Текст книги "Избранное"

Нота[12]12
  «Нота» – стихотворение явилось откликом поэта на злодейское убийство В. В. Воровского.


[Закрыть]

 
Я знаю, что на Западе кровавом
Сановник, лорд, капиталист
Страну советскую ограбить,
Целуя крест, сегодня поклялись.
Неужто мы, сыны страны великой,
Покорно им поклонимся в ответ?
И неужели будет нам не стыдно
Ярмо неволи вновь надеть?
О нет!
Не склонят голову, не покорятся
Всё, у кого свободы чувство есть!
Мы верим твёрдо, смело, непреклонно:
Своей отчизны сбережём мы честь.
Клянёмся мы: свирепый враг не стопчет
Посевы наши, не спалит наш дом.
Эй вы, милорды, хищники, пираты,
На поле боя
Мы вас ждём!
Свобода или рабство?
Гнев, презренье
На наших лицах. А рука взяла
Меч правосудья!
Смерть или победа!
Отмщенья требуем за кровь посла!
 

Солнце в небе будет вечно плыть
(Из стихотворения «Голубые глаза»)

 
Ах, тем встречам давно наступил конец,
В тёмно-синий туман погрузились те дни,
Как приснившийся пери чудесный дворец,
Чуть видны в тёмно-синем дыму они.
 
 
Сад расцвёл.
Вот, смотрите!
В бесплодном краю
Сад расцвёл, красотою радуя взор.
«Голубые глаза» – эту песню пою,
Орошая мой сад из глубоких озёр.
Лунный лик белоснежной тучкой закрыв,
Звёзды буду по небу я рассыпать.
А сквозь тучку пробившийся лунный блеск
На озёрную брошу прозрачную гладь.
Стойте спокойно.
Тогда увидите вдруг,
Как из этого спящего озера, с тёмного дна,
Легко поднимется дева – светла, стройна,
Словно в яркое платье,
В цветы сирени облачена,
Такая, такая красивая – как сама весна!
Не так? Подождите —
Сейчас занавеску открою:
Вот, смотрите!
 
 
…Май настаёт,
Весь мир надевает яркие платья,
Чист небосвод,
Цветы разбежались по всем долинам весенним,
А в лесах от кустов цветущей сирени
Аромат течёт.
Не так? Подождите —
Вот прошлых дней я железную дверь открыл,
А вы смотрите!
На молодом коне
Красивая девушка едет навстречу мне,
И у неё в руке —
Жизни цветок, возвещающий нам весну.
Если ж не так,
То как же, как же начну
«Голубые глаза» – лучшую песню мою,
Как же в строчках красивых и звонких
О родных лесах и полях спою?
 
 
Ах, если бы я большим художником стал
И девушку эту нарисовал,
Если б смог на картине изобразить её,
Как счастлив я был бы вам подарить её!
 
 
О лучшие из художников всей земли,
Хочу, чтоб ко мне вы сейчас пришли!
Расскажите, какие мне краски взять,
Чтобы волосы эти густые – за прядью прядь —
Нарисовать, чтоб могли, совсем как живые,
Голубые глаза сиять,
Чтобы вся предо мною предстала она опять?!
 
 
Можно ль земную девушку с помощью красок
Оживить, подарить ей новое бытие?
Если можно, то расскажите,
Какими красками,
О, какими красками мне воскресить её?
 
 
Ах, если бы я великим художником стал
И девушку эту нарисовал,
Если б смог на картине изобразить её,
Как счастлив я был бы вам подарить её!
Пришли бы, меня навестили,
«Что ты грустишь, что ты грустишь?» – спросили,
Тогда бы ответил я, голову опустив,
Душу открыл:
 
 
«В юные годы меня любившей,
Девушки милой, мне душу пленившей,
Красавицы – голубоглазой Марии —
Взор, моё сердце пронзивший,
Я позабыл, увы, этот взор
Позабыл…
Какая печаль!
Одна только девушка в жизни меня любила,
И этот взор
Моя память не сохранила, —
Тот самоцвет я где-то в пути обронил!..»
 
