Текст книги "Избранное"

Рваная шапка

 
Мир прекрасен,
И тем обидней,
Бранясь-ругаясь, со стужи прийти домой.
А ветер злой
До самой двери зачем-то
С пронзительным свистом гнался за мной.
Тьфу!
Осенние бури вконец измучили.
И как ещё долго ждать, покуда опять
Весенним огнём земля начнёт пламенеть,
А сейчас только ветер,
Злющий, холодом жгущий,
Будет всеми улицами владеть.
Эх, ветер – печной соловей,
Как петь-тосковать начнёт,
Так буран принесёт —
Будет вьюга всю ночь напролёт…
Но зиму зря называют
Порой некрасивой, скверной —
Это неверно!
Красива зима, если будешь тепло одет
И не трясёшься на ледяном ветру.
А вот я, как видно, этой зимой умру,
Не увижу весенних дней…
И вам
Станет немного грустней после смерти моей…
Первый снег, не знаю, скоро ли выпадет,
Но
Чувствую я давно:
В день первого снега от вас уйти суждено.
И всё же сегодня я эту рваную шапку
Залатать решил всё равно.
Знаю,
Рваная шапка меня не спасёт,
Чуть станут метели злей, —
Умру я, видно, с приходом морозных дней.
Мир прекрасен,
В нём столько чудесного!
И однако…
Много ли интересного
Для вас останется после кончины моей?
 

Милиционер

 
Прекрасна улица зимою…
Эх, милиционер ты постовой,
Над головой твоей снег вьётся белый-белый;
Держа винтовку, тихо-тихо
Шагаешь ты по мостовой.
 
 
Пушистые
Ночные хлопья снега
Целуют в лоб тебя.
Жизнь хороша!
Прекрасные ликующие годы
Идут по улице, спеша.
 
 
И я гуляю.
Так себе… от скуки
Иду и созерцаю город мой.
Вот женщины с собачками гуляют…
И знаешь что, товарищ постовой:
Я не любитель городских собачек,
Но как ты должен был бы поступить,
Когда бы я собачек этих палкой
Вдруг стал для развлечения лупить?
Ведь ты б забрал меня! Я знаю это!
Порядок ты обязан охранять.
И знаю я: не буянов ты должен,
А только пострадавших защищать…
В газете бы поставить постового!
Ведь те бродяги, что себя зовут
Литературной критики столпами,
Уж слишком нас бесцеремонно бьют!
 

1928

Так, просто песенка

 
Жизнь я прожил по-пустому.
Поседел я, впала грудь,
В ней живут микробы смерти,
Видно, их не обмануть.
 

Песня больных

 
Кого винить
И на кого сердиться?
Так нос повесил я и больше ничего.
На барабузе возвращаюсь
От застрелившегося одного.
 
 
Эй, барабуз,
Откуда ты? Лошадка
И у тебя неважная. Видать,
Ты, братец мой, в петлю полезешь тоже,
Воскликнув:
– Пропадать так пропадать!
 
 
Нет!
Снегом пусть устелется дорога,
Пусть трудный путь не утомит коня;
А за издёвку, ради бога,
Ты, барабуз, прости меня!
 
 
Есть люди:
Одеваются прекрасно,
Пьют чай,
Девицам говорят: – Люблю! —
И женятся,
И наконец однажды
Назло нам всем бросаются в петлю.
Досадно!
Вот собаки
На собранья
Не ходят,
Не допущены в театр,
Глодают кость для времяпровожденья,
Но всё же лезть в удавку не хотят!
 
 
Нет, барабуз,
Решил не умирать я,
Быть дедушкой мне интересно,
Я
Интересуюсь, как работать будут
И сын, и внук, и правнучка моя.
 
 
Цветы мечты,
Что мной были воспеты,
Своими я глазами различу,
Хоть годы мне выщипывают крылья,
Хоть и выщипывают —
Смерти не хочу!
 
 
Я, видно, счастлив,
И земля умела
Ко всякой мелочи любовь мою привлечь.
Любую пядь земли я не считаю чуждой,
Везде найдётся ложе, чтоб прилечь.
 
