Текст книги "О праве войны и мира"

2. Мне кажется, что полагающие иначе вводят такой порядок вещей, который, как они воображают, существовал на небесах до рождения величества, когда, по их словам, младшие боги не уступали по своей власти Юпитеру. А тот порядок, о котором была речь, – порядок подчинения[241]241
  Так в семье первенство принадлежит отцу семейства, затем следует мать семейства, затем – сын, далее следуют слуги, наконец, сельские рабы. См. толкование Златоуста «На Послание I к коринфянам» (XIII, 3).


[Закрыть] – познается не только общим смыслом. Из этого общего смысла вытекает следующее изречение:

 
Всякое царство подвластно иному, сильнейшему царству.
 

А у Папиния сказано:

 
Все подчиняется власти,
Властвуя в свой черед.
 

И знаменитое изречение Августина[242]242
  Почти то же у Августина (слово VI «На слова Господни»).


[Закрыть]: «Заметь иерархию степеней в делах человеческих. Необходимо выполнять веления управителя; напротив, не следует этого делать, если проконсул прикажет обратное. Подобным же образом нужно поступать, если что-нибудь прикажет консул и иное повеление издаст император. Тогда ты не пренебрежешь властью, отказывая ей в повиновении, но предпочтешь служить высшему начальству, и низший не должен гневаться на предпочтение, оказываемое высшему» (С. qui resis Ut. XI, quaest. 3).

Его же слова о Пилате: «Ему ведь Бог дал власть так же, как сам он был подчинен цезарю» («На Евангелие от Иоанна»).

3. Тот же порядок подчинения удостоверяется также божественным одобрением. Ибо, по словам первоверховного апостола мы подчиняемся должностным лицам иначе, чем царю (Посл. I ап. Петра, II, 1). Царю мы подчинены как верховному государю, то есть без малейшего изъятия, за исключением того, что непосредственно повелевает сам Бог, который, например, одобряет, а не воспрещает перенесение обид. Должностным же лицам мы подчиняемся как поставленным царем, то есть как тем, чья власть исходит от царя. А когда Павел повелевает всякой душе повиноваться предержащим властям, тем самым он включает сюда также подчиненных должностных лиц. Даже в народе еврейском, где было столько царей, презиравших законы божеские и человеческие, ни разу подчиненные должностные лица, среди которых было немало благочестивых и храбрых, не притязали на право противиться царям силой иначе как по прямому уполномочию на то от самого Бога, которому принадлежит верховная власть над царями (I Самуил, XV, 30). Напротив, Самуил показал, каковы обязанности вельмож, воздав в присутствии их и народа подобающие почести Саулу, уже вступившему на путь неправильного правления.

4. Положение государственной религии всегда находилось в зависимости от произволения царя и синедриона. А так как вслед за царем должностные лица вместе с народом клялись в верности Богу, это следует понимать в том смысле, что соблюдение клятвы было обязательно для них настолько, насколько это было во власти каждого из них. Нам неизвестно, чтобы даже изваяния ложных богов, находившиеся в общественных местах, опрокидывались когда-нибудь иначе как по повелению народа, во время его правления, или же правящего царя. Если же где-либо и творились насилия против царя, то об этом рассказывается как о попущении божественного провидения, но не для одобрения такого образа действия людьми.

5. Обычно сторонниками противоположного мнения приводится изречение Траяна при вручении им кинжала начальнику преторианцев: «Пользуйся им ради меня, пока я буду править праведно, если же злоупотреблю властью, то – против меня». Между тем известно, что Траян, как видно из «Панегирика» Плиния, заботился единственно о том, чтобы не казаться ни в чем похожим на царей, он хотел, чтобы в нем видели главу государства[243]243
  Образ действий, которому впоследствии подражали Пертинакс и Макрин, чьи великолепные речи см. у Геродиана.


[Закрыть], подчиненного суждению сената и народного собрания, решение которых должен был выполнять начальник преторианцев даже вопреки воле самого главы государства. Нечто подобное мы читаем о Марке Аврелии Антонине, который не хотел пользоваться казенными деньгами иначе как с утверждения сената (Дион Кассий, кн. VI).

VII. Как следует поступать в случае крайней необходимости и неотвратимой иным путем опасности?

1. Существенно важнее вопрос о том, связывает ли нас закон о непротивлении при наличии большой и явной опасности. Ибо ведь даже некоторые законы Божеские, хотя и изданные в общей форме, тем не менее включают молчаливое изъятие на случай крайней необходимости; так было постановлено еврейскими учителями о соблюдении субботы во времена асмонеев, откуда произошло известное изречение: «Смертельная опасность препятствует соблюдению субботы». У Синезия приводится следующее основание несоблюдения закона о субботе: «Если нашей жизни несомненно угрожает крайняя опасность»[244]244
  Кн. I Маккавейская (гл. IX, ст. ст. 10, 43 и 44): «И услышал об этом Вакхид, и в день субботний пришел к берегам Иордана с большим войском. Тогда сказал Ионафан бывшим с ним: встанем теперь и сразимся за жизнь нашу, ибо ныне не то, что вчера и третьего дня».


