Текст книги "Утраченный воздух"

Эти же чувства – гнев и стыд, только возведённые во множественную степень, т. е. яростный гнев и жгучий стыд пронизывают поэму Бялика «Сказание о погроме». Поначалу Бялик собирался писать документальную хронику погрома. Он вел дневник, исписал сотни страниц в шести блокнотах, сделал 60 фотоснимков, собрал массу газетных вырезок – свидетельства о подстрекательской роли кишинёвской прессы накануне погрома. Но хронику он не написал. В нём заговорил поэт, и он создал поэму, которая принесла ему всемирное признание. А материалы его архива, 85 лет пролежавшие на полках, усилиями доктора Якова Горена всё же были изданы в Израиле.

В поэме показаны не только зверства погромщиков и боль их жертв, но речь идёт о сущностных противостояниях: жизнь – смерть, палач – жертва, прошлое – настоящее, величие – низость, слава – позор. Это произведение высокой духовности, ибо сам явленный Бог обращается в нем к Сыну Человеческому. Это наполняет поэму пророчески-библейским пафосом и придаёт ей поразительную мощь.

Поэма Бялика – не только реквием по невинно убиенным, но и обвинение самого еврейства. Гневные упрёки обращает Бог к своему народу. Он винит евреев в том, что они забыли свою героическую историю, изменили духу великих предков, недостойно вели себя перед лицом смерти, не защитили честь народа, семьи, человека. Поэма исполнена горечи сострадания и горечи стыда. Богом избранный народ не оправдал ожиданий Творца: «Мой народ стал мёртвою травою,/ И нет ему надежды на земле».

Шоковая терапия Бялика имела своим последствием пробуждение еврейства. На его стихах воспитывалось новое поколение. Тысячи молодых евреев покидали Россию, Польшу и отправлялись в Палестину в надежде создать здесь новое израильское государство. Когда Бялик посетил Обетованную землю в 1908 году, его встречали как национального героя. На русском языке поэма «Сказание о погроме» увидела свет в 1911 году в переводе Владимира Жаботинского.

Пророческий характер поэмы Бялика стал ясен спустя тридцать пять лет после её написания, когда самого поэта уже не было в живых. «Сказание о погроме» стало реквиемом по жертвам Холокоста, счёт которым вёлся на миллионы. Связь между кишинёвским погромом и Холокостом проследить не сложно. Ведь первая устрашающая всегерманская акция нацистов против евреев получила название Pogromnacht. Русское слово «погром» срезонировало.

Глава 8. Бессарабцы в «Записках губернатора» князя С.Д.Урусова

Князь Сергей Дмитриевич Урусов был назначен на пост губернатора Бессарабии вскоре после кишинёвского погрома и пребывал в этой должности полтора года. Его «Записки губернатора» писались позже и были изданы В.М.Саблиным в 1907 году. За Урусовым закрепилась репутация «юдофила»: значительная часть, если не половина его книги посвящена еврейскому вопросу, поэтому не стоит удивляться, что она никогда не переиздавалась в стране, исповедовавшей антисемитизм, лицемерно прикрываемый фиговым листком пролетарского интернационализма. К тому же княгиня Урусова окончила свои дни в Магадане, где провела в ссылке 10 лет. О каком переиздании могла идти речь?!

В 2011 году, оказавшись в Кишинёве, я приобрела бесценный том «Записок губернатора», переизданный через сто лет усилиями бывшего декана Политехнического института доцента Аурела Маринчука (его брата я хорошо знала по пединституту) и Анатола Видрашку, владельца издательства «Litera». Книга, изданная в количестве 1100 экземпляров, уже стала библиографической редкостью. Автор послесловия А.Маринчук, впервые и совершенно случайно ознакомившийся с «Записками» зимой 1967/1968-го, признаётся, что был ими потрясён. Не менее поразило его и открытие, что «Записки губернатора» давно стали настольной книгой евреев-интеллектуалов Кишинёва, и не только его одного. Читали книгу тайно. К его огорчению, имя князя Урусова ничего не говорило его знакомым: ни один русский или молдаванин не знал, что в крае был когда-то такой губернатор.

Благодаря А. Маринчуку, которому удалось приобрести раритет у московских букинистов, с «Записками» Урусова ознакомились не только его родственники, друзья и коллеги, но и представители высших инстанций. Меня согревает факт, что одним из первых прочёл книгу и мой ректор, ныне покойный Иван Гаврилович Боршевич, личность, несомненно заслуживающая уважения.

