Текст книги "Пепел"

Глава 10

Когда я вернулся в общежитие, то поспать не удалось. Марина настойчиво просила меня пройтись с ней по улице. Я же убеждал ее, что пока не время, и что мне нужно выспаться, так как вечером меня ждет работа. Она же настаивала на своем. Снаружи она была очень нежной, неприкасаемой, мерцающей, а внутри обладала стойким, сильным и упорным характером. В итоге я сдался и, взявшись за руки, мы пошли гулять.

Выйдя на остановку, мы сели в старый поржавевший трамвайный вагон, который унес нас подальше из нашего района. Марина утверждала, что в городе есть красивый парк, а я послушно сидел рядом, улыбался ей и слушал стук колес. Мне нравилось, как она смотрит на этот неидеальный мир. Даже в городе панельных коробок, черствых душ и обыденных дней она как-то умудрялась находить прекрасное. В самом деле, я даже и не знал, что в городе есть, по ее словам, красивый парк. Ее взгляд, как и прежде, был необыкновенным, приковывающим. Она умеет просто наслаждаться этим днем и хотела, чтобы я проникся ее настроением, но мне это давалось трудно. Дело было даже не в том, что мое обыкновенное состояние можно было бы сравнить с заплесневевшим старым сухарем. Нет. В последнее время я постоянно чувствовал какую-то тревогу, но это было чем-то другим. Это чувство не было связано с планами на вечер, оно было связано с ней. С моей надеждой, моим спасением от тягот внешнего мира.

Вскоре мы приехали к нужной остановке, вышли из трамвайного вагона, я поймал себя на мысли, что, действительно, не был в этих местах никогда. Марина взяла меня под руку, и мы вошли в парк. Под нашими ногами хрустел выпавший снег, тропинка все дальше уводила нас в лес, задул ветер, и голые ветви берез начали беспокойно раскачиваться, старые стволы заскрипели, будто возвещая нас что вот-вот рухнут.

– Артур?

– Да?

– Где ты достал эту ужасную куртку?

Я ухмыльнулся.

– Почему же она ужасная? Это просто кожаная куртка.

– В таких куртках ходят бандиты.

– Ладно тебе, не правда. В таких куртках ходят люди, которым нравятся такие куртки.

Она улыбнулась.

– По-моему пальто сидело на тебе намного лучше. Ты выглядел более представительным.

– Ну, как оказалось, не такой уж я и представительный. Я простой парень с обычного района.

– Ты можешь добиться большего, если захочешь, – она остановилась и посмотрела на меня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Неужели тебе нравится этот город? Тебе не хотелось бы большего?

– Конечно, не нравится, тем более я говорил тебе, что хотел бы покинуть это место, но куда мне деваться сейчас? Здесь мой дом, и тут я вырос. А еще ты же знаешь, как тяжело живется за пределами нашего города. Все эти болезни, беспорядки. Есть, конечно, и другие города, но я не уверен, что там жизнь сильно разниться с нашей.

– Знаю, – она опустила глаза вниз и прижалась ко мне.

– Что случилось?

– Я просто устала, Артур. Мне хочется, чтобы жизнь изменилась.

– По крайней мере у тебя есть я. Ты всегда можешь на меня положиться.

– Это я тоже знаю, но навсегда ли это?

– Ты куда-то собираешься?

– Не знаю… Да, наверное.

– Определенно, я ничего не понял.

– Как и я. Давай просто погуляем немного, а потом вернемся обратно. Что-то мне больше не хочется разговаривать. Хочу, чтобы ты держал меня за руку, и мы просто были сейчас вместе.

– Сейчас?

– Пойдем, Артур. Просто пойдем.

– Хорошо.

Около получаса мы бродили по округе, слушая завывания ветра. В лесу было холодно и пусто, как и на моей душе. Безмолвие пало на эти лесные опушки, и только раз на встречу нам попалась бродячая исхудавшая собака. Она ссутулилась, заскулила, когда увидела нас, и тут же кинулась прочь. Мне стало жаль ее, так как я твердо знал, что зимний лес может быть заберет ее себе навсегда.

Потом пошел снег, и, казалось, что он никогда уже не закончится. Белые хлопья градом падали, накрывая мерзлую землю своей смертельно-белой пеленой. Мы поспешили вернуться обратно, пока тропинку не замело окончательно. Лес остался позади.

