Текст книги "Группа поддержки для выживших девушек"

Группа поддержки последней девушки VIII: Ночь последних девушек

Я не шелохнулась, пока не увидела, как Скай разворачивается в три приема, как его стоп-сигналы сверкают на фоне деревьев и как он уезжает в обратном направлении вниз по склону, после чего я вхожу в заросли кустарника и жду, оглядываю улицу, убеждаюсь, что он не возвращается и никто за мной не следит.

Моя тревожная сумка тяжела, она давит мне в самую поясницу, а весит тонну. А почему нет? Она полна людских тайн.

Я обвиняю Рассела Торна. Он был одним из подонков, которые считали, что на Си-эн-эн венцом желаний является работа обозревателя, роль говорящей головы. В какой-то момент он успел провести собеседование со всеми нами и по пути сообразил, что я зарабатываю дополнительные деньги, публикуя электронные книги о любви, используя несколько псевдонимов. Дурная шутка, верно? Женщина, у которой никогда не было серьезных отношений, пишет о вторых шансах тайных миллиардеров с их школьными зазнобами. Или о крутых ковбоях и безнадежно влюбленных вольнодумных активистах, озабоченных правами животных. Я не выражаю несогласия, но у меня это хорошо получается и мне нужно как-то зарабатывать себе на жизнь. Может быть, у меня это хорошо получается, потому что для меня всякая любовь – фантазия. У меня на сей счет нет личного опыта, который мог бы мне помешать.

Рассел связался со мной и попытался меня фактически шантажировать.

– Я не знаю, что делать, Линнетт, – сказал он по телефону. – Я мог бы послать эту статью в какое-нибудь большое издательство, может быть, заключить договор на книгу.

– Если вы сделаете публичное заявление, я больше не смогу писать, – сказала я, чувствуя тошноту при мысли о том, что меня снова публично разденут донага, что все сталкеры и фрики из подзаборных медиа станут думать, будто Линнетт Таркингтон – всего лишь девушка, которая хочет найти свою настоящую любовь. Мне придется стереть всё. Годы работы. – Мне нужны деньги, чтобы платить за аренду.

– Если вы хотите, чтобы я занялся этим, то вам придется предложить мне что-нибудь, имеющее сравнимую ценность, – сказал он.

– Например? – спросила я.

– Почему не убить двух зайцев одним камнем? – предложил Рассел, делая вид, что именно этот план он с самого начала и проводил в жизнь. – Почему бы нам не написать какую-нибудь собственную вещицу в соавторстве?

Он пообещал пробить нам шестизначный аванс за книгу, в которой от первого лица рассказывалось бы о последних девушках и на обложке стояли бы наши имена, только такая книга должна содержать новый материал и рассказывать не только обо мне. Мне тут же пришло в голову название: «Группа поддержки последней девушки». Доктор Кэрол процветает, делая карьеру на работе с людьми вроде нас, пережившими тяжелую психологическую травму. Может быть, пришло время и мне материализовать свое прошлое? Я ему сказала, пусть занимается, пусть делает предложение, но только без шума. Я думаю, он предвидел, что я буду сливать ему информацию, а он будет превращать ее в убийственную прозу, но, закончив разговор, я поняла: а на кой черт мне нужен Рассел Торн?

Я решила сама написать книгу, а когда он позвонит мне с предложением, я сделаю пируэт и обращусь к издателю напрямую. Поступок поганенький, но Рассел тоже личность поганенькая. Но потом я начала писать и передумала.

Обычно я пишу всякие фантазии о хели-скиинге[35]35
  От англ. heli-skiing – катание на горных лыжах в труднодоступных местах, куда горнолыжников доставляют вертолетом.


