Текст книги "Томас Квик. История серийного убийцы"

Трине Йенсен и Грю Стурвик

Томас Квик продолжал сознаваться в убийствах. Летом 1999 года их количество достигло двадцати пяти, при этом за пять из них его осудили. Растущее число признаний в нераскрытых преступлениях побудило газету «Дагенс Нюхетер» назвать Квика «одним из самых страшных серийных убийц в мировой истории».

Но после разразившейся из-за судебных процессов войны в обществе что-то изменилось. Возможно, журналисты начали в чём-то сомневаться? Или же людям просто начали надоедать истории про Томаса Квика?

Очевидно одно: в газетах перестали появляться громкие статьи с упоминанием его имени. Никто и бровью не повёл, когда весной 2000 года «убийцу мальчиков» Квика обвинили в изнасиловании и убийстве двух девушек в Норвегии: семнадцатилетней Трине Йенсен, обнаруженной в августе 1981 года, и двадцатитрёхлетней Грю Стурвик, убитой в июне 1985 года. Обе были родом из Осло, и убийства произошли недалеко от норвежской столицы.

У Грю Стурвик криминалисты нашли следы спермы, и Томас Квик признался, что вступал с ней в связь – несмотря на его явные гомосексуальные наклонности, которые проявились, когда ему было тринадцать. Фактически эти два убийства означали, что Квик превратился из убийцы мальчиков во «всеядного» маньяка, не отдававшего предпочтений какому-либо полу, способу убийства или географической области.

Анализ ДНК позволил исключить Томаса Квика из числа подозреваемых в изнасиловании, однако даже эта деталь не привлекла особого внимания. Как написала в короткой заметке «Экспрессен», на совести Квика теперь оказалось уже семь убийств, и он был признан виновным в их совершении.

Фалунский районный суд посчитал, что в деле отсутствуют доказательства, позволяющие однозначно говорить о причастности Квика к этим преступлениям, но этот приговор мало чем отличался от предыдущих:

«Изучив все представленные материалы, суд нашёл основания полагать, что признания Томаса Квика получили подтверждение в ходе расследования, что позволяет признать его виновным в совершении деяний, указанных прокурором».

«Нет необходимости рассуждать, врёт он или нет. Он обладает достаточными сведениями об этих убийствах», – так прокомментировал решение суда Свен-Оке Кристиансон.

«Вчера, не имея явных доказательств, суд признал Томаса Квика виновным в убийствах Трине Йенсен и Грю Стурвик», – написало об этом норвежское издание «Афтонпостен».

Дело было закрыто.

Юхан Асплунд

История Томаса Квика начинается и заканчивается делом Юхана Асплунда.

Когда во время терапевтического сеанса в 1992 году в памяти Квика неожиданно стали всплывать подробности убийства Юхана, он вовсе не был уверен, что причастен к исчезновению мальчика, и вероятно даже не догадывался, что в ближайшем будущем припомнит детали ещё тридцати преступлений.

Если бы Томас Квик сначала сознался в убийстве Йенона Леви, а не Юхана Асплунда, дело оказалось бы в отделе полиции Авесты, а не в Сундсвалле. Но он заговорил о Юхане, и материалы попали на стол прокурора Кристера ван дер Кваста и сундсвалльской полиции, в частности – наркополицейского Сеппо Пенттинена.

Нетрудно представить, что Сеппо Пенттинен мечтал стать человеком, который смог распутать самое известное и загадочное преступление в Сундсвалле – убийство Юхана Асплунда. Все те годы, что продолжалось расследование в отношении Квика, здешняя полиция прикладывала невероятные усилия для того, чтобы добыть хоть какие-то материальные доказательства, подтверждающие вину Квика.

После вынесения приговоров по делу Грю Стурвик и Трине Йенсен расследование смерти Юхана возобновилось. Так происходило после каждого решения суда.

– Самое время поставить точку в деле Юхана Асплунда, – произнёс ван дер Кваст.

– В который раз! – с горечью проговорил Бьёрн Асплунд. – Наверняка всплывёт ещё какое-нибудь убийство в Норвегии, о котором он будет рассказывать куда охотнее…

Но на сей раз следователи были настроены решительно: дело Юхана просто обязано оказаться в суде, пора вынести приговор.

14 февраля 2001 года ван дер Кваст позвонил Бьёрну Асплунду, известив его, что теперь-то у полиции есть достаточно оснований для предъявления обвинения и передачи дела в суд.

Бьёрн и Анна-Клара Асплунды поддержали обвинение.