[Закрыть]. Указанное изъятие подтверждено самим Христом по поводу другого закона – о невкушении хлебов предложения. И еврейские учители, следуя в этом древнему преданию, вводят то же изъятие в закон о запретной пище и в некоторые другие законы Ветхого Завета не потому, что Бог не имел права принудить нас подвергнуться неизбежной смерти, но так как по самому содержанию этих законов представляется невероятным, чтобы они включали столь суровое постановление, что еще менее свойственно чисто человеческим законам.

2. Я не отрицаю того, что и человеческие законы могут иногда вменять в обязанность под угрозой неминуемой смерти те или иные подвиги добродетели, как, например, законы, воспрещающие солдатам покидать сторожевой пост[245]245
  См. у Иосифа Флавия, где упоминается о стражах Саула. Полибий говорит, что «у римлян полагалась смерть солдату, покинувшему ряды войск».


[Закрыть]; но нельзя приписывать такую волю законодателю опрометчиво, так как люди вынуждены облекать себя и других подобными ответственными полномочиями лишь постольку, поскольку этого требует крайняя необходимость. Ведь обычно при издании законов приходится все же принимать во внимание человеческую слабость. Закон же, о котором здесь идет речь, как видно, вводится волею тех, которые первоначально объединяются в гражданское общество и от коих право далее переходит на правительствующих. Если же им задать вопрос, будет ли им угодно возложить на всех граждан суровую обязанность при всех обстоятельствах предпочесть смерть необходимости вооруженного сопротивления насилию начальствующих лиц, то я не уверен, чтобы они ответили согласием, иначе как при условии, если сопротивление невозможно без причинения величайшего потрясения государству или гибели многих неповинных. Поэтому-то я не сомневаюсь, что при таких обстоятельствах милосердие побудит ввести в закон соответствующее изъятие.

3. Быть может, кто-нибудь возразит, что столь суровая обязанность при всех обстоятельствах предпочесть смерть необходимости отражать насилие начальствующих лиц имела источником не человеческий, но божеский закон. Однако же необходимо отметить, что первоначально люди объединились в государство не по божественному повелению, но добровольно, убедившись на опыте в бессилии отдельных рассеянных семейств против насилия, откуда ведет свое происхождение гражданская власть, которую поэтому апостол Петр называет человеческим установлением (Посл. I, II, 13), хотя в иных местах она и называется божественным установлением, потому что Бог одобрил ее как благодетельную для человечества. Господь же, одобряя человеческий закон, надо полагать, одобряет его как закон человеческий и по-человечески.

4. Барклай, решительный сторонник царской власти, однако же, снисходит до того, что предоставляет народу и его знатнейшей части право самозащиты против бесчеловечной жестокости, хотя он и признает, что весь народ подчинен царю («Против тираноборцев», кн. III, гл. 8, и кн. VI, гл. 23 и 24). Я отлично понимаю, что чем выше охраняемое благо, тем выше должна быть справедливость, допускающая изъятие из буквального смысла закона; тем не менее я едва ли возьму на себя смелость осудить огульно как отдельных граждан, так и меньшинство народа, прибегавших когда-либо к самозащите в состоянии крайней необходимости, не упуская из вида уважения к общему благу. Так, например, Давид, который, за немногими исключениями, дает образец жизни согласно точному смыслу закона, сначала окружил себя четырьмястами вооруженными воинами, а затем и несколько более значительным числом их (I Самуил, XXII, 2, и XXIII, 13) исключительно для отражения насилия в случае нападения. Но тут же следует указать, что Давид прибег к такому средству только после предупреждения со стороны Ионафана и окончательно убедившись путем множества иных несомненных доказательств, что Саул угрожает его жизни. И все же он не напал на города, не воспользовался возможностью вступить в сражение, но искал убежище то в недоступной местности, то у чужеземных народов, свято соблюдая предосторожности, чтобы не причинить вреда своим единоплеменникам.