 
Мария!
Разлучили нас лицемеры во имя веры,
Не дали встречаться,
Хоть было нам тяжело.
Различье религий, обычаев, наций
Соединиться нам не дало…
Много лет с той поры прошло…
 
 
Разгромили мы их религии, их каноны,
И теперь отдыхаю в степи отдалённой
С бунтарями – защитниками правоты.
Со мною сейчас бы и ты отдохнула,
Друг мой, Мария!
Где ты?
 
 
Разлучили нас их религии, их каноны,
Долго сражался я – разрушал их законы,
Конь мой устал, рука притомилась моя,
Изранен был, окровавлен я…
Раны мои омывшая, вновь возродившая
Силы моей мечты,
Друг мой, Мария!
Где ты?
Теперь между нами нет никаких религий,
Нас разлучивших на столько лет,
И старых канонов нет.
Стал другим этот свет, Мария!
Изменился свет, изменился свет,
Но на этом свете, увы, и тебя уже больше нет.
 
 
Солнце в небе будет всё так же плыть,
Вечно плыть и плыть, смеяться, светить…
Но день придёт: могучим железным законом
Вечности порвана будет крепкая нить.
И тогда со звездой столкнётся звезда,
Весь мир превратится в огонь тогда,
Превратится —
Пройдут года, много-много веков пройдёт,
И опять каждый атом свой атом найдёт,
Снова жизнь украсит и землю, и небосвод…
И уж тогда, разлучивших нас навсегда,
Этих старых канонов не будет, моя звезда!
 

Казань
(Монолог)

 
Мои глаза,
Что светились надеждой,
Лучами печали
Сегодня полны:
Себя самого ненавижу,
Стыжусь я,
Картины лишь мрачные
Всюду видны…
А раньше
Глаза мои солнечны были —
Зарю предвещали,
Весенние дни…
Но жар угас тех лучей волшебных..
Как знать,
Разгорятся ли снова они?..
 
 
Казань!
Как больно мне,
Что сегодня
Продажность и ложь я здесь увидал,
Был бунтарём я,
Теперь заблудился,
В гнилое болото мещанства попал.
Казань!
Как больно мне,
Что сегодня
Тепла здесь душевного не нахожу,
Холодно мне
В духоте мещанства,
Будто осенний цветок, дрожу…
Казань!
Как больно мне,
Что сегодня
Поэтишки здесь о разврате поют,
А наглые нэпманы —
Пёстрые свиньи —
Жиреют, кровь человечью пьют.
Казань!
Друзей я искал надёжных,
А здесь
Донкихотов жалких полно —
Упрямых, тупых националистов,
Крикливо спорящих,
Пьющих вино…
Ужель и меня их делишки и дрязги
Скоро задушат и ослепят?
Ужель в груди у меня потухнет
Пылавший так жарко
Бунтарский ад?
Если и вправду такое случится,
Тогда…
Как быть?
Себя умертвить?
С горя, со зла в этой яме помойной
Надежды лучшие похоронить?
Но нет!
Уж лучше подобной жертвой
Я не порадую мерзких врагов, —
Перевернуть их мирок продажный,
Его разломать, взорвать я готов!
Пора!
Разобьём эту жизнь гнилую,
Она доживает последние дни…
Слышу:
Идут молодые силы —
Всё ближе, ближе они!
 

Такташ умер

 
Могучее солнце ушло из пределов дня,
Мгла поверхность земную кроет.
А он всё сидит и сидит, не зажигая огня…
Быть может, – кто знает? —
Эти сильные руки, трудившиеся за годом год,
Устали трудиться?
Быть может, погасла в его груди
Последняя жизненная искра?
Быть может, душа его в темноте
Сейчас отдохнуть желает?
Может быть, так, а может быть, и не так…
Кто знает?
 
 
Вот оно, это письмо на столе! Вот оно!
Можешь читать!
Мать твоя написала это письмо,
Старая мать.
 
 
…Чьё молоко ты сосал?
Кто тебя в люльке качал, любя, и до рассвета
                                 не спал по ночам?
Кто в объятья смерти бесстрашно бросался,
                                 чтоб защитить тебя?
Кто это?
Кто это, хлеба последний кусок отдавая,
Сам голодал? Кто бы пришёл, утешая,
Если бы все отвернулись?
Кто это?
Кто это? Помнишь, когда затерялся ты где-то,
Где-то блуждал одинокий,
Кто, для тебя выплакивая счастье,
Слезами глаза выжег?
Кто испытал муки ада?
Кто это?
Бедная мать твоя,
Та, что доныне
Безумно тоскует
О сыне!
 