Человеком исключительной порядочности предстаёт на страницах «Записок губернатора» их автор. Князю С.Д. Урусову сразу стало ясно, что его деятельность в Бессарабии будет связана с еврейским вопросом, ему предстояло определить свой план действий. Показательно, что в первый же день прибытия в Кишинёв (23 июня 1903 года) он, переодевшись в штатское, часов в семь вечера (в это время темнеет поздно) с чиновником особых поручений отправился в нижнюю часть города, где ютилась еврейская беднота, которая более всего пострадала от погрома. «Следы его были ещё очень заметны. Во многих домах сломанные окна и двери были забраны тёсом, кое-где виднелись поломанные крыши и разрушенные печные трубы». Но главные последствия погрома, как он сразу понял, были не в этих внешних повреждениях, а в нарушенном трудовом ритме города: предприятия почти бездействовали, торговля увяла, город словно вымер.

Наши современники могут удивиться: неужели погром мог иметь такие последствия? Чтобы в это поверить, нужно знать, что к приезду князя Урусова из 38-ми фабрично-заводских предприятий 29 принадлежали евреям, из пяти типографий четырьмя владели они же. Деревообрабатывающим, швейным производствами ведали евреи. Они занимались также извозом (балагулы), торговлей сельскохозяйственной продукцией, тканями и одеждой. Евреи были сапожниками, портными, часовщиками, стекольщиками, носильщиками, грузчиками, кровельщиками, кузнецами, плотниками, бондарями, скорняками, каретниками, переплётчиками, парикмахерами, забойщиками и мясниками. Ремёсел было великое множество. Из «интеллигентных» профессий – медицина, адвокатура, бухгалтерское и банковское дело, иудейская религия и просвещение были их епархией. И вся эта кипучая трудовая жизнь в одночасье замерла, в довершение всего закрылись лавки и лавочки.

Ещё более удручала губернатора чуть ли ни физически ощущаемая атмосфера вражды и розни среди населения. Он не читал очерка Короленко, где говорится: «Всё может случиться в городе Кишинёве, где самый воздух ещё весь насыщен враждой и ненавистью». Очерк ведь опубликуют много позже, потому этих строк Урусов не знал, но сам чувствовал гнетущую атмосферу. Евреи пребывали в горе и трауре, обида жгла их. Христиане испытывали досаду по поводу происшедшего, «чувство, которое можно передать приблизительно так: „теперь из-за этих евреев приходится нести ещё нравственную ответственность за преступление“». Эта фраза Урусова меня потрясла. Как смог русский дворянин в начале ХХ столетия найти слова, столь точно выражающие смысл чувств повинных в преступлении христиан (даже если большинство их не принимало участие в погроме!) по отношению к жертвам злодейства их соплеменников и единоверцев? Как он смог так безошибочно определить этот психологический феномен?! Ведь имя Фрейда в ту пору было почти неизвестно.

Работая последние годы над проблемой столь непростых еврейско-немецких отношений в Германии, я вынуждена была принять вывод выживших в Холокосте евреев о немцах: «Они не простят нам Освенцима!» А ведь князь Урусов сформулировал этот парадокс намного раньше: человек ненавидит ближнего за то зло, которое сам же ему причинил. Но мы отвлеклись.

Более всего обеспокоенный подозрительным, отчасти враждебным отношением одной части населения к другой, князь Урусов, принимая на третий день по прибытии депутацию евреев (12 человек, среди которых были купцы, врачи, присяжные поверенные), заверил их в том, что намерен действовать строго в рамках закона, без какой-либо личной примеси и тем более пристрастного отношения. В свою очередь, он просил евреев приложить все старания к тому, чтобы последствия погрома перестали служить поводом к поддержанию в населении города взаимной вражды.

Приступивший к своим обязанностям губернатор пошёл на смелый шаг, ни с кем его не согласовывая: он разрешил казённому и духовным раввинам организовать похороны осквернённых во время погрома свитков Торы и священных книг, но потребовал разработать и согласовать с ним маршрут шествия (от синагоги на Павловской до кладбища на Скулянке) и возложил на них ответственность за соблюдение порядка. В траурном шествии, возглавляемом раввинами, участвовало до 30 тысяч человек, риск был большой, но евреи соблюдали порядок, никаких эксцессов не произошло. Разодранные и испачканные свитки, которые несли на носилках в особой глиняной посуде, похоронили в роскошной фамильной усыпальнице Клигмана, которую известный богач предусмотрительно возвёл для своего семейства на еврейском кладбище на Скулянке. Камень для неё везли из Иерусалима. После похорон Торы жизнь стала возвращаться в город. Именно с этого дня возникло взаимное доверие между новым губернатором и еврейским сообществом Кишинёва.