– Мы хотим положить этому конец. Прошло уже 20 лет, – вздыхали они. – Но на заседании мы намерены подвергать сомнению каждое сказанное прокурором и следователями слово.

– Рассказанное Квиком явно свидетельствует о том, что он контактировал с Юханом, – уверял ван дер Кваст на очередной пресс-конференции, где сообщил о возбуждении уголовного дела. – Предложенное им описание района Бусведьян позволяет нам полагать, что Квик был там в то утро.

Но родителям Юхана речь прокурора не показалась убедительной.

– Он не убивал моего сына, – уверенно заявил Бьёрн Асплунд, добавив, что и на этот раз у полиции не было никаких вещественных доказательств. – На мой взгляд, он не совершил ни одного убийства.

По мнению Асплунда, в истории с Квиком был один большой недостаток: в ней отсутствовали обжалованные приговоры и повторное рассмотрение дел в судах высшей инстанции. Пришло время всё изменить:

– Если его, несмотря ни на что, вновь признают виновным, мы будем обжаловать приговор. И тогда наконец лопнет весь этот мыльный пузырь.

В ходе заседания суд признал, что Квику действительно были известны такие подробности о районе Бусведьян, о которых он не мог знать, не будь он там в то утро, когда исчез Юхан. Томас даже сумел описать мальчика, жившего в том же доме, и зарисовать свитер своей жертвы, а затем указать на характерные особенности тела ребёнка.

Изучив все материалы дела, Сундсвалльский районный суд постановил: Квик вне всяких сомнений виновен в совершении данного преступления. 21 июня 2001 года его осудили за восьмое убийство.

Только в этот момент родители Юхана узнали, что, поддержав обвинение, они потеряли право обжаловать приговор.

Так дело Юхана Асплунда было наконец закрыто.

Тайм-аут

В ноябре 2001 года произошли сразу три знаменательных события. 10 ноября в газете «Дагенс Нюхетер» вышла статья историка Леннарта Лундмарка «Цирк с Квиком: скандал в судебной системе»:

«Приговоры, вынесенные в адрес Томаса Квика, – это фиаско не только шведской правовой системы, но и шведской криминальной журналистики. Нет сомнений, что рано или поздно вся эта история будет пересмотрена».

Спустя несколько дней, 14 ноября, на проходивших в Стокгольме Днях юриспруденции писатель-криминалист Лейф Густав Вилли Перссон, известный в Швеции как Лейф Г. В. Перссон, высмеял всё расследование, связанное с Квиком. Начав с нелестных отзывов об умственных способностях следователей, Перссон подытожил: Квик вряд ли способен совершить хоть одно убийство.

А на следующий день в рубрике «Полемика» газеты «Дагенс Нюхетер» вышла третья статья самого Томаса Квика – «Томас Квик после обвинений во лжи: “Я больше не собираюсь содействовать полиции в расследованиях”».

«Я беру тайм-аут – быть может, небольшой, а может, длиною в жизнь. – говорилось в статье. – Я не буду принимать участие в расследованиях тех убийств, в которых я сознался».

Томас Квик выступил с резкой критикой Лейфа Г. В. Перссона, Черстин Коорти и всех, кто подвергал сомнению его слова, – именно это и сделало невозможным его дальнейшее сотрудничество с полицией.

«Год за годом я сталкиваюсь с абсолютно необоснованными утверждениями тройки якобы правдолюбов, настаивающих на том, что мои признания лживы. Этой кучке людей массмедиа оказывают тёплый приём, не давая никакой критической оценки их заявлениям, и для меня всё это становится просто невыносимым.

Я прекращаю содействовать расследованиям ещё и ради родственников моих жертв, которые соглашаются с вынесенными решениями судов. Я просто не хочу, чтобы их снова и снова начинали одолевать сомнения в отношении произошедшего».

Спустя три месяца Томас Квик вернул своё первоначальное имя: Стуре Бергваль. Человек, появившийся десятью годами ранее, перестал существовать.

Наступил конец эпохи Томаса Квика.

Однако на страницах газет продолжали обсуждать связанные с ним дела, и всё больше и больше людей выступали с критикой следствия и судебных приговоров. Вдруг зазвучали и голоса криминалистов, принимавших участие в расследованиях: даже их одолевали сомнения.

А в Сэтерской лечебнице сидел и молчал Стуре Бергваль. Шли годы.

Когда я оказался в больнице 2 июня 2008 года, его молчание длилось почти семь лет.

Но почему он замолчал? Неужели из-за недоверия, проявленного Лейфом Г. В. Перссоном и другими скептиками? Или всё-таки были другие, скрытые от всего мира причины?

Почему они признались?

