Текст книги "Чувствующий интеллект. Часть I. Интеллект и реальность"

Помимо чувственного восприятия по типу чистой раздражимости, свойственного животным, человеку, с его так называемыми «чувствами», присущ и другой модус восприятия. В этом случае человек схватывает воспринятое особым образом, доступным только ему. Иначе говоря, те же самые меты, которые воспринимаются животным по типу раздражимости, в человеке представляют формальность, отличную от раздражимости. Разумеется, речь идет о чувственном восприятии; следовательно, мы по-прежнему говорим о схватывании во впечатлении. Но это другой модус впечатления. Отличие имеет строго модальный характер и модифицирует все три момента впечатления. Поэтому для того, чтобы строго концептуализировать этот новый модус впечатления, мы должны последовательно рассмотреть три пункта:

1) новую формальность воспринятого;

2) модификацию трех моментов впечатления;

3) единообразный характер этого модуса восприятия.

1. Новая формальность воспринятого. Содержание – этот цвет, этот звук, этот вкус и т. д. – воспринимается животным только как детерминанта модификации тонуса и ответной реакции. Животное воспринимает тепло как греющее, и только как греющее. Мы выражаем это словами: тепло греет. Здесь «греет» – не глагол действия, а глагол объективного переживания: «согревает». Формальность тепла состоит в том, что тепло есть только то, что я чувствую в переживании тепла. Таким образом, речь идет не о чем-то чисто «субъективном», а об «объективном»; однако его объективность заключается в том, что оно определяет собою переживание животного. Позже мы увидим это. Следовательно, воспринятое таким образом тепло, несомненно, отлично от воспринимающего, однако в самом своем отличии это согревающее тепло формально принадлежит воспринимающему: оно существует в процессе чувствования и для процесса чувствования. Тепло «пребывает» как момент «иного», но иного такой инаковостью, которая формально принадлежит к самому процессу чувствования. Напротив, в новом способе восприятия тепло схватывается как мета, чьи тепловые характеристики принадлежат ей «в собственном смысле».

Речь идет не о том, что эти характеристики суть «собственные свойства» тепла, а о том, что они принадлежат ему в собственном смысле, причем не являются характеристиками некоего субъекта по имени «тепло» (что вовсе не дано изначально), а именно и есть само «собственно тепло». Всякое свойство принадлежит чему-то как собственное, но не все, что принадлежит чему-то как собственное, есть его свойство. Ясно, что слово «собственность» не всегда берется в этом узком смысле – как свойство, проистекающее из существа вещи: например, как тяжесть, которая, проистекая из некоторой вещи, представляет собой ее свойство. Слово «собственность» может быть взято также в широком смысле, и тогда оно в действительности означает собственно принадлежность чего-либо чему-либо: например, принадлежность тепловых характеристик теплу. Здесь, говоря о «собственном», я имею в виду не собственное свойство, а «собственное» в широком смысле: принадлежность чему-либо. Но после того как сделано это разъяснение, ничто не мешает нам говорить о принадлежном «в собственном смысле» как о свойстве, подобно тому как я могу назвать качеством любую мету, как было сказано несколькими страницами ранее. «Мета», «качество», «собственное», будучи взяты в широком смысле, могут использоваться как синонимичные термины, что я и делаю. И, однако, если брать их строго формально, они обозначают три разных аспекта реального – того, что есть «в собственном смысле»: «мета» есть замеченное как таковое, «качество» всегда и везде есть только качество «принадлежности» реальному, «собственное» есть мета как характеристика (какой бы формой она ни обладала), проистекающая из существа вещи.

