Текст книги "О праве войны и мира"

А у Цецилия сказано:

 
Легко переношу нужду без унижения,
Но и обиду без позора перенесть готов.
 

Демосфен же полагает: «Людям свободным не столь тяжко подвергнуться ударам, хотя и это тяжело, как оскорблению». Тот же самый Сенека, о котором шла речь, прибавляет несколько ниже, что скорбь, причиненная оскорблением, есть следствие слабости сердца, которое сжимается, задетое как действием, так и оскорбительным словом.

8. Ввиду таких именно обстоятельств Христос заповедует терпение, а чтобы никто не возражал на это избитой пословицей «Перенесение старой обиды навлекает новую», он добавляет, что лучше даже перенести вторичную обиду[103]103
  Златоуст, «На Послание к римлянам»: «Эта блестящая победа, так сказать, воздает напавшему щедрее его ожиданий, превосходит пределы его недостойных вожделений мерой нашего собственного терпения» (гл. VII).


[Закрыть], нежели отразить предшествующую; ибо ведь оттого нам не произойдет никакой беды, кроме осуждения в глазах глупцов[104]104
  Златоуст в слове первом «О статуях» говорит: «Оскорбление наносит удар или не наносит не в силу намерения наносящего, но согласно суждению потерпевших».


[Закрыть]. По-древнееврейски «подставить щеку» означает «переносить с терпением», как, по-видимому, следует понимать у пророков Исайи (XXX, 6) и Иеремии (III, 3). «Подставить щеку под удар», – так говорит Тацит в книге третьей своей «Истории»[105]105
  «Подставить щеку» – это выражение в том же смысле приведено в комедии Теренция «Братья».


[Закрыть].

9. Третий довод против войны обычно выводят из следующих слов Евангелия от Матфея: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих и гонящих вас». Некоторые полагают, что такой любви и благодеяниям по отношению к врагам и ненавидящим нас противны как смертные казни, так и войны. Однако это легко можно опровергнуть, если вникнуть в самый смысл еврейского закона. Евреям вменялось в обязанность любить ближних, то есть евреев же[106]106
  «Прозелит», то есть ревнитель, ставился наравне с евреем; законы же, воспрещавшие причинять вред другому, распространялись также на тех необрезаных пришельцев, о которых речь шла в гл. I, XVI настоящего труда. Так полагают талмудисты.


[Закрыть], – в таком смысле там приводится слово «ближний», как свидетельствует книга Левит (XIX, 17 в сопоставлении с 18). И тем не менее все же оставалось в силе повеление, обращенное к органам власти, предавать смерти убийц и других тяжких преступников; равным образом одиннадцать колен израилевых подняли справедливую войну против колена вениаминова в возмездие за тяжкое преступление (кн. Судей, XXI). Не менее правильно также Давид, сражавшийся в походах Господа, потребовал вооруженной рукой у Исбосета обещанное ему царство.

10. Стало быть, название «ближний» отныне должно быть распространено на всякого человека, ибо ведь все приняты в общее царство благодати; ни один народ не был обречен Богом на истребление, на всех распространилось то, что составляло преимущество одних лишь израильтян, которых отныне было поведено любить наравне с прочими людьми. А если кому угодно в Евангельском Законе усматривать и заповедь любви в более высокой степени, то с этим я готов согласиться, поскольку, несомненно, что следует любить не всех одинаково[107]107
  Тертуллиан, «Против Маркиона» (IV): «Вторую степень достоинства составляют чужеземцы, первую же – ближние». Иероним в диалоге I «Против Пелагия»: «Мне предписано любить врагов и молиться за моих гонителей. Но справедливо ли, если я люблю их как ближних и единокровных; так что нет никакой разницы между соперником и родственником?»


[Закрыть], но отца – более чем какого-нибудь чужестранца. Равным образом, согласно установленной заповеди любви, следует предпочесть благо невинного благу преступника, благо общее благу частному. Из любви к неповинным произошли, в свою очередь, как наказания смертной казнью, так и благочестивые войны (см. правило нравственности в Притчах Соломона, XXIV, 11). Заповеди же Христа о любви и помощи ближним следует исполнять постольку, поскольку этому не препятствует большая и более справедливая любовь. Известно старинное изречение: «Равно жестоко прощать как всем, так и никому»[108]108
  Слова эти принадлежат Сенеке («О милосердии», кн. I, гл. 2). Златоуст в слове «На Послание I к коринфянам» (III, 12 и сл.), говоря о человеческих наказаниях, утверждает: «Не по жестокости, но по благости творят сие люди». Августин: «Подобно тому как иногда милосердие карает, так и жестокость щадит». Императоры Валентиниан, Феодосий и Аркадий в законе третьем «О защитниках государства» в Кодексе Феодосия постановляют: «Необходимо устранить всякое покровительство, которое, благоприятствуя виновным и способствуя преступным, содействует развитию злодеяний». Тотила у Прокопия в «Готском походе» (II): «Я ставлю наравне тех, кто совершает преступление, и тех, кто препятствует наказанию преступников». См. сказанное в кн. II, гл. XXI, II настоящего трактата.


[Закрыть].

11. К сказанному следует добавить, что нам заповедано любить врагов по примеру Господа Бога, который повелевает солнцу своему светить злым наравне с добрыми. Но тот же Бог за некоторые злодеяния положил наказания в этой жизни, а когда-нибудь наложит наиболее тяжкие.

Этим доводом сразу опровергаются те предписания христианской кротости, которые обычно приводятся по этому предмету. Ибо Господь именуется кротким, милосердным, долготерпеливым в Книге пророка Ионы (IV, 2) и в Исходе (XXXIV, 6). И его же гнев, то есть готовность наказывать упорствующих[109]109
  См. по этому предмету Кирилла, «Против Юлиана», кн. V.


