Текст книги "Остров Немого"

2

Однажды летним днем Эйвинд, как обычно, отправился в магазин своего деда. Он приезжал туда каждые две недели – пополнять запасы. Только в тот раз вернулся каким-то возбужденным и непривычно разговорчивым.

– Я встретил там одного парня, – сказал старший брат, убедившись, что отец смотрит на него и может понять его по движениям губ. – У таверны мадам Столтенберг.

Отец и трое сыновей собрались за обеденным столом. Солнце по-хозяйски растянуло тени позади них, словно покрывала.

Услышав это, Арне насторожился, как зверь, который почувствовал ловушку.

– Что ты делал в таверне? – спросил он, продолжая жевать. Дети давно не слышали, чтобы голос отца звучал так резко.

Когда-то этот высокий, большой и одинокий человек, потерявший в морском сражении ухо и пол-лица, проводил дни напролет за столиком портовой таверны. У него было прозвище – Немой, и он влачил убогое существование, опустошая стакан за стаканом, смотря на свою жизнь как на череду сменяющих друг друга одинаковых эпизодов. Он мог говорить, но его всё равно называли Немым – из-за отказа озвучивать недостойному миру свои мысли. Прошло немало времени, прежде чем Немого назначили смотрителем маяка и кроткая Гюнхиль стала его женой, вытащив со дна в живой и чувственный мир. Прежде чем он обрел гармонию с самим собой – в тот день, когда в его доме появился ребенок, новая маленькая жизнь.

Арне не хотел, чтобы дети знали о его прошлом. Но после смерти их матери Гюнхиль ее отец, Пелле Йолсен, старый торговец, много лет назад распознавший в Арне чистую душу и назначивший его в благодарность за спасение дочери королем одинокого маяка, решил рассказать старшим внукам правду о прошлом их отца. Он сделал это, потому что не хотел умирать с такой тайной в сердце. Потому что на склоне лет Йолсен стал свободнее и проще и осознал, что старость – это время говорить то, что думаешь. И, наконец, он любил Арне и желал, чтобы его дети знали о непростом пути отца. Йолсен считал, что это не уронит Арне в глазах сыновей, а, напротив, заставит больше его уважать и ценить.

Дедушка Йолсен велел Эйвинду передать всё младшим братьям – втайне от отца. И с того дня мальчики хранили секрет, как сокровище. Он объединил их прочнее, чем кровь и годы жизни на острове без материнской ласки. Знание о прошлом отца усмиряло их гнев, когда Арне перегибал палку. В такие моменты братья переглядывались, скрывая сочувственные улыбки. Несмотря на то, что их отец оставил в прошлом прозвище Немой, он по-прежнему любил запереться в упрямом молчании. Остров Немого – так в порту до сих пор называли их дом.

– Так что ты делал в таверне? – повторил Арне вопрос.

– Ничего, – ответил Эйвинд.

– Тогда зачем ты пошел туда?

Эйвинд посмотрел на братьев: они опустили головы и уткнулись в тарелки. Отец продолжил есть, и тишина снова заполнила пространство, разлетелась по комнате, как незримая пыль. Отец думал, что победа осталась за ним.

Но через пару недель всё повторилось снова.

– Там один парень в порту… Он рассказывал о жизни на севере, – поделился Эйвинд.

– Ну и какая же там жизнь? – с несвойственным ему сарказмом спросил Арне.

– Он говорит, что работал на лесопильне… и если кто-то хочет из нас, то мы тоже можем…

– Вранье! – прервал его отец, давая понять, что не намерен обсуждать это.

Так продолжалось некоторое время. Всякий раз, когда Эйвинд упоминал о встрече с кем-либо в городе, Арне пресекал его рассказы на корню, высмеивая робкие суждения сына. Он давил авторитетом и в любом вопросе последнее слово оставлял за собой. После таких разговоров каждый раз наступала тишина. Молчание служило своеобразным укрытием для Арне, было его собственным знакомым миром, где он не знал ни беспокойства, ни страха.

Но попытки образумить Эйвинда ни к чему не привели. В сознании юноши уже завелся жучок, который постоянно подтачивал мысли и не давал покоя. Каждый раз он возвращался из города с какой-то новой историей. То героем его рассказов был моряк, поведавший о далеких странах и китобойном промысле, то рабочий с железнодорожной линии Кристиансанн – Эйдсволл, то семья, которая готовилась к путешествию по необъятному Атлантическому океану, чтобы начать новую жизнь в Северной Америке.

