Текст книги "Война по обе стороны экрана"

14 марта

Две поездки в Волноваху

Волноваха – среднего размера городок посередине шоссе Мариуполь – Донецк. Сражение за нее длилось довольно долго. Вроде как заняли, но ехать еще нельзя. Значит, не совсем. Отчаянные журналистские головы ныряли туда прямо с воюющими подразделениями, но это особая порода людей. Тогда же, около пятиэтажек за рекой (район Стоквартирный), тут и погиб Воха. К слову, Генштаб ВСУ до самых недавних пор сообщал, что бои за Волноваху в самом разгаре, и русские войска только пытаются зайти на окраины. На тот момент город был уже зачищен. Сейчас они просто перестали о нем что-то рассказывать. Значит, все, смирились.

Но впервые мы заехали туда, когда еще вовсю грохотало. В городе были слышны перестрелки, рвались мины, были слышны выстрелы из БМП-2. Выстрел – разрыв. Автоматически пытаешься угадать направление стрельбы. По улицам ходят группы разведчиков с неожиданным за спиной – у одной из них, например, у командира был длинный моток очень толстой веревки. Он подсказал нам, куда и как лучше проехать. В первый день мы доехали до пятиэтажек, но наш «старший» резонно заметил, что они с краю города, а это неприятно, лучше вернуться в центр. И мы вернулись в район МРЭО и Первой школы. До основного замеса у автовокзала тогда не добрались.

Когда город только-только взят и зачистка еще идет, в нем совершенно особый микроклимат, который ни с чем не спутаешь. Все еще горит, дымится. Пожарища – теплые. Все улицы усыпаны мелкими фракциями – комья земли от взрывов, щепки, битое стекло, какие-то рваные железки, битый кирпич, мотки рваных проводов, упавшие и в кисть разорванные стволы деревьев. Ровной поверхности найти невозможно.

Военные регулировщики с красными повязками и деревянными палками-жезлами (палками буквально, отломанная от дерева ветка с сучками) стоят на всех перекрестках и показывают направление движения – нескончаемые колонны техники сквозь город едут в развитие наступления на передовую, и, когда пытаешься что-то у такого регулировщика спросить, как правило, это бессмысленно. Он показывает только, как проехать на передок, и больше ничего не знает. Они дико усталые, измотанные, оглохшие, прокопченные. У всех командиров совершенно сиплые, севшие голоса. Говорить им тяжело физически.

В первый раз людей мы практически не встретили. Все прятались и еще опасались выходить. Мое внимание привлек разбитый МРЭО с флагом, но во дворе соседнего дома случайно, краем глаза я заметил сгорбленную фигуру на скамеечке. Мы подошли. Это был Александр. У него парализованы ноги, перемещается он по двору, переставляя скамеечку. Живет один, на инвалидную пенсию. Мать умерла. Дом совершенно разбит – ни окон, ни крыши, ни потолка. Ютится на летней кухне, без отопления. Спит во всей одежде. Выйти за калитку не может, потому что там начинается та самая каша из битого кирпича. Во двор вышел подметать – и двор чистый, ровный. Мы заметили его случайно. В машине был хлеб, которого он не видел неделю. Улыбка была совершенно неподражаемой – ой, какой мягкий! Сейчас я его весь съем!

Кстати, Первая школа находится на улице Героев 51-й бригады. До недавнего времени это была улица Первого Мая. Потом прогремел 2014 год, и Стрелков размотал эту по сусекам слепленную бригаду ВСУ, которую даже одеть нормально не получилось, не говоря уже об исправной технике в достаточном количестве, как раз в районе Волновахи. Бригада в итоге была расформирована – почитайте о ее боевом пути, очень показательный собирательный образ подразделения ВСУ образца 2014 года. Теперь улица снова имеет название Первого Мая, топонимы специальным указом откатили на дату мая 2014 года, в связи с чем мне очень жаль только пгт Нью-Йорк[2]2
  Поселок городского типа.


[Закрыть], который теперь опять пгт Новгородское (но он еще под контролем Украины).