[Закрыть] изображает в разных местах Священное Писание (кн. Числа, XIV, 18; Посл. к римлянам, II, 8). И слугой его гнева поставлен судия (Посл. к римлянам, XIII, 4). Моисей приводится в пример величайшего милосердия, и тем не менее он не прекращал наказывать виновных даже смертной казнью. Подражать кротости Христа заповедано в разных местах Писания. А между тем сам Христос угрожал непокорным иудеям тягчайшими наказаниями[110]110
  Сюда же относятся места в Евангелиях от Матфея (XXI, 44) и от Луки (XIX, 12, 14, 27). Златоуст в толковании «На Послание к римлянам» (гл. XIV), сообщив о бедствиях обитателей Иерусалима, пишет «Христос совершил все это, слушай его собственные пророчества, высказанные им как в притчах иносказательно, так и открыто, и прямо». То же самое в слове втором «Против иудеев».


[Закрыть] (Евангелие от Матфея, ХХII, 7); он же в день Страшного суда накажет нечестивых по заслугам. Кротости учителя подражали апостолы, которые, однако же, воспользовались данной им божественной властью[111]111
  Златоуст, «На Послание I к коринфянам»: «Умерщвлю ли, искалечу ли? Ибо ведь существует дух суровости, как и дух кротости» (IV, 21). См. также Августина, слово «О нагорной проповеди» (кн. I) и иных авторов, приведенных у Грациана (XXIII, Quaest. VIII).


[Закрыть] наказывать злодеев (Посл. I к коринфянам, IV, 21; V, 5; Посл. I к Тимофею, I, 20).

12. Четвертое место, приводимое в качестве свидетельства против войны (Посл. к римлянам, XII, 17): «Никому не выдавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми людьми. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя[112]112
  В Вульгате здесь вместо «отмстители» сказано «защитники». Однако это слово у христиан часто употребляется в смысле «отмщения». У Тертуллиана в слове «О терпении» сказано: «Если мы защищаемся слабо, то обезумеешь; если защищаемся сильнее, то затруднишься. Как же мне быть с отмщением, меру которого я не в силах соблюсти вследствие нетерпения от боли?» Он же в слове «Против Маркиона» (II): «Не ведает разумной меры произвол взаимно наносимых насилий, но каждая сторона стремится к полному обоюдному прекращению насилия, подобно тому как народу, упорствующему и изменившему Богу, казалось слишком продолжительным и даже невероятным дожидаться от Бога отмщения, предсказанного пророком «Мне отмщение, я воздам, – говорит Господь»; между тем совершение насилия сдерживается страхом возмездия и возможность обратного воздаяния служит препятствием для вызывающего образа действия; так что коварная преступность прекращается, поскольку дозволением последующего пресекается предшествующее насилие; если же первое пресечено, то отпадает последующее насилие. Иными словами, легко внушается страх равного возмездия предвкушением того же самого страдания. Нет ничего горше, как терпеть то же, что причинено тобой другим». В слове «О единобрачии» у того же учителя сказано: «Всемирный потоп вызвали иные неправды, наказанные, однако же, единожды, а не семижды семьдесят раз, что заслужили двойные браки». Место из апостола Павла неплохо изъясняет Августин в послании (CLIV): «Оттого-то сказано: не противьтесь злу, дабы не тешиться местью, которая питает душу зрелищем чужого страдания» См. ниже, в кн. II, гл. XX, V и X настоящего труда.


[Закрыть], возлюбленные, но дайте отсрочку гневу Божию. Ибо написано: «Мне отмщение, я воздам, – говорит Господь». Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его; ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». Ответ на это может быть тот же, что и выше. Ибо, хотя было сказано Богом: «Мне отмщение, я воздам», в то же самое время выносились смертные приговоры и были изданы законы о войнах. Ведь полагалось же творить добро даже врагам (понятно – единоплеменникам; Исход, XXIII, 4, 5), что, как мы сказали, отнюдь не препятствовало ни вынесению смертных приговоров, ни справедливым войнам, даже против самих израильтян. Именно поэтому отныне ни приведенным словам, ни подобным им заповедям, даже в более пространном толковании, не следует придавать такого крайнего смысла, тем более что деление на главы было произведено не апостолами и не в их время, но значительно позднее, для удобства чтения и облегчения извлечения отдельных мест. Оттого-то нынешнее начало главы XIII: «Всякая душа властям предержащим да повинуется», и следующие слова связаны непосредственно с запретом предаваться отмщению.

13. В этом месте послания Павел говорит, что государственные власти суть слуги Божии и орудия его гнева (т. е. в наказание злодеям), тем самым с очевидностью проводя различие между возмездием ради общего блага, выполняемым вместо самого Бога и относимым к возмездию, присвоенному самому Богу, и возмездием ради удовлетворения досады, что апостол воспретил несколько ранее. Ибо если будет угодно в этом же запрете подразумевать тот вид возмездия, которое требуется ради общего блага, то могло ли быть что-нибудь бессмысленнее непосредственно после воспрещения смертной казни добавлять, что общественные власти установлены Богом для того, чтобы наказывать вместо самого Бога.

14. Пятый довод, которым пользуются некоторые, содержится в следующем месте Послания II к коринфянам (X, 3): «Ибо мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем; оружия воинствования нашего не плотские[113]113
  Златоуст к этому месту замечает: «Под плотским оружием разумеется: богатство, слава, власть, красноречие, ловкость, происки, лесть, обман».


