даже не в том, что лицо Акили так глубоко впечаталось в мое сознание, что я теперь и представить себе не мог, как когда-то был увлечен кем-то другим. Красота, в конце концов, такая мелочь! Но какой страстью, каким умом, какой иронией сверкали эти темные глаза! Ничего подобного я доселе не встречал.

Да это же смехотворно! – оборвал я себя. Для полного асексуала все это – лишь порожденные гормонами сантименты заводной игрушки, жалкого биоробота. Знай он(а), что за чувства меня обуревают… Кроме жалости, рассчитывать мне не на что.

– Известия про аэропорт сюда уже дошли? – спросил я.

Он(а) удрученно кивнул(а).

– И о смерти Нисиде тоже. Как Мосала восприняла?

– На кусочки не рассыпалась; но я не уверен, что она сейчас в состоянии рассуждать здраво.

Не то что я.

Я пересказал наш разговор.

– Ну как, по-твоему, если она дотянет до того, как кто-нибудь сделает от ее имени доклад о ТВ, откажутся умеренные от своих планов? Передадут лекарство?

– Возможно, – Судя по выражению лица, особых надежд на это Кувале не питал(а). – Если будет неопровержимо доказано, что ТВ действительно завершена, если оснований для сомнений не останется. Но они же сейчас в бегах. Ничего передать не смогут.

– Могли бы сообщить химическую формулу.

– Да. А нам останется надеяться, что в Безгосударстве найдется оборудование, на котором можно успеть вовремя синтезировать такой препарат.

– Если вся Вселенная существует лишь ради объяснения Ключевой Фигуры, может, ей все-таки повезет?

Ни одному слову я и сам не верил – и все же, похоже, сказал именно то, что надо было.

– Объяснение момента «Алеф» не распространяется на чудесные избавления. Ключевой Фигурой необязательно должна стать именно Мосала – даже если Нисиде мертв, а ТВ Бундо опровергнута. Если она выживет, то лишь благодаря тому, что люди, которые борются за нее, окажутся сильнее тех, кто пытается ее убить, – (Усталый смешок.) – В том-то и состоит теория всего: чудес на свете не бывает, даже если это касается Ключевой Фигуры. Жизнь и смерть всех людей определяют одни и те же законы.

– Понятно, – я помедлил, – Хочу тебе кое-что показать. Только что полученные данные об Отчаянии.

– Об Отчаянии?

– Можешь смеяться, сколько хочешь. Допускаю, это ничего и не значит; но мне непременно нужно знать твое мнение.

Я чувствовал себя обязанным перед Рейнолдсом не растрезвонить направо и налево содержание еще не вышедших в эфир материалов. Палата была полна, но нас с обеих сторон огораживали ширмы, а лежащий на противоположной кровати человек в гипсе, судя по всему, спал. Я передал ноутпад Кувале и, приглушив звук, включил один из сюжетов.

В лицо оператору смотрела привязанная к больничной койке бледная всклокоченная женщина средних лет. Непохоже, что накачана наркотиками, но характерные поведенческие симптомы явно отсутствуют – лишь одержимо горят расширенные ужасом прикованные к Рейнолдсу глаза.

– Эта информационная схема, это состояние осознанности бытия и способности к мироощущению включает в себя непрерывно растущую последовательность взаимообусловленных структурных уровней: нервные клетки кодируют информацию, кровь питает нервные клетки, сердце перекачивает кровь, кишечник обогащает ее, рот поставляет в кишечник питательные вещества, содержащиеся в пище… сельскохозяйственные угодья, земля, солнечный свет, триллионы звезд… – Она говорила, а глаза ее скользили по лицу Рейнолдса, – Нервные клетки, сердце, кишечник; клетки – заключенные в жидкие мембраны белки, ионы и вода; дифференцирующиеся в процессе развития ткани; активизируемые перекрывающимися градиентами гормональных маркеров гены; миллионы взаимосвязанных клеточных конструкций; четырехвалентный углерод; одновалентный водород; мечущиеся между состоящими из протонов и нейтронов ядрами электроны, стремящиеся к точке, в которой уравновешиваются силы электростатического притяжения и отталкивания; вращающиеся в противоположных направлениях кварки, объединяющие лептоны в условиях иерархически упорядоченных возбуждений, вмещающее их десятимерное пространство… определяющее разрушение симметрии в системе любой топологии… – Голос ее оживился, – Нервные клетки, сердце, кишечник; морфогенез, повернутый вспять, к отдельной клетке, к оплодотворенному яйцу в другом теле. Диплоидные хромосомы, требующие наличия двух родителей. Наследственность, отбор. Из само-реплицирующихся фрагментов, нуклеотидов, сахаров, аминокислот, двуокиси углерода, воды, кислорода, из далеких одноклеточных предков посредством мутаций возникают биологические виды. Конденсирующееся дозвездное облако, насыщенное синтезированными на иных светилах тяжелыми элементами, прорвавшееся сквозь гравитационно нестабильный космос, зарождающийся и гибнущий в черной дыре.

Она умолкла, но глаза жили; по ее мечущемуся взгляду я почти угадывал черты невидимого на экране Рейнолдса. И тут изумленное лицо вспыхнуло – словно откровение снизошло на нее, словно, внезапно прозрев, она только сейчас разглядела принятого поначалу за какого-то диковинного призрака стоящего за камерой человека и теперь тщилась, предельно расширив рамки своих космологических умопостроений, втиснуть этого чужака, этого логически неизбежного дальнего сородича в ту же целостную конструкцию.

А потом что-то произошло, и краткий период просветления оборвался: лицо женщины исказилось паническим ужасом. Вновь накатил приступ Отчаяния. Я выключил воспроизведение, пока она не начала биться и кричать.

– Есть записи еще трех случаев, – сказал я, – Примерно то же самое. Так что из этого бреда я сделал собственные выводы – или, по-твоему, это тоже бред? Потому что… Что это за напасть такая, заставляющая людей поверить, будто они стали Ключевой Фигурой?

Кувале положил(а) ноутпад на постель и глянул(а) на меня.

– Эндрю, если это розыгрыш…

– Да нет же! Зачем мне…

– Чтобы спасти Мосалу. Потому что, если это розыгрыш, ничего у тебя не выйдет.

Я застонал.

– Приди мне в голову подсунуть им подставную Ключевую Фигуру, чтобы снять с крючка Мосалу, я сымитировал бы сцену с Ясуко Нисиде, раскрывающим на смертном одре все космические тайны, а не с невесть откуда взявшимися умалишенными, – Я рассказал о Рейнолдсе и о хранящихся в ЗРИнет материалах.

Он(а) изучающе взглянул(а) на меня, пытаясь разобраться, не лгу ли я. Я ответил прямым взглядом – голова шла кругом, сил не было что-то скрывать. На мгновение в глазах Кувале мелькнуло изумление, а потом… веселые искорки? Даже и не знаю. Во всяком случае, он(а) не сказал(а) ни слова.

– Может быть, кто-то другой из антропокосмологов-ортодоксов сфабриковал фальшивку и проник в ЗРИнет, – Конечно, я хватался за соломинку, но никакого другого осмысленного объяснения не подворачивалось.

– Нет, – отрезал(а) Кувале, – Мы бы узнали.

– Тогда?..

– Это подлинник.

– Но как такое могло случиться?

Не стыдясь своего страха, он(а) вновь посмотрел(а) мне в глаза.

– Значит, все наши рассуждения были верны – ошибка только в деталях. Все ошибались в деталях. Ортодоксы, умеренные, экстремисты: все мы принимали различные допущения – и все ошибались.