На входе в школу – табличка с погибшим выпускником, воином-интернационалистом. Провисела все эти непростые годы, но при спешном покидании города кто-то напоследок нашел время и разбил ее. Памятник воинам-афганцам в сквере – тоже.

Кстати, танк Т-34 с постамента на площади автовокзала пытались убрать. Это первый танк, ворвавшийся в Волноваху во времена освобождения Донбасса от фашистов. Но жители встали горой на его защиту – и отстояли. Теперь вся площадь забита танками Т-64 – и украинскими трофейными целыми, и сожженными частично или целиком, и армии ДНР. Одни тянут в ремонт другие. Будут ставить на ход, рисовать «Z» и пускать в бой. Исправных брошенных танков много. Сожженных тоже. В сквере за танком – трупы в украинской форме. Прошу танкиста ДНР показать на камеру, где будут рисовать «Z». Смотрит на меня недоуменно – везде!

Все, абсолютно все, в один голос говорят: город разносила именно украинская армия. Прямая речь: когда они заходили в 2014-м, то прямо сказали – если из Волновахи будем уходить, мы сотрем город в порошок. И сдержали обещание. Все жители видели, кто, из чего и в какую сторону стрелял. Украинскую технику ставили вплотную к домам. И им доставалось, разумеется, при штурме. Но украинцы и лупили по городу просто так – из артиллерии, из «Градов» со своей стороны, из танков. Это рассказывают все. С каждым встречным, если поговорить, будет такая история. И еще много историй из серии, как забирали машины, как грабили магазины, как унижали всяческими вариациями обвинения «сепар». Люди терпели и помалкивали.

Но самая чудовищная история произошла в больнице. Они ее заняли в первый день обострения, разместив то, что им надо, – и где им надо. Врачей, естественно, не слушали. Возражений не воспринимали никаких, и в том числе с территории больницы стреляли и из минометов, и из артиллерии, и из «Градов». В больнице все это время были люди и шли операции. Вокруг здания стояло несколько танков. Танкисты жили в помещениях больницы и даже пили с персоналом чай. Уходя, они пришли в подвал посмотреть, где сидят люди. Сели в танк, отъехали. Развернулись. Опустить пушку на уровень земли танк не может, поэтому он задом наехал на препятствие. И влепил прямо в подвал. Каким-то чудом – в другую секцию, где людей не было. Эту дыру можно найти и посмотреть сейчас. И рассказы этих людей – пациентов, врачей, медперсонала – можно услышать. Главврач Виктор Саранов, кстати, переназначен республиканским Минздравом на свою должность. О провокации с роддомом в Мариуполе он не слышал и не знает, так как связи нет вообще никакой. Я спросил ради любопытства о зарплате – больше или меньше будут платить и он совершенно искренне сказал, что это не имеет никакого значения.

Погибших очень много, лежат прямо на улицах. Иногда прикрыты, иногда – нет. И мирные граждане, и украинские военные. Несколько тел военных – в палатах больницы. Лежат прямо на полу. Характерная особенность – документов при них нет. Все они были раненые. И все – добиты выстрелом в висок или затылок. Их не забирали. И не оставляли живыми, чтобы не рассказали лишнего, возможно. Ведь в больнице между ними часто была слышна английская и грузинская речь…

Но жизнь продолжается, как ты, дьявол, не хоти обратного! Во время штурма города, активная фаза которого шла около недели, в течение которой врачи больницу не покидали, в родильном отделении, вернее в его подвале, родилось семь малышей. Четыре мальчика и три девочки. И новорожденные, и мамочки чувствуют себя прекрасно!

18 марта

Три поездки в Мариуполь

Для каждого, кто болел за Русскую весну 2014 года, Мариуполь – это город большой демонстрации на 9 мая, неповиновения, вроде бы даже перехода милиции на сторону демонстрантов, когда возникли баррикады, через которые в знаменитом видео перелетала БМП с украинским флагом на антенне, а потом город оказался пуст. Войска ДНР из него вышли или не вошли, когда могли бы запросто это сделать, – таковы общепризнанные тезисы; еще упоминают олигарха Ахметова и то, что это оставался последний азовский порт для вывоза морем продукции всех его сталелитейных предприятий. Во всех разговорах фигурировал обычно объем чемодана переданной наличности – миллиард долларов! Это или не это было причиной, но на восемь лет Мариуполь оказался там, с той стороны. Теперь – все по-другому. Совсем.