Журналистом я стал довольно поздно – в возрасте 37 лет, но мне сразу же удалось продать несколько историй программе «Стриптиз» Шведского телевидения. Эта программа получила популярность благодаря своим серьёзным журналистским расследованиям. Работа была отличная, меня переполняла энергия, и всё-таки казалось, что мои задания на удивление лёгкие. Вскоре редакция предложила мне постоянную работу.

С самого начала меня привлекала криминальная журналистика, и через пару лет мы с репортёром Янне Юсефссоном откопали сенсационную новость, лучше которой, как мне тогда казалось, было не найти. Речь шла о злостном нарушителе закона Осмо Валло, погибшем от того, что полицейский весом под сто килограммов запрыгнул ему на спину, пока преступник лежал в наручниках. Правда, в полицейских отчётах не было ни слова о связи между смертью Валло и его задержанием – во всяком случае, если верить заключению судебных медиков.

Благодаря нашему расследованию патологоанатомы провели два новых вскрытия, и в заключение о смерти Осмо Валло добавилась ещё одна строка: «Смерть наступила в результате действий полицейского, наступившего на спину Валло».

За репортаж об Осмо Валло нам с Янне Юсефссоном вручили престижную журналистскую награду, и уже в первые годы моей работы журналистом я не раз становился лауреатом как шведских, так и международных премий. Такие успехи сослужили мне неплохую службу: теперь боссы на телевидении видели во мне надёжного поставщика качественных репортажей.

Целых десять лет я работал с такими репортёрами, как Юхан Брэнстад и Янне Юсефссон, и вот наконец в 2003 году мне позволили вести расследования самостоятельно. Я тут же взялся за самое неполиткорректное и табуированное дело, какое только можно было представить: «Кейс “Ульф”». Речь шла о мужчине, который был осуждён на восемь лет тюрьмы за сексуальные домогательства к собственной дочери. Сам он своей вины не признавал. Благодаря серии моих репортажей для программы «Миссия: расследование» осуждённый потребовал пересмотра дела, и после трёх лет пребывания в тюрьме ему удалось выйти из зала суда полностью оправданным и свободным человеком.

Возможно, именно из-за этого случая сентябрьским вечером 2007 года мне позвонили. Мужской голос спросил, не я ли был автором репортажа о старом судебном разбирательстве, который на днях показали по телевидению. Разумеется, я не мог отрицать очевидного. Мужчина на том конце провода рассказал о волне поджогов в районе Фалуна в далёких 1975–1976 годах – а пожаров было «более пятидесяти».

«Хм, похоже на очередную наводку», – подумалось мне. Подобные звонки и записки уже не были редкостью.

– В этом обвинили группу детей и подростков, – продолжил он. – Вообще-то, я давно и думать забыл об этом, но сейчас, по прошествии стольких лет, эта история не даёт мне покоя… Так что я решил позвонить и попросить помощи: надо бы исправить положение.

– И? – спросил я.

– Ну, тот, кто всё это сделал… в общем, это был я.

Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы. Я отчётливо осознавал, что не смогу устоять и обязательно попытаюсь выяснить правду.

– Ладно, – согласился я. – Я готов изучить решения суда и другие материалы: ведь необходимо проверить ваши слова. Как с вами связаться?

– Никак, – ответил незнакомец. – У меня дети, я живу далеко от Фалуна и не готов раскрыть свою личность.

– В смысле? Я что, должен тратить своё рабочее время – возможно, не одну неделю – лишь для того чтобы, как вы выразились, «исправить положение» и успокоить вашу душу, и при этом даже не узнать вашего имени?

– Я перезвоню через две недели. Если вы успеете изучить что-то по этому делу, то сможете задать мне парочку контрольных вопросов. Обещаю: у вас будут стопроцентные доказательства, что я и есть тот самый «фалунский поджигатель».

Так мы и поступили. Он перезвонил через две недели, а я успел покопаться в материалах судебных заседаний и газетных статей. На все мои вопросы о пожарах он отвечал весьма убедительно.

Была лишь одна проблема: из десяти предполагаемых юных поджигателей, которых допросила полиция, девять признали свою вину. Дело было расследовано и закрыто. Но аноним продолжал настаивать на своём: подростки не совершали этих преступлений.

Что мне оставалось делать? Я встретился с фигурантами дела, и все утверждали одно и то же: они не имели отношения к поджогам. Их взяли под арест и подвергли суровым допросам. Им не предоставили адвоката и даже не позволили связаться с родителями. Зато им дали понять: если они признаются, то смогут вернуться домой. Они сделали это. И история с поджогами разрушила их жизни.