[Закрыть], но получившие силу от Бога для разрушения твердынь: ими ниспровергнем замыслы» и так далее. Но это место не имеет отношения к данному предмету. Ибо, как предшествующее, так и последующее свидетельствуют о том, что под именем «плоти» там Павел разумеет слабость своего человеческого тела, явную для всех и вызывающую к себе общее презрение. Этому Павел противополагает свое оружие, то есть данную ему как апостолу власть наказывать противящихся, которой воспользовались Гименей и Александр против коринфянина Элимы, виновного в кровосмешении. Он отрицает, что такая власть является плотской, так как последняя бессильна, и, напротив, утверждает всемогущество этой власти. Что же можно извлечь отсюда против наказания смертью или против войны? Скорее, наоборот, поскольку в то время церковь была лишена помощи светской власти; для охраны ее Бог прибегал к такой чудотворной силе, которая, однако же, стала как бы истощаться, как только церковь обрела помощь христианских императоров, подобно тому как манна небесная исчезла, когда народ еврейский вступил в плодородные местности.

15. Шестое место, приводимое как довод против войны, следующее (Посл. к ефесянам, VI, 12): «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти (следует добавить – «только» по еврейскому обычаю), но против начальств, против властей» и так далее. Здесь речь идет о борьбе христиан как христиан, а не о той борьбе, которая им может быть общей наряду с прочими людьми при известных столкновениях.

16. В-седьмых, приводится следующее место из Послания Иакова (IV, I): «Откуда у вас вражды и распри? Не отсюда ли – от вожделений ваших, воюющих в членах ваших? Желаете – и не имеете, убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете – и не имеете, потому что не просите; просите – и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений». Это место не содержит никаких общих положений: в нем речь идет исключительно о внутренних раздорах и распрях, к несчастью, раздиравших в те времена враждовавшие колена пребывавших в рассеянии евреев и возникших из недостойных причин (некоторую часть этой истории можно прочесть у Иосифа Флавия, «Иудейские древности», кн. XVIII, гл. 12 и след.), что, как известно, к прискорбию, случается и в наше время. Близки по смыслу к приведенному месту из Иакова следующие стихи Тибулла:

 
Пышное злато – виною всего; войны не бывало,
Буковый кубок пока был украшеньем пиров.
 

А у Страбона можно найти во многих местах замечания о том, что в состоянии наибольшей невинности находятся те народы, образ жизни которых проще всего[114]114
  Тот же Филон в трактате «О созерцательной жизни» приводит следующий стих Гомера:
Молокоядных, и племя абийцев, мужей справедливых.   А Юстин свидетельствует о скифах: «Они не алчут стяжания золота и серебра в такой степени, как другие народы», и немного далее: «Такое воздержание сообщило также справедливость этим людям, не алчущим чужого добра, ибо, как известно, жажда стяжания богатства встречается там, где им больше пользуются». О скифах же имеется сходное, заслуживающее прочтения место у Григоры (кн. II). Таксила обращается к Александру со следующими словами: «Какая нам с тобой, Александр, надобность воевать и сражаться, когда ты ведь пришел сюда не за тем, чтобы отнять у нас воду или насущное пропитание, ради которых только и стоит сражаться людям, одаренным разумом?» Сюда же относится также следующее изречение Диогена: «Не из тех, кто питается ячневой кашей, выходят воры и зачинщики войн». Порфирий в трактате «О воздержании от мяса животных» (кн. II) пишет: «То, что можно легко приготовить и стоит дешево, всегда способствует благочестию у всех людей».


[Закрыть]. Сюда же относятся также следующие стихи Лукана:

 
О сколь безумна
Расточительность благ, не довольная трапезой скромной.
Жадность к обилию яств, добытых на суше и в море.
Пышная роскошь столов, изысканных, полных убранством.
Здесь учитесь, сколь малого требует жизни теченье,
И сколь природа скромна.
Не исцелял недужных Бахуса дар, разлитый при
Консуле, ныне забытом,
Лишни им кубки златые и мирра; чистая влага
Жизнь возрождает.
Народам достаточно рек и Цереры;
Но сколь плачевна участь ведущих войны народов!
 