Все эти люди заражали идеями, и Арне тревожился, что однажды мысли о новой работе или далеких землях отберут у него детей. Цепи, сковывавшие обитателей острова, становились всё тоньше и могли разорваться при первой буре. Если это случится, остров останется один. Нет, конечно, Арне останется здесь до конца. Среди этих камней он нашел свое укромное пристанище, стал частью скалы, единой плотью с маяком. На острове он доживет оставшиеся дни. Но его мальчики! С тех пор, как они появились на свет, смотритель считал их продолжением острова и всеми силами защищал эту связь. А теперь Арне чувствовал себя слабым, уязвимым, беспомощным. Он понимал, что если старший сын уйдет, то не останется никто. И потому смотритель маяка противостоял Эйвинду – всё с большим упорством, с растущей враждебностью. Дошло до того, что он запретил сыну бывать в городе и сам покупал всё необходимое у старого Финна Хёбаака, который всё еще ходил по проливу между островом и портом.

– Тебя что-то беспокоит? – спросил Эйнар у брата, когда однажды утром они ремонтировали лодку. Братья растопили смолу в котле и промазывали дно лодки, присев на корточки, – точно как в детстве, когда, сидя так, распугивали кроликов.

– С чего ты взял?

– Ну-у… Ты ведь ищешь работу? Разве нам не хватает ее здесь?

– Это не та работа, которую я хочу.

– А что тогда ты хочешь?

Эйвинд указал на маяк:

– Видишь смотровую площадку там, наверху?

– Вижу.

– Всё, что мы можем, – наблюдать за проходящими кораблями.

– Не понимаю тебя, брат.

– Смотри! Корабли здесь никогда не швартуются! Они проходят мимо – и всё! Я говорю о том, что мы только наблюдатели. Просто ждем китов.

– Китов?

– Ну неужели ты не знаешь? Когда увидишь кита, надо закрыть глаза, скрестить пальцы и загадать желание. И если кит выпустит фонтан, то оно сбудется!

Это было старинное суеверие моряков. Но Эйвинд, в отличие от братьев, не верил в такие вещи. Внезапно раздался голос Арне:

– Вы закончили свою бесполезную болтовню? Эйвинд, мне нужна помощь с лампами!

И когда старший сын послушно встал и направился к маяку, отец задумчиво посмотрел на него, на его удаляющуюся фигуру – каменным, почти неподвижным взглядом. И это не ускользнуло от Эйнара.

– Ты ведь ничего не знаешь о той жизни, – сказал Арне тем же вечером перед гаснущим огнем камина, напрасно пытаясь донести до старшего сына свои мысли. – Ты ничего не знаешь.

3

Был конец сентября; скалу окутывал туман и разъединял ее с миром еще больше, чем море. Каждый день десятки птиц с криком летели на юг.

Эйнар чутко прислушивался к голосам.

Его разбудили приглушенные звуки. Братья спали на большой кровати, которая прежде принадлежала родителям, а после смерти матери досталась им. В темноте Эйнар попытался найти братьев, но нащупал только теплого спящего Эмиля. Эйвинда в спальне не было.

Должно быть, он увидел свет лампы, решил, что отец еще не спит, и ушел в его комнату поговорить.

– А вы, отец? Что ВЫ знаете про ту жизнь?

– Что, хочешь узнать побольше о своем отце? Да? Так спрашивай! Спрашивай и слушай!

– Сколько лет вы прожили на острове? Двадцать пять? Сколько?

Дверь в спальню была рядом с комнатой отца, и сквозь щель в стене Эйнар слышал их голоса и робкие потрескивания уже холодного, тихого огня.

– Полжизни я провел на острове. Другую половину – на этой проклятой Большой земле, за которую ты так отчаянно борешься. И у тебя есть гораздо больше, чем было у меня в твоем возрасте. Поверь мне, там тебя не ждет ничего хорошего.

– Если жизнь вне острова была к вам несправедлива, отец, это не значит, что меня постигнет та же участь.

– Да что ты знаешь о моей жизни?

– Кое-что и знаю! Вы были моряком, участвовали в сражении, где получили ранение в лицо. Но я также понимаю, что шрам остался не только на лице, но и в вашем сердце! Было время, когда вы просаживали свою жизнь в тавернах! Вот почему вы так разочарованы и даже жестоки!

– Кто тебе рассказал? – прорычал Арне и покачал головой. – Неважно. Я не жесток. Я просто реально смотрю на вещи. Можешь ты это понять? Тебе ничего там не светит! Ничего!

