Текст книги "Аполлоша"

Игнат понуро взглянул на нового партнера. Медный лоб «Римского юноши» источал тоску поточного производства провинциальной литейной фабрики.

Игнат вывел на экран несколько акций второго эшелона, в том числе – по старой памяти – и акции того злополучного «Сатурна», которые когда-то спалили их с Гошей убогий капитал. Оборот во втором эшелоне обычно очень мал, торговля идет вяло. А он так устал, он испытывал такое разочарование и бессилие, что решил отложить свой план на завтра, продумав наиболее надежный путь к саморазорению. Потому и купил по старой памяти, с последней надеждой, на все деньги этого «Сатурна», еще раз мысленно обматерив хренова гобоиста Альбертика, подставившего их тогда нещадно. За тридцать минут до закрытия они уж точно не колыхнутся.

Он безучастно, невидящим взором глядел на монитор, чего нельзя было сказать о приободрившихся похитителях. И если дремучий Лопоухий смутно представлял, что происходит, «продвинутый» Бося вполне освоился и, словно за лошадью, на которую поставил на бегах, с азартом следил за движением цифр в прямоугольничке «Сатурна». Цифры не двигались.

За десять минут до конца Игнат обратил внимание, что кто-то заявил покупку сразу десяти тысяч акций. Цена приспустилась и тотчас подскочила на треть процента. И вот еще одна покупка, еще, еще и вдруг… заявка на пятьдесят, потом на семьдесят тысяч. Игнат не верил своим глазам: акции «Сатурна» с бешеной скоростью стали подниматься в цене, словно ракетой взмыли к планете, давшей имя этому акционерному обществу. За две минуты до закрытия торгов случилась натуральная вакханалия: «Сатурн» скупали так бешено, будто именно в него решили вогнать все ресурсы российских и иностранных трейдеров и брокеров, весь капитал инвестиционных компаний.

«Продавай, сука!» – завопил Бося, в неистовстве хряснув Игната по спине своей культуристской дланью. Игнат, не владея собой, дрожащими пальцами выстроил продажу и щелкнул мышкой. Акции ушли с прибылью шесть процентов. Ровно через минуту торги прекратились, сотни цифр замерли, будто остановленные взмахом дирижерской палочки на финальном аккорде симфонии. А финалом «дирижировал», получается, Игнатий Васильевич Оболонский, считывавший ноты из непознанных глубин сознания бессознательной медно-железной статуэтки ваятеля Бибикова.

Откуда было знать Игнату, что через пять минут после бездумной и ленивой покупки акций по каналам информационных агентств прошло сообщение о том, что олигарх – миллиардер Олег Карабаска приобрел контрольный пакет ПО «Сатурн», присоединив это средних размеров предприятие к своей могущественной империи.

– Молодец, старик! – Бося в сердцах обнял огорошенного Игната, и даже Лопоухий одарил пленника восторженным комплиментом: «Нехило!». – Сейчас пожрать тебе принесем, по высшему разряду. Будешь жить у нас как у Христа за пазухой. Как денег доложить, я без тебя узнаю. Ваше дело теперь – бабло чеканить. Денег в долг я найду. Начнем миллионов с пяти, до ста догоним – выпущу тебя на все четыре стороны.

На этой высокой оптимистической ноте Бося поднялся на пару ступенек по лестнице к подвальному люку, откинул его и исчез. За ним последовал Лопоухий, покровительственно добавив: «Мяса тебе принесу, для мозгов сила нужна». И в этот момент Игнат услышал оттуда, сверху, матерный вопль, сильный грохот, звон бьющейся посуды. Через долю секунды Лопоухий, еще не успевший выпростать ногу из подвала, рухнул с лестницы на пол рядом с Игнатовой кушеткой. Удар страшной силы пришелся ему, видимо, в челюсть, а при падении очень неудачно провернулась шея, хрустнула и сломалась. Поэтому звуков он больше не издавал и не шевелился. Тихо стало и наверху, в помещении сторожки. Там здоровяк-культурист Бося сперва обнаружил перед собой незваного гостя, успел издать крик и в долю мгновения получил внезапный, стремительный, неотразимый удар ребром ладони под подбородок. Это был коронный, годами отработанный удар тейквондо в исполнении Нагибина-«Бандераса». Сила регулировалась конечной задачей: убить сразу или вырубить с непредсказуемыми последствиями для горла, бронхов, гортани и всего речевого аппарата. Выполнялась задача номер два.