 
Закину удочку, и всяческие рыбки
Без церемоний ловятся на крюк;
Любезны продавщицы в магазине,
Когда хочу купить я пару брюк.
На перекрёстках милиционеры
Не сердятся, зацапать не хотят.
Мои друзья орлы-пилоты
Меня от Чемберлена защитят.
Грядущий день страны моей великой
Своими я глазами различу.
Пусть годы мне выщипывают крылья,
Но смерти не хочу я, не хочу!
 
 
Снег
Всё ещё идёт,
Крылом зимы холодной
Покрыта грудь моей земли.
Весны грядущей и прекрасной
Черёмухи ещё не расцвели,
Но и зимы морозный воздух,
Грудь выпятив, вдыхаю жадно я.
Эй, барабуз,
Ты что-то тихо едешь!
Давай-ка погоняй коня!
Вот на такой же рыжей кляче
«Её» я провожал. Она
В последний раз меня поцеловала;
Разлука ей была трудна.
 
 
Целуют женщины, чтоб возвращались
Мы вновь в тоске, в печали к ним,
А годы,
Шумные, великие,
Промчались,
Чтоб тосковали мы по ним!
 
 
Ах ты, земля моя родная,
Как тут помрёшь, когда есть люди, по которым
Тоскуешь ты? Зачем и для чего
Здесь помирать,
Когда один за многих
И все должны стоять за одного!
 

Байка Габдуллы-агая

 
«Решив жену порадовать,
Слов благодарности услышать,
Я туфли новые принёс.
Недели не прошло,
Гляжу, а Минджамал моя
Уже о пудре ребром поставила вопрос…
Купил и это,
Ведь в городе живём,
Посмешищем чтоб не была, а выглядела, словно знать;
Вдруг, думаю, от зависти её раздует,
Ещё возьмёт да и помрёт, как знать.
Под настроение хорошее попала,
Что ни попросит, всё ей покупал;
Однажды платье из батиста ей купил
И за ценой не постоял…
Дни миновали,
Как-то в мае,
Уставший,
Вышел из конторы,
Миную сквер, покрывшийся листвою,
И вижу – двое.
Я пригляделся,
О, субханалла,
Жена моя – одна из тех двоих,
Напудрена и в туфлях новых, —
Идёт вразвалочку, что утка,
И даже для такой нашёлся молодой «жених»…
Что оставалось, лишь идти за ними,
Недалеко и до греха.
Те погуляли, сели на скамейку,
«Жених» её поцеловал,
Ах, сволочь!
Рубаха тесной стала отчего-то…
…………………………
В тот день греха большого не случилось,
Они расстались,
Я за женой посеменил, не выходя вперёд…
А дома:
– Рассказывай, жена, куда ходила,
Что видела? – расспрашивать пытаюсь, —
Врёт…»
………………………………..
………………………………..
………………………………..
………………………………..
Похоже, Габдулла-агай устроил взбучку
Супруге Минджамал по возвращении,
Про то молчит,
Лишь рассказал,
Какое он придумал мщение.
«С утра пораньше сгрёб
Все платья-украшения под мышку,
Продал их,
А на эти деньги
Купил жене чудеснейшую… книжку!..»
 

Проездом

 
Рокочите, чёткие колёса,
По лесам знакомым, поезд, мчись,
Вейся, зацепляясь за берёзы,
В рощи улетающая мысль!
 
 
Юная берёзка у дорожки
Ухитряется спокойно спать
На одной своей на белой ножке,
А крылатый опьянённый тополь
Наклоняется её поцеловать,
Но, услышав наши голоса,
Чуя грохот
Колеса,
Пробуждающий леса,
Тонкий тополь,
Не смутясь нимало,
Будто ничего и не бывало,
Выпрямляется опять.
 
 
А цветы проснулись
И на поезд,
Вытянув реснички, беспокоясь,
Изо рва глубокого глядят,
А когда промчится поезд,
В травы окунаются назад!
Ах! Любил не слишком ли я жадно?
Землю и цветы я целовал?
Каждую подросшую берёзку,
Будто девушку-подростка,
К тополю-джигиту ревновал!
 