5. Сходный случай можно найти в истории маккавеев, ибо, по моему мнению, напрасно некоторые оправдывали их походы на том основании, что Антиох был якобы не их царь, а нападающий враг. Ибо во всей истории маккавеев их сторонники нигде не называют Антиоха иначе как именем царя и, конечно, не напрасно, так как сначала евреи признали власть македонян, права которых унаследовал Антиох. Ибо запрещение законом ставить во главе государства чужестранца относится к порядку добровольного избрания, а не к образу действий народа, вынужденного к тому обстоятельствами того времени. Другие же утверждают, что маккавеи воспользовались принадлежащим народу правом автономии, однако это утверждение не имеет твердого основания, потому что иудеи сначала были завоеваны Навуходоносором по праву войны, а затем на том же основании подчинялись преемникам халдеев – мидянам и персам, от которых власть целиком перешла к македонянам[246]246
  Юстин (кн. XXXVI): «Ксеркс, царь персидский, первый покорил иудеев, затем вместе с самими персами, подпав под власть Александра Великого, они несколько лет находились под македонским владычеством. Когда же они отпали от Димитрия, то снискали дружбу римлян и первые из всех народов Востока вновь обрели свободу, так как римляне тогда проявляли великодушие по отношению к чужеземцам».


[Закрыть]. Оттого Тацит так отзывается об иудеях: «Пока Восток находился во власти ассириян, а затем мидян и персов, они составляли самую угнетенную часть покоренных народов» («История», I, V). Ни Александр, ни его преемники не давали им никаких обещаний, а потому они попали под их владычество, не выговорив себе никаких условий, подобно тому, как раньше они находились под властью Дария. Если же иудеям иногда и разрешалось исполнять всенародно свои обряды и следовать своим законам, это временное право давалось им милосердием царей, но не было предоставлено их правительству в силу какого-либо прямого условия. Оттого оправданием маккавеям служило исключительно сознание величайшей и несомненной опасности. Это оправдание было в силе, пока они держались в пределах самообороны, отступая, по примеру Давида, в недоступные места в поисках безопасного убежища, и прибегали к оружию только для обороны против нападения.

6. Между тем необходимо соблюдать также еще одну предосторожность: даже в состоянии крайней опасности должна быть обеспечена неприкосновенность личности царя. Ошибаются те, кто полагает, что Давид поступал так не в силу обязанности, но по причине особого рвения. Ибо сам Давид прямо сказал, не может быть такого безумца, кто бы поднял руку на царя (I Самуил, XXVI, 9). Ему, без сомнения, было известно то, что написано в законе: «О богах (то есть о верховных судьях) не злословь, не злословь и о царе в народе твоем»[247]247
  Иоав у Иосифа обращается к Семейе с такими словами: «Неужели ты не умрешь, осмелившись злословить против того, кого Бог утвердил на царском престоле?»


[Закрыть] (Второзаконие, XXII, 8). Особое упоминание в этом законе о высших властях показывает, что он содержит некоторое специальное предписание. Если угодно, можно справиться у Оптата Милевского об этом деянии Давида: «Препятствием служила только память о божественных велениях» (кн. П)[248]248
  Иосиф о Давиде: «Но тотчас же, движимый раскаянием, он признал преступным деянием убийство своего господина». И далее: «Ужасно убивать царя, хотя бы и злого», ибо «поступающему так угрожает за это возмездие от того, кто поставил царя».


[Закрыть]. Он приписывает Давиду следующие слова: «Я хотел победить врага, но сначала следует соблюсти божественные заповеди».

7. Должно не только воздерживаться от клеветы на частных лиц, но также нельзя злословить о царе, ибо автор «Проблем», носящих имя Аристотеля, говорит: «Кто злословит о правителе, тот наносит оскорбление государству»[249]249
  Юлиан в «Мизопогоне»: «Ведь суровые законы издаются в интересах государей, так как совершивший преступление против государя попирает законы, ликуя в сердце своем».


[Закрыть] (разд. XI). Если же нельзя наносить ему оскорбления словом, то, разумеется, тем более запрещено наносить оскорбления действием; оттого мы читаем о раскаянии Давида, разорвавшего царские одежды. Таково было его представление о священном характере особы царя (I Самуил, XXIV, 6). И не напрасно, ибо поскольку верховная власть не могла избегнуть ненависти многих[250]250
  Квинтилиан, «Речи» (СССXLVIII): «Такова судьба всех, кто вмешивается в управление государством, потому что призванные наиболее заботиться о благе государства неизбежно возбуждают против себя зависть». См. по тому же предмету слова Ливия к Августу у Ксифилина в сокращенном извлечении из Диона.