Важно еще понимать, что именно в этот город поступил приказ выезжать областному МВД в 2014-м – на патрульных машинах, с документацией и компьютерами. Тогда произошло очень резкое разделение – на тех, кто подчинился приказу, и тех, кто этого не сделал и вернулся уже в ДНР (до того, как объявили АТО). В основном уехавшие найти себя не смогли (это я знаю по рассказам их бывших коллег), там они пришлись не ко двору – сепары и предатели. Сюда и хотели бы вернуться, а уже все, не выйдет, и тут их считают предателями. Поезд ушел. Те, кто остался, фактически с нуля создавали новые государственные органы – паспортную систему, ГАИ и все милицейское прочее, – и сейчас продолжают служить – и стране, и народу.

Заводы Ахметова в Мариуполе все это время продолжали работать. Резиденция Ахметова стояла в Донецке нетронутая и под охраной (и стоит по сей день). В воздухе витал аромат какого-то договорняка. Пока не началось то, что началось.

Азовцев довольно резво вышибли из Широкино, о чем я писал выше, они побросали все и отошли в Марик, как между собой ласково называют Мариуполь, поклявшись превратить город в крепость.

Все случилось очень резко, и выехать из города никто не успел. Ситуация типичная: дети с внуками живут в городе, родители-пенсионеры – в пригородном поселке. И когда все уже полетело, многие дети звали своих стариков в город отсидеться, ведь через поселки пошло движение фронта. А потом связь пропала. Полный город народа. Выезды перекрыты в несколько эшелонов – мы это видели на улице Шевченко. Собой она представляет скорее проспект с широченным бульваром посередине. Она была сначала перегорожена коммунальной техникой и автобусами. Причем по газонам тоже объехать нельзя никак. С минами по бокам – для проезда оставалась только одна полоса, которую контролировали автоматчики. Всем говорили, что выезд закрыт, потому что там небезопасно. Дальше, в районе Запорожского шоссе, дорога опять была перекрыта минами и блокпостами, причем внутрь города. И еще дальше – еще блокпост, уже на выезде. И только через километр, наверное, начинались укрепления «наружу».

На минах этих заграждений внутри города машины подрывались, и теперь они лежат на боку. Перед цепочкой сожженных автобусов – расстрелянная машина с двумя сгоревшими людьми, не сразу понятно вообще, что это люди. В районе магазина «Метро» – белая ВАЗ, 2106 с расстрелянными людьми и пес, ставший местной знаменитостью, мариупольский Хатико. В «шестерке» – трое погибших. Причем стреляли прицельно – сначала в водителя, в результате чего машина врезалась в какой-то неподвижный объект. Затем расстреляли пассажиров. Собака выпрыгнула через разбитое стекло и с тех пор не отходит от своих погибших хозяев. Лежит у машины, лает, не дает к ней подходить. На земле разбросаны вещи – одежда, какие-то одеяла и сумки. Пес подходит, нюхает знакомые запахи, виляет хвостом.

Трасса становилась все оживленней – по ней пошли уже колонны беженцев по гуманитарному коридору в направлении Запорожья, туда и сюда носятся машины, военные грузовики, тучи пыли, – и со временем разбитая машина оказалась посреди оживленной трассы.

Собака уходила в траву, далеко на обочину, отдалялась метров на двадцать от дороги и оттуда смотрела за машиной и, если кто-то подходил к ней, лаяла издалека. На шее собаки рана, сочится кровь. Мы рассказали о ней в нашем репортаже – отклик был совершенно неожиданный.