 
Поезд мчится.
За окно гляжу я.
Что хочу увидеть я в окне?
С кем жду встречи? Кто здесь нужен мне?
Вот они идут – все эти люди, —
В рваных шапках, в стоптанных лаптях;
Все они мне дороги и любы.
Я у каждого бывал в гостях —
Это все хорошие знакомцы!
Говорю не их ли языком?
Пульс их бьётся в творчестве моём.
И среди людей вот этих
Юность расцвела моя
В годы бурные, в полях широких
Вместе с ними жил когда-то я!
Люди! Все теперь они иные:
С узких троп идут сюда
Пробуждать пласты земные,
Воздвигать большие города.
 
 
Мчится поезд.
Лес. Просторы. Солнце.
Люди! Каждого бы взором проводил!
Все ведь это добрые знакомцы,
Каждый дорог,
Каждый мил!
 

Умница

Старушка

 
Что за кисонька – мила,
Благонравна, как мулла.
Всех умнее, всех честнее.
Кто сравниться может с нею?
Молоко или сметану
Прятать от неё не стану.
Подождёт сметана в кринке,
Сена дам пойду скотинке.
 

Кошка

Вылезает из-под стола, изгибаясь и мурлыча.

 
Признаться, старушку и я уважаю,
Но также сметану весьма обожаю.
Нет, мне не сойти, видно,
С этой дорожки.
Я всё-таки кошка! А бедные кошки,
Несчастные кошки,
Лукавить не стану,
Готовы полжизни отдать за сметану.
Прости же, бабуся.
Любезный горшок!
Зачем твоё горло так узко, дружок?
Тебя положить на бочок я должна.
Не правда ли, милый, с тобой я нежна?!
 
 
Мяу! Сметаны что может быть слаще,
Сметаны густой-прегустой, настоящей…
 

Пёс Акбай

 
Дом сторожить – тяжёлый труд.
Не стало сладу с вором.
Того гляди, что украдут
И конуру с забором.
Да ладно б люди!
От котов
Я от тоски завыть готов.
Без воровства у них ни дня.
Кого бранят за всё? Меня!
 

В доме раздался шум, грохот.

Похоже, что-то разбилось.

 
Что за грохот?
Снова воры —
На помине то-то скоры.
Видно, думали, я сплю
Или глупых мух ловлю.
Ну, теперь уже попались,
Над Акбаем зря смеялись.
Нынче кончится пирушка,
Рада будет и старушка.
 

Сначала крадётся, потом с лаем бросается в дом.

 
Где же воры? След простыл.
Стали воры не просты.
Ах, нахалы, ели-пили,
Да ещё горшок разбили.
Это – кошка, не иначе,
О, житьё моё собачье!
Но известно с давних пор:
Кто не пойман, тот не вор.
Заметают след искусно.
Как сметана пахнет вкусно!
Каждый день у кошек пир.
Худо сей устроен мир.
 

С пола пёс лизнул едва —

Закружилась голова.

 
Я попал, наверно, в рай!
 

Завилял хвостом Акбай.

А наша старушка меж тем не спала,

На цыпочках в дом потихоньку вошла.

Старушка

 
Ага! Так вот кто гнусный вор!
О, наказанье! О, позор!
Ну, погоди теперь, дружок.
Ты мне сполна вернёшь должок.
Припомню все твои грешки
И все разбитые горшки.
Злодей! Разбойник! Вон из дома!
Пусть разразит тебя ударом грома!
 
 
Только кисоньку мою
Я одну теперь люблю.
И умна-то и мила,
Благонравна, как мулла.
Молоко или сметану
Прятать от неё не стану.
В доме с нею веселей,
С милой кисонькой моей.
 

«Проживём мы много меньше луны…»

 
Тысячелетье прожив, луна
Стала всё забывать легко.
Ведь сейчас не зима, а гуляет она
В полушубке из облаков.
 

 
Проживём мы много меньше луны,
Наша юная сила,
От нас ты уйдёшь.
Мы состаримся в битвах последней войны,
Но на смену придёт молодёжь,
 
 
Был бы рад я сейчас себя обмануть,
Что в рядах молодых я пойду и тогда,
Но боюсь —
Не осилить мне дальний путь,
Будут кости
От старости
Ныть в те года.
 