[Закрыть], то безопасность ее действий должна была охраняться особыми мероприятиями. Римляне тоже издали постановление о неприкосновенности народных трибунов. У ессеев было в ходу изречение, что особа царей священна; замечательное место у Гомера гласит:

 
Ибо имел спасенье,
Не приключилось чего бы с пастырем наших народов[251]251
  Хорошо сказано у Златоуста в толковании «На Послание I к Тимофею»: «Если зарезать овцу, то от этого уменьшится стадо; если же стадо лишить пастуха, то все оно рассеется». Сенека, «О милосердии» (кн. I, гл. III): «Сон его охраняет ночная стража; с боков его защищает свита против угрожающей опасности. Такая единодушная готовность народов и городов охранять своих царей, оказывать им преданность и бросаться самим со всем своим достоянием туда, куда потребует безопасность правителя, отнюдь не лишены смысла. Это – не пренебреженье к себе и не безумие многих тысяч, готовых поднять оружие на защиту одного и ценой гибели многих, нередко старых и убогих, купить жизнь одного. Подобно тому как все тело в целом служит душе (это здесь пространно исследуется), так и великое множество людей, проникнутое одной душой, управляется ее духом, покоряется ее разуму, рискуя быть подавленным и растерзанным своей собственной силой. Ибо ведь они оберегают свою собственную безопасность», и т. д. Сюда же относится то, что излагается ниже, в кн. 11, гл. 1, IX настоящего труда.


[Закрыть].
 

Не зря сказано у Курция: «Подвластные царям народы чтят царское имя наравне с именами богов». Персидский полководец Артабан[252]252
  У Плутарха, в жизнеописании Фемистокла.


[Закрыть] говорил так: «Среди множества отличных законов наилучшим для нас является тот, который повелевает охранять и почитать царя как образ всесохраняющего божества». Плутарх в жизнеописании Агиса пишет: «Грешно и преступно поднимать руку на особу царя».

8. Труднее вопрос о том, дозволено ли христианам то, что было дозволено Давиду и маккавеям, так как учитель первых, который столько раз повелевал им нести свой крест, по-видимому, требует от них большего терпения. В самом деле, когда высшая власть угрожает христианам смертью за исповедание ими веры, то Христос допускает возможность бегства, но только тем, кто ничуть не связан с определенным местом выполнения своих обязанностей. Кроме же бегства, он не разрешает ничего. Апостол Петр говорит, что Христос своими страданиями явил нам пример для подражания; он был чужд греха, из уст его никогда не исходили слова лжи, он не отвечал бранью на брань, не угрожал, когда его заставляли терпеть, и предоставлял решение своей участи праведному суду (Посл. I, IV, 12–16). Апостол учит воздавать Богу благодарность и предписывает христианам радоваться, если они подвергнутся наказанию как христиане. И мы читаем, насколько терпение в страданиях способствовало успеху христианской веры.

9. Оттого-то древним христианам, только что принявшим учение от апостолов и мужей апостольских, лучше понимавшим и соблюдавшим их заповеди, было, я полагаю, наиболее оскорбительным суждение тех, кто их воздержание от самозащиты перед лицом неминуемой смертельной опасности приписывал недостатку сил, а не нежеланию. Неблагоразумно и бессовестно поступал бы, конечно, и Тертуллиан, если бы он осмелился так дерзко лгать перед императорами, которым не могло остаться неизвестным истинное положение дел, когда он говорил: «Ведь если бы мы предпочли действовать как открытые враги, а не только как тайные мстители, неужели у нас не хватило бы множества людей и сил? Многочисленны мавры, маркоманны, сами парфяне и прочие народы, заключенные лишь в пределах определенных стран и своих границ; но превышают ли они числом нас, рассеянных по всему миру? Мы чужды вам, но мы проникли во все пределы вашего государства, города, острова, укрепления, городские управления, советы, самые лагери, трибы, декурии, во дворцы, в сенат, на форум. Мы оставили вам только ваши храмы. В какой войне мы были непригодны, недостаточно проворны, даже с меньшими силами, мы, которые предоставляем добровольно себя умертвлять, ибо по нашему учению предпочтительнее самим погибать, нежели убивать?» В этом следует своему учителю Киприан и открыто заявляет: «Оттого-то, когда нас хватают, никто не противится и не мстит вам за ваше нечестивое насилие, хотя весьма обилен и многочисленен наш народ и снабжен всем необходимым. Ибо уверенность в конечном воздаянии закаляет терпение, неповинные вынуждены уступать преступникам» («К Димитриану»)[253]253
  Эти слова находятся в послании «К Димитриану». Тот же Киприан (Посл. I, 1): противник «понял, что воины Христа пребывают во всеоружии и в полной готовности к предстоящей битве, непобедимые, готовые к смерти; непобедимые потому, что им не страшна смерть и еще неведома необходимость отражать нападение, так как невинным не годится убивать виновного, но они счастливы отдать свою жизнь и кровь».


