Текст книги "Одиночество любимых"

Перемену в ее настроении Виктор быстро уловил. И, приобняв, на ушко прошептал:

– Глупыш-малыш, я тебя люблю. И это самое главное!

Такое услышать от понравившегося мужчины – вершина счастья для каждой женщины.

«А может, он ее действительно любит, – осторожно предположила и от такой мысли прокатилась теплая волна в душе. – Бывает же двухлюбовье. Мусульманам коран разрешает аж четырех жен иметь. Только очень сомнительно, что можно с одинаковой страстью относиться к каждой, как того требует ислам, в равных долях делить чувства и супружеское ложе. Явно не искренне будут звучать сладостно-трепетные речи с фальшивыми прилагательными: «Единственная моя, ненаглядная, неповторимая, любимая».

О том, что она разведена, но поддерживает минимальные связи с бывшим супругом ради дочери, Лена сказала Виктору еще при первых встречах у реки.

– Сашка хочет, чтобы у нее, как и у всех детей, был папа. Она периодически спрашивает, когда он приедет в гости. Несколько раз в год мы видимся, и я вижу, как счастлива дочь в эти дни и часы. Она, конечно, ждет от него подарки, и получает их, но ей дорог он сам по себе. Как-то мы шли по улице, и она вдруг стала всем встречным рассказывать свою главную новость – к ней папа приехал.

– Почему вы разошлись?

– Он изменял мне. Давай больше не будем об этом, – закрыла больную для себя тему Лена.

Виктор, напротив, сам заговорил о скором разводе с женой.

– Понимаешь, на Вику будто кто порчу навел. Она очень изменилась, превратившись в злую, стервозную женщину. Иногда мне кажется, что в нее вселяется бес, – вздохнув, с горечью рассказал о наболевшем. – Да, характер у нее не сахар, взрывной, но не настолько же, чтобы по малейшему поводу, что называется, на пустом месте закатывать скандалы, устраивать истерику из-за всякой ерунды. Ей все мерещится, что я направо и налево охмуряю женщин, спускаю на них большие деньги, а ей отдаю крохи… А когда бизнес просел, появились долги, невыплаченный кредит, она и вовсе в волчицу превратилась, чего только о себе не услышал, причем, в присутствии сына. В нервном возбуждении не сдержался, ударил ее, о чем потом пожалел. Негоже на женщину руку поднимать, плохой пример сыну показал.

Виктор достал из кармана сигарету, закурил. Ему неприятно было вспоминать семейные передряги, но раз уж вскользь, одной фразой не обошлось, посчитал за лучшее выговориться. Может, на душе станет легче.

– Иногда спрашиваю себя: куда же подевалась та милая девочка с косичкой на соседней парте? Мы ведь с Викой одноклассники, в десятом нас уже все, включая некоторых учителей, поженили. Так оно и случилось. Отслужил срочную и на третий день после дембеля подали заявление. Мои родители отговаривали: мол, куда вы спешите, такие молодые, погуляли бы еще. И жили неплохо, хоть и трудностей хватало, но как-то справлялись с ними. Потом я дом построил в хорошем месте, на пригорке, недалеко от реки, вид оттуда замечательный во все стороны, особенно на солнечную сторону, где лучи красиво отсвечивают от храмовых куполов, играя радугой. Когда душе тоскливо, глядишь, бывало, на монастырь с величавыми колоколами и позолоченными крестами и наступает успокоение, благостное умиротворение.

Такие внутренние изменения для меня загадка. Как и случившиеся крутые перемены в семейной жизни. А ведь под одной крышей не два-три года прошло, а двадцать – солидный временной отрезок. Тем печальнее финал.

За исповедью Виктор не заметил, как скурил сигарету до самого фильтра. Обжегшись, слегка ругнулся, эффектным щелчком избавившись от бычка.

– Ладно, Лена, извини, что загрузил своими проблемами. Они тебе точно ни к чему.

А на Покров они расписались: Виктор, постепенно поверивший в Бога, настоял на этом праздничном дне. Он в какой-то духовной книжке вычитал, что самые крепкие браки у тех, кто сочетается узами в почитаемый церковью день.

На хутор, в пустовавшую теткину хату, они переехали по предложению Виктора. Временно, пока не обзаведутся своими квадратными метрами. Вчетвером ютиться в небольшой хрущевской «двушке» Лениной мамы было тесновато, да и чувствовал он себя в чужих стенах квартирантом, несмотря на то, что с новой тещей Аллой Петровной сложились хорошие отношения. Как педагог и умная женщина, одна вырастившая дочь, она понимала важность мужского плеча в жизни. Поэтому искренне порадовалась, узнав, что у Лены появился мужчина с серьезными намерениями. Ничего, что старше и тоже с неудачным опытом семейной жизни – не у всех она сразу складывается. Главное, они подходят друг другу и, похоже, любят один одного. И Сашенька довольна, ей тоже нравится Витя, к которому она на удивление быстро привыкла и даже называет папой.