Сюда же можно добавить слова Плутарха в «Противоречиях стоиков»: «Ни одна война не имеет иных источников, кроме пороков, но одни возникают из жажды наслаждений, иные – из алчности, наконец, третьи – от чрезмерного честолюбия и властолюбия»[115]115
  Может ли повредить, если мы подкрепим многими другими отличными отрывками из древних авторов и не менее выразительными выдержками весьма верное, но в то же время плохо усвоенное людьми изречение? Так, например, Афиней, философ, у Диогена Лаэртского восклицает:
Вы проливаете в бедствиях пот; без конца увлекаетВ схватки и войны стремглав некая страстная сила.   Фабиан Папирий так рассуждает в «Спорных вопросах» у Сенеки-отца: «Вот выстроенные в боевом порядке войска, где нередко сограждане и даже кровные родственники готовы сразиться между собой, и холмы со всех сторон покрываются всадниками, а затем вся местность устилается искалеченными телами, множеством распростертых трупов или наполняется грабителями мертвецов. Спрашивается, какая же причина внушает человеку неистовство совершать злодеяния против человека? Ведь даже дикие звери не ведут между собою войн; но если бы даже они их вели, то все равно войны не приличествовали бы людям, этому мирному и столь близкому к Богам роду живых существ. К чему же столь великая ненависть влечет вас, когда вы образуете единое племя, в ваших жилах течет общая кровь; или какое безумие побуждает вас проливать взаимно кровь? Что может накликать такое бедствие на человеческий род и его участь? Неужели столько убийств творятся ради установленных кубками пиршественных столов и блеска золоченых потолков? Должно, стало быть, существовать нечто великое и прекрасное, ради чего стоит предпочесть оплаченный такою ценой обильно уставленный стол и роскошное убранство – созерцанию солнечного света и сохранению невинности. Или разве необходимо порабощение всего света ради того лишь, чтобы не было ни в чем недостатка желудку и прочим плотским вожделениям? Для чего же грабятся эти богатства, как не для того, чтобы оставить их затем детям». У Филона в толковании на десять заповедей сказано: «Жажда денег, женщин, славы или, наконец, жажда чего-либо другого, что дает удовольствие, и тому подобное разве являлись причиной только маловажных, незначительных и ничтожных зол? Не они ли разлучают кровных родственников, так как естественное доброжелательство между ними превращается в непримиримую ненависть? Разве обширные и густо населенные области вследствие раздоров не превращаются в безлюдные пустыни? Разве земли и моря не наполняются нескончаемыми бедствиями вследствие сухопутных и морских сражений? Потому что эти войны греков и варваров или тех и других между собой, даже воспроизведенные в трагедиях, проистекали из одного общего источника – жажды богатства, славы или наслаждений». Плиний в «Естественной истории» (кн. II, гл. III) пишет: «Мы пользуемся покоренной землей таким образом, что обладание всеми этими богатствами побуждает нас к преступлениям, убийствам и войнам; мы орошаем ее нашей кровью и покрываем своими непогребенными костями». У Иеронима в слове «Против Иовиниана» (II) сказано: «Диоген утверждает, что тираны и разрушители городов раздувают войны международные и гражданские не просто ради средств существования, зелени и плодов, но ради изысканных плотских наслаждений и пиров». Златоуст в слове «На Послание I к коринфянам» замечает: «Ведь если бы люди взаимно любили друг друга, то никто не причинял бы обид другому, им были бы чужды убийства, сражения, войны, восстания, грабежи, сопровождаемые насилием, обманы и всевозможные бедствия». Он же в обращении «К отцу-христианину» о богатствах пишет: «Разве не из-за них происходят восстания и войны, сражения, избиения городского населения, раны, порабощения, пленения, убийства и бесчисленные житейские бедствия?» А Клавдиан пишет:
Если б то ведомо было, мы б жизнь безмятежно вкушали,Не трубили бы трубы, копье не пронзало бы воздух,Ветер не бил бы в корму, стен не крушили б машины.   Агафий в первой книге «Истории» пишет: «Люди, добровольно опустившиеся до крайних пределов страстей и неправды, наполняют мир войнами и потрясениями». В заключение после многих метких изречений я приведу одно лишь место из Полибия: «Человек, довольный необходимым для жизни, не нуждается в другом учителе мудрости».


[Закрыть]. Юстин, воздавая похвалы учреждениям скифов, пишет: «Но отчего же подобная умеренность и воздержание столь чужды прочим смертным; иначе войны не велись бы непрерывно в течение стольких веков по всем странам и не погибло бы больше людей от железа и оружия, нежели от естественного xoда событий». У Цицерона в первой книге его трактата «О границах добра и зла» читаем: «Из вожделений рождаются ненависть, распри, раздоры, восстания, войны». У Максима Тирского: «Ныне все полно войн: повсюду ведь бродят вожделения и по всем странам возбуждают посягательства на чужое имущество». А Ямвлих пишет: «Тело и телесные вожделения порождают войны, сражения, восстания. Ибо войны возникают ради овладения вещами, которыми можно воспользоваться».

17. Так как слова, сказанные апостолу Петру: «Поднявший меч от меча и погибнет», не относятся к войне вообще, но к войне частной, ибо если сам Христос в оправдание непротивления и пренебрежения защитой приводил ту причину, что Царство Его не от мира сего (Евангелие от Иоанна, XIII, 36), то об этих словах следует сказать в другой связи.

IX. Исследование согласного мнения древнехристианских учителей по настоящему вопросу. Опровержение противного мнения некоторых частных лиц, имеющего скорее характер совета, чем предписания

1. Всякий раз, когда ставится вопрос о смысле написанного, обычно имеет большое значение как принятый способ толкования, так и авторитет толкователей. Это же следует иметь в виду и при толковании Священного Писания. Ибо ведь не представляется вероятным, чтобы церкви, учрежденные апостолами, в отдельности или же повсеместно отступили от тех правил, которые апостолы изъясняли вкратце письменно, пространнее же устно и даже ввели во всеобщее употребление. Обычно же теми, кто возражает против войны, приводятся изречения древних христиан, на что я имею сделать следующие три возражения.

2. Во-первых, из этих изречений можно почерпнуть скорее лишь некоторые частные отзывы, а не общеустановленное мнение церквей. К тому же эти изречения принадлежат почти исключительно тем, кто предпочитал идти своей дорогой независимо от других и давать более велеречивые наставления; к числу таких принадлежат Ориген и Тертуллиан, которые не в достаточной мере устойчивы и последовательны. Так, например, по словам того же Оригена, «пчел Господь поставил в пример, чтобы люди вели войны справедливые, соблюдая известный порядок и лишь когда к этому вынуждает необходимость». И тот же самый Тертуллиан, который в другом месте как будто менее склонен одобрять смертные приговоры, сказал: «Никто не отрицает пользы наказания преступников»[116]116
  У того же Тертуллиана в слове «О душе» сказано: «Кто не предпочтет мирскую правду, которую не напрасно и апостол считает перепоясанной мечом, которую надлежит благоговейно соблюдать, свирепствуя для блага человека?» А в послании к проконсулу Скапуле он пишет: «Не устрашаем тебя, так как сами не имеем страха. Но я хотел бы сделать всех причастными спасению, убеждая не богоборствовать. Ты можешь и отправлять обязанности своей должности, и памятовать о человечности, ибо и такие, как вы, подвластны мечу».