[Закрыть].

Лактанций пишет: «Мы полагаемся на величие того, кто может воздать как за оказанное ему нечестие, так и за страдания и обиды рабов своих. И мы переносим неслыханные страдания, мы даже не противимся и словом, но предоставляем Богу заботу о возмездии» (кн. V). Так же смотрел на дело Августин, писавший: «Пусть праведный в этих обстоятельствах не помышляет ни о чем ином, кроме того, чтобы вести брань дозволенную, ибо не всем она дозволена» («На Иисуса Навина», кн. VI, вопр. X). Ему же принадлежат следующие слова: «Всякий раз, как императоры впадают в заблуждения, они издают законы в защиту своих заблуждений против истины, по этим законам праведные подвергаются истязанию и заслуживают венцы» (пол. CLXXI). Он же в другом месте пишет: «Народы должны терпеть государей, так же как рабы терпят своих господ, потому что такое упражнение в терпении помогает переносить страдания временные в надежде на блага вечные». Еще в другом месте он поясняет это примером первых христиан: «Хотя град Христов и был рассеян по странам и насчитывались столь многочисленные полчища народов против нечестивых преследователей, тем не менее они до настоящего времени не сражались ради временного спасения и воздерживались от сопротивления, дабы достигнуть вечного спасения. Их вязали, заключали в темницы, били, терзали, жгли, бичевали, рассекали на части, вспарывали им горло, и тем не менее они множились. Бороться же за спасение составляло для них не что иное, как пренебречь благополучием этой жизни ради вечного блаженства» («О граде Божием», кн. XXII).

10. Не менее возвышенные мысли высказаны в том же смысле Кириллом в толковании на слова Евангелия от Иоанна о мече Петра. Фиванский легион, как сказано в мартирологе, насчитывал всего 6666 христиан. Когда цезарь Максимиан, находясь у Октодура, созвал войско для жертвоприношений ложным Богам, то воины этого легиона сначала направились в путь в Агаун. А когда император послал туда вестника с приказом им явиться для жертвоприношения, то они отказались повиноваться. Максимиан приказал ликторам предать смерти каждого десятого воина, никто не оказал сопротивления, и ликторы без труда выполнили приказ.

11. При этом Маврикий[254]254
  О почитании этого мученика у швейцарцев см. у Гиллемана. В старинной рукописи о перенесении мощей святого Юстина в Новую Корбейю мы читаем: «Откуда, согласно достоверным свидетельствам летописцев, мы заключаем, что он пострадал во время этого самого лютого и ни с чем не сравнимого десятого гонения, наступившего после Нерона и превосходящего бесчеловечием предшествующие, ибо на небеса было отправлено великое множество мучеников, среди которых, в частности, находились также соратники святого Маврикия, этого зерцала невинности». О перенесении мощей мучеников фиванского легиона в Брауншвейг см. у Кранца, «О делах саксонских».


[Закрыть], начальник легиона, именем которого было названо впоследствии местечко Агаун, по словам Эвхерия, епископа лионского, обратился к своим соратникам со следующей речью: «Как я боялся, чтобы кто-нибудь (что весьма легко могло случиться с вооруженными людьми) ради самозащиты не сделал попытки воспротивиться столь блаженному погребению! Для предупреждения этого я уже готов был последовать примеру нашего Христа, который сам приказал апостолу вложить обнаженный меч в ножны, Он научал этим тому, что превыше всякого оружия – добродетель христианской веры, чтобы никто не противился деяниям смертных смертными рунами, дабы уверенность в предпринятом деле завершить вечным свидетельством веры».

Когда же император по окончании этого мучительства вновь обратился к оставшимся с прежним приказанием, то все дали следующий ответ: «Мы, цезарь, конечно, твои солдаты, мы получили оружие для защиты государства, мы никогда не покидали самовольно ряды войска и не изменяли воинскому долгу, никогда не подвергались и бичеванию за презренную трусость. Мы готовы были бы также повиноваться твоим приказаниям, если бы только, наставленные в христианском законе, мы не были вынуждены избегнуть демонских обрядов и жертвенников, постоянно оскверняемых кровью. Своими приказами ты, как видно, хочешь или осквернить христиан святотатством, или устрашить нас умерщвлением каждого десятого воина. Не доискивайся же далее мнимо скрывающихся: ведай, что мы все христиане, твоей власти подчинены все наши тела, в душах же, устремленных к нашему учителю Христу, ты не властен».