Итак, в схватывании реальности мета есть «в собственном смысле» то, что́ она есть. В раздражимости же тепло и все тепловые характеристики – лишь знаки ответной реакции. Именно это выражалось в словах «тепло греет». Теперь же, напротив, это характеристики, принадлежащие самому теплу, которое, не переставая согревать точно так же, как согревало при предыдущем модусе восприятия, отныне пребывает в ином модусе. Оно «пребывает» уже не просто как принадлежащее к процессу чувствования, но «пребывает» само по себе, как тепло «в собственном смысле». Именно это мы выражаем в словах: «Тепло есть греющее». Здесь «есть» не означает «бытия» в сущностном смысле, тем более что реальность никогда не заключается в бытии. Просто у нас нет возможности обойтись без уже созданного языка, и тогда порой приходится использовать глагол «есть», чтобы обозначить нечто принадлежащее чему-либо «в собственном смысле». То же самое имело место в философии Парменида, где произносится «есть», когда говорится, что «бытие» едино, неподвижно, нерожденно и т. д. В этих фразах дважды употребляется глагол «быть»: сначала – как выражение постигнутого, потом – как само постигнутое. Главное заключено в этом втором значении. Когда мы говорим, что тепло «есть греющее», глагол «есть» означает только то, что постигнутое, то есть тепло, обладает характеристиками, которые принадлежат ему «в собственном смысле». (То мнение, что это «в собственном смысле» заключается в бытии, в действительности является ложным и отжившим). Речь о тепле идет уже не как о чистой инаковости, знаково принадлежащей процессу чувствования, а как об инаковости, которая, как таковая, принадлежит только теплу самому по себе. Отныне воспринятое тепло формально есть уже не знак ответной реакции: оно есть греющее «само по себе». Именно этим и конституируется реальность. Именно это и есть новая формальность: формальность вещности [reidad], или реальности [realidad]. Я сейчас объясню этот неологизм «вещность», который считаю необходимым ввести в описание формальности человеческого восприятия. Если учесть, что термин «реальность» способен иметь совершенно разный смысл в обыденном и в философском языке, а именно, способен означать реальность за пределами всякого схватывания, термин «вещность» может послужить для того, чтобы избежать смешений. Но, разъяснив это, я буду использовать оба термина без различия: вещность означает здесь просто реальность, просто бытие «самим собой». Характеристики тепла воспринимаются во впечатлении как «сами по себе», то есть как принадлежащие самому теплу и постольку, поскольку они принадлежат ему «самому по себе». В отличие от чисто животного чувствования, в котором меты воспринимаются по типу раздражимости, и только так, в человеческом чувствовании эти же характеристики воспринимаются как характеристики тепла «как такового»: тепло схватывается реально. Знаковая независимость обратилась в независимость реальности. Реальность формально есть «само по себе» чувственно воспринятого: она есть формальность реальности, или, если угодно, реальность как формальность.

Теперь необходимо определить, пусть всего лишь в первом приближении, это общее понятие реальности. Во-первых, нужно отграничить его от такой идеи реальности, при которой реальность мыслилась бы как реальность «в себе», в смысле реальной вещи в мире, независимой от моего восприятия. В таком случае реальность была бы тем, что понималось под реальностью в старом реализме – в том, что потом стали называть наивным реализмом. Но здесь речь идет не об этом. Речь идет не о том, чтобы идти за пределы схваченного в восприятии, а о модусе, каким воспринятое «пребывает» в самом восприятии. Вот почему я думаю порой, что лучше было бы назвать эту формальность не реальностью, а «вещностью». Речь идет о «самом по себе», которое предъявлено в восприятии. Это модус предъявленности самой вещи в реальном, физическом предъявлении. Здесь реальность не есть нечто дедуцированное: точно так же, как раздражимость, она есть модус непосредственно предъявленного в восприятии. Иначе говоря, подобно предъявленному исключительно в раздражимости, реальность тоже есть формальность непосредственно предъявленного: модус «пребывания» меты в качестве предъявленной. В этом модусе тепло, если придерживаться это примера, предъявлено мне как греющее «само по себе», то есть как сущее греющим. Это и есть формальность реальности.