 
Отец твой
Где-то
С палкою в руках
По улицам плетётся еле-еле.
Он говорит: – Забочусь я о вас,
Хожу, брожу в бураны и в метели…
Ещё не умер я! – он говорит.
Я вижу тень его и посейчас!
А впрочем,
И не он один —
Здесь много их,
И голых, и голодных,
В пустыне бродят.
 
 
– Возвратись, мой сын!
Вернись скорее к нам обратно!
Тебя мы приголубим в доме нашем!
«Сыночек ласковый, ты сердце наше!» – скажем.
Вернись, мой сын!
 
 
Ночь минет,
И ответит утренний им ветер:
– Сын умер ваш!
Старик несчастный, плача, писем не пиши
На имя твоего сыночка!
Его уж нет!
Старушка, ты, святая, от сына писем больше уж не жди!
 
 
Он, сын ваш, мёртв давным-давно!
Никто не постучит в окно,
Письма тебе никто уж не протянет,
Сказав с порога: – От него! Письмо от сына твоего!
Во сне увидишь – пробудись,
Возьми портрет его!
Плачь, плачь,
Но с ветром утренним
Не жди привета,
Его уж нет…
Отец,
И для тебя
Его уж нет,
О мать,
И для тебя!
Он мёртв навеки! Знайте это!
О старый быт!
Забыт в твоих полях
Мечтатель тот голубоглазый!
Его уж нет!
Неведомо когда бродил в твоих он «розовых» садах,
От голода шатаясь.
Искал он жизни!
Его уж нет!
Твоя «семья» ему была тесна.
Твой дом – тюрьма!
С дверьми железными она!
Детей твоих
Дурман твой одурманил.
 
 
Всё сгнило поколение твоё!
Все обезумели, – ты слышишь? – все!
И с отвращением к твоей «семье»,
И с отвращением к твоей «красе»,
И с отвращением к тебе
Такташ клянётся, чтоб слыхали все;
Клянётся он на улицах Казани,
Клянётся он в мещанской этой яме,
Клянётся среди вас и перед вами:
– Эй, сброд! Отбросы! Нэпманов сынки!
Вы шарлатаны!
Короли базара!
Гниющие пивные черви!
То злато-серебро, что вы, как бога, чтите,
Он божеством не захотел избрать,
И в том, где вы валяетесь, болоте
Он места для себя не может отыскать!
Вы слышите? Для вас кабацким другом,
«Певцом» для вас Такташ не может стать!
А вы, бойцы,
В свои ряды примите ещё сегодня одного бойца.
Вон юноша идёт к вам этот самый,
И ничего
Нет у него —
Нет матери,
Отца,
Богатства нет,
И нет любимой!
 

1924

Лес
(Из воспоминаний студента, который, окончив рабфак, пошёл учиться в вуз)

 
…Я, партизан, вернусь туда, в леса.
Лес,
Всех стихий оркестр,
Такие голоса,
Которых никогда не повторишь:
Песнь диких птиц, волков голодных песнь,
И на озёрах шелестит камыш.
 
 
Там,
Средь ветвей,
Уставший кочевать,
Затем, чтоб пропитанье добывать,
Быть может, заблудился соловей.
Бедняга,
Где ж он будет ночевать?
 
 
Лес!
Там листва, как ночь, темна.
Лес!
Голубая дымчатая глушь.
И может быть, там всё ещё весна.
Сегодня, может быть, там братик мой Ахмуш
По направленью к волсовету шёл,
И вышел тощий волк из камыша,
И постоял,
И снова прочь ушёл.
Ахмуш, наверно, в эту ночь без сна
Там липу вырубал, боясь, таясь, спеша.
 
 
Лес…
На опушке мама жала рожь,
Но – для других…
От голода потом
Погибла бедная.
Меня назад ты ждёшь,
Лес,
Где когда-то был я пастухом!
Привет тебе от любящего сына,
Лес!
В памяти тебя я берегу.
Хоть и люблю тебя, хоть и скучаю,
Но всё-таки пока вернуться не могу!
 