На остановке долго ждать не пришлось. К нам подъехал трамвай, мы заняли пару свободных мест на потрепанном сиденье и поехали обратно. В дороге мне стало хорошо, безмятежно. Вагон слегка покачивался, двигаясь по рельсам жизни, стучал колесами и разгонял снежную пургу, мчась все дальше и дальше. Большинство людей внутри дремало. На их лицах была тяжелая усталость. Гнетущие дни высасывали из них радость и понемногу отравляли им жизнь.

Моим утешением среди недовольных зевак был светлый ангел, прижимавшийся ко мне, но я чувствовал от нее дрожь, может даже страх. Я не лез к ней с расспросами, а просто прижал ее ближе и до конца пути не выпускал из своих объятий.

Мы вышли последними, трамвай не спеша остановился на Заводской улице, следующая станция была конечной. Медленно мы прошлись по вечернему району. Марина оглядывала безликую округу, будто видела ее в последний раз, будто пыталась запомнить эту серость и вымощенные грязью окраины. Потом мы прошли в подъезд, медленно поднялись по лестнице наверх, стараясь не наступить на битое стекло и лужи под ногами. Она и я были погружены в себя. Она обдумывала свой побег из серых будней, а я лишь догадывался об этом, изредка поглядывая на ее задумчивое лицо. Еще мы думали о том, как это скажется на нас, но никто так и не проронил друг другу ни слова. Хотелось бы собраться с силами, обговорить недомолвки, но лестничный пролет закончился.

Оказавшись возле моей комнаты, Марина прижалась ко мне и поцеловала. Поцелуй был легким, ненавязчивым. Обычно так целуют друзей или родственников.

– Может, ты сегодня останешься и никуда не пойдешь? – спросила она. Она хотела побыть со мной еще какое-то время, возможно несколько минут, а может несколько часов, и, конечно, мне не хотелось ей отказывать.

– Не могу, – отвечаю.

– Почему?

– Не могу сказать.

Не стоило погружать ее в мою болотную трясину. Тем более все больше я чувствовал, что потеряю ее. Несмотря на обстоятельства, она была слишком хороша для моей жизни, и я даже размышлял над тем, что может больше никогда уже ее не увижу.

Мне сдавливало грудь, когда я так обрывисто и резко отвечал ей. Становилось больнее с каждым произнесенным словом, отталкивающим словом, но я не выдавал своих чувств, притворяясь бесформенной, неотесанной, каменной статуей.

– Ты ведь чувствуешь, что… – медленно проговорила она и осеклась на своем прощании.

– Да, но ты еще можешь прийти завтра. Сегодня ночью мне нужно быть на улицах, – говорю.

В этом была твоя хитрость, мой ангел? Ты хочешь, чтобы мы уехали отсюда? Бросили все и начали новую жизнь, верно?

– Не стоит. Я ведь даже не знаю, куда ты отправишься и с кем. Чувствую, что это что-то ужасное, но… – и снова недомолвка.

Марина хотела сказать, что мне не стоит лезть в темные дела, однако, сама же ощущала, что ей не время говорить об этом, ведь она оставляет меня. Она покидает мою жизнь навсегда. Наверняка, сама не хочет больше лезть в это. Я и не виню ее. Сам долгое время отталкивал ее от этой грязи, а в итоге оттолкнул от себя.

– Не продолжай, Марин. Я все понимаю.

– Я… я… Мне было так хорошо рядом с тобой, – слезы наворачивались на ее глазах.

– Мне тоже, – я пытался сказать это как можно холоднее и бесстрастнее. Ей стоит думать, что мне все равно, хотя сам я не уверен, что мне удастся ее провести.

– Тогда спокойной ночи? – она посмотрела на меня с некой надеждой, задала тот же вопрос, что и при нашем первом свидании. Ждала от меня тех же действий.

Я бы мог прижать ее к стене, поцеловать, и, может, она могла бы одуматься, отказаться от своих планов, а я от своих дурацких размышлений, но так было бы нечестно, несправедливо. Я не смогу вечно удерживать ее рядом с собой. Моя жизнь не подходила ей, и я был твердо убежден в этом. Нужно было просто отпустить, чтобы уберечь ее от беды.

– Доброй ночи, Марин, – отрезал я.

Я понимал, что завтра уже не увижу этих синих глаз, не почувствую исходящее тепло и свет, пронизывающие меня, когда она рядом. Вся эта прогулка была для нас лишь прелюдией перед расставанием, последними минутами наслаждения в обществе друг друга. Она уедет. Даже если не завтра, то все равно уедет, а я останусь здесь. Здесь мое место. Это мой дом. Он не идеальный и вряд ли изменится, но я все равно останусь, а она нет. Я часть этого города. Может даже не часть, а всего лишь тень, но это мое место.