[Закрыть] и частных островах, но писание о вещах, которые так задевают за живое, разрушило мои защитные механизмы. Все вылезло наружу: вина Дани, наркозависимость Хизер, интеллектуальные потуги Джулии, отрицание Мэрилин, рак Мишель, желание доктора Кэрол стать знаменитостью. Я писала об этом, раскаляясь добела, и тут же жалела о каждом написанном слове. Предложение за предложением это было не чем иным, как предательством. Как бы я ни нуждалась в деньгах, опубликовать это я не могла, а потому я оборвала все контакты с Расселом и зарыла документ в глубинах моего жесткого диска. Я и представить себе не могу, что уничтожаю собственное творение, и я глупейшим образом предполагала, что оно находится в безопасности, но мне следовало бы знать, что никто из нас никогда не может чувствовать себя в безопасности. Рассел пылал гневом, пытаясь связаться со мной, но я заблокировала его телефон, а его письма по почте поставила на автоматическую отправку в спам. Он, вероятно, чувствовал унижение, возвращаясь к какому-нибудь издателю с пустыми руками, а унижение для мужчин является триггером. Неужели это Рассел устроил инсценировку в моей квартире? Был ли на нем бронежилет? Был ли он на самом деле мертв, когда я убежала? Не похитил ли он книгу с моего жесткого диска? Но ему не имело ни малейшего смысла красть книгу, а потом дожидаться Джулии. Но кто еще знал о книге? Мне вообще не следовало приниматься за нее.

Я каждые несколько месяцев перечитывала написанное, иногда добавляла что-нибудь новое, но я знала, что единственным правильным поступком было бы уничтожение этого документа. Но я так и не решилась на это, и вот кто-то другой дотянулся до него, и теперь они знают о наших жизнях больше, чем следовало бы, а доктор Кэрол хочет отвезти меня в полицию, а потому я бегу в единственное известное мне место, где я буду в безопасности.

На улице пусто, и я иду вверх по склону, иду неторопливо, словно вышла на прогулку с прекрасным кустиком клетры в супной кастрюле, хотя, если в Бел-Эйр кто и гуляет, то с собачьим поводком в руках или с воздуходувкой на спине для сбора опавших листьев.

Я останавливаюсь на углу, проверяю вход. Рядом с входной калиткой стоит полузащитник в черном костюме от Тома Форда, в бойцовских ботинках на стальной подошве с наушником в ухе. Она увеличила охрану. Хорошо. Я решаю подойти к стене, но сначала, к недовольству Файна, прячу его в кустах, после чего с разбега подпрыгиваю, хватаюсь за плетение стволов лианы на высоченном заборе и подтягиваюсь.

Листья шуршат слишком громко, и я замираю на вершине, чтобы убедиться, что никто не слышал. Все в порядке, но прыгать с такой высоты опасно, потому я поворачиваюсь, хватаюсь за край забора, повисаю на нем, потом перестаю держаться и падаю в кусты с другой стороны.

Я падаю на куст, а он, пружиня, перекидывает меня на другой, после чего я оказываюсь на земле, поднимаюсь на ноги и как можно скорее улепетываю из зоны приземления. Я думаю, что, поскольку охранник находится у калитки, мне удастся без проблем дойти до входной двери, но, подойдя поближе к длинной подъездной дорожке, я понимаю, что у Мэрилин действует парковочное обслуживание.

Черт.

У Мэрилин вечеринка.

Отделить Хизер от наркоты невозможно, как невозможно отделить Дани от Мишель или Джулию от ее феминистской теории. Точно так же невозможно отделить Мэрилин Торрес от ее социальной жизни. Это ее религия. Всю неделю, начиная с того момента, когда она села в свой фургон и отправилась в какой-то медвежий угол в Техасе, она мечтала только об одном – поскорее выехать в свет. Она уже не один месяц провела, тренируясь делать реверансы на техасский манер к своему дебюту в Женской симфонической лиге Остина на балу дебютанток.

Но тут пошли слухи, будто кто-то разрывает могилы и оскверняет трупы, и мысли о том, что мумифицированные останки патриарха семьи могут оказаться привязанными к надгробью, а его фотографии – на первой странице в газете, было достаточно, чтобы отправить мать Мэрилин в постель с «Валиумом» в одной руке и водкой в другой. Ведь они как-никак были одними из первых испанцев, получивших здесь, в Техасе, в дар землю. Им нужно было поддерживать репутацию. И потому Мэрилин, ее брат и трое друзей отправились в этот знойный летний день убедиться, что тело дедушки Торреса все еще покоится в земле.

Вот тогда-то одна старая семья из Остина и столкнулась с другой такой же.