12. Затем, как передано тем же автором, знаменосец Энсуперий обратился к своему легиону с такими словами: «Как видите, дорогие соратники, я держу языческие воинские знаки, но я призываю вас не к этому оружию, не на такую брань я возбуждаю ваши души и вашу доблесть. Вам предстоит избрать иного рода брань. Ибо не этими мечами вы можете проложить себе путь на небеса». Затем он приказывает объявить императору следующее: «Отчаяние, которое сильнее всего действует в опасностях, не вооружило нас против тебя, император. Вот видишь, мы держим оружие и не сопротивляемся[255]255
  Сходное место имеется в послании александрийских иудеев к Флакку. «Мы безоружны, как видишь, и тем не менее некоторые здесь обвиняют нас как врагов государства. Даже те части тела, которые сама природа предназначала для нашей самозащиты, мы обращаем назад, потому что им нечего делать, так как наши тела обнажены перед вами, и мы с терпением ожидаем нападения тех, кто намерен их умертвить».


[Закрыть], потому что мы предпочитаем скорее умереть, нежели победить, и лучше погибнуть невинными, нежели продолжать жить в сознании своей вины». И потом прибавил: «Мы бросаем наши копья, твои спутники найдут безоружными наши руки, но сердца – вооруженными вселенской верой».

13. За этим последовало избиение беззащитных, о чем Эвхерий сообщает в таких словах: «Их множество не воспрепятствовало наказанию невинных, хотя преступление толпы обычно остается безнаказанным». В старом мартирологе о тех же событиях повествуется следующим образом: «Произошло беспорядочное избиение мечами покорившихся беспрекословно; сложив оружие, они даже не пытались ни своим множеством, ни угрозой оружием прекратить расправу, но помнили лишь то, что они исповедовали того, кто безропотно был отведен на смерть и, как агнец, даже не отверз уста свои; они также терпели избиение подобно стаду овец, на которых напали волки».

14. Валент[256]256
  См. фрагменты из Иоанна Антиохийского, обнародованные по рукописи приснопамятного досточтимого мужа Николая Пейрезия.


[Закрыть] нечестиво и жестоко преследовал тех, которые исповедовали согласно Священному Писанию и Преданию отцов веру в Единосущного и которые, хотя и составляли великое множество, тем не менее никогда не прибегали к оружию для самозащиты.

15. Когда нам предписывается терпение (Посл. I aп. Петра, II, 21), нам часто приводят пример Христа – а пример этот в поведении солдат фиванского легиона нам уже извещен, – дабы мы могли следовать образцу терпения, простиравшегося до самой смерти. Но кто таким образом утратил свою жизнь, тот, как сказано самим Христом, обретет ее вновь (Евангелия от Матфея, X, 39, от Луки, XII, 33). Мы утверждали выше, что нельзя противиться носителям верховной власти, не совершая при этом правонарушения. Теперь своевременно предупредить читателя о некоторых изъятиях, дабы он не думал, что этот закон нарушается, когда на самом деле этого нет.

VIII. Право войны свободного народа против государя

Итак, во-первых, если государи состоят в подчинении у народа – либо с самого начала получившие власть от него, либо ставшие к нему в подчинение впоследствии, как, например, это имело место в Лакедемоне[257]257
  Плутарх в жизнеописании Лисандра пишет: «Спартанцы привлекали своего царя к уголовному суду, а тот, чтобы избегнуть этого, бежал в Тегею». То же самое в жизнеописании Суллы: «Спартанцы лишили царства некоторых царей как не способных царствовать, слабых и ничтожных людей». Об Агисе, осужденном, хотя и несправедливо, см. того же Плутарха. Мозинесийцы наказывали своих цареи голодом (Мела, кн. II).


[Закрыть], – то в случае нарушения ими закона или совершения ими преступления против закона или государства им не только возможно противиться силой, но при необходимости и наказывать смертью, что, в частности, случилось с Павсанием, царем лакедемонян. А так как древнейшие царства, рассеянные по Италии, были именно такого рода, то и неудивительно, когда после повествования о жесточайших злодеяниях Мезенция Вергилий добавляет:

 
Тут Этрурия вся воспылала праведным гневом,
Вызывая царя на расправу смертною казнью[258]258
  И этрусский гаруспик обращается к восставшим против Мезенция:
Вы, кого на врага поднимаетСправедливая скорбь…

[Закрыть].
 

IX. Право войны против государя, отрекшегося от власти

Во-вторых, если царь или кто-либо иной отречется от власти или же явно покинет правление, то затем в отношении его считалось дозволенным все, что допустимо по отношению к частным лицам. Однако же никоим образом нельзя считать отрекшимся от вещи того, кто повинен лишь в небрежности.