Как выглядят крайние дома по улице Солнечной, все уже, наверное, видели. Полностью выгоревшие, от первого этажа и до последнего. Никакие пожарные команды ни на какие пожары, естественно, не выезжали. Во дворе огромного девятиэтажного дома из пятнадцати подъездов, стоящего полукругом, застаем всего несколько человек. На невесть откуда взявшихся мангалах они кипятят чайник и варят что-то, раздобытое где-то. Жгут обломки оконных рам и мебели. Обращаемся к дяде Саше – хорошо поставленным голосом с интонациями он сначала говорит, что разговаривать с нами не хочет, потом рассказывает, как было дело: украинские военные в сумерках, на гражданских машинах, подъезжали к соседним домам, лезли на крышу. Или на последние этажи. С огромным количеством всякого противотанкового хозяйства. Стреляли по наступающим танкам. Получали ответку такую, что зачастую сносило весь этаж. Танки ехали дальше. Дом загорался – и выгорал.

Ближе к центру города таких полностью черных домов уже меньше. Но все больше домов с повреждениями с внутренней стороны. То есть лупили изнутри города – обороняющиеся. И так, что сносило не один этаж, а два, то есть танки и артиллерия. Свидетельств, как от школ и детских садов стреляли из минометов, множество. От образовательных учреждений вообще все старались держаться подальше. Потому что хорошего там не было ничего, а наоборот. Свидетельств, как из пушек и танков ВСУ били по домам, как стреляли по тем, кто пытался вырваться, множество, это мы слышали неоднократно, еще до того, как удалось попасть в сам город – от беженцев в Новоазовске. По характеру повреждений домов СЦКК тоже подтверждает – множество из них получены в результате стрельбы именно изнутри города.

В минуты, когда мы вместе с российскими военными раздавали гуманитарную помощь, артиллерийский обстрел шел через наши головы – из глубоких полей как раз в районе запорожской трассы, через улицу Шевченко, все очень сильно прилетало по «Азовстали». Там окопался наиболее дееспособный отряд националистов, обороняющийся в заводской застройке, остальные меньше и будут уничтожены быстрее. Большой привет Ринату Ахметову, честно говоря, сложно представить, что это когда-то снова заработает. А это коллективы, зарплаты, семейные бюджеты.

Мариуполь – гигантский, именно промышленный город, где находится не один огромный металлургический комбинат, а два огромных металлургических комбината – «Азовсталь» и имени Ильича. А то, что националисты были на зарплате у Ахметова, – факт известный настолько, что его не считается необходимым как-то дополнительно подтверждать. Вот так система сдержек и противовесов, попытки «и вашим и нашим» всеми сдержками и противовесами ударила в итоге по своей кормящей руке. Если бы в городе не было националистов, всего этого кошмара не было бы. А были они тут, потому что посчитали, что им должны платить. И их условия приняли. Вот такой вот бизнес на патриотизме – с руинами в результате. Кричалки и мантры о деблокаде достаточно забавны, когда проезжаешь через колоссальные порядки окружения города. Националисты обречены, хотя погибать им явно не хочется.

На раздаче гуманитарной помощи к нам подходит огромное количество совершенно ничего не понимающих людей. А что будет дальше? Мы теперь ДНР? А как все это произошло? А как я буду сегодня спать – у меня завалило квартиру и нечего даже постелить? Куда мне идти? Где мы можем хоть что-то узнать? Единственное, что я мог отвечать, – выходите к заправке на запорожскую трассу. Там на автобусе отвезут в Никольское, а там уже МЧС, палатки, еда и возможность принять решение, что делать дальше, возможна эвакуация в Россию. Огромное количество просьб – позвоните нашим родственникам, сообщите, что мы живы. Все люди закопченные, с черными руками – из-за постоянных костров. Приличные люди в приличной одежде выглядят дико, как будто после бега по угольному складу. «Я попала в фильм ужасов», – говорит женщина, мешая похлебку из картошки и фасоли на очередном мангале во дворе, в который, ловко ломая их руками, она бросает рамки для фотографий.