Я пытаюсь избегать стереотипов, но семья Хансен и в самом деле представляла собой сборище вырождающейся от кровосмешения белой швали. Бывшие владельцы скотобойни, для которых трудные времена начались два поколения назад, их последние женщины умерли немного раньше в тот год, а парни чувствовали потребность размножаться. И тут появился фургон, наполненный упругой молодой плотью, и они набросились на эту плоть, как голодные туристы на еду в закусочной самообслуживания.

Есть две черты, перейдя за которые, ты отрезаешь себе путь назад. Одна из них – убийство человека. Другая – людоедство. Мэрилин, было время, говорила о том, что случилось в группе в самом начале, и большая часть этого имеет отношение к опасным бритвам и вынужденному ношению костюма из человеческой кожи, а также к кувалдам и чанам для переработки органических отходов. Большинство из нас предпочитают не вдаваться в подробности.

Мэрилин была единственной выжившей. С июля до августа она оставалась в своей комнате, пряталась от прессы, потом за две недели до бала дебютанток она появилась и сообщила, что пойдет на танцы. Родители говорили ей, что не стоит это делать, доктора говорили, что не стоит этого делать, полиция говорила, что не стоит этого делать, но она не послушалась и в вечер бала надела свое взрослое свободное белое платье. И пока Джонни Мерсер пел «Лунную реку», она сложилась, как роза, и исполнила техасский реверанс. Кто-то назвал ее поверхностной, но мы знаем, почему она сделала это. Некоторые люди, может, и видели, как она сделала техасский реверанс тем вечером, но мы, последние девушки, все видели в этом ее выставленный средний палец, адресованный Хансенам.

Год спустя оставшиеся в живых члены семьи Хансен появились на радиостанции, куда Мэрилин устроилась на работу в качестве ночного диджея, надеясь, что когда-нибудь ей поручат вести программу местных новостей. Она без труда расправилась с Дядюшкой Тексом, а о Гадюке позаботилась полиция, но Бадди загнал ее высоко на передающую антенну, и она брызнула ему в лицо газом из баллончика «Мейс», после чего он упал с высоты восемьдесят пять футов на полицейскую машину.

Трудно высоко держать голову в обществе после такого случая, а потому она переехала в Даллас. А потом, после неудачного первого замужества, попыталась пожить в Лос-Анджелесе, где нацелилась на сына основателя Реабилитационного американского партнерства, частной компании, которая владеет и управляет сорока восемью коррекционными учреждениями в тридцати штатах, число коек в которых составляет около восьмидесяти пяти тысяч. Теперь она убежденный веган, ревностная социальная карьеристка и чудовищно богатая женщина. И на сегодняшней вечеринке сошлись все эти три части ее личности.

Подъезжает и останавливается еще один «Эскалейд» с тонированными стеклами. Выходит водитель, открывает заднюю дверь, из которой появляется свежая, молодая женщина в сопровождении пожилой мумии в смокинге, мумия повисает на руке молодой женщины, как собачий поводок. Водитель возвращается в свою наземную яхту и отъезжает, а на меня накатывает волна звуков вечеринки, когда открывается дверь и мумия с ее сияющей собачонкой заходят в дом.

Я правда, правда, правда очень не хочу нарушать ход такого важного для Мэрилин мероприятия, но в жизни происходят более важные события. Я решаю проскользнуть в дом сзади, где будет меньше охранников, найти ее и поговорить украдкой. Поначалу она может рассердиться на меня, но, когда я предупрежу ее о том, что происходит, я попрошу ее позволить мне остаться. Пока я не определюсь, куда мне переместиться дальше. Она не сможет ответить «нет».

– Извините, – слышу я мужской голос сзади. – Чем я могу вам помочь?

Я даже не оглядываюсь. Я знаю, такие голоса у охранников. Я сворачиваю налево и иду вдоль затененной стороны дома по траве к свету и смеху на заднем дворе. Я ощущаю себя словно за кулисами, готовлюсь выступить на сцену под свет прожекторов.

– Прошу прощения, – говорит мужской голос, он теперь ближе ко мне.

Прежде чем я успеваю перейти на бег рысцой, рука хватает меня за плечо.