В люке показалась курчавая голова симпатичного мужчины. Он улыбнулся и произнес:

– Игнатий Васильевич, не пугайтесь. Я ваш избавитель. Меня послали Гоша и Утинский. Вы свободны, уважаемый. Сейчас я вам помогу. Надо сматываться побыстрее. Тем более что друг ваш Георгий Арнольдович сгорает от нетерпения вкатать вам очередной мат.

Часть четвертая. Возвращение Аполлоши

(Эта часть романа «обезглавлена» по воле автора. Вместо глав предлагается хроника удивительных событий. Опять же по авторскому произволу события эти описаны не в хронологической последовательности).

28 мая 2008 года

Они обнялись и рыдали.

Даже обычно невозмутимый Нагибин-«Бандерас», организатор и свидетель этой сцены в квартире Гоши, ощутил совершенно непрофессиональное волнение и недопустимый комок в горле. Он деликатно вызвался сбегать за продуктами для подобающего случаю ужина, так что друзья могли наедине дать волю чувствам и словам.

Через пару часов, когда за окном стемнело, а трое участников застолья успели изрядно приложиться к разнообразным закускам и водочному изделию «Хортица», разговор вырулил на темы, волновавшие Игната и Гошу более всего. Таковых было несколько.

Первая, первостепенная – убийство Костика-Утиста и Даши, его матери, многолетней помощницы по дому, ставшей почти родным человеком. Они помянули несчастных.

– Мы бы хотели… – начал Гоша.

Но Сергей Алехандрович перебил:

– …И речи быть не может. На похоронах вас не будет. Мои бывшие коллеги по уголовному розыску работают неторопливо, но порой толково. Способны выйти на биржевой счет Костика, на его знакомство с вами. Тела заберет племянница покойной, ей сообщили соседи в Елец. Ей анонимно передам деньги, чтобы все прошло достойно. Потом, надеюсь, компенсируете. Кстати, нарушаю ради вас корпоративный кодекс, этику частного сыщика. Я ведь почти наверняка знаю, кто причастен к убийствам, и должен дать показания. Воздержусь только по одной причине: если коллеги не доберутся до Маляна и компании без моих подсказок, я разберусь с этим подонком сам. Ваш Утист и его несчастная мама будут отомщены. Услыхав это слово, Игнат вздрогнул и опустил голову, что не прошло мимо внимания «Бандераса». Но он не придал значения этой реакции, отнеся ее на счет свежего еще стресса.

Игнат поинтересовался, когда они смогут проникнуть в свои сейфовые ячейки, начать нормальную жизнь, выходить из дома, когда заблагорассудится, и вообще, чувствовать себя нормально.

Сыщик не обрадовал.

– Придется погодить. Опасность не миновала. Если тюремщики Игнатия Васильевича выведены из строя надолго, возможно – навсегда, и за ними никто не стоит, то у Маляна и его подручных сильная крыша. Мне понадобится несколько дней, чтобы все узнать и уладить. У вас есть счастливая возможность выяснить наконец отношения за шахматной доской, почитать древнегреческих авторов, посмотреть наш самый упоительный в мире телевизионный эфир, обсудить дальнейшие планы. Именно здесь, в этой квартире. Этажом ниже спускаться пока не надо. Все необходимое я обеспечу. Можете и на бирже сыграть по маленькой, если соскучились… (На этих словах оба так посмотрели на благодетеля, что Нагибин осекся.)

– А телефон? Мы можем звонить?

– Только на мой номер – Георгий Арнольдович его знает. Потерпите немного, все вернется на места свои.

– Кроме Аполлоши, – помрачнев, заметил Игнат.

– Его я пока найти не могу, – с легкой досадой признался Нагибин. – Не скрою, нет идей. Мне непонятно, как вообще могла исчезнуть статуэтка за те четыре часа, если известные нам силы непричастны. У меня одна версия, но она вас не устроит, – при этом Нагибин сделал указательным пальцем выразительный жест к потолку.

– Улетел в Грецию под видом туриста или вознесся под небеса, прямиком к Зевсу? – язвительно предположил Гоша.

– Что-то вроде того. Зато куда более ценная пропажа обнаружена! – Нагибин галантно указал в сторону Игната, и компания еще раз подняла рюмки «за здравие великомученика и в благодарность выдающемуся сыщику, достойному продолжателю традиций великого Шерлока Холмса», как цветасто выразился Георгий Арнольдович.

1 июня 2008

Друзья провели четыре дня вполне комфортного заточения в Гошиных стенах – в праздности, но и с пользой для дальнейшей их жизни.