Очень показательная и страшная история… Отец варил суп у подъезда на костре, жена и двое детей – одиннадцати и трех лет – в подвале. Прилет мины – ранение, кровопотеря. Жена умудрилась как-то довезти его до больницы, дети с соседями остались в подвале. Врачи говорят – у нас ничего нет, надо то и это. Жена идет на поиски того, что они сказали, и миной убивает ее, недалеко от дома. Соседи хоронят ее прямо во дворе. Детям не говорят. Отец в больнице тоже ничего не знает, и прогнозы врачи дают плохие. Через десятые руки кто-то дозванивается до брата раненого – он из Донецка прилетает сразу, как только открывается возможность въехать в город, и забирает брата. Выясняется, что соседи по подвалу посадили детей в гуманитарные автобусы в Запорожье, на Украину, то есть за линию фронта. Одних. И они уехали. Раненому решают этого ничего не говорить – и он ждет встречи с женой и детьми, думая, что они по-прежнему в подвале.

Как нам жить дальше, кто это все и каким образом будет восстанавливать – это основной вопрос, и на него я ответить не могу. В ответ на общие ободряющие слова, если у тебя нет сигарет, люди сразу теряют к тебе интерес. Вы не понимаете, у вас не сгорела квартира и не погибли родственники. Многие подходят и сразу начинают разговор, как все неправильно было при Украине, а в последние ее дни здесь – особенно. Но одна женщина вкрадчиво и лично мне начала говорить: спасибо России, посмотрите вокруг. Ее речь проникнута горькой издевкой по отношению ко мне лично, потому что у меня в руках микрофон, на котором написано «Россия». По мне видно, что я могу помыться, поспать в кровати и нормально поесть. И попить воды, когда захочу и сколько захочу, и даже не воды (кстати, в городе очень много пьяных – обнаружен нетронутым большой соответствующий склад). А эти люди не могут, и дворы домов ближе к центру, где уже не грохочет, заполнены людьми.

Людей очень много. Гуманитарные действия срочного характера просто необходимы. Я уверен, что как только стрельба в городе закончится, а это вопрос ближайших дней, это будет сделано. Аховая ситуация в больницах (в частности, № 2) – врачей мало, лекарств нет, воды нет, тепла нет, ничего нет, а раненых море, забиты все коридоры. Ко мне подходит мужчина в клетчатой кепке и с длинными волосами, все в нем выдает представителя интеллигенции, и, наверное, творческой. Лицо в саже и закопченные руки – традиционно. «Вы понимаете, что люди отвернутся от вас, если вы срочно что-то не предпримете?» Я понимаю, но что я могу сделать, кроме как рассказать о происходящем? Что я, кстати, делал даже в эфире программы «60 минут», которая в представлении для читателей нуждается вряд ли. И все происходящее надо документировать, и рассказывать, и объяснять – кто виноват и что к этому привело. Преступлений националистов огромное количество, просто бессудные расстрелы, пока тела еще прикопаны, выглядят не так страшно, как сгоревшая многоэтажка. А только сегодня взяли Мариупольский аэропорт, на территории которого располагалось самое зловещее заведение на юге – следственная тюрьма СБУ, где людей калечили, убивали, выбивали показания, издевались и мучили по лучшему американскому образцу. Кому удавалось оттуда спастись, рассказывают страшные вещи про эту так называемую «Библиотеку». И это все надо предавать гласности, убедительно и немедленно. Ведь именно против этого и проводится все то, что сейчас проводится.

Количество выходящих пешком растет ежедневно. Еда в городе заканчивается. На машинах едут – без стекол, в расстрелянных, с продавленной крышей. На въезд огромный поток тех, кто ищет родственников. Основная задача блокпостов на выезде сейчас – это выявлять именно нациков и вэсэушников. Они переодеваются, смешиваются с толпой, иногда даже берут в попутчицы даму с ребенком. Первый тест – покажи руки, пальцы, плечи, интересуют татуировки и характерные потертости от бронежилета и оружия. Покажи трусы – многие бегуны без трусов, потому что форменные трусы выкидывают, и если гражданские штаны найти еще как-то можно, то трусы уже сложно.

Так что человек без трусов в Мариуполе обречен на тщательные проверки.

Мариуполь сейчас невероятно нуждается в белых КамАЗах МЧС. И я верю, что они уже готовы к отправке. По-другому нельзя.