Характеристика, которую дал краю князь Урусов, такова: среди богатой природы царствуют лень и беззаботность. А далее он конкретизирует: «Малоразвитое, необразованное, зажиточное и спокойное земледельческое население, жизнерадостные, любящие пожить помещики; снисходительное к своим и чужим слабостям, склонное к внешнему блеску и тяготевшее к представителям власти общество; мало труда и характера, много добродушного хлебосольства и некоторая распущенность нравов – такова в общих чертах Бессарабия…» Это не касается трудового люда. Речь идёт о «чистой» публике. О крестьянах же речь впереди.

По долгу службы С.Д.Урусову приходилось вести приём просителей, среди которых были великороссы, малороссы, поляки, евреи, турки, греки, армяне, болгары, немцы-колонисты, швейцарцы из села Шабо, гагаузы и в огромном количестве молдаване. Прошу обратить внимание на многонациональный состав бессарабского населения в начале ХХ века, о чём «забывают» (или не знают по невежеству) националисты, пришедшие к власти в республике и действующие под лозунгом: «Молдавия – для молдаван!»

Итак, слово губернатору Урусову: «Молдаване стояли на коленях, держа на головах прошения, и потихоньку бормотали свои просьбы, глядя в землю; евреи и особенно еврейки жестикулировали и наседали на меня так, что приходилось от них пятиться».

Молдаване являлись издалека, чтобы подать кассационную жалобу лично губернатору, которую он рассмотреть был не в состоянии, ибо не мог судить о её основательности. Такой проситель, кроме путевых расходов, тратил деньги ещё и на составление пустого прошения. «Невероятно легко обирать молдаванина: он сам идёт навстречу поборам и как будто доволен, когда ему удаётся вручить солидную сумму аферистам, караулящим его на всех углах». Бессарабское крестьянство, по свидетельству Урусова, в высшей степени покорно, терпеливо, безропотно и темно, при этом он отмечал добродушие сельских молдаван.

Что касается евреев, то «Временные правила» от 3 мая 1882 года, творцом которых был В.К.Плеве, возглавлявший тогда российскую полицию, запрещали им селиться в сельских местностях, арендовать земельные угодья и заставляли «вариться в собственном соку», определив им места поселения в 30-ти местечках и 10-ти городах Бессарабии, в том числе и в Кишинёве. Эти «Правила» возмущали С.Д.Урусова не только из-за «сантиментального юдофильства», которое в нём, видимо, замечали и против которого его предостерегал накануне отъезда в Кишинёв всё тот же Плеве, бывший уже министром внутренних дел. Урусов был с этими «Правилами» в величайшем несогласии прежде всего потому, что они противоречили интересам того населения, которого доброхоты-антисемиты якобы намеревались оградить от злокозненных евреев законодательным вмешательством. В этом парадоксе князь убедился, находясь в Бесарабии.

Ознакомившись с губернией, С.Д.Урусов свидетельствует о бедственном положении большей части еврейского населения и тем самым разрушает миф о евреях как накопителях сказочных сокровищ: «Число еврейских вывесок на улицах бессарабских городов поражает наблюдателя. Дома даже второстепенных и захудалых улиц заняты подряд лавками, лавчонками и мастерскими часовщиков, сапожников, слесарей, лудильщиков, портных, столяров и т. п. Весь этот рабочий люд ютится по углам и закоулкам в тесноте и поражающей наблюдателя бедности, вырабатывая себе с трудом дневное пропитание, при котором ржавая селёдка с луком является верхом роскоши и благополучия». А ведь громилы во время погрома, вспарывая подушки и перины, явно искали там припрятанное золото.