У мужика золотые руки – он хороший автомеханик, с металлом и с деревом мастерски управляется, с газо– и электросваркой, с любым инструментом умеет работать! Несмотря на то, что бизнес прогорел, на кусок хлеба всегда заработает. Какой-никакой достаток в доме есть, они рады и тому, что имеют – хлебу на столе да крыше над головой.

В Заосье места глухие, зато красивые – находка для художников-пейзажистов! И пусть нет удобств для жизни – ни почты, ни амбулатории, даже магазина нет, он в соседнем селе за три километра, да и сотовая связь едва ловится, зато в шаговой доступности густой лиственный лес с гарантированными грибами-ягодами, речушка Кропелька с кристально чистой водой, в которой водится приличная рыба, да пойменные луга, по ним босиком в задумчивости побродить одно удовольствие.

Природы дивный уголок оценили наиболее смекалистые городские и под дачи несколько участков с хатами-развалюхами купили. Так что поживет еще хуторок.

– Скопим, Ленок, со временем денег и построим здесь из дерева просторный светлый дом. И будем в нем жить-поживать, горя не знать, пока не состаримся, – однажды размечтался Виктор.

– А состарившись в город переедем, ближе к цивилизации?

– И кладбищу, – черный юмор был тоже присущ ее мужу.

Пошел второй год их семейной жизни, а Лене кажется, что вместе прожито уже десять лет. За это время они ни разу не поссорились, даже чуть-чуть. Наоборот, не могут нарадоваться друг другом и попросту кайфуют от совместного времяпрепровождения, почти стопроцентного совпадения характеров, привычек и чувств. Психологи утверждают, что это и есть гармония, идиллия человеческих отношений, которыми так же трепетно дорожат, как собственной репутацией или фамильным золотом.

* * *

Невольно поверишь в приметы: в пятницу 13-го день с самого утра не задался. Мало того что в будильнике предательски села батарейка и Вика банально проспала, прибежав на рынок уже в одиннадцатом часу. Так еще, как назло, там уже был Сучок, ночью привезший партию товара из Одессы. Хотя говорил, что вернется не раньше субботы, вот и верь после этого людям, особенно бизнесменам-торгашам.

– Ты где шляешься? – едва увидев ее, не своим голосом заорал Толян. Вика и другие продавцы знали: в плохом настроении Сучков напоминал разъяренного быка, который к тому же не скупится на матерные слова. Наверно, на оптовом рынке не удалось хорошо сторговаться или в дороге устал.

– Если ты всю ночь, как последняя про…, с кем-то развлекаешься и не можешь вовремя проснуться, то это только твои проблемы! За что я только бабло тебе плачу?! – не унимался хозяин магазина одежды и дюжины торговых точек. Его неистовый рев ветер разносил по всему базару.

Больнее всего Вику резануло незаслуженное, обидное слово «про…», произнесенное к тому же публично. Кровь хлынула к вискам, учащенно забилось сердце. Лишь в самый последний момент она едва сдержала себя, чтобы не послать своего работодателя куда подальше. Виктория понимала, поступи она так в справедливом гневе, то подписала бы себе немедленное увольнение без выплаты отработанных дней. И она молча проглотила обиду.

Сваленный за прилавок товар в тюках, а это были мужские костюмы, брюки, джинсы, рубашки, джемпера, пиджаки, что-то еще по мелочам требовалось быстро рассортировать и развесить. Зимний день короток: не успеешь оглянуться, сумерки уже опускаются. Пятница – предвыходной день, не самый плохой для торговли, особенно после обеда, когда люди возвращаются с работы. Не покладая рук, чувствуя за собой вину за опоздание, трудилась Вика. Когда же ей приспичило в туалет, оставался неразобранным лишь тюк с костюмами.

«Быстро сбегаю по нужде, заодно сигарет куплю, жуть как курить хочется», – решила Виктория и привычно попросив подругу Наташу присмотреть за товаром, помчалась в известном направлении.

Через минут пятнадцать вернулась уже с зажженной сигаретой. Пару раз затянулась и, бросив взгляд в угол прилавка, обомлела: баула с костюмами не было.

На месте не оказалось и Натальи.