И как бы в подтверждение этому он мрачно посмотрел в глаза сына и ударил кулаком по столу.

– Позвольте мне хотя бы попробовать. Может, у меня и получится! Всё уже изменилось, слишком много лет прошло!

– Ты прав. Времени прошло немало, и я не знаю, что происходит там, в другом мире. Честно говоря, мне всё равно. Норвегия может хоть сегодня уйти под воду. Но сейчас я забочусь о тебе, потому что ты – моя кровь. Я знаю, что жизнь трудна. Хорошо это знаю! А здесь есть всё, что нам нужно.

– Для меня здесь ничего нет.

– Это наш дом, хочешь ты того или нет. Я, ты и твои братья. Пока у нас есть работа на маяке, мы ни в чём не будем нуждаться.

– Я – не такой, как вы! – отрезал сын. – Я не хочу здесь оставаться.

– Что ты сказал?

Арне замахнулся рукой – тяжелой и широкой, как весло. Так он думал восстановить порядок и прежний уклад, над которым нависла угроза. Но Эйвинд был уже взрослый мужчина. Он остановил удар, вцепился в руку отца и сжал ее со всей силой – оказавшись лицом к лицу с человеком, который противился его стремлению к свободе.

Лежа под одеялом, Эйнар угадывал каждое их движение и чувствовал волнение и дрожь голосов. Он боялся за старшего брата, зная, на какую дикую ярость способен отец. Он испытывал страх за себя и Эмиля, представляя, какая расплата их ждет за поспешность и нетерпеливость Эйвинда.

– Ты думаешь, что весь мир – там, – произнес Арне, высвобождаясь из руки сына. Его голос дрогнул. – Ошибаешься! Он здесь, вдали от всего и всех! Здесь вы в безопасности!

– Это вы ошибаетесь, отец. Мир? Здесь? Это всего лишь скала! Неподвижный мертвый камень в водах пролива.

А потом было долгое, ужасное молчание, в котором Эйнар уловил смущение, гнев и отчаяние брата и отца. Наконец он услышал голос Арне – резкий, но не властный:

– Сходи зажги лампу на маяке. Живо!

Дверь открылась и тут же захлопнулась. Эйвинд ушел на маяк, а Эйнар слушал, как отец глухо и сильно бьет себя кулаком по бедру.

Эйвинд тихо вернулся в спальню и молча лег. Эйнар притворился спящим, хотя его сердце колотилось так, словно кто-то быстро выбивал матрац палкой. Но, медленно погружаясь в сон, он убедил себя в том, что эта глупая бесполезная ссора закончится и работа на маяке и ежедневные обязанности развеют память об этом позднем разговоре, как лучи солнца не оставляют и следа от пугающих ночных теней.

Но всё случилось иначе. На рассвете, перед тем как солнце разогнало последние темные облака, Эйвинд разбудил его и сказал:

– Я ухожу.

Эйнар вскочил, точно увидел ночной кошмар. Его сердце снова – как ночью – заколотилось от страха и тревоги.

– Как так… уходишь?.. – запинаясь, пробормотал он.

– Тс-с! Я не хочу, чтобы он проснулся, – сказал Эйвинд. Он говорил не об отце – тот и так бы его не услышал, даже если бы уход сына сопровождался звуком городских фанфар. Эйвинд боялся разбудить маленького Эмиля, который спал, обнимая куклу матери – ту, фарфоровую, с равнодушным взглядом.

– Но… куда ты пойдешь?

– Понятия не имею, но подальше отсюда. Может, на север… Попробую сесть на грузовое судно.

– Но почему?

– Потому что я не могу здесь больше оставаться.

– Почему? – не унимался Эйнар.

Эйвинд посмотрел на него, не зная, что сказать. Да и как тут ответишь, если какой-то особенной причины нет. То есть причин одновременно и много, и ни одной. Он не хотел больше жить на острове, не хотел работать на маяке. Мир казался огромным и неизведанным, а он был молодым, полным дерзкой силы.

– Я хочу увидеть мир, – сказал он наконец.

– Что же в нем такого, в этом мире?

Эйнар положил руку на плечо брата, сжал пальцы и нащупал его выпирающие кости.

– Я люблю тебя, Эйнар. И мелкого Эмиля люблю.

– Но ты вернешься? – спросил Эйнар.

Эйвинд взял собранный заранее узелок и направился к двери. Он прошел мимо отца, который спал на скамейке, и мельком взглянул на него. Чего бы только не отдал Эйнар, лишь бы узнать, о чём тогда думал брат.