[Закрыть]. А относительно воинского звания он колеблется, ибо в книге «Об идолопоклонстве» он пишет: «Спрашивается, могут ли верующие вступать в ряды воинства и, наоборот, можно ли допускать воинов к крещению». И в этом месте он, по-видимому, склоняется к мнению, не благоприятному для воинства. А в книге «О венце воина», возразив несколько против воинства, он тотчас же проводит различие между теми, кто сражался в рядах воинства до крещения, и теми, кто после крещения вступает в воинское звание: «Ясно, – говорит он, – что те, кого вера обретает после вступления в воинское звание, находятся в ином положении, нежели те, кого Иоанн допускал к крещению, как, например, один из вернейших сотников, которого испытал сам Христос, а наставил в вере апостол Петр; а если вступление в воинское звание последует по обращении и крещении, то следует или немедленно же сложить это звание, как поступили многие, или же всемерно остерегаться совершения чего-нибудь противного Богу»[117]117
  Различие, проводимое здесь в отношении воинства, он же применяет еще к бракам, как в книге «О единобрачии», так и в увещании «о целомудрии».


[Закрыть]. Стало быть, такие лица оставались в рядах воинства, а они отнюдь не стали бы поступать таким образом, если бы им было ясно, что воинское звание воспрещено им Христом в той же мере, как не дозволено бывшему гаруспику, магу и иным наставникам запрещенных искусств продолжать заниматься своим искусством после принятия крещения[118]118
  Тертуллиан в слове «Об идолопоклонстве»: «В церковь не допускаются упражняющиеся в искусствах, не согласных с церковным благочинием». Августин, «О вере и занятиях»: «Блудницы и лицедеи, и всякие мастера общественного нечестия допускаются к Таинствам Христовым не иначе как освободившись от него или сбросив такие оковы». Пример лицедея встречается у Киприана (послание LXV); примеры учителей фехтования, сводников и поставщиков жертвенных животных приводятся у Тертуллиана; пример циркового возницы – у Августина.


[Закрыть]. В той же книге он восхваляет некоего воина и христианина, говоря: «О воин, славный во Христе».

3. Второе замечание состоит в том, что христиане избегали воинского звания ввиду обстоятельств того времени, едва ли позволявших выполнять обязанности воина, не совершая каких-либо действий, противных христианскому закону. Из посланий Долабеллы к жителям Эфеса, приведенных у Иосифа Флавия, следует, что иудеи ходатайствовали об освобождении их от участия в военных походах, ибо в смешении с чужими народами они не могли соблюдать свои обряды с надлежащей строгостью, а также были вынуждены в субботу носить оружие и совершать переходы. По этой же причине, как сообщает тот же Иосиф, иудеи получили у Л. Лентула отпуск; а в другом месте он же повествует, что когда было приказано выступить из Рима в поход иудеям, внесенным в воинские списки, то некоторые из них были присуждены к наказанию, так как они отказались сражаться из уважения к отеческим законам, то есть по обоим упомянутым выше основаниям, к которым присоединилось еще третье, а именно – необходимость сражаться против своих же собственных единоплеменников и как раз в тот момент, когда те подвергались опасности за решимость соблюдать отечественный закон.

Но всякий раз как иудеи могли избегнуть подобного рода затруднений, они все же сражались даже под началом чужеземных царей, «соблюдая, однако же, со всей строгостью обычаи своей страны и живя по своим установлениям», о чем, по словам того же Иосифа, они имели обыкновение предварительно договариваться[119]119
  Слова Иосифа Флавия в «Иудейских древностях» (кн. XI).


[Закрыть]. С этими опасностями в высшей степени сходны те, которые Тертуллиан связывает с воинскими обязанностями в его время, о чем он пишет в книге «Об идолопоклонстве»: «Не приличествует одновременно клясться божественными таинствами и человеческими; осенять себя Христовым знамением и знамением диавола», так как известно, что воины должны были приносить клятву, призывая имена Юпитера, Марса и прочих языческих богов. В книге того же учителя «О венце воина» читаем: «Как он [воин] станет бодрствовать перед храмами, от коих отрекся, и вечерять, где неугодно апостолу? Как будет защищать вооруженной рукой тех демонов, которых отвращал заклятиями по ночам?» И несколько далее добавляет: «Сколько других обязанностей, связанных с воинской службой, должно быть сочтено за нарушения!»

4. Третье соображение, которое стоит отметить, следующее: христиане первых времен были воспламенены столь горячим усердием к совершению величайших подвигов, что сплошь и рядом принимали божественные наставления за прямые предписания. «Христиане, – по словам Афинагора, – не подают жалоб в суд на похитителей их имущества». По словам самого Сальвиана, праведность христианина состоит в отказе от самого предмета спора ради освобождения от судебных тяжб.

Однако же изложенное в столь общей форме правило это может быть, пожалуй, лишь увещанием к более совершенной жизни, но не может стать заповедью[120]120
  Правило IV Карфагенского собора гласит: «Епископ да не вступает по вызову противной стороны в судебные споры о вещах преходящих». Сюда же относится сказанное Амвросием («Об обязанностях», кн. II, гл. XXI) и Григорием Великим (кн. II, ind. XI, Посл. LVIII).