– Стойте…

Я не даю ему закончить. Я поворачиваюсь, сбрасываю с плеча его руку, подхожу ближе к нему и наношу ему удар по яйцам. Он делает резкий поворот и принимает удар бедром. Он крупный парень в темном костюме, и я начинаю паниковать. Я сую руку в мою поясную сумку к моему пистолету. Нужно было вытащить его сразу же. Я даже молнию не успеваю расстегнуть, как он хватает мое запястье и выкручивает руку, одновременно нажимая мне на локоть. Нужно было мне держать расстояние, потому что стоит какому-нибудь парню наложить на меня руки, как все кончается.

Я пытаюсь дотянуться до сумки левой рукой, но он берет мою правую захватом запястья, и это требует всего моего внимания, он загибает мои пальцы к моей груди так, что пальцы чуть не прижимаются к внутренней стороне руки. Моя лучевая и локтевая кости хрустят от напряжения. Он ставит меня на колени, кладет на живот, контролируя мои движения согнутым без меры запястьем.

Я даже оглянуться не успеваю, как его подошва оказывается у меня на пояснице, он отстегивает мою поясную сумку, и вот она уже вне пределов досягаемости для меня, а он произносит тихим взволнованным голосом в переговорное устройство:

– У нас незваный гость.

Я вытягиваюсь, пытаюсь дотянуться до опасной бритвы на моей щиколотке, но он перемещает свой вес с другой ноги на ту, которой наступает на мое запястье.

Одно могу сказать про Мэрилин: она нанимает охранников высшей пробы.

Луч фонарика бьет мне в лицо, а кто-то связывает вместе мои запястья пластиковыми хомутами. Все пошло не так, как планировалось. И что они собираются со мной делать? Я пытаюсь сопротивляться, но они быстро и без труда меня утихомиривают.

– Вызовите полицию, – говорит один из них. – Пока они едут, мы посадим ее в гараж.

Потом пауза, потом несвязное бормотание «мадам», «мадам».

Один из них поднимает меня с земли, и теперь я сижу, руки связаны у меня за спиной. Передо мной стоит Мэрилин в довольно дорогом, судя по его виду, светло-сером платье, падающем свободными складками. Она, сотворенная из чистопородных костей, хорошо увлажненной кожи и сказочно густой гривы темных волос, размерами не уступает бицепсу кого-нибудь из этих охранников.

– Ой, Линн. – Она вздыхает. В одной руке у нее бокал с вином. – Так мило с твоей стороны заглянуть ко мне, но ты сегодня не можешь здесь находиться.

– Нам надо поговорить, – говорю я.

– Мисс, прошу вас, – говорит мне один из костоломов. – Вам нужно немедленно замолчать.

Я начинаю громко кричать. Кто-нибудь да прибежит сюда на крик.

Как только мой вопль пронзает воздух, на лице Мэрилин появляется мучительное выражение, и один из головорезов опускается на колени и зажимает мне рот ладонью.

– Поставьте ее на ноги, – говорит Мэрилин. – Мы поместим ее в одном из гостевых коттеджей. – Потом она обращается ко мне: – Мы поговорим попозже, хорошо, дорогая?

Я вонзаю зубы в мягкую солоноватую ладонь на моем лице, по-настоящему вгрызаюсь в его кожу. Он никак не реагирует.

– Если я скажу, чтобы он убрал руку с твоего рта, ты не будешь кричать? – спрашивает Мэрилин.

Я киваю. Он убирает руку. Я начинаю орать.

– Линнетт! – рявкает Мэрилин. Я прекращаю орать. – У меня гости! То, ради чего ты пришла, может подождать. Вести об Адриенн и Джулии меня тоже огорчили, и мы можем поговорить попозже, и это будет чудесно, но в данный момент проводится благотворительная акция в пользу отставных цирковых животных. Для меня это очень важно. Ты меня понимаешь? Эти львы и без того настрадались.

– Один час, – говорю я.

– Конечно. – Она снова вздыхает. – Ты такой молодец, что захотела прийти и погостить.

Она наклоняется и удостаивает меня громкого чмока в щеку, оставляя след напомаженных губ. Здесь за ее стенами с ее камерами и ее охранниками она может вести сумасбродно-светский образ жизни, о чем всегда и мечтала.

Сволочные охранники поднимают меня и ведут по периметру заднего двора.

– Руки ей развяжите, – говорит Мэрилин. – Тут вам не одна из тюрем, Джерри.