 
Не знаю,
Чья коза бежит сегодня в стаде
Всех впереди?
В те дни, когда
С твоих полян ушёл я в партизаны,
Не знаю – кто там пас стада.
 
 
В глуши, где, лыко белое сдирая,
Я лапти плёл и песни распевал,
Кто нынче, песни распевая
И белым лыком руку обвивая,
Скитается? Ах, право, я не знаю —
Давно в лесу я не бывал!
 
 
Нет,
Я к тебе не скоро возвращусь,
О лес, путей моих начало!
Хоть по тебе испытываю грусть,
Но всё ж покамест время не настало
Увидеть зелень тех полян,
Где мой отец погиб, попался в руки белым!
 
 
Лес!
Возвращусь к тебе я, партизан,
Не пастухом,
А инженером!
 

Старый актёр
(Посвящается вечеру Кариева, который будет 31 марта)

 
Вот посмотрите на моё лицо:
Дорожки, видите, на нём какие?
Запали глубоко мои глаза,
И раскидались волосы седые.
Актёр я старый.
На татарской сцене,
Голодный, нищий, много-много лет
Работал я. И эти вот дорожки,
Морщины эти – службы долгой след!
 

* * *

 
Мне домом был холодный балаган.
Худой одеждой тело прикрывая,
Всю жизнь служил я. А кому служил,
Я этого и сам не знаю.
В партере восседали барчуки
И куколки, напудренные густо.
Они смеялись над моей игрой,
Их тешили возвышенные чувства.
 
 
Свели меня на дно существованья.
Микробы смерти въелись в эту грудь,
В которой жили чистые желанья.
Вот посмотрите на моё лицо:
Дорожки, видите, на нём какие?
Запали глубоко мои глаза,
И раскидались волосы седые…
 

* * *

 
Вы счастливы, актёры молодые,
Ваш дом – большая сцена. И на ней
Вы служите рабочим и крестьянам.
Свободны вы, актёры новых дней!
…………………………..
«Рабочий старый». Дайте эту роль!
Я так в неё сумею воплотиться,
Что станут дыбом волосы у вас,
Из глаз ручьями слёзы будут литься.
Рыдая,
Я сыграю эту роль
Сегодня на большой и светлой сцене —
Ведь сам я перенёс всю эту боль
И все тяжёлые лишенья.
Старик рабочий. Он ведь, как и я,
На богачей работал! Всё я вспомню.
О, дайте мне скорее эту роль,
Великолепно я её исполню!
Нет!
Посмотрите на моё лицо:
Дорожки, видите, на нём какие?
Из глаз моих сегодня смотрит смерть,
И раскидались волосы седые…
 

1925

Невенчанные

 
Постой,
Скажи-ка, что случится,
Когда мы шторы подожжём?
Да ничего такого,
Гори они огнём!
И пусть увидит всяк прохожий,
Нам нечего скрывать, мой друг, с тобой.
Всё, что имеем:
Нас двое —
Отрёкшихся от веры,
Невенчанных – под крышею одной!
А кто-то скажет:
– Мол, женился
И целиком навек принадлежит жене.
Жестоко ошибаются:
Тебе я подарил на память дружбу
И Ленина портрет, что на стене.
А больше ничего не дал я
И не дам;
Я здесь не для того, чтоб умереть перед тобой.
Я классу своему принадлежу,
                           и я
                                живой!
Не ради счастья человека одного
Огонь кровавый воспылал в груди моей,
Солдат я, воин класса своего,
Умру без страха за величие идей…
А кто-то скажет про тебя:
– Мол, вышла замуж, спрятала крыла,
Для нас такая всё равно, что умерла.
То заблуждение:
Я не присваивал
И не присвою ни за что тебя, солдата,
Кого назначил комсомол на пост когда-то!
Так получилось, что и судьбы, и пути
Совпали, и пришлось вдвоём идти.
Вот вся история у нас с тобой.
Добавлю лишь:
Нас двое —
Отрёкшихся от веры, невенчанных – под крышею одной.
С наваристым бульоном казанок
И тёплый уголок,
Зачем всё это нам?
Пусть ниц падут другие к тем благам.
Сегодня здесь мы,
А где завтра будем? —
Как знать, а вдруг
Приказ «В ружьё!» нас поутру разбудит?!
Невенчанные, но женаты,
Наш дом – казарма, мы с тобой – солдаты!
Цветёт весна.
Туманна ночь. Минуты
Стремительными скакунами мчатся.
Нас двое.
А между нами всходит
Грядущее, исполненное счастья.
 