 
Догоришь, моя молодость,
Алой зарёй.
Я бессилен
Тебя удержать.
Как любимую,
Что расстаётся со мной,
Буду песней
Тебя провожать.
 
 
Сменит в будущем нас, стариков,
На посту
Тот, кого мы сейчас
Октябрёнком зовём.
Мы ж и в старости нашей найдём красоту,
И работу по силам найдём.
По куриным делам создадим комитет,
Чтобы курицам лучше жилось.
Ведь в Советской стране
Уж одиннадцать лет
Им служить
Нам, рабочим, пришлось.
Ведь для нас, для рабочих,
Долгие дни
Клали лучшие, белые яйца они.
О земля!
Ты повсюду
Красива собой.
Как плавна
Твоя строгая ширь,
Твой зверёныш любой —
Твой птенец любой —
По-особому хороши.
Встречным всем петухам
Отдаю я поклон
И здоровья спешу пожелать
И любому псу,
Если хочет он,
Разрешаю свой нос лизать.
И коровы,
Меня за телёнка приняв,
Молока не могли мне жалеть.
И любая овца,
Свою шубу сняв,
Предлагала её мне надеть.
А луна одинока
И пусто на ней.
Там – ни курицы, ни петуха.
Для таких, как я,
Неимущих людей,
Нет ни хлеба там,
Ни катыка.
 

1929

Мукамай[14]14
  Мукамай – кличка, правильно – Мухаммеджан. Он был сыном бедняка по имени Бекир из деревни Сыркыды. Будучи обвинён краже колёс от телеги, был избит на сходе и посажен в подполье, где зарезался. (Прим. Х. Такташа.)


[Закрыть]

 
Не знаю,
Сколько времени,
Должно быть,
Вовеки не смогу я позабыть
О том, как шелестит в лесах тамбовских
Листва осин.
И вечно, может быть,
В мечтах моих лесная эта чаща
Меня не перестанет окружать,
И старые дубы, не отставая,
Меня повсюду будут провожать.
И нет нигде таких берёзок белых,
И нет цветов, подобных тем цветам:
Нет камышей нигде таких на свете,
Которые шумели бы, как там.
Как двое мальчиков из сказки,
Два голодранца: я и ты,
Карабкались мы на деревья,
Чтоб мир увидеть с высоты.
Два мальчика… белёсый и чернявый:
Светловолосый – это я.
А смуглый, темноглазый, косолапый —
Ты, Мукамай, мой друг, душа моя!
Как я карабкался на белую берёзу,
Так к жизни, к свету, ввысь дорогу брал.
А ты, мой милый, не сумел подняться,
Ты затерялся,
Ты отстал.
Как двое мальчиков из сказки,
Мы, остренькие носики задрав,
Подобно взрослым, руки – за спиною,
Топча луга, бродили в гуще трав.
Всё было ново нам, всё было в диво,
От нас ничто укрыться не могло,
Мы до всего на свете добирались,
Довольно часто нам и не везло.
И не однажды ивовые прутья
Хлестали нас с тобою, милый друг.
Как двое мальчиков из сказки,
Терпели мы немало горьких мук.
Но кто же знал, что в ремесло худое
Забаву превратишь ты, удалец,
И что игрой начавшееся дело
Тебя погубит наконец?
Я б написал письмо тебе, но поздно,
Его уж ты не можешь получить.
И всё же я, Мухаммеджан, обязан
Твою хотя бы память обелить.
Жизнь, очернённую худою славой,
Ножом ты окровавленным пресёк.
Но как же это всё-таки случилось?
Что ты наделал, милый человек?
Как двое мальчиков из сказки,
Два голодранца, я и ты,
Карабкались на белые берёзы,
Чтоб мир увидеть с высоты,
И я увидел красоту вселенной;
Всё выше, к свету я дорогу брал,
А ты, мой милый, не сумел подняться.
Ты затерялся,
Ты отстал!
Былое для меня – плохая сказка.
Коль в этой сказке тень мелькнёт твоя,
Клянусь, что о тебе, дружок мой бедный,
Не как о воре вспомню я.
Ты жить хотел. Имел на это право!
И за тобою лишь одна вина,
Что из когтей нужды пути не знал ты,
Что ты не видел выхода со дна.
А ведь когда плели мы вместе лапти,
Ты лучше плёл – искусней и быстрей.
И то, что я плету их некрасиво,
Ты объяснял бездарностью моей!
Ах, Мукамай, мой милый, почему же
Ты не предвидел гибели своей
И жизнь свою не сплёл ты так искусно,
Как пару славных липовых лаптей?
Жизнь, очернённую худою славой,
Ножом ты окровавленным пресёк.
Так неудачно жизнь твоя сложилась,
Мухаммеджан, милейший человек.
А ведь она в лесах прекрасных наших,
Как месяц май, заулыбалась нам.
Как двое мальчиков из сказки,
Остались мы по разным сторонам.
Да! Жизнь твоя тяжёлой стала сказкой,
И не украсил ты её конца
Делами, незабвенными навеки,
И именем, пленяющим сердца.
Ты заблудился. Но хорошим был ты,
Ты доброю душою обладал.
Но ты не знал, что из болота жизни
Один не выберешься!
Ты не знал,
Что из трясины выбраться возможно,
Лишь только вместе выхода ища.
Чтоб не погибнуть нам поодиночке,
Мы все должны трудиться сообща!
 