Комментируя обвинения евреев в изворотливости, в том, что они «систематически обходят законы», губернатор в главе ХII своих «Записок», посвящённой всецело еврейскому вопросу в Бессарабии, приводит убедительные примеры российского законотворчества, ограничивающего права евреев, чинящего им много несправедливостей. В этих обстоятельствах обход законов становится неизбежным. Хитрость – сила слабых. Если хочешь чего-то добиться, нужно думать, как обойти запреты. И губернатор вынужден признать, что большинство российских чиновников, в особенности полицейских, которые должны стоять на страже законов о евреях, на самом деле помогают им их обходить, разумеется, как говорила мудрая Сова, приятельница Винни-Пуха, «не бэзвозмэздно». Взяточничество в полицейских кругах приобрело фантастические размеры. Урусов называет даже суммы, но куда интересней его наблюдения за тем, как исправники и другие полицейские чины разъезжают в экипажах, запряжённых четвёрками рысаков, сорят деньгами, играют по-крупному, спокойно проигрывая тысячи. Ремарка в сторону: Бедный Урусов! Княжеской фантазии явно не хватило бы, чтобы объять масштабы и формы коррупции в нынешней России и на постсоветском пространстве. Процесс мздоимства достиг неслыханного прогресса: что такое четвёрка рысаков против океанских яхт, личных самолётов и миллионных счетов в зарубежных офшорах?!

Опровергает С.Д.Урусов главное и самое распространённое обвинение, предъявляемое евреям крушеванами всех мастей, в «эксплуатации населения», в том, что они высасывают из окружающего населения соки, что они не жнут и не сеют, а только гребут заработанные чужим трудом деньги. Речь шла об арендаторстве земель. Для аграрной Бессарабии с её помещичьим землевладением тема была актуальна. Лишь небольшая часть арендаторов вела хозяйство на арендованных землях. Бо́льшая часть землю пересдавала, являясь своего рода маклерами. Ментальность арендаторов не зависела от происхождения: будь он болгарин, грек, еврей, он стремился лишь обогатиться. Посредническую аренду «защитники народа» оценивали как социальное зло, тем более что среди арендаторов было много инородцев.

Беспристрастно и внимательно исследуя вопрос аренды земли евреями в Бессарабии, князь Урусов собирал сведения среди помещиков и землевладельцев, круг знакомства с которыми у него был достаточно широк. Он узнал, что даже самые завзятые юдофобы предпочитали арендатора-еврея греку, армянину или русскому. А далее приводится объяснение тому: «Верный аккуратный платёж арендных денег и, по большей части, добросовестное исполнение договора во всех его частях признаются почти всеми за отличительную черту евреев-арендаторов. Но ещё более ценятся в них те приёмы хозяйства, благодаря которым еврей-арендатор избегает всяких столкновений с соседями, не даёт поводов для исков и споров, старается мирно разрешить всякое недоразумение, не доводя его до суда и начальства. <…> Он не портит отношений владельца с соседями, не создаёт почвы для споров и вражды».

Польза от евреев крестьянам была несомненная. Они первыми стали заниматься сушкой слив, разработали технологию печей и самого процесса сушки. У лесников закупались загодя нужные породы дров (не всякое дерево подходит для сушки сливы), урожай слив по сортам также скупался на корню. Сбыт чернослива за границу осуществляли также евреи. Они же занимались оптовой продажей за границу других подсобных продуктов сельского хозяйства (птицы, яиц, пера, пуха и пр.).

При посещении сёл губернатор старался выяснить роль евреев, скупающих на местах сельскохозяйственные продукты, и много говорил по этому поводу с крестьянами. Они в один голос утверждали, что деятельность такого рода скупщиков им выгодна. Им предпочтительнее совершить сделку у себя дома, когда продукт хранится в подвале или амбаре, когда они являются хозяевами положения – вольны продать или подождать с продажей. Лучше продать у себя дома товар еврею, чем везти на рынок (это дополнительные расходы) и зависеть от конкуренции и нестабильных цен. «Поэтому преследования, применяемые к скупщикам-евреям, разъезжающим по деревням, оправдываемые заботой о сельском населении, казались мне также мало понятными, как и многое другое в злополучном еврейском вопросе», – признаётся губернатор.