Марина закрыла за собой дверь. По ту сторону стены мне послышались всхлипы и плач, но я остался стоять перед входом молча, слушая ее отчаяние и угасающую надежду на то, что дверь еще может открыться, а когда за дверью стало тихо, я лег в постель, но уснуть так и не получилось.

***

На столе зазвенел будильник. Его зов мне и не требовался, так как долгое время я просто сидел у окна, курил сигареты и смотрел на падающий снег. Медленно поднявшись с места, проследовал к трезвонящей игрушке. Выключил. Потом оделся, накинул куртку, прощупал в заднем кармане кастет. Все необходимое было на месте. Взял кепку с вешалки и прошмыгнул в коридор спящего дома. Тяжелые шаги эхом разносились по пустой кухне, лестничной площадке, и, наконец, я вышел на улицу. Оглянулся через плечо, осмотрел кухонные окна, но никаких таинственных силуэтов там не было. Никто не наблюдал за мной. Она не смотрела на меня.

Закурив сигарету, я пошел к назначенному месту, растирая замерзающие руки. Хруст снега под ногами выдавал каждый мой шаг в ночном городе. Улицы были как всегда пусты и безмолвны. Белая насыпь накрыла безмолвные дороги, выкрасила серый асфальт в светлые тона, которые поблескивали под ногами в ярком свете фонарей.

Немного позже стих ветер, оставив меня совсем одного. Морозный воздух сковывал мое горло, покрывал инеем ресницы.

Эта ночь предстала мне доброй и спокойной. Таковой она лишь казалась. В этой белой сказке я и еще двое волков должны были выступать злодеями, нарушая мирный покой горожан. Мы должны были скрестись когтями, грызть попавшихся проходимцев и выть на луну. Я ввязался в это дело, стал одним из них, примерил серую шкуру, и мне в ней понравилось. Отрицать это было уже слишком поздно, да и я почти свыкся с новой судьбой. Местами мне не нравилось положение вещей в жизни, но пора бы уже привыкнуть к несправедливости и стать частью ожесточенного города. Теперь никто меня не ждет, и ничто меня не держит. Мне представилась возможность быть охотником, а не жертвой. Почему бы и нет?

Подходя к назначенному месту, я почувствовал, как мои веки начали тяжелеть. Сон, несмотря на мороз и стужу, подкрадывался ко мне. Веки становились грузными, разум туманным.

Ущипнув себя, я очнулся от дремы и вдалеке увидел, как двое моих подельников курили на углу подле фонаря. Даже отсюда мне было видно, как они нервничают. Не было больше уверенных взглядов, надутых рож, как это было за карточным столом в баре. Нет. Эти парни трусили, как и я.

Я приближался все ближе. Они скорее всего тоже заметили меня и наблюдали. Вглядывались, как я переношу весь этот мандраж перед темными делишками.

За углом я услышал рев мотора. Подельники скрылись в ночном переулке, и я мгновенно прильнул к темной стене, повторяя в голове «Я тень… тень…»

Мимо меня, Морды и Верблюда проехала патрульная машина. Двигалась она достаточно быстро, и, видимо, милиции было совсем не до нас. Не удивлюсь, если ночью эти парни в форме сами промышляли грязными делами. В милиции тоже ведь были свои неведомые остальным законы.

Когда патруль промчался, я вышел из тени, подошел к «напарникам». Один из них был здоровенный, как кабан, даже слишком. Морда выделялся значительным ростом, первыми признаками дряблого живота, и, как вы, наверняка, догадались, широченным лицом. Верблюд выглядел иначе. Он был крепким парнем, со слегка искривленным позвоночником. Его лицо ничем не выделялось, разве что поломанным носом.

– Здорово, – говорю.

– Здорово, – синхронно произносят они, и мы обмениваемся рукопожатиями.

– Ну, и засада. Я думал эти ублюдки по нашу душу, – сказал Верблюд и смачно сплюнул себе под ноги.

– У них и своих дел по горло хватает. Босс сказал, что в такое время менты ездят разве что за данью, да по шлюхам! Хах! – чуть ли не вскрикнул Морда и заржал.

Я, нехотя, подхватил этот смех, отчего увидел в их лицах какое-то одобрение.

– Ух… Мороз по коже. Хули так холодно? – сказал Верблюд.

– Так не в Африке же. На дворе зима, а в штанах сморщенная елда! – ответил Морда и снова заржал.

В этот раз ни я, ни Верблюд не поддержали его.

– Так что у нас по делу? – мне надоело это выжидание. Появилось чувство какого-то нездорового азарта. Хотелось скорее провернуть работу, удачно скрыться с улиц, а потом напиться.