 
Былое для меня – плохая сказка,
Коль в этой сказке тень мелькнёт твоя.
Нет, нет, клянусь, что о тебе, бедняга,
Не по-худому вспомню я!
Ты беден был, но ты любил трудиться,
Ды доброю душою обладал,
Но как от нищеты освободиться,
Как выйти из трясины —
Ты не знал!
 

Очки с секретом
(Два поэта разговаривают)

 
– Он, имярек, очки с секретом где-то,
Как говорят, себе нашёл,
Надел их на нос и сказал разиням:
«Очки марксистские!» —
И сразу в ход пошёл.
И говорят, очков он не снимает,
И, говорят, доцентом красным стал,
Хоть буквы «К» и «А» с трудом он сочетает,
Читая «Капитал».
Не знаю,
Выдумка иль правда это,
Но данному хальфе[15]15
  Хальфа (араб.) – учитель в дореволюционных медресе.


[Закрыть] ужасно повезло,
И скоро, говорят, профессором он станет.
Ей-богу, говорят…
Быть может, врут назло?
А ты что слышал, друг?
Ну что ты нос повесил?
Молчишь, пыхтишь. Устал?
– Что ж врать! Сам знаешь ты:
Немало есть кругом вот этаких людишек.
Их уважаемые животы
К «той стороне» привязаны. И – крепко!
По этой-то причине в наши дни,
Сверхкрасными пытаясь показаться,
Очки с секретом носят все они!
 

Алсу

 
На камень улиц падают снега,
Переметают санный путь.
Алсу, засунув руки в рукава,
Скользит по снегу.
Жарко дышит грудь,
Дыханье замерзает на ветру,
Девические кудри серебрит.
Алсу шалит. И сердится Газза:
– Ну, перестань толкаться! – говорит. —
Не то уйду! —
Алсу кричит:
– Постой!
Всё кончено! Не буду я шалить! —
А в самом деле снова норовит
Газзу в сугроб коварно повалить.
Идёт по снежной улице Алсу,
Такой красавицей,
Такою недотрогою,
И так строга,
Но присмотритесь ближе —
Окажется, что вовсе и не строгая!
 
 
А улица вечерняя шумит.
Все заняты, у каждого – своё!
У всех прохожих шубы на плечах,
Все в шапках, есть у каждого жильё.
И только барабуз – «извозчик, подавай» —
Доволен жизнью всё же не весьма:
Торчит на перекрёстке день и ночь.
Продрог, бедняга. Лютая зима!
– Эй, не скучай! Студенты – богачи.
Тебя с конём мы купим, друг бабай.
Коль за десять копеек повезёшь,
Уж так и быть, извозчик, подавай!
 