Пора бы умереть тебе и самому!

 
Сегодня восемь лет, восьмая годовщина
Победа из побед, что одержал народ,
А я, деревни сын, пришёл я издалека.
Кого мне поздравлять?
А! Вот «один» идёт!
Остановив его, я говорю ему:
– Сегодня праздник наш! – я говорю ему. —
А ваша сторона
Навек побеждена.
Пора бы умереть тебе и самому!
 
 
Мы солнечной весны цветы
По-своему воспеть сумеем
И всходы новой красоты
Собственноручно возлелеем.
Не надо ваших шапок с оторочкой,
И ваших ичиг, и коротеньких штанов,
И ваших «добрых дней» для нас не надо,
«Спокойной ночи» и «приятных снов».
«Дни добрые» для вас не возвратятся,
Они уже в земле, – я говорю ему, —
Давным-давно погасло ваше солнце.
Пора бы умереть тебе и самому!
 
 
Наш праздник!
И, по улице гуляя,
Я гений буйных дум, я с дерзостью в груди
О прошлых днях сегодня вспоминаю.
Вот деревенский дом.
Там жил батрак Хади.
И вот мои пути,
Вот годы, что сюда
Меня на этот праздник привели,
От деревенских улиц оторвали,
Простому пареньку сказали:
– Ты поэт! —
Вот эти восемь лет, восьмая годовщина
Победы из побед!
Ведь я, деревни сын, пришёл издалека я.
Кого ж мне поздравлять?
 
 
И вот, не замолкая,
Поёт вся улица, справляет торжество.
И на прислугу лишь у дома своего
Нэпач кричит, за что-то упрекая.
О, чёрт его дери! Я подхожу к нему.
– Довольно, не ори! – я говорю ему. —
Ведь ваша сторона
Навек побеждена.
Пора бы умереть тебе и самому!
 
 
Вот
С песнями идут
По улицам колонны…
Кого мне поздравлять?
Деревня есть одна.
Там матушкин сосед, ко мне неблагосклонный,
Не устаёт меня ругать,
Но материнская любовь верна,
И никаким хулам не верит мать,
И лапти старые мои хранит она,
Всё думает: придёт сынок родной!
 
 
И не просите вы у ней
Вот этих липовых лаптей.
– Сыновьи! —
Их и в гроб возьмёт она с собой.
А вы идите к ней,
Скажите:
– Сын твой жив,
Но занят он великою борьбой
И силою борьбы его любовь к тебе
Побеждена!
Не жди его домой.
Знай: нет пути обратного ему.
И потому
Пора бы умереть уж и тебе самой! —
И вот умрёт однажды и она.
 
 
Настанет время —
И моя жена
Родит мне мальчика. Художником ли он,
Разбойником ли вырастет – не знаю,
Но, может быть, настанут времена —
И скажет мне мой сын:
– Да! Жизнь пришла иная!
Ведь всё течёт, ничто не неизменно,
И люди новые выходят на арену,
И песня новая давно уже поётся,
И потому
Пора бы умереть тебе и самому! —
И вот мне тоже умереть придётся!
 
 
Но всё-таки пока я не сошёл с арены
И кровь во мне вскипает горячо,
И ярость всех сердец, горящих вдохновенно,
Я воспеваю.
Пусть пока ещё
Мы празднуем победы торжество
В масштабах не особенно широких,
Но близки сроки, близки эти сроки —
Настанет день, предвижу я его,
Когда все люди будут вместе с нами
И водрузим мы ленинское знамя
На всей земле в конце концов.
И где-то в Англии какой-то из бойцов
Однажды Чемберлену вместо нот
Возьмёт и тихо по носу щёлкнет
И скажет очень попросту ему:
– Эй, ваша сторона
Навек побеждена!
Пора бы умереть тебе и самому!
 