Во избежание путаницы скажем уже сейчас:

a) Реальность – это прежде всего формальность;

b) эта формальность принадлежит самой вещи, схваченной в восприятии. Сразу же скажу: формальность реальности есть нечто такое, в силу чего содержание предшествует его собственному схватыванию. Это вещь, которая реальна и поэтому предъявлена как реальная. Реальность – это «само по себе».

c) Эта формальность не есть взятая с формальной точки зрения реальность по ту сторону схватывания. Но столь же энергично следует заявить и о том, что она не является также чисто имманентной – если пользоваться старой и в буквальном смысле неадекватной терминологией. Во-первых, формальность есть модус пребывания в схватывании, но, с другой стороны, она есть модус пребывания «в собственном смысле», способ быть «самим по себе». Именно эта структура побуждает меня говорить не только о моем восприятии реального, но о самой реальности схваченного в восприятии. Речь идет не о скачке от воспринятого к реальному, а о самой реальности в ее двух лицах: как воспринятого и как пребывающего в собственном смысле, самого по себе. В свое время мы увидим, в чем формально состоит единство этих двух моментов.

d) Таким образом, эта формальность реальности есть то, что приводит от воспринятой реальности к реальности по ту сторону восприятия. Это «приведение», как я только что сказал, означает не приведение от нереального и чисто имманентного к реальному по ту сторону перцепции, а приведение от воспринятой реальности к реальности не воспринятой. Речь идет о движении внутри самой реальности реального.

Во-вторых, нужно разметить это «само по себе» в другом направлении. В самом деле, что́ мы, люди, формально схватываем в чувственном восприятии? Нам говорят (Гуссерль, Хайдеггер и т. д.), что формально схваченное нами в перцепции – это, например, стены, столы, двери и т. д. Так вот, это радикальным образом неверно. В схватывании впечатления мне никогда не доводится постигнуть умом или воспринять чувствами стол. То, что я схватываю, есть некий комплекс мет, который функционирует в моей жизни как стол. То, что я схватываю, есть не стол, а комплекс, состоящий из вот такого размера, такой формы, тяжести, цвета и т. д., который в моей жизни обладает функцией или смыслом стола. Так что когда мы воспринимаем то, что называем «столом», то «само по себе», «собственно» схваченное в восприятии не есть стол как таковой. Стол есть стол лишь постольку, поскольку именуемая таким образом реальная вещь составляет часть человеческой жизни. Вещи как моменты, или части, моей жизни представляют собой то, что я назвал «вещью-смыслом». Но никакое «само по себе» не является вещью-смыслом. Реальная вещь, схваченная как некое «само по себе», – это не «вещь-смысл», а то, что я назвал «вещью-реальностью». Именно это я обычно подразумевал в другом проблемном контексте, когда говорил, что реальна та вещь, которая воздействует на другие вещи или на саму себя формально в силу тех мет, которыми она обладает «сама по себе» (Sobre la esencia, p. 104). И стол тоже воздействует на другие вещи не как стол, а как нечто тяжелое, и т. д. Стол – это не вещь-реальность, а вещь-смысл.

В той же мере формальность вещности, или реальность, есть формальность «самого по себе» как модуса пребывания в схватывании.

2. Модификация моментов схватывания. – Это «само по себе» есть формальность: формальность чувственного впечатления. И эта формальность моделирует три момента впечатления:

a) Прежде всего, она моделирует сам момент аффекции. У животного аффекция протекает исключительно по типу раздражимости: животное ощущает стимул исключительно как свой стимул. Например, когда собака воспринимает по типу раздражимости холод, мы говорим, что она «ощущает холод». В человеке, напротив, аффекция запускает иной по своему характеру процесс чувствования: человеку «холодно». Его аффекция – не аффекция по типу раздражимости: человек чувствует, что он аффицирован в действительности, реально аффицирован – именно потому, что аффицирующее схватывается им не как чистый стимул, но как реальность: стимулирующая реальность. И эта схваченная в восприятии реальность не только не воспринимается по типу раздражимости, но ее реальность может вовсе не иметь характера раздражителя. Всякий раздражитель воспринимается человеком как реальность, но не всякая воспринятая реальность – непременно раздражитель: пейзаж не обязательно является раздражителем, и единичный звук – тоже.