 
Алсу,
Как только в комнату вошла,
Как только пальтецо своё сняла,
К зеркальному осколку подбежала,
Заснеженные косы расплела,
– Газза, смотри, как волосы застыли!
– Алсу, они теперь красивее, чем были!
Идёт тебе, идёт! – ей говорит Газза.
Алсу глядит, глядит во все глаза.
Ведь вот какая милая Алсу,
Такою кажется прелестной недотрогою
И так строга,
Но присмотритесь ближе —
Окажется, что вовсе и не строгая.
 
 
Сегодня вечером
Творится что-то с ней:
То запоёт она, то рассмеётся,
А то забудется, и взор её очей
Надолго неподвижным остаётся.
– А ну, Газза, учебники закрой —
Мне хочется тебя поцеловать!
Поцеловать мне хочется тебя,
Поговорить мне хочется с тобой! —
Газза невольно бросила работу.
– Да ну тебя! Готовлюсь я к зачёту!
Ведь солоно придётся мне —
Я срежусь по твоей вине!
Тебе учение даётся так легко —
Позднее всех работать ты садишься,
Но раньше всех сумеешь сдать зачёт
И раньше всех всегда освободишься! —
Так говорит она, но злости
Уж вовсе нет в её речах.
Алсу с ребяческой улыбкой
Повисла на её плечах.
И хочется Газзе послушать,
Работу отложив на час.
Алсу, смеясь, в глаза ей смотрит.
О чём же повести рассказ?
О том ли, как прекрасна юность
У ней, у девушки Алсу,
И как безумно, страстно любит
Она, Алсу, земли красу,
Красу вот этой новой жизни,
Красу сегодняшнего дня,
Вот эти годы, что несутся,
Её волнуя и пьяня!
 
 
И вот она сегодня ночью
Посланье пишет старику[16]16
  Старик – у татар ласково-ироническое обращение к мужу.


[Закрыть]
(А кто её старик – не знаем!).
И вот последнюю строку
Она выводит:
«Если очень
Скучаешь ты по мне, то пусть
Моё посланье успокоит
Порыв сердечный твой и грусть.
А я живу здесь без заботы. —
И подпись делает на фото: —
«Вот это я,
Алсу твоя!
Глянь, до чего красива я.
Негодник, цену мне ты знай
И на других не променяй.
Твоя Алсу счастливая!»
 
 
И снова день.
В рабфак идёт Алсу,
Такою кажется прелестной недотрогою,
И так строга,
Но присмотритесь ближе —
Окажется, что вовсе и не строгая.
Она немного запоздала,
Гуляла где-то, но теперь
Ни в чём как будто не бывало,
Смеясь, приоткрывает дверь,
Садится и за лекцией следит,
Но делает зачем-то вид,
Как будто бы и вовсе не следит,
И, на профессора не глядя,
Бросая взгляд куда-то вкось,
Профессорский длиннейший нос
Рисует на полях тетради.
Ей что! Готовиться к зачётам
Она позднее всех садится,
Но прежде всех кончает дело,
Чтоб прежде всех освободиться.
И кажется, что без труда
Ей всё на свете удаётся,
Как будто юности заре
Вовек померкнуть не придётся.
Она, Алсу, сама себе хозяйка,
Такою кажется прелестной недотрогою
И так строга,
Но присмотритесь ближе —
Окажется, что вовсе и не строгая.
 