– Через час, – напоминаю я ей, пока один из мордоворотов снимает хомуты с моих запястий.

Мы идем по краю освещенной части двора, растянувшегося справа от меня и изобилующего китайскими фонариками, богатыми стариками и трофейными женами, которые стоят под высокими наружными обогревателями, напоминающими наблюдательные башни. Никто не ведет наблюдения за тем, что может происходить за их спинами, никто не контролирует выходы, никто вообще даже вида не делает, что все под контролем. Слева от меня огни Лос-Анджелеса, разбросанные во тьме под холмами, они выглядят чище и свежее, чем имеют на это право. Вид отсюда может ввести вас в заблуждение, навязав вам мысль о том, что мир – красивое место.

– Не останавливайтесь, – говорит мордоворот, подталкивая меня рукой в поясницу.

Впереди, по другую сторону светящегося голубого бассейна расположен двухэтажный коттедж в средиземноморском стиле с крышей из красной черепицы. Коттедж вполне мог быть обиталищем для небольшой семьи. В свете бумажных фонариков, висящих на ветках деревьев, я вижу мордоворота, который стоит по стойке вольно, сцепив руки за спиной, у застекленной двери коттеджа.

Они открывают дверь с герметическим уплотнением и профессионально заталкивают меня с прохладного вечернего воздуха в сухое тепло центрального отопления. В гостевом доме горит свет, дом набит мебелью в миссионерском стиле, пол выложен тяжелыми плитками из обожженной глины, на стенах изящные полотна в мексиканском стиле – цветные точки и молниеподобные линии. Тут стоят резные фигуры из металла – кролики, ягуары, попугаи, змеи поглядывают изо всех углов. Этот коттедж наполнен вещами, которых я никогда не могла бы себе позволить. Привлекательными вещами. Основательными вещами. Такими вещами, которые появляются у тебя, когда тебе нет нужды спасаться бегством через дверь, пока вторая беда не пришла за тобой. Такими вещами, которые появляются у тебя, когда ты можешь позволить себе нанять охрану, чтобы защищать их.

И посреди всей этой вызывающей зависть роскоши сидит, положив ноги на кофейный столик, Хизер, смотрит телевизор, курит сигарету и стряхивает пепел на пол.

Она поднимает на меня взгляд, полный беспечного равнодушия.

– Как дела, Линн? – спрашивает она. – Вечеринка – говно, правда?

*Дэвид Томас, «Фильмы-слэшеры в эпоху массовых убийств», «Фильм, как форма насилия, и фильм, как форма искусства: Манифест», 2007[36]36
  Оружием AR-15 называют любое полуавтоматическое огнестрельное оружие, созданное на основе конструкции полуавтоматической винтовки Colt AR-15.


[Закрыть]

Группа поддержки последней девушки IX: Последняя девушка против последней девушки

Я настолько удивлена, что целую минуту не могу произнести ни слова, но в этом нет ничего страшного. Хизер говорит за нас обеих.

– Привет, Хизер, – говорит она, меняя голос и, насколько я понимаю, изображая меня. – И я рада тебя видеть. Слава богу, что ты жива. Очень умно с твоей стороны было заявиться к Мэрилин. Я весь день бегала по городу, как рехнувшаяся сука.

Справа от меня за подвесным столом у раздаточного окна видна кухня, слева – темный коридор, передо мной – общая комната с остекленными дверями, выходящими на темный лес. Я перешагиваю через ноги Хизер и задергиваю занавеску.

– Мне нравится, когда она открыта, – говорит Хизер.

Закрыть кухонные окна, как и окна от пола до потолка в обеденном уголке, нечем. Холодильник пуст, если не считать сморщенного лимона, упаковки «Арм и Хаммер» и упаковки «Перье»[37]37
  «Арм и Хаммер» – название фирмы, выпускающей продукты на основе пищевой соды, «Перье» – французский бренд натуральной минеральной воды.


[Закрыть]. В третьем открытом мной ящике я нахожу мясницкие ножи и беру два.

– У тебя есть какие-то причины вносить беспорядок в мои действия? – спрашивает Хизер.

Я выхожу в коридор и начинаю проверять остальную часть дома.

– Это бесполезная трата времени, потому что ты уходишь, – кричит мне вслед Хизер.