Итак, когда человек аффицируется чем-то, что есть «само по себе», сама аффекция есть реальная аффекция. Человек не просто ощущает холод, но реально чувствует себя замерзшим. Это местоимение «себя» – помимо других измерений имеющейся здесь проблемы – выражает именно реальность аффекции. Аффекция чувствуется во впечатлении как реальная аффекция, а не просто раздражитель. Мы не просто ощущаем аффицирующие меты (тепло, свет, звук, запах и т. д.), но чувствуем себя реально аффицируемыми с их стороны. Это – реальная аффекция.

b) В реальной аффекции нам предъявлено нечто «иное»: инаковость. Эта инаковость обладает собственным содержанием, в конечном счете общим у нашего восприятия с восприятием у животных. Но что существенно отличается, так это способ, каким формальность схватывания «пребывает» во впечатлении. Мы только что разъяснили это. Содержание «пребывает» как нечто «само по себе», а не просто как «значащее». Это «само по себе» имеет существенный и абсолютно решающий характер. Тепло есть греющее, и это – отнюдь не словесная тавтология. «Есть греющее» означает, что тепло и все его тепловые характеристики чувствуются как «его» характеристики. Таким образом, тепло есть тепло в самом себе, как таковом. Именно поэтому оно есть мета, пребывающая настолько «сама по себе», что ей даже не принадлежит включенность в процесс чувствования. Некоторым образом тепло включено в этот процесс – но лишь потому, что оно уже есть тепло. Стало быть, тепло как некое «само» предшествует своей предъявленности в чувствовании. Речь идет не о временно́м предшествовании – например, предшествовании схваченного в восприятии по отношению к ответной реакции, которую оно пробудит. Такое предшествование имеет место в любом восприятии, в том числе в чисто животном. Животное воспринимает знак как объект раньше, чем среагирует на него. Различие проходит в ином пункте и имеет сущностный характер. В животном схватывании знак, несомненно, является объектом, но только как знак – иначе говоря, только в его соотнесенности с самим животным. Животное никогда не воспринимает знак как нечто «значащее»: знак для него присутствует, знача, – и не более того. Он представляет собой, так сказать, просто сигнитивный факт. И как раз поэтому он может автономизироваться в восприятии: его объективность в том и состоит, чтобы значить. В приведенном примере объективность тепла как знака состоит в том, чтобы греть. Для человека, напротив, мета присутствует как реальная: само ее присутствие есть нечто такое, что схватывается как предшествующее по отношению к ее предъявленности. Это не предшествование относительно ответной реакции, а предшествование относительно самого схватывания. В знаке-объекте его объективность имеет место только по отношению к определяемой ею ответной реакции. Мета, напротив, реальна сама по себе; в этом и состоит ее формальное предшествование относительно собственной предъявленности. Это не временно́е предшествование, а предшествование чистой формальности.

Таким образом, речь идет о совершенно элементарном, но решающем предшествовании: тепло греет, потому что оно «уже» есть греющее. Именно этот момент «уже» и заключает в себе то предшествование, о котором я говорю. Этот момент предшествования я обычно называю моментом prius[54]54
  «Раньше» (лат.).


[Закрыть]: prius не в процессуальном порядке, а в порядке самого схватывания: тепло греет, «будучи» греющим. «Быть греющим» – не то же самое, что «греть». В самом схваченном в восприятии тепле «быть» греющим представляет собою prius по отношению к «греет»: это «свое» тепло, тепло, как оно есть «само по себе». Именно это «само по себе» я называю prius. Мета «пребывает», будучи по своей форме такой метой, что ее содержание «пребывает» опирающимся в своей реальности само на себя и формально служит основанием собственной схваченности в восприятии. Но тогда, в соответствии с таким характером меты, почувствованное во впечатлении помещено в саму реальность воспринятого. Тем самым перед человеком открывается путь к реальности в самой себе, как таковой. Воспринятое, как таковое, помещает нас в формальность реальности. Формализация есть автономизация. Причем, когда речь идет о человеке, мы имеем дело с тем, что я называю гиперформализацией: автономизированная мета настолько автономна, что представляет собой нечто большее, чем знак: автономную реальность. Это не автономность знаковости, а автономность реальности, инаковость реальности, altera realitas[55]55
  «Иная реальность» (лат.).