[Закрыть]. Подобным же образом большинство древних христианских учителей отвергают всякую клятву, не допуская никаких исключений, между тем как Павел клялся в важных случаях жизни. По Татиану, христианин «отвергает должность претора»; у Тертуллиана: «христианин не добивается даже должности эдила». А Лактанций (кн. V, гл. 18) не допускает, чтобы праведный (а таким он считает христианина) мог быть в числе воюющих, но так же точно он не допускает, чтобы тот мог заниматься мореплаванием. А сколько древних учителей удерживают христиан от вступления во второй брак! Все эти наставления внушают нечто похвальное, нечто исключительно высокое, наиболее угодное Богу; но в то же время ни один закон не принуждает нас к выполнению таких предписаний. Для разрешения поднятых вопросов достаточно приведенных возражений.

X. Отрицательное решение вопроса подкрепляется общественным авторитетом церкви, согласно общим мнениям и давним обычаям

1. Теперь, в подтверждение наших мнений, напомним, во-первых, что нет недостатка в авторах, и даже наиболее древних, полагавших, что христианам может быть дозволено как вынесение смертных приговоров, так в равной мере и ведение войн, законность которых зависит от оправдания смертной казни. Так, например, по словам Климента Александрийского, если христианин призывается к верховной власти, то, подобно Моисею, он должен быть живым законом для своих подданных, награждая добрых и карая злых. А в другом месте, изображая внешность христианина, он говорит, что ему приличествует ходить босиком, если только он не носит воинского звания. В постановлениях, носящих имя Климента, римлянина[121]121
  Эта книга написана, по-видимому, в конце второго столетия нашей эры.


[Закрыть] (кн. VII, гл. III), мы читаем: «Не всякое, однако, лишение жизни воспрещено, но только лишение жизни неповинного. Справедливое же лишение жизни тем не менее предоставлено одним только должностным лицам».

2. Однако, отложив в сторону мнения частных лиц, обратимся к самой господствующей церкви, постановления которой имеют наибольший вес. Итак, я утверждаю, что никогда лицам, носившим воинское звание, не было ни отказа в крещении, ни отлучения от церкви; между тем так следовало поступать и действительно поступали бы, если бы воинство было несовместимо с заповедями Нового Завета. В только что упомянутых постановлениях (кн. VIII, гл. XXXII) тот же автор, толкуя о тех, кого по обычаю в древности допускали или же не допускали к крещению, говорит: «Воина, добивающегося крещения, следует наставлять, чтобы он воздерживался от насилий и обид; он должен довольствоваться своим жалованием. Если он повинуется этим требованиям, то допускается к крещению». Тертуллиан в «Апологии» (гл. XLII), обращаясь от лица христиан, говорит: «Мы вместе с вами плаваем по морям и сражаемся». А немного выше (гл. XXXVII) у него сказано: «Мы чужды вам и тем не менее мы наполняем все ваше государство, ваши города, острова, укрепления, городские советы, селения, даже самые военные лагери». В той же книге он сообщал о том, что молитвами воинов-христиан императору М. Аврелию[122]122
  См. об этом у Ксифилина.


[Закрыть] был ниспослан дождь. В «Венце воина» Тертуллиан сообщает, что воин, отказавшийся от венца, был самым стойким из прочих братьев, и показывает, что в числе его ближайших соратников было много христиан.

3. Следует прибавить, что некоторые воины, подвергшиеся мучениям и смерти за Христа, удостоились наравне с прочими мучениками почестей со стороны церкви. В числе таких упоминаются трое спутников апостола Павла[123]123
  Следует добавить еще некоего воина, крещенного Корнилием, упоминание о котором имеется у Адона.


[Закрыть]; Цереалис – при императоре Деции; Марин – при Валериане; пятьдесят других – при Аврелиане; Виктор, Мавр и военачальник Валентин – при Максимиане; центурион Марцелл – около того же времени; Севериан – при Лицинии. Киприан пишет об африканцах Лаврентии и Игнатии: «Они служили некогда в воинстве мира сего, но сами они – истинные духовные воины Господни. Они поражали диавола исповеданием христианской веры и удостоились от Господа мученических пальм и светлых венцов за испытанные мучения». Отсюда, по-видимому, ясно, как мыслила о воинском звании христианская община даже до принятия христианства императорами.

4. Христиане в те времена неохотно принимали участие в смертных приговорах, что не должно показаться удивительным, так как в большинстве случаев суд должен был происходить над самими христианами; к тому же несомненно, что и в прочих вопросах римские законы были суровее по сравнению с кроткими нравами христиан, что в достаточной степени подтверждается примером сенатус-консульта Силания[124]124
  Жестокость этого сенатус-консульта смягчена императором Адрианом, о чем имеется свидетельство у Спартиана. В качестве примера суровости римских законов можно добавить еще запрещение рабам свидетельствовать на суде иначе как под пыткой.


[Закрыть]. По принятии и распространении Константином христианской веры все же смертные казни не были отменены. Напротив, сам Константин, наряду с прочими, издал закон о наказании отцеубийц зашиванием в кожаные мешки, что сохранилось в Кодексе Юстиниана, в разделе об убийстве родителей и детей. Между тем в остальном он в применении мучительных казней был в высшей степени мягок, так что кротость его отмечена немалым числом историков[125]125
  Зонара: «Он проявлял милосердие к тому, кто оставлял порочную жизнь, ибо во избежание заражения здорового необходимо отсечение больного и гнилого члена, но не выздоровевшего или выздоравливающего». См. у Евсевия. О чрезвычайном милосердии, подобном милосердию Константина по отношению к христианам, можно найти у Саксонца, историка, в свидетельствах датчан о короле Гарольде.


[Закрыть]. В войске же его было много христиан, как об этом свидетельствуют исторические повествования, и на знамени его было начертано имя Христа. Оттого и воинская присяга была изменена так, как приведено у Вегеция: «Клянусь именем Господа, Христа, Святого Духа и Его Императорского Величества, коему после Бога приличествует любовь и почитание всего рода человеческого».