Аухадий

 
Ветер нынче ночью по деревне ходит,
Будто бы чему-то он итог подводит;
Руки – за спиною, смотрит деловито:
Э! У Аухадия крыша не покрыта!
Это Аухадий не находит нужным!
Вот зима настанет,
Станет ветер вьюжным,
Снежные нагрянут на деревню тучи.
Дыры-то заране позаделать лучше!
Будет Аухадий
На печи валяться
И, под шубой прячась,
Плакать:
– Зябну, братцы!
 
 
В потолок плеваться
Всё-таки не стоит.
Пусть же Аухадий крышу перекроет!
 

Провокатор

 
Здесь суд идёт.
Советские законы
Гремят над сводом зала, как гроза.
Немолодая женщина седая
Заплаканные вытерла глаза.
И льётся, словно кровь, за словом слово:
– Я счастлива!
Его я вижу снова!
Да, это он! Пришлось мне ждать немало!
И вот, когда уж смерть близка моя,
Его я вижу вновь: но не в охранке,
А здесь, в суде, с ним повстречалась я.
………………………………..
Был пятый год. На фабрике Козлова
Работал муж. А этот вот подлец
К нам втёрся. Муж мой горько обманулся.
Говаривал: «Хороший он боец!»
Нередко в нашей комнате бывали
Собранья, сходки. Помню, много раз
Большевики, скрываясь, ночевали…
И вот однажды ночью в поздний час —
Полиция! И мужа вместе с сыном
Забрали. Не пришли они назад.
Судили их, потом казнили,
Тогда, когда казнили шестьдесят!
О, слёзы!
Нет, не буду лить их снова!
Одно скажу теперь я на суде:
Что дочь моя собою торговала —
Работать не давали ей нигде!
Я говорю: он, он виновен в этом,
Палач, предатель, самый лютый зверь!
Нет! Плачу! Не могу я удержаться.
Но не от горя плачу я теперь,
А почему, вот и сама не знаю.
Но слёзы, что сегодня лью я тут,
Впервые по щекам моим так сладко
И так мучительно текут.
Однажды видела его в дверях охранки.
Меня заметив, отвернулся он.
И на закате дней его я вижу снова
Вот здесь —
На суд он приведён!
 
 
Всё было ясно!
И в судебном зале
Закон советский прогремел,
И провокатору Морозову Борису
Суровый приговор был вынесен:
– Расстрел!
 

1926

Маленький разбойник

 
Вот спасибо, мама, родная ты моя!
Хорошо ты сделала – родила меня!
На руках меня качая, напевала ты всю ночь.
Жаль, что я в тяжёлой жизни не сумел тебе помочь!
Не сумел я это,
Но
Мне иное суждено:
Для нелёгкого я дела, для великих этих лет
Родился
На белый свет!
 
 
Я озорным был
И непутёвым.
Думал я: выдумка не плоха —
В синюю ночь
У соседки-старухи
Выкрасть белого петуха!
За петуха этого
Старуха злая сулила горькую мне судьбу:
– Живи без бога, чтоб, умирая, не увидать
                                   тебе небесного рая!
Аллах услышал её мольбу.
 
 
Эх!
Так и вышло:
Безбожником стал я!
По снежной груди зимней ночи
Летели сани. Годы шли,
И не они ли, взвалив на сани,
Меня далеко увезли!
Костёр, где был петух зажарен,
Давным-давно уже погас.
Был озорной я очень парень,
Старушек обижал не раз.
Озорником был. Так и вырос,
Утята в сад – я тут как тут!
И где бы что ни случилось,
Не сомневался добрый люд,
Что это по моей вине:
Разбойником меня прозвали —
Все деревенские злодейства
Приписывали только мне!
 
 
Снова теперь
По деревне пройду я,
Но уж, пожалуй,
                      с отвагой
                                    былой
Не на утят и гусят нападу я,
А единоборство затею с муллой!
 
 
С нами проходят годы,
За закатом рассвет идёт.
Вечер увянет, рассвет расцветёт,
Моё потомство – будущие коммунары, —
Гусаков избивая, растёт!
 
 
Озорник, не сумел я в деревне ужиться,
А, явившись средь вас, горожан,
Паренька деревенского безумные чувства,
Деревенского мальчика бурные чувства
В песнях своих выражал.
 