[Закрыть].

c) Этой инаковости присуща собственная сила воздействия. Отныне инаковость – уже не просто объективность, не просто объективная независимость, как в случае с животным. Чем совершеннее животное, тем более совершенным образом оно объективно. Однако это – не реальность. Реальность – не объективная независимость, а бытие «самим по себе». В таком случае воспринятое утверждает себя по отношению ко мне с новой силой: это уже не сила раздражимости, а сила реальности. Богатство животной жизни есть богатство объективных знаков, богатство человеческой жизни есть богатство реальностей.

Эти три момента – аффекция, инаковость и сила воздействия – составляют три момента впечатления. Впечатление всегда представляет собой именно чувственное впечатление постольку, поскольку в нем нечто схватывается по способу отпечатлевания. Так вот, когда в восприятии схватывается не что иное, как реальность, тогда чувственное впечатление будет в точном и формальном смысле тем, что я называю впечатлением реальности. Впечатление животного есть впечатление в раздражимости, человек же схватывает во впечатлении саму формальность реальности.

Поскольку философия не различала содержания и формальности, она назвала впечатлением чувственно воспринятые свойства, то есть содержание. В таком случае говорить о впечатлении реальности означало наводить на мысль, будто ко впечатлению красного или теплого добавляется еще одно впечатление – впечатление реальности. Но это абсурдно. Чувственное впечатление всегда представляет собой исключительно содержание в некоторой формальности. Чувственное впечатление реальности есть одно-единственное впечатление, в котором имеются содержание и формальность реальности. Речь идет не о двух впечатлениях, из которых одно было бы впечатлением содержания, а другое – впечатлением реальности, а об одном-единственном впечатлении – впечатлении чувственно воспринятой реальности, то есть о реальности во впечатлении. Но так как существо нашей проблемы заключается в формальности, я буду в более общем смысле называть впечатлением реальности момент формальности, взятый в его чувственной схваченности. Я поступаю так для упрощения формулировки, но прежде всего для того, чтобы решительнее противопоставить эту концепцию общепринятой в философии интерпретации впечатления. Отсюда очевидно, что, стало быть, само это название имеет приблизительный характер.

3. Унитарный характер схватывания реальности. – Внутреннее единство реальной аффекции, инаковость и сила реальности образуют единство схватывания реальности. Это единство есть единство акта восприятия. Как будет сказано ниже, это не просто ноэтико-ноэматическое единство сознания, но первичное и радикальное единство схватывания. В таком схватывании – именно потому, что оно есть схватывание – мы находимся в гуще воспринятого. Таким образом, речь идет о «пребывании». Поэтому схватывание – это некоторое действие, ergon, которое, как я полагаю, можно было бы назвать ноэргией. Позже я разъясню, каким образом «пребывание предъявленным», взятое в аспекте «пребывания», составляет самую суть «актуальности». В восприятии схваченное «актуализируется» для нас. Актуальность, как мы увидим, противопоставляется здесь «актности». Ноэма и ноэсис – не первичные моменты постижения. Самое важное заключается в становлении «актуальности» – становлении, которое не является ни ноэтическим, ни ноэматическим, а ноэргийным. Эту тему мы будем вновь обсуждать в главе пятой.

Итак, при таком восприятии мы схватываем во впечатлении реальность реального. Поэтому я называю его первичным схватыванием реальности. В нем формальность реальности воспринимается прямо, а не через посредство репрезентаций или тому подобных вещей. Она схватывается непосредственно, а не в силу других актов схватывания или рассуждений любого толка. Она схватывается унитарно: иначе говоря, при том, что реальное способно обладать и, как это обычно случается, действительно обладает значительным богатством и даже изменчивостью содержания, это содержание тем не менее схватывается единообразно – скажем так: схватывается как формальность реальности в ее неделимости. Об этом содержании я буду говорить позже; теперь же я затрагиваю только саму формальность реальности. Именно в единстве этих трех аспектов (прямо, непосредственно, унитарно) и заключается тот факт, что в восприятии формальность реального схватывается в самой себе, как таковой.