Решение покинуть родные края надолго, а то и навсегда созрело и конкретизировалось. Гоша объявил, что хочет жить в Италии: знает язык. Аргумента оказалось недостаточно ввиду острого, почти агрессивного и по-человечески понятного желания Игната поселиться в Греции, а именно на острове Родос, где побывал с Аполлошей не во сне, а наяву.

Пришлось-таки Георгию Арнольдовичу раскрыть другу тайну, которой он доселе даже с ним не делился: Данте, «Божественная комедия», труд всей жизни, хочет закончить и опубликовать на родине гения, там же получить международную литературную премию и триумфально приехать в Россию сперва в виде книги, а потом и лично, на презентацию в широких и узких литературных кругах.

Препираясь, приняли по шестой или седьмой рюмке и опасно приблизились к силовой развязке. Совершенно очевидно было, кто именно прольет кровь, защищая свой вариант. Но Игнат неожиданно сдался, выторговав ежегодно по месяцу в отеле «Парфирас» или на съемной вилле на берегу возле местечка Мандраки, где они с Аполлошей глядели в морскую даль, в лучисто-лазурное миллиардерское будущее.

В этом будущем Игнат по-прежнему не сомневался, если только олигарх не обманет. А поскольку Утинский, наняв Нагибина, спас его от мучительной смерти, Игнат был преисполнен оптимизма.

В намерении покинуть Москву укрепил Нагибин-«Бандерас». По информации, которую он получил из надежных источников, Игната вряд ли оставят в покое: эти люди из антикварной мафии очень не любят проигрывать.

К вечеру их доставили на загородную виллу Утинского. Тот был полностью в курсе произошедшего. И тоже посоветовал хотя бы временно «покинуть отчизну». Услышал, куда собрались. Обещал быстрое содействие, тем более что в Италии у него обширные деловые и личные связи. Что касается договоренности…

– Строго между нами, ребята! Никому ни звука! Надеюсь, я у вас единственный клиент. Я уже продал почти все активы по очень хорошим ценам. Если разразится и окажусь в кэше, а потом возьму за бесценок… – ну, не миллиард, конечно (тут он криво усмехнулся и хитро поглядел на друзей, выдав свою прижимистую еврейско-капиталистическую сущность), но миллионов двести пятьдесят вам достанется. Зато залога не надо: верю. Жаль только, не могу это вашему другу Аполлоше в глаза сказать и ударить с ним по рукам.

6 мая 2009 года

Игнату стукнуло шестьдесят.

Юбилей наши герои встретили на острове Родос. Прилетели туда по желанию виновника торжества из Равенны, где с декабря прошлого года стали собственниками и жильцами скромной виллы без бассейна, но с тремя спальнями и видом на море.

Володя Утинский оказался не просто человеком слова. Он принял живое и искреннее участие в их судьбе. Его люди все устроили: временное тайное убежище, охрану, покупку недвижимости, оформление виз, а потом и вид на жительство, переезд и доставку контейнера с Гошиными книгами и их теперь уже общим скарбом.

Они успели прижиться в этом дивном городке с его древнейшими мозаиками, церквями византийских времен, узкими улочками, где из крошечных кофеен льется щекочущий ноздри аромат.

Гоша работал азартно и упоенно, переводя терцину за терциной, вдохновляясь сознанием, что здесь же провел свои последние годы, завершил эпохальный труд и упокоился с миром великий Данте.

К Игнату вернулась былая любовь к чтению, благо кое-что привезли с собой. Но особенно увлекся он маленьким садиком, окаймленным с трех сторон живой изгородью из лавра и самшита. К вящему удивлению друга, он упоенно ухаживал за клумбами и бесконечно отвлекал Гошу от работы докучливыми просьбами перевести абзац-другой под картинками из книжки о цветах – Гоша купил ее, на свою голову.

Рано утром они ходили к морю, добредали до общественного пляжа, где никто не обращал внимания на двух немолодых синьоров и не придавал значения, возможно, более тесным их отношениям, чем приятельские. Иногда вечерами Гоша вступал с Игнатом в их бесконечное, с предрешенным результатом шахматное ристалище. А еще Георгий Арнольдович ультимативно заставил Игнатия Васильевича учить итальянский на элементарном бытовой уровне. Игнат чертыхался, пыхтел, дико коверкал звуки, но потихоньку осваивал под MP3 – плейер бытовые слова и фразы, понимая, что пригодится. Впрочем, с большей охотой он взялся бы за греческий.