5. Из множества епископов того времени, среди которых многие претерпели жесточайшие гонения за исповедуемую ими веру, ни об одном нельзя прочесть, чтобы он всецело отвращал Константина от смертных приговоров и от войн или христиан от воинства страхом гнева Господня, несмотря на то, что весьма многие были строжайшими блюстителями церковного благочестия и менее всего были склонны умалчивать о чем-либо, относившемся к обязанностям как императоров, так и прочих смертных. Таков был во времена Феодосия Амвросий, который в Слове VII говорит следующее: «Грешно – не сражаться само по себе, но сражаться ради добычи»; а в трактате «Об обязанностях» (кн. I, гл. 27) он пишет: «Храбрость, которая на войне обороняет отчизну от варваров, внутри защищает слабых и соседей от разбойников, исполнена справедливости». Этот довод представляется мне настолько убедительным, что мне ничего не остается к нему добавить.

6. Мне, однако же, небезызвестно, что нередко епископы[126]126
  Августин: «Обязанность священнослужителя составляет заступничество за виновных». В посланиях его приводится множество примеров милосердия.


[Закрыть] и миряне из христиан своими мольбами отвращали кары, в особенности же наказания смертью; мне также известен обычай, согласно которому, если кто-нибудь скроется в храме[127]127
  См. Златоуст, слово «О статуях» (XVI); правила Орлеанского собора (гл. 3); «Законы вестготов» (кн. VI, разд. V, гл. 16; кн. IX, разд. II, гл. 3).


[Закрыть], то он может быть выдан не иначе как с ручательством за сохранение его жизни; известно наконец, что под Пасху из темниц выпускались заключенные там преступники[128]128
  L. Nemo, С. de Episc. audientia.


[Закрыть]. Но если все это и тому подобное тщательно исследовать, то окажется, что все это на самом деле было свидетельством христианской кротости, которая пользовалась всяким случаем для проявления милосердия, а вовсе не духа осуждения всякого смертного приговора; оттого-то такого рода милости да и самые ходатайства ограничивались известными условиями сообразно времени и месту[129]129
  Об этом см. у Кассиодора (XI, 40 и т. д.); также в «Декреталиях» – о церковной неприкосновенности.


[Закрыть].

7. Некоторые, возражая нам, приводят правило XII Никейского собора, гласящее следующее: «Благодатию призванные к исповеданию веры, и первый порыв ревности явившие[130]130
  Симеон Учитель, излагая это соборное правило, пишет: «Те, которые сначала, как видно, оказывали сопротивление насилию, но были побеждены нечестием и вновь приняли воинское звание, подлежат отлучению от причастия на десять лет». Тот же смысл этого правила выражают Вальсамон и Зонара, а также Руфин (кн. X, гл. 6).


[Закрыть], и отложившие воинские поясы, но потом аки псы, на свою блевотину возвратившиеся, так что некоторые и серебро употребляли, и посредством даров достигли восстановления в воинский чин: таковые десять лет да припадают к церкви, прося прощения, по трехлетнем времени слушания Писаний в притворе. Во всех же сих надлежит приимати в рассуждение расположение, и образ покаяния. Ибо которые, со страхом, и слезами, и терпением, и благотворениями обращение являют делом, а не по наружности: тех, по исполнении определенного времени слушания, прилично будет приимати в общение молитв. Даже позволительно епископу и человеколюбнее нечто о них устроити. А которые равнодушно понесли свое грехопадение, и вид вхождения в церковь возмнили для себя довольным ко обращению, те всецело да исполняют время покаяния». И самый срок в тринадцать лет достаточно показывает, что здесь речь идет не о легком или сомнительном, но о некоем тяжком и бесспорном прегрешении.

8. Ведь, несомненно, здесь речь идет об идолослужении[131]131
  Этот грех считается самым тяжким; «величайшее преступление века» – называет его Тертуллиан в слове «Об идолопоклонстве»; «тягчайшее и крайнее преступление» – говорит Киприан в послании XII.


[Закрыть], так как предшествовавшее в правиле XI упоминание времени Лициния должно быть в этом правиле молчаливо повторено ввиду того, что зачастую смысл последующих правил находится в зависимости от предшествующих. Возьмем для примера хотя бы правило XI Элиберийского собора. У Евсевия приведены следующие слова императора Лициния: «Пусть воин сложит воинское звание, если он откажется принести жертву Богам»[132]132
  Сульпиций Север: «Понятно, что Лициний, намеревавшийся оспаривать у Константина обладание императорской властью, предписал своим воинам участвовать в жертвоприношениях; отказывавшихся же он изгонял из вой– ска». По этой же причине Валентиниан, ставший впоследствии императором, при Юлиане был вынужден снять воинский пояс. Близко к этому сообщение Виктора Утического о том, что при короле Гунерике многие отказались от воинского звания, которое тогда было связано с арианством.


[Закрыть], что впоследствии было подтверждено императором Юлианом, вследствие чего (как об этом можно прочесть) Виктриций и другие ради имени Христова сложили знаки воинского звания. Так же точно ранее, при Диоклетиане, поступили в Армении тысяча сто четыре воина, о которых имеется упоминание в списке мучеников, а в Египте Менна и Исихий. Так ведь и в правление Лициния многие сложили воинское звание, причем в числе исповедовавших веру Христову упоминаются и Арзакий и Авксентий, поставленный впоследствии епископом Мопсуэтским. Поэтому тем, кто однажды движимый совестью отверг воинские знаки, возвращение в воинское состояние при Лицинии было открыто не иначе как при условии отречения от веры христианской; последнее же было тем более затруднительно, чем в большей мере первоначальное исповедание веры свидетельствовало о полном признании ими Закона Божия. Оттого эти отступники и наказывались строже, нежели те, о которых упоминалось в предшествующем правиле, так как первые отреклись от христианства не под угрозой смерти и лишения имущества.