А история мариупольского Хатико развивается. Пса забрали неравнодушные волонтеры, его лечат, и он в хороших и надежных руках, у него будет новый дом. Кличку дали – Марик, старую ведь никто уже, видимо, не узнает.

23 марта

Мариуполь, поездка четыре и пять. Больница и аэропорт. «Библиотека»

Мы идем по дороге от Мариупольского аэропорта к шоссе. Уже сумерки, позади очень тяжелый и очень насыщенный день. Ноги ноют – попробуйте походить по территории аэропорта из конца в конец, да еще в бронежилете. Дорога абсолютно пустынна и так же абсолютно безжизненна. Возможно, потому что мы знаем – она заминирована. В самом начале, на съезде с шоссе на Мангуш, по асфальту в шахматном порядке расставлены здоровенные плюхи противотанковых мин. Пройти между ними можно, а проехать – нет. В кустах стоит подорвавшийся грузовик с открытой дверью кабины – заглядывать туда мы не пошли, еще днем было заметно, что грунтовая дорога заминирована тоже, не только асфальт. И если на асфальте все видно, то на земле можно и не заметить, водитель грузовика поплатился.

Кто-то постарался на славу. На самом шоссе, уже в сторону Мангуша, подорванная гражданская машина, водителя выбросило, он лежит на обочине. Сначала мне показалось, что птицы что-то ищут в горе тряпья с фиолетовыми пластиковыми тапками, потом только стало понятно, что это не тряпье, а кто-то еще совсем недавно бывший живым. Мое отношение пугает меня самого, я ловлю себя на этой мысли уже не впервые, и не на первой войне, но думаю об этом всего секунду – слева, со стороны Мангуша, начинает бить артиллерия.

Когда раздаются трескучие и громкие выстрелы САУ, вздрагиваешь все равно, несмотря на то, что внутренне вроде как к этому готов. Когда мы подошли к дороге, почти стемнело. Машины стояли там же, где мы их и оставили, – у стелы со стрелкой «Аэропорт» в сторону. Автоматически начинаешь считать выстрелы. Раз, два. Пауза. Три и четыре почти сливаются, и сразу пять. Слышно, как снаряд, прямо ощутимо набирая скорость у тебя над головой, с шелестом, как будто за ним развевается кисть целлофановых хвостов от воздушного змея, уходит в сторону города. Через пару секунд его уже не слышно, но он продолжает лететь. Еще пару секунд тишины – и раздается ужасный грохот прилетов, который усиливает городское эхо. Они долетели. Раз, два. Пауза. Три и четыре почти сливаются, и сразу пять. «Азовсталь» сносит огненный вал. Если мне страшно думать о разрушительной мощи того, что сгружают на голову окопавшихся на заводе на расстоянии десяти-пятнадцати километров, то что же чувствуют там они? Но в этой ситуации сочувствия к ним нет. Амбиции и зашоренное куриное мировосприятие, формируемое примитивными нацистскими кричалками (и что из этого причина, а что следствие – я знаю, что этой фразой будут возмущаться), им хочется желаемое выдать за действительное – и в угоду этому приносят в жертву город. Не их город. Гекатомба получается за чужой счет – даже с учетом того, что сами они тоже погибнут, хотя очень даже пытаются и выскочить: жить хочется всем.

Перед тем как садиться в машину, я смотрю на Мариуполь. Черный дым через весь город наклонными струями поднимается с севера на юг, его видно даже на фоне потемневшего вечернего неба. Город горит. На верхних этажах видно зарево пожаров. В сгущающейся темноте это как будто жерло вулкана в стене дома. Оно очень яркое, и огонь живет там своей жизнью, пожирая все, кроме бетона, и медленно, но уверенно делая здания черными с первого до последнего этажа, но это будет видно днем. Красная плазма как будто рождает какую-то новую сущность. Над потемневшим городом, погруженным во мрак и освещенным только всполохами огня, начинает рваться «салют». Разноцветный, много и сразу – над уровнем крыш. Огонь добрался до какого-то пиротехнического склада и продолжает свой безумный безудержный пир.

Это был Мариуполь.