X. Против государя, отчуждающего государство, исключительно в целях предупреждения отчуждения

В-третьих, если царь отчуждает царство или подчиняет его другому, то, по мнению Барклая, он тем самым отрекается от царства.

Я не иду так далеко. Ибо если царство передано путем избрания или в порядке престолонаследия, то такого рода акт ничтожен, ничтожные же акты не влекут за собой никаких юридических последствий. Оттого, что касается узуфруктуария, которому можно уподобить такого царя, то мне представляется более правильным мнение юристов, согласно которому уступка своего права другому есть действие ничтожное (Instit. de usuf. fruitur). А что касается возвращения узуфрукта к собственнику, это следует признать совершившимся не иначе как по истечении законного срока (L. usufructue, D. de lure dotium).

Если же царь, однако, на самом деле замышляет покинуть свое царство или же подчинить его кому-нибудь другому, я не питаю сомнений в том, что ему в таком случае можно противодействовать. Одно дело, как мы указывали, – самая власть, иное дело – способ обладания ею, причем народ может противиться изменению последнего, ибо возможность такого изменения не подразумевается в праве на верховную власть. Здесь же нелишне привести изречение Сенеки по сходному поводу: «Хотя отцу необходимо повиноваться во всем, но ему не следует повиноваться в том, в чем он не является отцом» («Спорные вопросы», кн. II, гл. IX).

XI. Против государя, явно враждебного всему народу

В-четвертых, по словам того же Барклая, царство следует считать покинутым, если царь, проникнутый чисто враждебным духом, замышляет гибель всего народа[259]259
  На таком же точно основании Гракх искусно доказывал утрату звания трибуна и прекращение его полномочий. Эти слова его заслуживают прочтения у Плутарха. Иоанн Майор в комментарии на четвертую книгу «Сентенций» Петра Ломбардского полагает, что народ не может отречься от права низлагать государя тогда, когда народу грозит опасность гибели. Это без труда можно разъяснить на основании сказанного в настоящем труде.


[Закрыть], – с чем я вполне согласен; ибо воля повелевать и воля, направленная на гибель государства, несовместимы. Дело в том, что тот, кто объявляет себя врагом всего народа, тем самым отрекается от царства. Но едва ли возможно допустить такой образ мыслей в царе, обладающем здравым умом и повелевающем народом. Если же он повелевает многими народами, то не исключена возможность, что ради благополучия одного народа он задумает гибель другого, чтобы устроить там колонии.

XII. Против государя, утратившего власть, полученную под условием.

В-пятых, если царство отбирается вследствие измены против феодального государя или же в силу особой оговорки в самом акте вручения власти о том, что в случае того или иного действия царя[260]260
  См. о королевстве Арагонии у Марианы (кн. VIII).


[Закрыть] подданные его освобождаются от всех обязанностей повиновения, то царь при этом также становится частным лицом.

XIII. Против государя, обладающего лишь частью верховной власти, ради лишения тех полномочий, которые ему не принадлежат

В-шестых, если верховная власть разделена частью между царем, частью между народом или сенатом[261]261
  Пример можно привести из истории Генуэзской республики у Визаррия (кн. XVIII), из истории Богемии времени Венецеслава («История», кн. X). Сюда же относятся: Азорий. «Наставления в нравственности» (кн. X, гл. 8), и Ламберт Ашаффенбургский о Генрихе IV.


[Закрыть], и царь вмешивается в часть, ему не предоставленную, то ему можно законно воспротивиться силой, так как власть его не распространяется до таких пределов. То же самое, как я полагаю, будет иметь место даже в случае, если предусмотрено, что военная власть должна принадлежать государю. Это относится к войне внешней, так как тот, кто обладает частью верховной власти, не может быть лишен права обороны своей части. А при таких условиях царь может утратить свою долю власти по праву войны.

XIV. Если в определенных случаях обеспечена свобода сопротивления

В-седьмых, если в акте о вручении власти оговорено, что в известных случаях королю можно оказывать сопротивление[262]262
  Примеры см. в «Истории» Де Ту (кн. СХХХI); в повествовании о годе 1604-м, о годе 1605-м (кн. СХХХIII); в том и другом месте – о Венгрии; у Мейера – о событиях 1339 года в Брабанте и во Фландрии; в повествовании под 1468 годом о союзном договоре между королем Франции и Карлом Бургундским. К тому же – о событиях в Польше у Хитрея в «Истории Саксонии» (кн. XXIV), и о Венгрии у Вонфиния (дек. IV, кн. IX).


[Закрыть], то хотя такой договор нельзя рассматривать как изъятие какой-либо части власти, тем не менее им предусматривается сохранение некоторого рода естественной свободы, изъятой тем самым от подчинения царской власти. При отчуждении права ведь возможно также ограничить путем соглашений объем отчуждаемого права.