Во всяком случае совершенно противно разуму толкование приведенного соборного правила в том смысле, будто оно направлено против всякого воинского звания вообще. История ведь свидетельствует с несомненностью, что тем, кто при Лицинии отверг воинское звание и не вернулся в это состояние по приказу Лициния, чтобы не нарушить веры христианской, Константином была предоставлена полная возможность выбора – как освободиться от воинского звания, так и возвратиться в ряды воинства, что, без сомнения, многие и предпочли сделать.

9. А есть и такие, которые ссылаются на послание папы Льва, в котором сказано: «Противно церковным правилам возвращаться в светское воинство после покаяния». Однако следует иметь в виду, что для проходивших чин покаяния, не менее чем для духовенства и монашества, недостаточно было вести тот или иной образ христианской жизни, но требовалась исключительная чистота жизни, чтобы исправление было столь же примерно[133]133
  Папа Лев в послании ХС к Рустику: «Ходатайствующим о прощении их недостойных поступков надлежит воздерживаться даже от многого дозволенного». В послании епископов к королю Людовику читаем: «Каждый должен отвергнуть многое дозволенное, памятуя свое коснение во многом недозволенном». В капитулах Карла Лысого сказано: «Пусть каждый стремится совершить тем больше добрых дел, чем большее осуждение он навлек на себя своей виной».


[Закрыть], сколь глубоко было прегрешение. Равным образом, в древнейших церковных обычаях, которые в просторечии называются правилами апостольскими (что сообщает им особо возвышенное значение), а именно – в правиле LXXXII, сказано: «Епископ или пресвитер, или диакон, в воинском деле упражняющийся и хотящий удержать то и другое, то есть римское начальство и священническую должность, да будет извержен из священного чина. Ибо «кесарево кесареви и Божия Богови». Этим сказано только то, что воинское звание не воспрещено тем, кто не притязает на почести духовного сана.

10. В еще большей мере не допускались к духовному званию[134]134
  Евсевий в «Доказательствах» (кн. I) изображает двоякую жизнь христиан: одну – совершенную; другую – низшую по сравнению с первой. Между прочим, «тех, кто праведно воюет, надлежит наставлять в том, как следует поступать».


[Закрыть] те, кто после крещения занял гражданские или военные должности, как сказано в посланиях Сириция и Иннокентия, а также в постановлениях Толедского собора. Ибо духовенство, как известно, избиралось из христиан не всякого состояния, но только из тех, кто мог подать подлинный пример безупречной жизни. К тому же не следует упускать из вида, что воинская служба и некоторые гражданские должности были пожизненными, посвященные же в священнослужители не должны были отвлекаться от своих обязанностей никаким иным житейским попечением, никаким поденным трудом[135]135
  См. правило Майнцского собора у Грациана, в разделе Ne Clerici vel monachi.


[Закрыть]. По этой же причине и шестое правило постановляет, чтобы ни епископ, ни пресвитер, ни диакон не имели мирского попечения; восьмидесятое же правило воспрещает им вступать в гражданское управление; а в числе постановлений Африканского собора шестое правило воспрещает духовным лицам принимать на себя ведение чужих дел, в частности чужих судебных тяжб[136]136
  См. послание Иеронима к Непотиану.


[Закрыть]; если же кто-либо из духовенства будет назначен опекуном, Киприан считает такое распоряжение грехом[137]137
  В послании к пресвитерам, диаконам и простому народу Фурна. Сюда относится L. Generaliter, С. de episcopis et clericis.


[Закрыть].

11. В пользу нашего мнения имеется несомненное постановление первого Арелатского поместного собора, созванного при Константине. Правило III этого собора гласит следующее: «Тех, кто в мирное время покинет воинское оружие, следует отлучить от общения». Имеются в виду те, кто сложит с себя воинское звание во время, свободное от гонений. Ибо именно это имели обыкновение разуметь христиане под «мирным временем», как это видно из писаний Киприана и других[138]138
  Тертуллиан, «Об идолопоклонстве»: «Как же он станет сражаться даже в мирное время?» Он же, «Об избежании гонений»: «Для нашего мира что есть война, как не преследование?» Киприан в послании X: «Когда сама мать наша Церковь первая установила мир по милосердию Божию». Послание XXII: «Так как Господь решил даровать мир самой церкви». Послание XXXI: «О водворении, то есть об ожидании церковного мира». «О заблуждениях»: «Ибо продолжительный мир разрушил унаследованное нами благочиние». Сульпиций Север «По повелению Антонина Пия водворился в церквах мир», и несколько далее: «По миновании затем 38 лет для христиан наступил мир», а в период Константина: «С тех пор в спокойствии мы наслаждаемся миром». И в начале «Истории»: «Происходили гонения христианского народа, а вскоре наступили мирные времена».


[Закрыть]. Можно добавить также пример воинов при Юлиане, столь преуспевших в христианстве, что смертью своей они были готовы свидетельствовать о Христе. О них так сказано у Амвросия: «Хотя император Юлиан и был отступником, тем не менее при нем находились на службе христиане-воины; когда он им приказывал сражаться в защиту государства, они повиновались ему; когда же он приказывал им поднимать оружие против христиан, они исповедовали Царя Небесного». Таков был много ранее фиванский легион, который при императоре Диоклетиане был весь обращен в христианскую веру тридцатым иерусалимским епископом Заведеем и затем дал вечно памятный пример христианской стойкости и терпения, о чем нами будет сообщено ниже.