– Ты вернешься? – повторил он, глядя, как брат поднимает засов и закрывает дверь.

Солнце едва показалось, и на половицы в кухне упала тень Эйвинда.

– Вернешься, да? – последний раз повторил Эйнар.

Дверь закрылась. Эйнар лежал на грубом и неудобном соломенном матрасе и думал, что ему делать: встать, побежать за братом и уговорить его остаться или лежать и ждать, когда проснется отец. В конце концов ноги решили всё за него.

Он вскочил, вырвался в холодный рассвет, побежал к доку, не обращая внимания на камень, о который запнулся босыми ногами.

Когда он прибежал, Эйвинд уже заканчивал сборы.

– Возьми меня с собой! – умолял Эйнар под крик чаек.

– Пока, – ответил брат, отматывая трос. – Скажи отцу, что я верну лодку.

Маленькая лодка шла быстро, подгоняемая внезапно подувшим ветром. Вскоре она исчезла среди утреннего тумана и больших облаков, которые скрыли побережье.

Эйнар стоял, растерянный, встревоженный, но всё-таки в нем появилось чувство, похожее на простую и наивную радость за брата и его неукротимую смелость.

Эйнар вернулся в дом, где отец и Эмиль ждали его – застыв, как две неподвижные фигуры, похожие на статуи. Отец напряженно всматривался в даль. Как только его тревога рассеялась, он молча разжег огонь. В его действиях не было ни злобы, ни раздражения, словно он смирился с неизбежным.

А Эйнар принялся утешать маленького Эмиля в холодных объятиях утреннего тумана.

Это произошло около шести месяцев назад.

Потом прошла целая зима, холодная и безмолвная, сковавшая холодом предметы и сердца. Дни тянулись в ожидании известий от Эйвинда. Надежда на его возвращение угасала, и стало ясно, что место смотрителя он не займет. Тогда Арне решил доверить маяк Эмилю. С одержимостью он рассказывал младшему сыну об устройстве маяка и заботах, которые ждут будущего смотрителя. Они подробно изучали работу ламп, параболических отражателей, системы вентиляции; занимались чисткой и нарезкой фитилей, рассчитывали расход масла и вместе выполняли все стандартные действия по техническому обслуживанию. Эмилю всё это казалось игрой, ему нравилось быть в обществе отца и заниматься серьезным делом. Но часто случалось так, что Эйнар испытывал мучительную зависть, видя, как много времени отец уделяет младшему сыну. Эйнар всему научился сам или благодаря Эйвинду, который был всего на два года его старше. Если ему случалось что-то сделать не так, отцовский ремень, палка или рука тут же учили его больше не повторять ошибку.

Иногда Эйнар незаметно наблюдал за ними, за тем, как отец обнимает Эмиля на галерее маяка – самом опасном и желанном месте на маячной башне. Эйнар не мог припомнить, чтобы отец так же крепко обнимал его. Они никогда не стояли вот так, на вершине башни, против ветра, который, казалось, готов был разомкнуть их объятия, но всякий раз отступал. Арне показывал Эмилю пролив и проходящие мимо лодки и суда, шепча ему слова, оставшиеся для Эйнара тайной. Наверняка Эйвинд тоже их слышал, но Эйнар – никогда. День за днем в нем росла и зрела обида.

С виду Арне оставался спокойным, как будто принял выбор Эйвинда, но внутри он испытывал злость, негодование и даже презрение к тому, что произошло. Эти чувства Арне не скрывал только при Эйнаре, отчего средний сын боялся гнева отца и был покорным даже тогда, когда ему хотелось бунтовать и делать всё наперекор. Он продолжал заниматься хозяйством, убирать в доме и готовить еду, потому что это была его работа и ничто другое не было ему позволено. Эйнар привык жить в тайном страдании.

Иной раз он удивлялся тому, как, несмотря ни на что, в его сердце просыпалась любовь к отцу. Хотя он и ненавидел некоторые его черты. Возможно, потому что мать, Гюнхиль, любила его и воспоминания о ней делали Эйнара снисходительнее и терпимее.

Отец схватил деревянную ложку, будто гладиаторский трезубец, и принялся хлебать суп. Эйнар сидел позади него с кленовой палкой в руках и смотрел на его затылок, на волосы, собранные в короткий хвост. Он услышал громкое чавканье, звуки, подобные чавканью свиней, и сжал палку еще сильнее, так сильно, что костяшки пальцев побелели.