Подаренных Аполлошей и судьбою денег плюс тех, что получали с аренды Гошиной московской квартиры (Игнатова пустовала), должно было хватить, чтобы лет десять вести безбедную жизнь, путешествовать куда угодно, в том числе и в Грецию, на Родос, куда неодолимо тянуло Игната. Лучшего повода для поездки, чем юбилей, нельзя было и придумать.

Они сняли номер в отеле «Парфирас» и дождались двух звонков из Москвы. Сергей Нагибин, разумеется, заранее приглашенный на юбилей за их счет, обрадовал вестью, что прилетит шестого с утра. Володю Утинского они тоже пригласили, дозвонившись по мобильному, который знали немногие. Впрочем, это был жест вежливости: понимали, что не приедет, птица слишком высокого полета. Так и случилось: их благодетель вежливо отказался, но подарок посулил передать через Нагибина.

За столиком дивной приморской таверны, где соленый запах прибоя перебивали ароматы подрумяненного на гриле, только что выловленного сибаса, где на столике уже дымилась нежная мусака и подкопченные овощи, Гоша и Нагибин подняли бокалы за здравие юбиляра. При этом «Бандерас» с деликатным юмором подметил, что «с их капиталом Игнатий Васильевич может позволить себе изредка и ОРЗ».

Бойцы повспоминали минувшие дни, почтили усопших. Сыщик, не желая вдаваться в подробности, дал понять, что один из общих московских знакомых и пара людей из его окружения получили по заслугам, при том что ни он лично, ни достопочтенные итальянские синьоры не имеют к этому никакого отношения. Друзья поняли его без комментариев и обрадовались, когда Нагибин с серьезным видом объявил, что при желании они могут вскоре навестить без опаски родину, столицу, освежить свои легкие воздухом подлинной демократии и свободы, которого им так не хватает на приморской чужбине. «Изгнанники» похихикали для вежливости, хотя иронию восприняли с некоторой горечью.

Во время застолья Гошу не покидало ощущение, что Нагибин чем-то взволнован, что-то недоговаривает. Они деликатно не спрашивали его про чудо-статуэтку, понимая, что были бы новости, сообщил бы. Но что-то подсказывало Гоше: информация есть и Нагибин приберегает ее.

Так и случилось.

– Что ж, – вдруг с какой-то подчеркнутой торжественностью и пафосом вступил сыщик, поднимая тост, – а теперь подарок юбиляру!

Держа правой рукой бокал, он левой залез в карман и извлек фотографию.

– Поздравляю, Игнатий Васильевич. Это вам…

Игнат взял фото, несколько мгновений с тупым недоумением глядел на него, а потом…

Тут любой повествователь умолк и задохнулся бы, как астматик, от острого недостатка необходимых как воздух слов. Ну, как передать то, что произошло в этот момент с Игнатом, со всем его существом?! Ведь на фото изображен был сияющий Нагибин, в высоко поднятой руке сжимавший Аполлошу, как олимпийский чемпион – свой выстраданный кубок.

Нет, выдающийся мастер дедукции, достойный ученик Шерлока Холмса, один из самых талантливых сыщиков своего времени (по крайней мере своего бывшего ведомства) не нашел волшебную статуэтку.

Это она нашла его.

Впрочем, если быть до конца справедливым в отношении Сергея Нагибина, одна его фраза сыграла решающую роль в таком исходе: он дал вовремя и кому надо свой телефон. Но даже он предположить не мог, как все обернется.

23 марта 2009 года

Звонок на его неопределяемый мобильный, незнакомый женский голос.

– Это Сергей Ильич Нагибин?

Профессиональная реакция: «Ошиблись номером».

При повторных звонках – пробить абонента по базе.

– Странно. Мне этот телефон дал Костя Лукин, просил позвонить.

Нагибин напрягся. «Провокация? Кто, зачем? Ссылка не мертвеца… Мистификация, чья-то игра? Чья? Надо цеплять!»

– А кто это – Лукин?

– Один мужчина… парень, ну, странный такой, вместо «я» всю дорогу говорил «Костик», ну… больной немного.

«Провинциальный южный говорок, абсолютная непосредственность, легкое раздражение в голосе оттого, что ее не понимают. Инсценировка сомнительна. Еще один вопрос-прокачка, и рискнем…»

– И что вы хотите от Сергея Ивановича?

– Ильича, Сергея Ильича… Извините, так это вы или не вы?

– Я его личный секретарь. Он полностью мне доверяет. Все передам дословно. Говорите! Только внятно, подробно. Кто он такой, откуда знаете?