Он пишет, что ему «случалось замечать среди молдаван некоторый оттенок гордости по отношению к факторам-евреям, что-то похожее на отношение высшего к низшему, господина к слуге». Вместе с тем губернатор свидетельствует, что в бессарабских деревнях он не встречал и тени того злобного чувства по отношению к евреям, которое вспыхивает в светских гостиных и в прочих, далёких от настоящей жизни, местах. Он не был голословен: внимательно читал газету Крушевана «Бессарабец», не будучи с ним лично знаком, а вот с его «сподвижником» по антиеврейской агитации Прониным был не только знаком, но и разгадал в нём «демагога низкой пробы». Ему даже пришлось взять Пронина под арест накануне пасхи 1904 года, дабы пресечь его агитацию, возбуждающую православные низы к новому погрому. Пронин ему этого не простил. Прохиндей успел сказочно обогатиться, приобрёл роскошный дворец, который строился на улице Садовой для первой сербской королевы Натальи, уроженицы Бессарабии из известной семьи Кешко. Этой улицей в ту пору заканчивался верхний город, а далее простирались холмы и долины, утопающие в садах. Опытный сутяга, Пронин преследовал князя Урусова судебными исками и даже в 1913 году выиграл дело. Объективность князя в еврейском вопросе делала его объектом ненависти и других антисемитов. Он сам признаётся, что в антисемитской прессе получил прозвище «шабесгоя» и «жидовского батьки».

Князь Урусов уверился в благотворности еврейского присутствия в аграрной Бессарабии. По его свидетельству, виноделы в Бессарабии почти сплошь были евреи. Первые питомники французских и немецких сортов винограда, подходящих для местного климата, а также филлоксероустойчивых американских лоз заложили они. «Ни для кого не секрет, – пишет он, – что виноградные сады бессарабских крестьян медленным, но верным ходом приближаются к гибели и что равнодушные, неподвижные и несведущие молдаване, несмотря на усилия земства, всё ещё не собрались приняться как следует за борьбу с филлоксерой и милдью. Евреи, обнаружившие несомненную склонность и способность к виноградарству, могли бы, арендуя сады и виноградники, своим трудом и примером возбудить соревнование населения, показать ему новые приёмы и сыграть, таким образом, в деревне полезную роль». Автор не видит поводов обвинять евреев в систематическом обирании населения.

Нужно сказать, что и при румынах вплоть до 1940 года евреи Бессарабии занимались заготовкой сельскохозяйственных продуктов, разъезжая по сёлам. Мой муж, бессарабец Исаак Ольшанский, вспоминает, что во времена его отрочества (в 1930-е годы) почти вся торговля зерном на экспорт находилась в руках евреев. Родственник его матери, некто Ярусский, любивший каламбурить: «Ярусский, но не русский!», занимался заготовкой и продажей за границу смушек, каракуля и каракульчи. Иногда он отправлял в Вену целый вагон товара. Ярусский владел одноэтажным домом со всеми удобствами на Александровской, угол Свечной, рядом с Чуфлинской церковью. Был он неграмотен, но дела вёл вполне профессионально.

Такие случаи были не редкостью. Тётушка Ольшанского работала на мыловаренной фабрике на Иринопольской улице. Хозяин, еврей Клейнер, был тоже малограмотен. Тётушка занималась упаковкой товара (своеобразное ОТК) и палочками на листе бумаги обозначала каждый готовый к отправке ящик мыла. А Клейнер вёл учёт, опираясь на её записи. Дело шло успешно. Однажды ему пришлось выехать за границу на две недели, чтобы расширить рынок сбыта, договориться с новыми клиентами о поставках. На хозяйстве он оставил сына, который только-только окончил Коммерческий лицей. Возвратившись, отец пришёл в ужас. Образованный сын в подмётки не годился своему безграмотному отцу. Он проводил больше времени в ресторане, чем на фабрике. Нравственных устоев и деловой хватки еврея-коммерсанта, о которых пишет Урусов, юный Клейнер не унаследовал. Повторилась история конфликта отцов и детей, знакомая по балладе Киплинга «Мэри Глостер». Первое поколение купцов основывает, возводит благодаря личным качествам, строит, копит, второе – открывает салоны, заводит скаковых лошадей и в лучшем случае превращает родительское предприятие в «акционерное общество». Известные романы первой трети ХХ века – семейные хроники – повествуют о перерождении купцов старого закала.

Но вернёмся к «Запискам» Урусова. Нередко встречаются там сопоставления ментальности молдаванина и еврея. Вот один яркий пример: «Не раз приходилось мне наблюдать в Кишинёве, – пишет он, – как неторопливый молдаванин, привезя на рынок воз сена или зерна, ложился в тени покурить трубку, а юркий еврей, суетясь и волнуясь, приставал к покупателям, выхваливая привезённый товар, бегал с образцами его по лавкам и, наконец, найдя покупателя и сговорившись с ним о цене, тащил своего ленивого доверителя к расчёту. Получив деньги, молдаванин, с добродушной важностью, подавал фактору (посреднику. – Г.И.) серебряную монету в 15–20 копеек и уезжал домой». Можно ли назвать действия фактора эксплуатацией? Урусов отвечает на этот вопрос отрицательно. Отрицательные ответы дают на этот вопрос и бессарабские крестьяне.