Наверху две комнаты, обе пустые, я проверяю кладовки, заглядываю под кровати, отдергиваю занавеску в общей ванной, открываю шкафчик под раковиной.

Куда бы я ни заходила, я всюду оставляю гореть свет. Не выношу никаких темных углов. Я не могу оставлять места, где можно легко спрятаться. Я спускаюсь по лестнице.

– Эта дверь запирается? – спрашиваю я, пытаясь найти задвижку на входной двери.

– Надеюсь, что нет, – говорит Хизер, прикуривая очередную сигарету от предыдущей. – Это только задержит тебя немного, если меня застрелят, а тебе придется быстро делать ноги, оставив меня истекать кровью на полу.

Видимо, она слышала про Джулию.

– Там была боевая обстановка, – говорю я, делая шаг к ней и пытаясь заместить мой стыд злостью. – Мне пришлось принимать решение мгновенно. – Она смотрит мне в глаза, и я перестаю наступать на нее и вяло добавляю: – К тому же я сначала убедилась, что Джулия жива.

– Ну, конечно, а как же еще, Трусливый Лев, – говорит Хизер, бросая окурок в бутылку «Перье», где тот гаснет с шипением. – Мэрилин хоть знает, что ты здесь?

– Она попросила меня подождать, – говорю я и сажусь на пол спиной к стене у входной двери. Это единственное здесь место, недоступное для пуль, летящих через широко открытые кухонные окна. – Она сказала, что поговорит со мной через пятьдесят минут.

– Ну да, – говорит Хизер. – Одно лицо – гость дома, два – уже толпа, и я пришла первой.

– Ты почему здесь? – спрашиваю я.

– Мой гребаный дом сгорел, и все мои вещички сгорели, – говорит она. – Я прихожу к Мэрилин. Эта сука денег не считает. Куда ты идешь? На твоих глазах ранят Джулию, а ты убегаешь, плача как ребенок? Что ж, места в доме Мэрилин нет.

– Мне нужно поговорить с Мэрилин, – говорю я. – Это серьезно.

– Иди в зад, какое тут «серьезно», – говорит Хизер. – Ты была наверху? Там долбаное джакузи. Чтобы меня оттуда вытащить, понадобится немалая сила, и при этом я все время буду отбиваться.

– Ты вообще представляешь, что происходит? – спрашиваю я.

– Я точно знаю, что происходит, – говорит Хизер. – У Мэрилин такой большой дом, что она не знает, что с ним делать. Я думаю, я оказываю ей услугу, оставаясь здесь, пока Джерри отсутствует. Устроюсь в этом элегантном маленьком гостевом доме на какое-то время. У нее слуги – будут выполнять любую херню, какая придет мне в голову. Мы с ней тут переждем, пока все это не кончится. Я бы сказала, что ты могла бы остаться и прикрывать меня, но я вовсе не жажду смерти.

– Тебя разыскивает полиция, – говорю я ей.

– И что в этом нового? – говорит она. – Я спала в лесу за диспансером. О’кей, время для честного разговора: я вырубилась на хер. После группы? Вы, суки, задолбали. Адриенн мертва? Вот такого рода говно и вынуждает меня пьянствовать. И вот я взяла немного денег, купила маленькую бутылку «Смирнофф Айс» и устроила себе развлекуху в лесу. Проснулась от жуткой головной боли и вернулась домой как раз вовремя, чтобы своими глазами увидеть: все мои вещички горят и повсюду ползают копы. Я сажусь в такси, и через сорок пять баксов – йоу, домик, я – французский принц Бел-Эйра[38]38
  Район в западной части Лос-Анджелеса, штат Калифорния, расположен в предгорьях гор Санта-Моника.


[Закрыть].

– Кто-то на нас охотится, – говорю я.

– Я собираюсь плавать, – говорит Хизер. – Привести себя в форму. Потерять немного этой рыхлости.

Она вытаскивает невидимую складку жира над поясом своих джинсов и сотрясает ею. Хизер – клубок проволочных вешалок, втиснутых в джинсы, а они у нее такие драные – дальше просто некуда, и покрыты пятнами, но она все еще считает, что у нее сохранился весь ее детский жирок, какой был в школе.