«Что за дебильные шутки? Спрятала товар и скрылась», – нехорошо подумала про подругу Виктория.

А вот и Натаха, как ни в чем не бывало, идет с бумажным стаканчиком кофе в руке, улыбается. Довольная, что разыграла.

Актриса из нее неплохая получилась бы. Удивленно насупила аккуратно выщипанные брови, для убедительности в недоумении развела руками, театрально заявив о неодушевленном тюке как о живом существе:

– Так он же здесь стоял…

Когда через минуту выяснилось, что товар никто не прятал, а его попросту, скорее всего, украли, столпившиеся вокруг плачущей Вики женщины-продавцы стали выдвигать различные версии и вспоминать, кто и что подозрительное видел.

– Трое нерусских парней тут ошивались. У меня еще спрашивали почем джинсы, – первой заговорила Болеславовна, трижды бабушка, торгующая на вещевом рынке со дня его открытия.

– Цыгане это. Точно их загребастых рук дело! – уверенно заявил председатель ветеранской организации ЖЭКа Гуринович, по пятницам подменявший жену за прилавком. – Весной на пятом ряду они дорогой столовый набор сперли. Группой работают: двое хозяина отвлекают, просят что-то показать, а третий у них за спиной резво орудует. Положил товар в сумку и растворился в толпе.

– Где обещанная видеокамера? Она все бы зафиксировала, – подал кто-то дельную мысль в форме риторического вопроса.

Но Вика особо не вслушивалась, что и кто говорит. В голове крутились мысли: «Кто это мог сделать? Как за считанные минуты бесследно пропал отнюдь не маленький мешок, когда вокруг столько людей?»

Этот вопрос был первым, который задали в милиции, куда Вика в тот же день обратилась. Неохотно приняв заявление и заодно пожурив за непростительную беспечность, стражи порядка ничего не обещали, сказали лишь, что если что-то у них будет, непременно сообщат.

Вечером позвонил еще более разъяренный, чем утром, Сучков. Не стесняясь в крылатых выражениях, как он называл матерную речь, поставил ультиматум: если за выходные товар не найдется, с понедельника он включает счетчик.

– Что б ты знала, там фирменные, недешевые костюмы. С процентами больше трех тысяч баксов набежит. Как ты будешь расплачиваться, даже не знаю. Так что ты, красавица, у меня в долгах теперь, как в шелках, – по-хамски самодовольно хмыкнул в трубку и отключился.

В плохом настроении она вечером наорала на уже почти взрослого сына за плохую отметку в дневнике и разбросанные вещи. И впервые получила отпор в том же гневном тоне:

– Злая ты, будто и не мама, а мачеха! Папа никогда так со мной не разговаривал. Теперь я понимаю, что это из-за твоего дурного характера он от нас ушел.

Эти слова прозвучали, словно выстрел в доме, где давно уже холодно – в прямом и переносном смысле. Мишенью опять стала она, бывшая жена с 20-летним стажем и, как выясняется, плохая мать.

«Может, и впрямь, я во всем виновата? От хороших жен мужья не уходят, – не раз слышала она в детстве от бабушки, выговаривавшей своей старшей дочери, ее маме, что та запустила домашнее хозяйство, свалив на старушку и стирку, и уборку, и готовку. – Наверное, с генами и мне эта свобода от домашней каторги передалась, – с грустной иронией подумала. – Хотя нельзя сказать, что она совсем уж разленилась и за холодную воду не бралась. Когда с Виктором еще спали вместе, готовила ему и вкусные борщи, и рубашки вовремя стирала, и порядок в доме поддерживала. А когда по бабам стал шляться, деньги спускать на стороне, то руки сами отказались что-либо хорошее делать для него. За выяснением отношений и сварами часто не до сына было, вот он и рос сам по себе. Замкнутый, настороженный, нередко раздражительный, нервный, не ждущий дома ничего хорошего.

Вот и сейчас накричал на нее, почти как Сучков. И убежал куда-то, хлопнув дверью. Она снова совсем одна в доме. Даже печку не растопил. Вернувшись со школы, бездельничал, уткнувшись в свой компьютер. Теперь ей с этими полусырыми дровами, будь они неладные, морочиться. Где этот керосин, хоть немного смочить бы их, может, тогда загорятся?»

Позвонила Наташа. Виктория обиделась на нее и вначале думала не отвечать. Ведь это она «проворонила» злосчастный товар, ее же попросила присмотреть за прилавком. А она ушла за своим кофе, якобы бросив кому-то фразу: поглядывайте, я скоро. Вот и вправду: у семи нянек дитя без глазу.