– А ты у нас нетерпеливый, а? – шепнул мне Морда, вглядываясь в мои глаза.

– А чего ждать? Надо уже сделать дело и валить отсюда.

– Пацан то дело говорит. Ща как нагрянет еще одна машина, и повяжут нас всех! – занервничал Верблюд.

– Ты что зассал!? – прикрикнул Морда.

– Кто зассал!? Я!? Следи за базаром! – ответил Верблюд.

Мысленно я, конечно, уже пожалел, что связался с ними. Мы все были на нервах, и, чем дольше длилось ожидание, тем больше была вероятность неудачи.

– Тихо, мужики. Мы еще кого-то ждем или что? – поинтересовался я, и обстановка между урками разрядилась.

Морда и Верблюд, перестав собачиться, посмотрели на меня.

– Нет. Мы пересменки ждем. Ща, новый сторож должен подтянуться…

– И мы его взгреем! – прикрикнул Верблюд и снова сплюнул.

– Да не ори! – сказал Морда. – Ну, в целом да. Все так и будет. Повяжем старика и бросим за углом, а сами в ломбард.

– Дед не окочурится в снегу? – поинтересовался я.

– А тебе не насрать? – со злобой в голосе сказал Верблюд.

Конечно, мне было не все равно. Мне не хотелось вешать на себя смерть пожилого человека.

– Тарас сказал, чтобы все прошло гладко и без убийств, помните?

– Так это же не мы его хлопнем… Ай, впрочем, ладно! Повяжем старого и за прилавок кинем, нормально?

С кем я связался?

– Да. И сколько еще ждать?

Морда снова повернулся ко мне с недовольной миной, но первым откликнулся Верблюд.

– Вона идет, зырьте!

Из-за угла вышел старый мужчина в тулупе. Он прихрамывал на одну ногу, поэтому ступал осторожно с деревянной тросточкой в руке. Он не спеша подошел к двери, вгляделся через зарешеченное окно ломбарда и помахал рукой.

– Маски, маски хватайте! – Морда достал из кармана лыжные маски и протянул их нам.

У ломбарда послышался щелчок, дверь открылась, и на пороге появился еще один пожилой мужчина в бушлате и шапке-ушанке на голове. Оба закурили сигареты и о чем-то начали переговариваться посреди ночной улицы.

– Ну, все, сейчас или никогда, – проговорил я.

Втроем мы выбежали из-за переулка, холодный пар маленьким облаком пробирался через черную ткань на наших лицах. Возможно, стоило подождать еще, пока один из них не скроется из виду, но вполне возможно, что второй сторож, не дожидаясь ограбления, уже закрыл бы ломбард изнутри. Лучшего момента было не найти.

Исполнение этого налета пошло не по плану. Вылетев на улицу, Верблюд поскользнулся на дороге и с грохотом упал, едва не подхватив меня за собой. Двое стариков в молчании наблюдали за комичной картиной, стоя на месте, но тот, что был в черном тулупе, однако, сообразил быстрее своего сменщика. Он за шиворот потащил внутрь ломбарда своего застопорившегося напарника. В момент, когда оба были уже почти за порогом, на сцене появился Морда. Он с разбега налетел на двоих стариков и сбил их с ног. Под его тушей послышались вскрики, потом попытки вырваться из-под ног нападавшего, но Морда весил около сотни килограмм и поэтому плотно прижимал сторожил к полу.

– Слышь, бля! Если будете дергаться, то ща по роже получите, поняли!? – вскрикнул он.

Старики по-прежнему ворочались и что-то мычали.

– Хули вы стоите!? – снова вскрикнул он, – хватайте бирюльки, и сваливаем!

Я и подоспевший Верблюд принялись бить стеклянные витрины и вытаскивать оттуда чужое добро. Сигнализации никакой не было, и мне подумалось, что все было слишком уж просто. Я оглянулся по сторонам, но все по-прежнему было тихо. За окном была ночь и пустая улица.

– Ты чего замер, а!? Выгребай давай! – прикрикнул Верблюд.

И мы дальше продолжили сметать с полок драгоценности, а позади наших спин послышались глухие удары кулаков. Морда развлекался. Он поочередно бил стариков по головам и усмехался, а в это время наши черные пакеты наполнялись драгоценностями. Мне стало жаль стариков, но ничего поделать я не мог. Надо было стать частью этих животных, отнюдь не волков, нет, скорее шакалов, позарившихся на слабую добычу.

– Долго вы там еще копаться будете? – крикнул Морда.