Любопытно, что бессарабец академик Л.С. Берг в своей книге «Бессарабия. Страна. Люди. Хозяйство» (1918) дал характеристику молдаван, отчасти близкую урусовской: «Миролюбивый, покорный и меланхолический народ. В них не заметно живости, разговорчивости и весёлости латинской расы. Они медлительны, склонны к созерцательности и почтительны к старшим». Берг акцентировал пассивность, покорность судьбе как особенности исторического менталитета молдаван, но об этом мы поговорим в конце книги. А пока вернёмся к «Запискам губернатора».

Общий вывод, к которому пришёл губернатор Урусов: «Бессарабские евреи, владельцы и арендаторы, торговцы и скупщики, посредники и факторы могут есть добытый своими трудами хлеб с такой же спокойной совестью, как и прочие люди нашей земли».

Конечно, в первую очередь интересно мнение губернатора относительно того, почему всё же случился в Кишинёве этот позорящий честь русского человека и христианина погром? Чувствуется, что еврейско-русский воздух Кишинёва, которым Урусов дышал не так уж долго – полтора года, возымел своё действие, и по прошествии времени русский князь, не будем забывать, не вольный литератор, а лицо государственное, взялся писать книгу, которая полнится этим воздухом. Автор не уклоняется от ответа на болезненный вопрос, который, видимо, его мучил не меньше, чем нас через сто десять лет после случившегося. В шестую главу своей книги (всего их тринадцать) он включает подраздел – «Моё мнение о причинах возникновения кишинёвского погрома».

Князь Урусов категорически отрицает участие Министерства внутренних дел в подготовке погрома. Хотя он открыто признаёт юдофобство министра Плеве, Урусов уверен, что письмо министра, якобы направленное губернатору Бессарабии фон Раабену и рекомендующее «снисходительно отнестись к активным действиям христиан против евреев», письмо, которое муссировалось в английской печати, – подделка. Категорически возражает Урусов и против трактовки погрома как неудержимой вспышки народной злобы, стихийного взрыва страстей толпы против евреев.

А вот что Урусов считает важным отметить, это участие в подготовке погромных настроений периодической печати, в частности крушевановской газеты. Местный обыватель, по его мнению, не мог не заметить благосклонности правительственных взглядов на деятельность тех, кто создал союз «истинно русских людей». Урусов имеет в виду «Союз русского народа», инициатором создания которого в 1905 году был аккерманский помещик Пуришкевич, ставший правительственным чиновником в Петербурге, а филиал этой черносотенной организации в Кишинёве организовал всё тот же неутомимый Крушеван. И девизом их был столь любезный их сердцам клич: «Бей жидов, спасай Россию!» «К этим патриотам, – пишет Урусов, – принадлежали многие лица с тёмным прошлым, с незавидной репутацией и с испачканной совестью». Конкретно он называет Пронина с компанией. «Что такого рода люди пользовались известным покровительством правительства, видевшим в них также „здоровую основу“, патриотический оплот самодержавия и русской народности, – в этом нельзя сомневаться». «Связь этих „русских людей“ с полицией, в особенности тайной, существовала уже в то время, которое я описываю». В тёмных массах, по его свидетельству, выросло, окрепло и широко распространилось убеждение о безнаказанности враждебных действий, направленных против евреев.

Губернатор Урусов делает важный вывод: «Нельзя, по моему мнению, снять с центрального правительства нравственной ответственности за происшедшие в Кишинёве избиения и грабежи. Я считаю наше правительство виновным в покровительстве, оказываемом им узконационалистической идее; в недальновидной и грубой по приёмам политике его по отношению к окраинам и инородцам; в том, что эта политика поддерживала среди отдельных народностей взаимное недоверие и ненависть и в том, наконец, что власть, потакая боевому лжепатриотизму, косвенно поощряла дикие его проявления…»

И если во время службы в Кишинёве (в конце 1904 года Урусов был переведён губернатором в Тверь) он не допускал мысли о том, чтобы погромная политика имела деятельных приверженцев и тайных исполнителей в правящих кругах, то после погромов 1905 года, которые не обошли и Кишинёв, его первоначальное мнение изменилось. Он признаётся в том с поразительной открытостью: «Многое непонятное и недосказанное в кишинёвском погроме я стал относить к действию некоторых тайных пружин, управляемых высоко стоящими людьми».