В этот момент в кухню вошел Эмиль.

– Я такой голодный! – произнес он, стоя в дверях.

За дверью раздавался стук дождя.

– Заходи, малыш, – ответил Эйнар, не оборачиваясь, – и поешь!

4

Однажды Эйвинд придумал найти клад Дагге Вассмо.

– У него – самый быстрый одномачтовый шлюп, такой лихой, что даже ветер не может его обогнать! Он так и ходит по морю – с одним парусом, черным как ночь, и носом, украшенным головой змеи.

– А ты откуда знаешь? – спросил Эмиль. От страха его глаза стали как два ореха.

– Мне рассказал старый рыбак. У него миллион историй!

– Как его зовут?

– Финн Хёбаак.

– Я знаю Финна Хёбаака!

– А дальше? Дальше что? – не терпелось услышать Эйнару.

Ребята рыбачили, но никто из них не обращал внимания на поплавки: история, которую рассказывал Эйвинд, казалась им гораздо интереснее.

– Дагге Вассмо был ужасом этих вод. Тот, кто видел его черный парус на горизонте, понимал, что пришло время молиться. Или взять меч и – чик! – перерезать себе горло!

Эмиль улыбнулся – чтобы не закричать от страха. Он почувствовал, что ночью ему приснится всё, о чём рассказал Эйвинд.

– Какая чушь! – воскликнул он, пытаясь избавиться от этих мрачных мыслей. – Перерезать себе горло! Зачем?

– Затем, малыш, что, если ты оказался в руках или под лезвием меча Дагге Вассмо, тебе конец. Самое большое удовольствие для него – пытать и убивать пленников! И чтобы повсюду пахло свежей кровью!

Эмиль тут же посмотрел на пролив. В эти жаркие дни тот оставался очень спокойным, почти ровным. Но Эмиль мог легко представить его мрачным и бурным, с нависшими над самой водой грозовыми облаками. Он ясно представил себе шлюп Дагге Вассмо, который рассекает волны, словно лезвие его меча – глотки врагов. Он почти слышал хохот Дагге, холодный как лед и оглушающий, как пощечина. Эмиль отвел глаза, стараясь сосредоточиться на Эйвинде – тот рассказывал историю точно заправский актер: раскачиваясь на пятках и просунув большие пальцы под подтяжки, надетые прямо на голое тело.

– Капитан Вассмо никогда не расставался со своим рундуком, как он его называл.

– Рундуком?

– Ну да. Таким деревянным ящиком на заклепках с замком и ключом. У него был большо-о-ой рундук… – Говоря это, Эйвинд разводил руки в стороны, пока ему не показалось, что размер рундука Дагге Вассмо достаточно внушителен, чтобы произвести впечатление на братьев. – Вот такой! Да.

– А что было в нем? – волновался Эйнар. – Давай, скажи уже! Что?

– Что он в нем хранил? Хороший вопрос, брат! Никто никогда не знал этого наверняка! Хотя кто-то клялся, что видел золото! Большие блестящие золотые слитки – явно где-то украденные. Прежде чем стать пиратом, Дагге Вассмо был опытным матросом и изъездил все моря. А теперь я скажу вам, почему мы трое – самые счастливые люди в Норвегии. А может, и в мире!

– Почему? – спросил Эмиль, затаив дыхание.

– Да, почему? – повторил за ним Эйнар.

– Рассказываю. Все военные корабли мира охотились на Дагге. Он так много награбил, а слава о нем разнеслась так далеко, что не осталось ни одного короля или королевы, которые не хотели бы видеть его в петле! Однажды его почти заманили в ловушку. Как кролика, которому закрывают все отверстия в норе. Корабли датского короля – с юга, флот английского короля – с запада, судна шведского короля – с востока, а с нашей стороны не давал уйти материк. И бежать ему было некуда. Тогда ночью он убил всех своих…

– Убил? – Эйнар не верил своим ушам.

– Убил, убил. Что тут странного? Дагге Вассмо – кровожадный! Злодей!

– Да, но убить своих же пиратов…

– Не спеши и послушай. Так вот, он убил их всех – никто не уцелел! А потом на шлюпке, тайком, Вассмо добрался до маленького острова-утеса. Никто не решался приближаться на корабле к этим скалам. Это означало верную гибель. А, да. Рундук, конечно, был при нем. Дагге высадился на скалистом острове, спрятал на нем рундук, полный золота, и вернулся на шлюп. Утром солдаты стали обстреливать шлюп Вассмо из пушек. Бах! Бах! Бах!