Улыбнувшаяся незнакомка
Маленькая шалость

 
Кто ты?
Не знаю.
То ли из прежних
Знакомых моих, забытых давно,
То ли ты мне не знакома – и всё же,
Пройдя, улыбнулась мне озорно?..
Красивая у тебя улыбка,
Но знаешь,
Опасные это дела:
Вот улыбнулась ты – и за собою
Едва моё сердце не увела…
И так уж в последнее время со мною
Творится что-то… Колеблюсь, жду,
Тревожусь:
– Как бы зарок холостяцкий
Я не нарушил в этом году! —
Постой-ка,
А если и ты не замужем,
Значит, себе не знаешь цены…
Ходишь ты с книжкой этой,
Как будто учишься где-то,
Но кажется мне,
Что не книжки тебе нужны.
Красивые девушки
Быстро выходят замуж,
Учёбу закончить немногим из них дано,
За каждой красавицей
Сотнями ходят джигиты —
Вскружат ей голову всё равно…
Красивые девушки ходят в театры,
Они
И артистов,
И модных поэтов знают в лицо,
Одно только худо:
Плохо сдают зачёты,
Бросают учёбу в конце концов…
Пошли бы сами сегодня —
В любом бы вузе опросили:
Больше всех кого весной исключили?
– Красивых девушек.
– А почему?
– Не нужны им книжки,
Только шалят да смеются, глупышки…
 

* * *

 
С красивыми просто беда:
Ни настоящими жёнами,
Ни матерями хорошими быть не могут, —
Зеркало, будь оно проклято, им мешает,
А они без зеркал
Даже часа прожить не могут!
Куда бы ни нанялись работать,
Что-нибудь лишнее
Везде вытворяют они:
Если не зава, тогда хотя бы замзава
Или же предместкома —
Непременно кого-нибудь из начальства
В себя влюбляют они.
За кого же выходят замуж,
Тех мучают беспощадно —
У них для капризов
Найдутся сотни причин:
Шёлкового белья,
Шёлковых платьев требуя,
Душу они вынимают
Из самых стойких мужчин…
 

* * *

 
Кто ты?
Не знаю.
То ли из прежних
Знакомых моих, забытых давно,
То ли, увидев меня, просто так,
Проходя, улыбнулась мне озорно.
Ну что ж, улыбайся… Только бы «твой»
Не увидел случайно улыбки такой,
А не то… так даст,
Что забудешь, как улыбаться,
Всю жизнь проживёшь с раздутой щекой.
 

В защиту изувеченных слов

 
Русский гуттаперчевый язык,
Куда направил, он туда и вышел
(Ведь не дано другого), —
Но что же сотворил с ним наш мужик
Татарский – исковеркал всё, что видел,
Любое слово!
Действительно:
Знать русский – очень важно,
Однако
Думается мне, что не настолько…
Татарин держит речь свою по-русски, но
В зале-то сидят татары только.
Ответработники!
Наверное,
Из побуждений благородных хотите показать
Всю прелесть, превосходство русской речи, —
Ну что ж, неплохо,
Но почему же вы сломали языку хребет и плечи?!
«Ответ» сдавили раздобревшею «кормой»
И попрекаете теперь: «за всё в этбите!»
Свернули шею двум словам: «моя» и «мой»,
Намереваетесь убить их?
Простое, ясное «совсем» так искалечить,
Что русским людям непонятен ваш «чэпчим»;
«Этбит работники», на что ваш курс намечен?
Куда идёте вы путём «чэпчим» другим?!
Татарские газеты наводнили
Статьями на «великом и могучем».
(Секретарям писать их поручили,
Решив, читатель думать не приучен…)
 

* * *

 
Чтобы разговаривать с русскими, необходимо
Овладеть их непростым языком,
А татарам для общения ближе родимый
Язык, впитанный с материнским молоком…
 

Белые цветы
(Идиллия)

 
Летают белые цветы.
Прекрасен мир.
Любуюсь небом,
Откуда миллионы звёзд
Летят на землю белым снегом.
 
 
Пока не вспыхнет зарево весны,
Подснежник-город не проснётся,
И если ночь случилась хороша,
То поутру метелица начнётся.
 
 
Прекрасен мир
Хотя бы потому,
Что вот иду, ругая холод волчий,
А зимний ветер по моим следам
Плетётся тихо-тихо, молча.
 
 
Не ведаю, за что меня он любит,
Но вечно по следам моим идёт он;
Я в дом зайду – ложится у ворот,
Когда я выйду, терпеливо ждёт он.
Поэтому-то я не выхожу,
А лишь через окно за белыми цветами,
Над улицей летящими, слежу…
 
 
Летят цветы!
Прекрасен мир,
Прекрасен он под этим небом,
Откуда миллионы звёзд
Летят на землю белым снегом.