В первичном схватывании реальности реальное воспринимается в себе самом, как таковом. Поскольку оно есть схватывание, в нем мы «пребываем» в реальности. А первичном оно будет потому, что любое другое схватывание реальности конститутивно основывается на этом изначальном схватывании и формально заключает его в себе. Первичное схватывание – это впечатление, которое первичным и конститутивным образом помещает нас в реальность. И это самое главное. Дело обстоит не так, чтобы наряду с первичным схватыванием мы имели еще и другое, и т. д.; дело обстоит так, что мы имеем первичное схватывание, которое, в свою очередь, различным образом модализируется. Реальное, воспринимаемое в себе самом, как таковом, всегда есть начало и сущностное ядро любого восприятия реальности. Именно это подразумевается в выражении «первичное схватывание реальности».

Три момента впечатления (аффекция, инаковость, сила воздействия) сместились в современной философии. И это смещение искажает характер впечатления реальности, характер первичного схватывания реальности.

Если рассматривать впечатление исключительно как чистую аффекцию, то первичное схватывание окажется просто моей репрезентацией реального. Но это не так, потому что впечатление – не только аффекция того, кто чувствует: оно обладает неким внутренним моментом инаковости (как в отношении содержания, так и в отношении формальности). Поэтому то, что обычно называют репрезентацией, – всего лишь момент аффекции во впечатлении, из которого как бы вынули заключенный в нем момент инаковости. Именно таким образом впечатление реальности деформировалось в чисто мое впечатление. Нужно вернуть впечатлению его момент инаковости.

Если устранить из впечатления реальности такой момент, как сила воздействия его содержания сообразно его формальности, то можно подумать, будто первичное схватывание реальности есть суждение: сколь угодно элементарное, но суждение. Однако это не так. Суждение лишь утверждает то, что в этой первичной силе воздействия реальности повелительно дано мне посредством впечатления и что понуждает меня вынести суждение. Необходимо вернуть впечатлению реальности его напечатлевающий момент – силу воздействия.

Если во впечатлении реальности абстрагировать момент инаковости как таковой, то можно подумать, что первичное схватывание реальности есть просто схватывание. Потому что в просто схватывании определение «просто» классически означает, что реальность схваченного отнюдь не утверждается, что схваченное сводится к чистой инаковости. В просто схватывании инаковость была бы чем-то таким, что опирается само на себя; она не сочеталась бы с аффекцией и силой воздействия реальности. Необходимо, напротив, вписать момент инаковости как таковой во впечатление реальности, взятое в качестве аффекции и в качестве силы воздействия. И тогда речь пойдет уже не о просто схватывании, а о том, что я столько раз называл простым схватыванием реальности и что теперь называю ее первичным схватыванием. Я отказался от первого термина именно для того, чтобы избежать смешения с просто схватыванием.

Та мысль, что первичное схватывание реальности – это моя репрезентация, утверждение, просто схватывание, явилась результатом смещения, которому подверглось первичное единство впечатления. Между тем впечатление внутренним и формальным образом заключает в себе единство этих трех моментов: аффекции, инаковости и силы воздействия.

Наконец, повторим, что, если первичное схватывание берется как чистый акт сознания, то можно подумать, будто первичное схватывание реальности есть непосредственное и прямое сознание чего-либо, то есть интуиция. Но это невозможно. Как было показано в первой главе, речь идет о восприятии, а не о чистом сознании. Впечатление, как я уже сказал, есть в первую очередь не ноэтико-ноэматическое единство сознания, но акт схватывания, ноэргия, эргон.

Итак, это первичное схватывание совершается во впечатлении реальности. Поэтому, если мы хотим подвергнуть анализу характер такого схватывания, мы должны проанализировать структуру впечатления реальности.