– Ладно. Меня Вера зовут. Я в парикмахерской работаю. Он часто у меня стригся, мы разговаривали. Однажды в кино пригласил. А когда провожал домой, подарил мне кольцо с бриллиантом, очень дорогое, и предложил замуж за него выйти. Все так странно, неожиданно, понимаете? Он на богатого совсем не похож был. Я сказала, что подумаю. Потом мы пару раз встречались. Приходили ко мне на квартиру, я с подругой Светкой снимаю, но она тогда в отъезде была. Он некрасивый, но я тоже, если честно, не Джулия Робертс. Он хороший был, добрый и скромный. И очень умный, очень много знал интересного. И при этом… как сказать?.. что-то в нем детское было, наивное, трогательная какая-то робость. В общем, понравился мне. А потом…

Вера сделала паузу, словно подбирала слова.

– …потом он позвонил на мобильный, я в тот день как раз в отгуле была, дома сидела, занималась, я поступать собираюсь в институт…

– Ну, ну, смелее, дальше…

– Сказал, что хочет ко мне срочно приехать, поговорить. Приехал, привез большую сумку, а в ней статуэтка тяжелая, он сказал – из бронзы, греческий бог солнца Гелиос. Сказал, что большая ценность, принадлежит одному хорошему знакомому. Сказал, что не украл ее, а спасает от бандитов, которые того хорошего человека то ли убили, то ли похитили. И его друг, который про статуэтку знает, тоже под угрозой. Попросил где-нибудь спрятать надежно, никому ни слова не говорить. А сам он не может, потому что обещал Сергею Ильичу быть дома. Ну, вот… А дальше он сказал такое, от чего мне до сих пор страшно. Сказал: «Если Костик останется жив, он разгадает тайну статуэтки, а если Костика убьют, позвони по этому телефону Сергею Ильичу, отдай статуэтку и конверт». И почему-то просил звонить не раньше 23 июня будущего года. И больше ничего не объяснял, сколько я его ни допытывала. Ни слова. Все про свадьбу, про то, как мы заживем богато, детей будем воспитывать. Он очень необычный был… и очень хороший человек.

Нагибин понял, что она сейчас разрыдается.

– Стоп, Вера! Успокоились! Так какого это было числа?

– Так я же говорю – ровно год назад, 23 июня. Я еще накануне дедушке звонила в Краснодар, он участник войны, я всегда с ним разговариваю 22 июня, а 9 мая с Победой поздравляю. Ну вот… А через пять дней я ему на мобильный позвонила, потому что молчал, не появлялся, я заволновалась. Никто и не ответил. И как раз на следующий день один клиент Штыковой Наташки, ну, она за соседним креслом работает, рассказывал, а я услышала, что на Ферганской, рядом с нами, мать с сыном убили. Ну, я догадалась… На похоронах была…

– Где же статуэтка?

– Как где? У меня. Мы ее с Костиком в ватное одеяло замотали и положили в выдвижной ящик дивана, на котором я сплю. А ящик гвоздиками незаметно прибили с боков. Это он придумал: если вдруг Светка за каким-то лешим полезет, пусть решит, что заело. Так и хранила его год, как он просил.

– Я и есть Нагибин, Верочка! Не волнуйтесь, говорите адрес.

Она действительно оказалась не красавицей, мягко говоря. Но было в ее облике что-то милое, чистое, чуждое лукавства и пошлости.

Он быстро нашел ее дом в Печатниках. Они поговорили. Догадка Нагибина оказалась верной: Верочка полюбила Утиста. И после глупых школьных влюбленностей это впервые было всерьез, остро.

Оставалось два ключевых вопроса. На первый он заранее знал ответ, и было ему стыдно за себя, такого матерого сыскаря, «дедуктика», «тонкого психолога». Юноша-аутист провел его как мальчика, отвел от себя малейшие подозрения парой фраз и точно сыгранным эпизодом. И все же Нагибин спросил:

– Вспомните, Вера, в котором часу он тогда позвонил?

– Ой, точно не скажу. Примерно в шесть тридцать. Я как раз уходить собиралась, у начальницы отпросилась к врачу. Не пошла, домой поехала. От Ташкентской до нас не так далеко. А в половине восьмого… да, около того, он появился почти вслед за мной.