– А ты не допускаешь мысли, что эту кражу организовал Сучков? – огорошила ее Наталья, когда она все-таки ответила на звонок.

– Зачем ему лишние хлопоты, милиция и все такое? – вопросом на вопрос ответила удивленная Вика.

– У меня, конечно, нет прямых улик, доказательств, – словно эксперт-криминалист начала подруга. – Но чует моя душа, что Толян неровно к тебе дышит.

Услышанное вызвало у Виктории приступ смеха.

– Спасибо, хоть ты подняла мне настроение. По твоей логике он от неровного дыхания обматерил меня утром на весь базар? Аха-ха-ха, я не могу…

– Ты же знаешь, какой он эмоциональный… Наверно, в роду были кавказцы. Но если бы ты ему была совсем до фени, во-первых, он бы тебя не держал, а давно выпер, не прощал бы утренние опоздания, а во-вторых, подумай хорошенько, может, ты его обидела, задела мужское самолюбие. Вот он и решил тебя наказать, чтоб была более сговорчива…

– Ты не пьяна, подруга? Ты что несешь? Это ты, наверно, к нему неровно дышишь…

– Ладно, Вик, не заводись. Успокойся и подумай над тем, что я сказала. Пока.

«А тут и думать нечего! Бред сивой кобылы. Слишком сложная комбинация для школьного двоечника Толяна. Доля подлости, конечно, ему присуща, но тут еще изворотливый ум нужен, чтобы провернуть целую операцию по таинственному исчезновению товара, им же привезенного! А ради чего? Допустим, чтобы наказать рублем несчастного и безденежного продавца, но опять же вопрос: за что, в чем провинилась? Если проще уволить работника без всякой конторской бюрократии: рынок не завод или фабрика, где есть хоть какой-то профком, трудовой коллектив. Плакаться в жилетку тут некому».

Кое-как растопив все-таки печку, она решила, что скорее согреется коньяком, чем теплом полусырых дров, больше дымивших, чем горевших. Выпитой рюмки показалось мало, и она почти сразу налила вторую – для снятия пережитого стресса. В холодильнике, кроме остатков позавчерашнего супа, пачки сливочного масла и небольшого кусочка сыра, ничего не было. Есть совсем не хотелось, но она же не какая-то алкоголичка, чтобы пить без закуски. Сделав бутерброд, без аппетита зажевала его.

На душе было пусто и тоскливо, хоть плачь. «За что ей такая кара в виде беспросветной, беспраздничной жизни? Совсем не о такой она мечтала в молодости, выходя замуж. Но, видать, и впрямь счастья на всех не хватает. Одним, кому на роду написано быть любимыми, оно само с неба падает, а кому-то за него надо из последних сил биться, и не факт, что окажешься победителем. К сожалению, она в этой группе обделенных и проигравших, а значит, обреченных на неудачу».

Правда, на каком-то женском сайте Вика прочла заинтересовавшее ее высказывание Достоевского о том, что сколько человеку в жизни надо счастья, в такой же мере ему надо и несчастья, иначе он и счастья-то своего не поймет. Проще говоря, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым, надо горя и бед хлебнуть сполна.

После выходных Вика позвонила следователю: спросила, есть ли какие-то подвижки. Он не сразу даже сообразил, о чем речь. А поняв, с легким раздражением в голосе сказал, что они работают, и если удастся выйти на след похитителей товара, тут же примут меры и ей, как потерпевшей и заинтересованной, первой сообщат.

В общем, формальный ответ на все нераскрытые криминальные случаи. «Похоже, никто кражей товара у частного торговца не занимается, наверняка, есть дела поважнее. Но ей что делать? Три тысячи – большие деньги, где их возьмешь. У бывшего мужа просить бесполезно, да и не станет она перед ним унижаться. Занять у подруг, но, к несчастью, среди них нет богатых дам, живут скромно, от зарплаты до зарплаты. Надо поговорить с Сучковым, для него это не Бог весть какая потеря. Попрошу прощения и скажу, что готова работать год без зарплаты. Как-нибудь выкручусь, что-то продам, с голоду не помру». Больно кольнула мысль: «Она-то потерпит, а как же сын?»

Но когда она сказала об этом Толяну, тот, прищурив глаз, как-то особенно на нее посмотрел, потом вроде даже согласился:

– Конечно, отработаешь. Но на моих условиях.

– Каких же?

– Вика, я думал, что ты посообразительнее. Подумай, чем женщина может обезоружить мужчину?

«Вот, гад, предлагает с ним переспать… Не бывать этому!» – с негодованием мысленно отвергла непристойное, лишь слегка завуалированное предложение.