– Заскучал там что ли? – со смехом вопил Верблюд.

– Заебался уже отоваривать седые бошки! Съебывать надо!

– Погоди, там еще целый зал с серебром остался.

– Да хер с ним, с серебром! – прокричал я, – пора сваливать!

Морда одобряюще посмотрел на меня, а Верблюд злобно сплюнул наземь, но последовал за мной.

– И правду молодой говорит, везуха-то не вечная. Погнали отсюда! – Морда поднялся со старых, побитых тел. Несколько раз еще зарядил тяжелым ботинком по лежачим.

– Ах, вы сволочи! Я вас всех запомнил! Хана вам всем! – проговорил один из стариков и сплюнул кровью.

– Заткнись, дед, и лежи молча, – сказал я.

– Ты меня не затыкай, поганец! Погоди, погоди. Ментам все выложу, и до тебя доберутся, мразь! – продолжал он.

Молчи старик!

Морда гневно смотрел на эту картину, в его руке блеснуло лезвие ножа, вынутое из подола куртки. Звериные глаза наполнились яростью, его нос нахмурился, зубы стиснулись, будто дед угрожал сейчас ему, а не мне.

Все это могло закончиться кровью и расправой. Вразумить здоровенного бабуина у меня бы не получилось, поэтому я просто врезал старику в нос, заставив его взвыть. Хромой дед в тулупе лишь жалобно посмотрел на меня и прикрылся руками.

Пусть они оба считают меня полнейшим дегенератом, но, возможно, сейчас я спасал им обоим жизнь. Поднявшись с места, я кинулся за Верблюдом, на ходу цепляя за куртку Морду, но тот лишь остановил меня, крепко вцепившись в черную кожу моего рукава.

– Ты слышал их? Ты слышал, что он сказал!? – проговорил он медленно и со злобой.

– Брехня все это. Мы же в масках. Валим отсюда! – сказал Верблюд.

– Не тупите, идиоты. Вы хотите в камере сгнить!? Надо сделать этих старперов, и тогда можно сваливать! Они же нас заложат! – в глазах Морды снова проблеснула ненависть.

– Тарас сказал… – начал было я.

– Плевать, что он сказал! Если зассали, то ждите меня за углом. Я сейчас сам разберусь, – он отпустил мой рукав, взмахнул нам рукой, чтобы я и Верблюд исчезли.

Морда направился обратно в ломбард, перешагнув порог, он гипнотически посмотрел на кухонный нож в руке, потом на сторожей. Один из стариков вскрикнул и тут же умолк, и под ним начала расползаться кровь. Морда вбивал свой нож дальше, не останавливаясь, пыхтя от безумного наваждения и улыбался. Его зрачки налились яростью.

Я и Верблюд со страхом наблюдали за происходящим, держа в руках звенящие мешки с драгоценностями. В этот момент нам обоим хотелось просто все бросить и бежать на самотек, позабыв о случившемся.

Когда Морда закончил с первой жертвой, то потянулся к старику в черном тулупе. Стоило ему лишь замахнуться на деда, как за его спиной раздался выстрел, потом еще один и еще. На кожаной куртке Морды проявились три рваных отверстия. Медленно он повернулся к стрелку с каким-то непониманием на лице, смирением.

Верблюд и я спрятались за угол, наблюдая за происходящим.

Морда свалился в снег рядом с телом истерзанного им старика, пытался вздохнуть, но лишь поплевался кровью и умер. Дед не спеша поднимался, отряхиваясь.

– Спасибо вам, дорогой…

Договорить он не успел, загадочная фигура в черном пальто и вязанной, прилегающей к голове шапке, снова сделала выстрел. Старик упал пред ним, распластавшись на земле. Потом стрелок повернулся в нашу сторону, вглядываясь в мрак ночного проулка. На его лице выделялись густые черные брови, ломаный орлиный нос, полоска тонких черных усов и маленькие свиные глаза. Это лицо долго будет мелькать в моих воспоминаниях.

Он молча вглядывался в темноту, будто видел нас, будто ждал, когда мы шевельнемся, издадим хотя бы звук, и он снова выстрелит.

На дороге послышался шум машины, потом еще одной. Завыли сирены. Наверное, кто-то из соседей услышал выстрелы и позвонил в милицию. Пользуясь случаем, я потянул Верблюда на себя, призывая его бежать, и вместе мы рванулись с места. Побрякушки в наших пакетах начали звонко шуршать друг об друга, но стрелок не побежал за нами. Убийца был на дороге и смотрел нам вслед. Я чувствовал этот взгляд, и он пронзал больнее пули.