 
Если буря утихнет в сердце,
Если закончу я жизнь свою,
Вырастет сын мой и, будем
                                    надеяться,
Станет солдатом в последнем бою!
Время этой борьбы приближается,
И молодёжь у нас – крепкий народ:
Не за гусятами нынче гоняется,
А богатеев за глотку берёт.
Возле дороги вехи маячат.
Вижу: сена целые сани
Кто-то везёт.
– Здорово, приятель!
С какими едешь вестями?
 
 
– Эх, Чемберлен, пропади его мать,
Из пушек по Мекке палил!
Безбожник я был.
Отец корил.
– Ты, – говорил, – человеком не будешь,
Дьяволом вырастешь! – говорил.
Годы прошли.
Убедитесь, папаша,
Что судьба моя не такая:
Стал поэтом сынок ваш, росший,
Гусаков избивая и репу таская!
 
 
Ленин
На правильный путь наставил
Сынка твоего, озорника и беспутника.
Ты, папаша, это запомни:
«На, пиши уж!» – сказав, по-товарищески
В руки острое дал он перо мне!
 
 
Эх!
Вьюга февральская выла на поле вчера
                                                ещё.
Тонкий и стройный сегодня к нам март
                                               пришёл.
Слушаю мартовский ветер, снега
                                        пожирающий.
Эх! Хорошо!
Дело весеннее. Пахнет маем.
Нам не бывать у зимы в плену,
В северных зимних лесах
Вечную сделаем мы весну!
Мир будет нашим.
А пожелаем,
Красноармейский мы шлем наденем
Даже и на луну!
 
 
Эх,
Жив я ещё, старушка-соседка!
Снова заеду в деревню свою
И о своём посещенье на память,
Кстати, муллу изобью.
 

Пошли, братишка!

 
Помру —
И, думаешь, забудут?
Нет, сердце, убиваешься ты зря:
Тамбовские леса по сыну затоскуют,
Оплачут парня-бунтаря!
 

 
Пойдём, братишка! Кепку сбрось, дружок!
Плюнь на пиджак, а галстук этот свой
Употреби на поясок.
Надень бешмет,
Пойдём домой!
Сегодня, требуя квартплату,
Из коммунхоза к нам пришли.
Ну и, конечно, денег не нашли
И люди дерзкие с квартиры нас погнали.
Ну что ж, браток, давай пошли!
Здесь нужны деньги!
Видно, из деревни
Напрасно заявились мы сюда,
Напрасно, лапотники, затерялись
Мы в этих шумных улицах!
Айда!
Разуйся, парень,
На сандальи плюнь —
Ведь можно и босым домой отправиться.
Придём в деревню, да и скажем мы:
– Ни чуточки их город нам не нравится! —
 
 
Эх!
Вот когда, на битву призывая,
Завоет город глотками гудков
И прилетит к нам на конях горячих
Зов ВКП,
Тогда придём обратно на этот зов!
О годы
Трудные!
Немало суждено
Нам было получить из ваших рук.
В штанах дырявых мы ходили,
Но
Буржуев били!
Власти их каюк!
Эй,
Высокопоставленные люди
Грядущих дней,
Вы все, кто ныне
Ещё свершает круг в крови у наших жён,
Вот как мытарствуем мы, ваши деды!
Но знайте, люди будущих времён,
Что это мы в истории впервые
К победе привели наш класс.
И если за себя четырежды мы били
Вот этим молотом, так восемь раз – за вас!
Вы пользуетесь нашими трудами!
Вот годы пронесутся за годами —
Вы будете привольно жить
И, может быть,
Работать будете вы в день часа четыре
И будете гулять с сигарами во рту,
А мы
В одних и тех же рваных брюках,
Куря «Трезвон», остались на посту.
Не забывайте нас, смотрите!
Так говорит доброжелатель ваш,
Желающий вам счастья и успеха,
С приветом, дедушка Такташ!
Эх,
Всё ещё границы наши тесны,
Там предстоит ещё последний бой.
Пойдём, братишка! Сбрось ты кепку эту,
Сандальи скинь,
Пойдём, дружок, домой!
 
 
Я слышу песню голубых цветов!
Весна придёт,
Лёд тронется,
Снега растают.
Зазеленеют склоны гор!
И ты
Увидишь, как лазурные цветы
На нашем поле пышно расцветают.