Вслух же, сама удивившись, сказала нейтральное:

– Я подумаю.

– Сутки у тебя на это. А потом я включаю счетчик.

То, что он бабник, она знала. Но тучный, заплывший жирком колобок Сучков, как мужчина ее никогда не интересовал. И вот теперь вдруг все так повернулось, что она вынуждена думать о возможном сексе с ним. От одной этой мысли ей становилось неприятно.

А может, заявить на него в милицию за сексуальное домогательство? У Малахова в передаче недавно как раз обсуждали эту щекотливую тему. Там еще о миллионных исках к голливудским звездам речь шла, которые, если насильно и соблазнили кого-то в бурной молодости, то за давностью лет уже напрочь забыли об этом.

Да, но то в Америке, на Западе права человека, деловая репутация и все такое. У нас проще жизнь устроена. Подашь заявление, так тебя же еще и виноватой сделают, к аморалке народной пословицей подведут: дескать, если сучка не захочет, то кобель не вскочит. Да и нехорошие разговоры пойдут, подло баба поступила, сдала ментам хорошего мужика. Хотя этот мужик еще тот негодяй.

Перебрав, как ей казалось, все варианты, Вика склонялась к последнему – постельному. «Фиг с ним, стерпит, переживет как-нибудь полчаса, с нее не убудет, только надо расписку взять: что финансовых претензий больше не имеет. И что языком трепаться на каждом углу не будет, да это и не в его, женатого человека, интересах».

На следующий день она позвонила и сказала всего лишь два слова:

– Я согласна.

Она услышала в трубке, как самодовольный Колобок, хрюкнув от предстоящего удовольствия, залепетал:

– Ты все-таки сообразительная баба, молодец.

Он назвал время встречи и место – дачу друга. Там все и произошло: тупо, механически, по-животному. Правда, Сучок даже там, вместо интимной прелюдии торговаться начал.

– Слишком дорогой секс, получается, Вика, тебе так не кажется? Три, ладно, пускай две штуки баксов за один раз. Элитные столько не берут.

Специально кольнул ее этим сравнением с проститутками. Хотя чего обижаться, в его бесстыжих глазах она и есть шалава, с которой можно делать все, что придумает развратная мужская фантазия.

– Давай договоримся. Я беру тебя в аренду, – от этого слова он даже улыбнулся, – на месяц, ну не каждый день мы будем… ты понимаешь, а когда захочется мне. Тогда о пропавшем товаре забываем. Посчитаем, что я мужскими костюмами за секс с тобой рассчитался. Гы-гы.

Ему, козлу распутному, еще и смешно! Она думала, что отделается одним разом, а тут «медовый» месяц недавно еще замужней и пристойной женщине предлагают…

– Раз ты говоришь об аренде, тогда соответствующий договор надо оформить, – не моргнув глазом, холодно, но настойчиво произнесла Вика.

– Для налоговой или ментов вещдоком запасаешься? – окрысился Толян, учуявший подвох.

– Это для меня страховка. Можешь, просто написать, вот ручка и бумага: что ко мне финансово-материальных претензий не имеешь.

Уже настроенный на плотские утехи, побубнев по-стариковски, недовольный, он все-таки сделал то, о чем она просила.

…После того свидания Вика напилась так, что едва добралась до дома. Сняла только верхнюю одежду, обувь и рухнула на диван в прихожей. Хорошо, что Артем уехал в деревню к отцу на выходные и не видит свою распутную мать. Она стыдилась сейчас даже собственной тени.

И приснился ей сон, будто среди ночи все вокруг вдруг озарилось ярким до слепоты, нереальным, космическим светом. Обеспокоенные люди повыбегали из своих домов, она тоже босиком, в одной белой сорочке оказалась среди них, и все не могут понять, что за невиданное небесное явление спустилось на грешную землю.

– Смотрите, к нам Бог идет, – завороженно прошептал женский голос.

– Люди, чем могу вам помочь? Не стесняйтесь, просите, но каждый что-то одно, самое важное для себя, – объявил Создатель громко, чтобы везде его услышали.

Зашушукались, запричитали, вздыхая, люди, теряясь в сомнениях, тайных желаниях и мечтах.

И так получилось, что ближе всех к Создателю Вика оказалась. Первой она и обратилась к нему:

– Господи, помоги мне отопление в доме провести. Чтобы не был он таким холодным.

Она верила, что эту пустяшную просьбу Бог в мгновение выполнит, а с теплом дом снова станет уютным, тихим и по-семейному добрым, родным. Для всех, кто в нем живет.