Эйнар улыбался. Эмиль, наоборот, бросил удочку и зажал уши руками.

– Но с корабля Вассмо не отвечали. Тишина. Пушечные ядра…

– А что такое пушечные ядра, Эйвинд? – спросил Эмиль.

– Это такие железные шары, которыми стреляют из пушек, – ответил Эйнар. – Давай рассказывай дальше, Эйвинд!

– Пушечные ядра пробили корпус пиратского шлюпа, который едва держался на плаву. Тогда солдаты пошли на абордаж. Но когда оказались на борту шлюпа, увидели, что все пираты мертвы! И не от выстрелов, а потому что Дагге перерезал им горло!

– А где он сам был в это время? – Эмиль прижался к Эйнару, как будто боялся, что Дагге Вассмо может внезапно появиться откуда-нибудь. Эйвинд зловеще улыбнулся:

– Он их ждал. Не так-то просто схватить такого, как Дагге! Он спрыгнул с реи и пустил в ход свой меч! Не сосчитать, скольких он убил тогда!

– А нелегко его прикончить, этого Вассмо! – воскликнул Эйнар.

– Вот именно! Но солдат оказалось много – как шерстинок на Пернилле. Так что в конце концов они его схватили.

– Нет! – расстроился Эмиль.

– И убили? – спросил Эйнар.

– Нет, не сразу. Дело в том, что король хотел повесить его. Дагге Вассмо заковали в кандалы и отправили в Кристиансанн, где в те годы была резиденция короля. И повесили на дубовой балке. Умирал он мучительно и долго, с ненавистью глядя то на одного солдата, то на другого. А перед смертью сказал: «Ну что же! Смотрите, как умирает настоящий мужчина!» Они повесили его так, чтобы прилив трижды накрыл его с головой. Потом обмазали его смолой, как мы обмазываем лодку.

– Зачем? – удивился Эмиль. – Ведь он же не лодка!

– При чём тут лодка, дурачок! Лодку покрывают смолой, чтобы она не сгнила. После этого его поместили в железную клетку на вершине самой высокой башни в городе. Каждый житель мог прийти и посмотреть на мертвого Дагге Вассмо. Пирата держали там до тех пор, пока вороны не склевали его!

– Фу, какая гадость! – поморщился Эйнар.

– Говорят, с тех пор Вассмо иногда появляется на кораблях. И это – непременно к беде!

– Но зачем он убил своих пиратов? Я просто не понимаю!

– Потому что ты маленький и глупый. Вот и не возьмешь в толк, – сказал Эйвинд. – Вассмо их убил, чтобы они не видели, где он спрятал золото. Если не знают, то и не украдут. Понятно?

– Но тогда, если он и его пираты мертвы, значит, рундук всё еще спрятан?

– Молодец, Эйнар! Золото всё еще где-то лежит. И угадайте, о каком скалистом острове идет речь?

Эйнар и Эмиль недоуменно переглянулись. И тут до них дошло. Вернее, дошло до Эйнара; Эмиль только сделал вид, что всё понял, и повторил удивленное выражение лица брата.

– Это наш остров?!!

Эйвинд подпрыгнул и хлопнул в ладоши:

– Да! Наш остров! Прямо здесь, под вашими задницами!

– А почему ты сразу нам не сказал? – спросил Эйнар.

– Ну вот я сейчас говорю!

Тут Эмиль запрыгал как сумасшедший:

– Друндук Вассмо! Друндук Вассмо! Друндук Вассмо!

– Рундук, дурачок, – поправил его Эйвинд.

– А ты знаешь, где он? – спросил Эйнар и огляделся, словно рундук был где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Ты что, совсем, что ли? – Эйвинд похлопал брата по голове.

– Ну…

– Ты что, считаешь, он стоит просто так на земле или под кустом?

– Ну, нет…

Эйвинд подозвал братьев к себе. Они отложили удочки и встали в кружок.

– Мы должны найти узкое и глубокое ущелье, защищенное морем, – прошептал он.

– Узкое и глубокое ущелье, защищенное морем, – задумчиво повторил Эмиль.

– Мне кажется, что-то вроде трещины между камнями. Какое-то труднодоступное место. Вассмо был не дурак!

– Да уж, не дурак. Он настоящий хитрец!

– Точно, брат! Будет непросто, но ведь это наш остров, верно?

– И мы знаем его как свои пять пальцев. Так?

– Так!

– Тогда вперед! На поиски золота Вассмо!