– Нам нужно выработать стратегию, – говорю я, игнорируя ее дисфункцию.

– Стратегию? – Хизер смеется и роется в своей сумочке. Она достает самокрутку и зажигает ее от прежней сигареты. Судя по запаху, это не табак.

– И что ты собираешься делать? Одеться как Бэтгерл и отправиться шляться по городу?

– Откуда этот человек узнал, где находится твой диспансер? – спрашиваю я. – Откуда они знают, где жила Адриенн?

Но я еще не успеваю закончить вопросы, как ответ уже появляется у меня в голове: из моего компьютера. Вероятно, там где-то были их адреса.

– Диспансеры полны заядлых курильщиков, – говорит Хизер. – У них вечно во рту сигарета. Перестань пытаться быть героиней. Все тебе сочувствуют, потому что у тебя ОКР. Обсессивно-компульсивное расстройство.

– Я знаю, что такое ОКР, – говорю я.

– Я знаю, что такое ОКР, – передразнивает она меня. – Гребаный ты Форрест Гамп, ты в дверь не можешь войти без нервного срыва, и ты собираешься всем помогать? Ты сама и одеться толком не можешь. Ты вообще похожа на какого-нибудь двенадцатилетнего малолетку. В ту секунду, когда говно попадает в вентилятор, ты даешь стрекача, как Бэмби.

– Мы должны заботиться друг о друге, – говорю я.

– Это прекрасно, – говорит она. – Но ты настолько чокнутая, что могла подстроить все это ради сохранения группы. Из всех ты самая-самая шизанутая в том, что касается цепляния за прошлое.

И в этот момент вселенная, словно в подтверждение слов Хизер, показывает мое прошлое на экране телевизора.

– Включи погромче, – говорю я.

– Включи сама, – говорит Хизер и поворачивается к плазменному экрану. – Конский хвост, это же твой бойфренд.

На экране Гарретт П. Кэннон, и я замираю. Время было жестоко по отношению к нему. На нем ковбойская шляпа и галстук-шнурок, всё в кремовых и светло-серых тонах. Он отрастил пушистые белые усы, возможно, для того, чтобы придать своему пожухлому старому лицу хоть какой-то объем. Кожа на его шее провисла складками. Он все еще отбеливает зубы, но они выглядят слишком белыми на фоне загорелой кожи.

Пробегают титры в нижней части экрана: «Шокирующие откровения в «Бесшумных ночных убийствах». Я смотрю, загипнотизированная влажным двигающимся ртом Гарретта, тем, как он наслаждается под камерами, словно рептилия, греющаяся на камне под солнышком. Если есть такой человек, с которым я бы не хотела встретиться еще раз, так это с ним.

У него голос размером с мышь. Я не могу сдержаться. Я нахожу дистанционный пульт и прибавляю звук.

«…много лет говорю, что это дело дурно пахнет, – произносит он с техасской гнусавостью. – И после нескольких дотошных расследований с моей стороны я раскопал новую бомбическую информацию».

– Хоть у кого-то на тебя стоял, – говорит Хизер.

«Мы, без всяких сомнений, отыщем Линнетт Таркингтон, чтобы задать ей несколько вопросов, – продолжает Гарретт. – Я получаю беспрецедентную помощь от полиции Лос-Анджелесского округа, и мы пытаемся обнаружить мисс Таркингтон вот прямо в эту самую минуту. В Юте правосудие носит ковбойские сапоги, и они всегда готовы дать хорошего пинка».

Камера переключается на ведущего, который с серьезным видом смотрит в объектив.

– Гарретт П. Кэннон, герой правоохранения, комментирует бомбическую новость в «Безмолвных ночных убийствах». Включайте нас завтра, когда Нэнси Грейс выскажет свое мнение на этот счет.

– Они не сказали, о чем речь? – спрашиваю я.

– Чувиха, ты не слышишь? – говорит Хизер, глубоко затягиваясь самокруткой. – Есть новая бомбическая информация. Что ты сама и убивала людей, что ты маленькая психопатка.

Что бы это ни было, я знаю, у них ничего нет. А если бы было, то Гарретт не смог бы удержаться – сказал бы. Тот факт, что он так застенчив, означает, что у него руки не чисты и он хочет, чтобы камеры как можно дольше показывали его. Когда у Гарретта в прошлый раз появилась новая бомбическая информация, выяснилось, он всего лишь написал сценарий для перезапуска франшизы.