Вот вам честный ответ губернатора, уникальный по тем временам и в малой дозе нашедший отражение в работах наших историков. Я имею в виду кишинёвских историков Якова Копанского и Клару Жигня, которые, дождавшись «перестройки», обратились к архивам и стали писать о погроме 1903 года. В результате архивы «заговорили» – все эти фонды, описи, дела, листы. В апреле 1993 года в Кишинёве состоялась научная конференция, материалы которой составили сборник статей под редакцией Я.М.Копанского «Кишинёвский погром 1903 года», изданный с помощью «Джойнта». Двумя годами ранее в Москве вышла основательно документированная книга Семёна Резника «Кровавая карусель», в центре которой две фигуры: издатель газеты «Бессарабец», черносотенец Паволакий Крушеван, главный идейный вдохновитель погрома, и его оппонент, публицист и писатель Владимир Короленко. На книгу Урусова ссылается и американский исследователь Эдвард Джадж: «Записки губернатора» были переведены на английский в 1908 году.

А вот Солженицын в своей книге «Двести лет вместе» умолчал о «Записках». С Александром Исаевичем всё ясно: его концепция расходится с мнением князя Урусова. Солженицын пишет о катастрофических последствиях кишинёвского погрома для российской монархии. Он прав, когда говорит, что кишинёвский погром «лёг дёготным пятном на всю российскую историю». Но виновников он ищет среди тех, кто, по его мнению, «путём лжи» и «ядовитых подделок» сгустил и исказил истину о погроме. «Разжигательные преувеличения» западных оппонентов, по его мнению, погубили репутацию царя и его правительства. Князь Урусов не прибегал к разжигательным преувеличениям, он сказал правду. А правда, как известно, не всегда приходится ко двору.

Можно было бы вспомнить о фактах лихоимства и беззакония в деятельности местных земских управ и полиции, с которыми губернатор столкнулся в Бессарабии, о лицемерии младшего духовенства, о самодурстве и фанфаронстве некоторых офицеров, о его подчас бесплодных попытках борьбы с коррупцией и разгильдяйством, о нравах бессарабского дворянства, любящего пышные застолья и весьма терпимого к отступлениям от морали – всё это тоже штрихи бессарабской жизни, но не объять необъятного.

Весьма существенным показался мне один эпизод, связанный с посещением Урусовым во время объезда губернии плодово-виноградного питомника Еврейского колонизационного общества (ЕКО, которое было основано за рубежом бароном Гиршем), в получасе ходьбы от Сорок. Посещение не входило в планы поездки. То, что губернатор, встав в 6 утра, отправился пешком в питомник, не сказав никому, само по себе характеризует его как человека, интересующегося делами края, лишённого предубеждений и пренебрегающего официальным регламентом.

О евреях распространялось мнение, что они избегают физического труда, гнушаются работы на земле, склонны якобы паразитировать на теле трудового народа. И что же открылось взору губернатора? Предоставим слово Урусову: «„ЕКО“ заслуживает упоминания как образец хозяйства, в котором все работы производятся исключительно учениками-евреями, без наёмных работников. Во главе этого учреждения стоял учёный агроном Этингер, также еврей, под руководством которого велось дело распространения знаний и навыков по плодоводству как среди учеников, так и среди всех интересующихся, благодаря чему население уезда имело в еврейском питомнике как бы даровой опытный сад». Опираясь на беседы с местными хозяевами, Урусов свидетельствует, что любой садовод, без различия национальности и общественного положения, мог обратиться к Этингеру и получить не только консультацию, но и посадочный материал и дальнейшие указания и советы по закладке сада, его правильному планированию и уходу за саженцами (руководители питомника охотно выезжали на места новых плантаций).

«На тридцати десятинах разрыхлённой чёрной земли питомника не было видно ни одной сорной травки. На грядах и куртинах, разделённых друг от друга узенькими дорожками, стояли правильными рядами прямые, как стрелы, крепкие, стройные деревца яблонь и груш разного возраста и разных сортов; ни одного кривого, ни одного больного, ни одного задержанного в росте дерева я там не увидел».