Они признались по одной-единственной причине: потому что хотели облегчить своё положение. Однако после суда за них взялись работники социальных служб, и ребята оказались в детском доме. Став взрослыми, они всячески старались скрыть своё прошлое, не рассказывая о нём даже своим жёнам и детям. Моё появление лишь разбередило старые раны. Многие сразу заявили, что ни при каких условиях не будут принимать участие в моём расследовании.

За охотой на «фалунского поджигателя» в 1975–1976 годах наблюдал и Губб-Ян Стигсон, который написал немало статей об этих пожарах. Когда ясным январским днём 2008 года я вошёл в его кабинет в «Дала-Демократен», то и подумать не мог о каком-то Томасе Квике.

Губб-Ян Стигсон сидел за письменным столом, заваленным пожелтевшими от времени бумагами, положив на него ноги в деревянных башмаках и держа руки на затылке. Он не стал вставать, чтобы встретить меня, а лишь кивком дал понять, куда я могу присесть.

Мне бросилась в глаза выцветшая грамота без рамки, которая болталась на одной скрепке прямо у Стигсона над головой:

«Главной награды Клуба публицистов 1995 года удостоен Губб-Ян Стигсон. За активную и усердную работу криминальным репортёром на протяжении более чем 20 лет».

Когда мы обсудили «фалунского поджигателя», Стигсон прищурил свои карие глаза и уставился на меня.

– А не стоит ли нам поработать вместе и избавиться от сплетников, которые утверждают, будто Томас Квик невиновен? – предложил он на своём далекарлийском [18]18
  Диалект, на котором говорят в провинции Даларна, расположенной в Центральной Швеции. 85 ТОМАС КВИК. История серийного убийцы


[Закрыть]диалекте. – Они просто не знают, о чём говорят!

Я не удивился. Стигсон считался лучшим среди журналистов знатоком Томаса Квика, и даже сейчас он гнул свою линию, хотя прошло уже десять лет с тех пор, как из-за пациента Сэтерской клиники разгорелась настоящая война.

Аргументы Стигсона были мне знакомы: он уже несколько лет предлагал вместе поработать над делом Томаса Квика, который, по его мнению, был виновен во всех восьми убийствах. Мне это казалось странным: подтвердить уже вынесенные приговоры – и в чём тут журналистский подвиг? Были, конечно, и скептики, считавшие Квика невиновным, но ведь это никак не влияло на суть дела.

По случайному стечению обстоятельств буквально за неделю до этого я обсуждал дело Квика с ярым противником Стигсона – Лейфом Г. В. Перссоном.

– Томас Квик – лишь жалкий педофил, – сказал мне Перссон. – Вынося приговоры этому придурку, полицейские, прокурор и психотерапевты всего лишь помогли скрыть настоящих убийц. Это невероятно печальная история. Величайший позор для нашей правовой системы. Нельзя забывать, что, кроме признаний самого Квика, у них не было ничего.

– Но ведь нельзя отрицать, что Квик и впрямь знал довольно много подробностей о жертвах, местах преступлений и ранениях? – не сдавался я. – Как такое возможно?

Перссон почесал бородку и пробормотал в своей неподражаемой манере:

– Чушь какая-то! Пул Квика, следователи и прокурор распускают какие-то непонятные криминалистические сплетни да придумывают чудные легенды. В начале-то Квик особо ничего и не знал.

Под «пулом Квика» Перссон подразумевал прежде всего Губба-Яна Стигсона, поскольку все остальные «знатоки и фанаты Квика» давным-давно бросили о нём писать. Пожалуй, ничего не могло задеть Стигсона больше, чем манера профессора в области работы полиции издевательски рассуждать о преступном прошлом Томаса Квика. Взять хотя бы вот эти строки Перссона:

«Полиции он был известен задолго до того, как стал “серийным убийцей Томасом Квиком”. Он не раз попадал в участок по разным незначительным поводам – причём нередко провинности и деяния его были столь нелепы, что невозможно представить себе что-нибудь глупее».

Каждое такое высказывание навсегда оставалось в памяти Стигсона. Для строптивого и гордого далекарлийца Перссон был словно красная тряпка для быка.

– Незначительными и нелепыми провинностями Лейф Г. В. Перссон называет неоднократные преступления сексуального характера в отношении детей и попытки убить их.