– Это такая долбаная скукота, – говорит Хизер. – Мне нужно выпить. В этом сраном холодильнике ничего не материализовалось за последние пять минут, а?

Она встает, проверяет содержимое холодильника, закрывает его, хватает свою сумку и распахивает входную дверь, но тут ее мгновенно останавливает охранник в черном.

– Мисс, мне придется попросить вас вернуться внутрь, – говорит невысокий широкоплечий лысый чувак, который блокирует дверь.

– Сэр, – говорит Хизер. – Мне придется попросить вас засунуть ваш член в вашу задницу.

– Мисс… – говорит он. – Я второй раз повторять не буду.

– Позвольте, я вам скажу, что я собираюсь сделать, – говорит Хизер. – Я собираюсь пройти к участникам вечеринки, чтобы поговорить с моей очень хорошей гребаной подругой миссис Мэрилин Блейк, которая платит вам ваше гребаное жалованье. Если вы попытаетесь мне помешать, то я прыгну в этот бассейн, вытащу наружу свои сиськи и покажу этой шайке благотворительных Барби, как выглядят настоящие сиськи.

Короткий и Широкогрудый обхватывает пальцами ее бицепс и сжимает.

– Ишь, твою мать, – шипит Хизер. – Я сейчас заору.

– Двенадцатый пункт, можно сюда помощь? – говорит Короткий и Широкоплечий в свое переговорное устройство.

Я остаюсь сидеть, не лезу в эту свару. Мне нужно место, где бы я могла переночевать сегодня. Дани находится в безопасности тюрьмы, Джулия, вероятно, в больнице под полицейской защитой, и хотя мне не нравится мысль о пребывании вместе с Мэрилин и Хизер, по крайней мере здесь безопасно.

За Коротким и Широкогрудым я вижу неотличимых друг от друга близнецов-полузащитников, спешащих к нам, следом за ними идет Мэрилин, а потом они появляются в двери, проталкиваются внутрь, занося с собой и Хизер.

– Прошу прощения, миссис Блейк, – говорит Короткий и Широкогрудый, когда из-за спин близнецов появляется Мэрилин.

Рот Мэрилин улыбается, ее идеальные зубы пускают зайчики, на ее щеках – ямочки.

– Все в порядке, Том, – воркует она, а потом смотрит на меня, и я вижу: ее глаза мертвы. – Я тебе сказала ждать здесь.

– Линни проголодалась, чувиха, – говорит Хизер. – Ты никогда не пыталась остановить ее? Да она же как этот гребаный Терминатор.

– Вы обе должны оставаться здесь, пока я не приду за вами, – говорит Мэрилин. Ее губы почти не двигаются. – Это не обсуждается.

– Ты не можешь держать нас взаперти, словно твоих заключенных, – говорит Хизер.

– Словно кого? – переспрашивает Мэрилин. – Ты приехала в мой дом, я должна заплатить за такси и дать тебе кров, чтобы ты могла остаться, и при этом ты заключенная?

– Эти чуваки привели сюда Линнетт, как нацисты, – говорит Хизер, взывая ко мне.

– Я в этом не участвую, – говорю я. – Мне просто нужно место, где я могла бы переночевать.

– И это все? – Мэрилин устраивает мне разнос. – Ты перебираешься через мой забор с пистолетом, как грабитель, и все потому, что тебе нужно место, где ты могла бы переночевать? Существует несколько очень больных, очень старых львов, которым нужна крыша над головой, и люди, которые заплатили бы за них, – вот единственная причина, почему я не вызвала полицию.

– Мэрилин, – говорю я. – Мне нужно где-то переночевать. Мы будем хорошо себя вести.

Она пользуется этой возможностью.

– Если бы не гости… – Она улыбается. – Я дала бы команду охране Джерри вышвырнуть вас, чтобы вы приземлились на ваши задницы, а я бы в это время попивала белое вино и смеялась.

Охранники оживляются.

– Пошли вы все в зад, – говорит Хизер и начинает проталкиваться к двери.

Она не успевает сделать и двух шагов, как все охранники вместе заламывают ей руки за спиной.