Теперь все выстраивалось. Георгий Арнольдович сказал, что их с Игнатом не будет. Утист решился. Он приехал к Игнату около шести. Скорее всего, предварительно позвонил с мобильного на его домашний, проверил. Игнат не ответил. Костик хотел открыть своим ключом, но дверь оказалась не заперта. Увидел то ли налетчиков в беспамятстве, то ли пустую квартиру со следами погрома. Он словно по наитию угодил в тот интервал, когда лично ему не угрожала опасность. Главное – не обнаружил Аполлошу. И тотчас бросился этажом выше. Отпер дверь, нашел сумку, быстро унес. Дверь предусмотрительно запирать не стал, чтобы отвести подозрение: у них ведь с мамой есть ключи.

– Вот тебе и аутист, вот тебе и синдром Аспергера! – воскликнул Гоша, до этого завороженно, как и Игнат, слушавший рассказ Нагибина. – Холодный расчет, бесстрашная кража… И даже тени подозрения не вызвал, когда приезжал. Ключи отдал. А зачем? Мы ведь про них и не вспомнили бы.

– А вдруг… Он страховался. Он произвел эффект сродни тому, что описан у Эдгара По в «Похищенном письме», – с уверенностью объяснил Нагибин. – Помните, там искомое компрометирующее письмо было не спрятано, а надорвано и брошено в мусорную корзину. Поэтому никто не мог его найти. А сыщик Дюпен догадался. Так же и здесь: он продемонстрировал ключи, чтобы нам и в голову не пришло, что он мог ими воспользоваться. А с какой спокойной искренностью он признался в желании увидеть статуэтку, разгадать ее! – Сочувствие Игнату выказал, про маму больную, про Аполлошу так естественно говорил… – заметил Гоша. – Да, это уже с аутизмом никак не вяжется. И даже с той формой по Аспергеру… Я же помню, читал… Это уже замысел, комбинация, корыстный расчет. Такого за ними не наблюдается. К тому же он несомненно предчувствовал свою гибель. Но чего он хотел на самом-то деле? Заставить Аполлошу впоследствии играть с ним, если выживет? Или все же спасал самоотверженно, чтобы вернуть, если мы останемся живы?

– Боюсь, этого мы достоверно не узнаем никогда, – задумчиво произнес сыщик, и его выразительные карие глаза выдали грусть по безвозвратно упущенной истине. – Но если хотите, моя версия такова: в этом юноше со смещенной психикой и дезориентированной самоидентификацией…

– Да, вы завернули, маэстро! – с улыбкой воскликнул Георгий Арнольдович. – Вон, Игната аж перекосило.

– …Так вот, в душе этого человека перемешались два мощных желания. Он мечтал сделать счастливой любимую девушку, жениться, родить детей и вылечить мать, поэтому хотел продолжения игры ради денег. Но его сводила с ума загадка Аполлоши. В отличие от нас с вами он не смирился с чудом как с данностью, реальностью. Он страстно хотел понять. Его психика бунтовала, сводила его с ума. Это уже реакция нормального человека: сильно развитый интеллект сталкивается с иррациональным, потусторонним и не может объяснить… Это острый кризис сознания. И у меня есть подтверждение моей версии.

Нагибин извлек из кармана простой почтовый конверт с российской маркой, достал из него листок бумаги и протянул Игнату. Тот прочел вслух и передал Гоше. Там была одна фраза:

«Костик просит оберегать Веру и сделать рентгеновский снимок фигуры Гелиоса».

– Рентген – это приходило мне в голову, – признался Гоша.

– Я против! – твердо заявил Игнат. – Не хочу, чтобы над ним экспериментировали, изучали, облучали. Пусть будет все как есть. Перевезти бы его сюда! – Он с надеждой посмотрел на сыщика.

– Это вы с Утинским договаривайтесь, статуэтка с тех пор у него. Я пас. У меня таких возможностей нет. А кстати, вы догадались, почему Костик велел звонить мне ровно через девять месяцев?

– Столько детей вынашивают, – буркнул хозяин статуэтки.

– Что ты говоришь! Да твоя догадка произведет сенсацию в научном мире, – воскликнул Колесов, поднимая бокал.

– Зря иронизируете, – заметил Нагибин. – Игнатий Васильевич в самую точку попал. Костик видел символический смысл в этом сроке. Он хотел от нее ребенка. Вероятно, он представлял себе их близость именно в тот день, когда привез Аполлошу – Гелиоса, и подсознательно отмерил срок беременности. Но не смог преодолеть свой комплекс девственника: бедный Костик так и не познал плотской любви.

– Откуда вы знаете? – удивился Гоша.

– Он Вере признался.