Во время разговоров о Квике голос Стигсона становился ещё более высоким. Он даже перешёл на фальцет, когда в очередной раз начал свою заученную тираду:

– Диагноз «педофилия с сопутствующим садизмом» был поставлен Томасу Квику очень давно. Его признали «не просто опасным: в ряде случаев он представлял чрезвычайную опасность для жизни и здоровья окружающих». Это ведь писали ещё в 1970 году! А в 1974‐м в Уппсале он ударил ножом мужчину, да так сильно, что тот лишь чудом смог выжить. И это Г. В. называет «нелепыми провинностями»! Вы понимаете, насколько лживы все эти люди?

Губб-Ян Стигсон вообще любит цитировать заключения судмедэкспертов и судебные приговоры. Его сила как раз и состоит в знании мелких деталей: это позволяет ему с лёгкостью атаковать противников, указывая на фактические ошибки в их изречениях и статьях.

Не меньше Лейфа Г. В. Перссона Стигсон ненавидел писателя и журналиста Яна Гийу. Он помахал несколькими листами формата А4: это были полемические статьи, которые не приняли государственные издания.

– В книге Яна Гийу «Адвокат ведьм» в главе о Томасе Квике я насчитал сорок три ошибки! Несколько лет я пытался вызвать его на своего рода открытую словесную дуэль. Но у него не хватает духа! А газеты отказываются принимать мои статьи, – заключил он.

Покинув кабинет Стигсона и оказавшись на неприветливых и ужасно холодных улицах Фалуна, я чувствовал некоторое облегчение. Настало время спокойно заняться репортажем о «фалунском поджигателе» – правда, теперь это происшествие всё больше начинало походить на историю о феномене ложных признаний.

С какой стати человеку, не совершавшему преступления, признаваться в нём? Это кажется какой-то дикостью, и большинство людей, по-видимому, убеждены, что сами они никогда в жизни так не поступят. В Фалуне девять подростков признались в массовых поджогах, а спустя какое-то время принялись отрицать свою вину. И сперва мне было сложно поверить в то, что они не имеют ко всему этому отношения.

А потом я стал изучать исследования, посвящённые ложным признаниям. И вдруг понял: такое происходит довольно часто. Явление это появилось вовсе не в наше время. Когда в 1932 году похитили первенца Чарльза Линдберга – первого человека, в одиночку совершившего полёт через Атлантический океан, – около двухсот человек заявили о своей причастности к этому преступлению. Примерно столько же признались в убийстве шведского премьер-министра Улофа Пальме.

По сведениям американской организации «Проект “Невиновность”», которая с момента основания в 1992 году при помощи анализов ДНК смогла добиться оправдательного приговора для 282 осуждённых, около четверти из всех, кому была оказана помощь, во время следствия признали себя полностью либо частично виновными. Отказ от своих слов в зале суда фактически игнорировался.

Среди подобных людей большая часть – это дети, подростки, люди с задержкой развития, психически нездоровые и злоупотребляющие алкоголем или наркотиками. Когда их позже спрашивали, почему они признали вину, чаще всего звучал ответ: «Мне просто хотелось скорее оказаться дома».

Изучая эту тему, я пришёл к выводу, что крупнейшие судебные скандалы нашего времени нередко связаны именно с ложными признаниями. Яркие примеры тому – «Бирмингемская шестёрка» и «Гилфордская четвёрка» в Англии. Швеция оставалась одним из немногих правовых государств, где о проблеме ложных признаний почти не говорили.

Я отправился в Нью-Йорк, где взял интервью у профессора Сола Кассина, одного из наиболее видных исследователей в этой области.

Его ни капли не удивило признание фалунских подростков в совершении поджогов. Самым удивительным ему показалось поведение тринадцатилетней девочки, которую поместили в одиночную камеру и начали допрашивать: несмотря на жёсткие методы допросов, она целых три дня продолжала отрицать свою причастность к этим преступлениям.

– Способность тринадцатилетнего подростка выносить такое целых три дня – это весьма необычно! – пояснил Сол Кассин. – Большинство признаётся уже через несколько часов, максимум через день.

В подтверждение своих слов профессор Кассин привёл несколько примечательных случаев, когда подростки сознавались в совершении тяжких преступлений, хотя всем было очевидно: они не могли этого сделать.

Когда я встретился с «подростками-пироманами», им всем было уже под пятьдесят, и в итоге восемь из них согласились принять участие в моём документальном фильме. Поведав свою историю, они испытали облегчение – да и полицейские, занимавшиеся расследованием поджогов, подтвердили, что в деле было много тёмных пятен, а выяснить правду им так и не удалось.

30 марта 2008 года моё расследование показали в программе Шведского телевидения «Документы». Свой фильм я закончил словами:

«Не могу не задаться вопросом: сколько ещё людей признались в тяжких преступлениях, которых не совершали?»