XV. О пределах подчинения нулевому узурпатору

1. Мы рассмотрели вопрос о том, кому принадлежит право повелевать. Остается рассмотреть вопрос об узурпации власти, именно не о последующем приобретении власти путем продолжительного обладания или в силу соглашения, но об обладании властью, пока длится ее незаконный захват. И тем не менее, пока длится такой захват власти, акты власти, осуществляемые захватчиком, могут иметь обязательную силу (Витториа, «О гражданской власти», 23; Суарес, «О законах», кн. III, гл. X, 9; Лессий, «О справедливости и праве», кн. II, гл. XXIX, вопр. 5, 73). Однако они могут иметь эту силу не по праву захватчика, которое ничтожно, но потому, что, весьма вероятно, тот, кому на самом деле принадлежит право повелевать, будь то сам народ или царь, или сенат, предпочтет одобрить временное повиновение захватчику, нежели допустить величайшую смуту в государстве вследствие прекращения действия законов и правосудия. Цицерон отвергал законы времени Суллы как жестокие по отношению к потомству лиц, внесенных в проскрипционные списки, которое было лишено возможности добиваться почетных должностей. Тем не менее он считал, что законы эти следовало соблюдать, утверждая (как об этом сообщает Квинтилиан, кн. XI, гл. 1), что таким только образом поддерживается преемственность государства, так что с отменой этих законов само государство разрушится. Флор о тех же постановлениях Суллы говорил: «Лепид собирался отменить акты столь замечательного мужа не без основания, если бы только это не грозило великим потрясениям государству». И далее: «Больному и как бы растерзанному государству было полезно отдохнуть каким бы то ни было образом, дабы раны вновь не раскрывались от самого лечения».

2. В том же, что не составляет столь существенной важности и касается только укрепления захватчика в его неправом властвовании, если можно без большой опасности не оказывать повиновения, то и не следует повиноваться. Но вопрос о том, следует ли такого захватчика власти низлагать силой или даже, наконец, убивать, остается открытым.

XVI. О сопротивлении чуждому узурпатору по праву войны

Во-первых, если имеет место захват власти путем неправой войны с нарушением всех требований права народов и за этим не следует какое-либо соглашение или не будут даны какие-либо гарантии и власть удерживается исключительно силой, то против захватившего власть остается в силе право войны и оттого по отношению к нему дозволено все, что разрешено по отношению к врагу, которого вправе убить даже любое частное лицо «Против виновных в оскорблении величества, – полагает Тертуллиан, – и врагов государства каждый человек – солдат» («Апология»). Так и против военных дезертиров всем предоставлено право публичного возмездия в интересах общего спокойствия (С. quando liceat unicuique. 1. 2).

XVII. То же в силу предшествующего закона

Я держусь одного мнения с Плутархом, который в книге «О судьбе», посвященной Пизону, излагает свое суждение о том, что нужно поступить так же, если до захвата власти существовал закон, дающий каждому право убить дерзнувшего совершить то или иное явное посягательство. Например, если частное лицо, окружив себя свитой, нападает на крепость, или прикажет умертвить гражданина, не подвергнув его осуждению или же не предав его правильному суду, или же если назначит должностное лицо, не прибегнув к правильному голосованию. Такого рода законов было немало в греческих городских республиках, где поэтому убийство тиранов почиталось справедливым. Таков был в Афинах закон Солона, возобновленный по возвращении его из Пирея, направленный против лиц, посягающих на народное правление или против тех, кто по упразднении такового займет там публичные должности. Так, и в Риме закон Валерия[263]263
  Плутарх в жизнеописании Валерия Публиколы говорит так: «Чтобы дозволено было без суда умертвить того, кто посягал на господство», и затем добавляет: «Солон тому, кто посягнет на верховную власть, повелевает предстать перед судом, а Публикола разрешил такого убивать даже без суда».


[Закрыть] карал тех, кто занимал общественные должности без согласия народа; или закон о консульстве, изданный после правления децемвиров, воспрещал создавать новые должности, решения которых не требуют утверждения народа, а если бы кто-нибудь создал такую должность, то каждому законом было дозволено его убить.

XVIII. По повелению законного государя

Не в меньшей мере дозволялось убить лицо, насильственно захватившее власть, если к этому присоединялось прямое уполномочие того, кому на самом деле принадлежала власть повелевать – будь то царь, сенат или народ. К ним же следует причислить и регентов в малолетство царей; таким был, например, Иоад для Иоаза после низложения Гофолии (II Паралипоменон, XXIII).