Текст книги "Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут"

11
Подготовка

Важно то, что внутри

Через два дня после того, как к нам пришел Нэд, телефон наконец зазвонил. Схватив трубку, я с облегчением услышала голос Лидии, хотя из-за проблем со связью он звучал так, будто она находилась на подводной лодке.

Дочь попросила прощения за то, что долго не звонила, и объяснила: на Шри-Ланке сезон дождей, поэтому телефон в монастыре не работает. Несмотря на то что настроение у Лидии было приподнятое, меня неприятно царапнула ощутимая отчужденность в ее голосе.

Как оскорбленный возлюбленный, я не спешила рассказывать о наших новостях и ждала, когда она спросит. Да, я чувствую себя хорошо, хотя и не совсем. После этого мы долго молчали.

Я вспомнила про Нэда. Лидия беспечно ответила, что как-нибудь напишет ему письмо.

На заднем плане пронзительно закричал попугай. Этот монастырь действительно стоит где-то в джунглях! Без особого энтузиазма я спросила Лидию, чем она там занимается.

– Медитирую, – ответила Лидия, а потом рассказала, что монах с помощницами провел для меня церемонию в пещере. И пел особенные молитвы.

Все это, конечно, очень трогательно и даже интересно, но я была не в том настроении.

– То есть они знают, что я больна? – моментально вспыхнула я. – А они не думают, что тебе сейчас следует быть со своей семьей?

Снова молчание.

– Я не знаю, что они думают.

Я хотела понять свою дочь, хотела мыслить здраво, но боль и обида были еще слишком сильны.

– Я болею, а тебя нет рядом, – тихо сказала я.

Пауза.

Пусть она хоть раз скажет… Скажет слово, которое я так хочу услышать. Назовет «мамой».

– Ты меня не любишь? – всхлипнула я, чувствуя себя безумно жалкой.

Тропический попугай снова подал голос. Из-за его криков я с трудом разбирала, что происходит на том конце провода. Лидии надоело со мной разговаривать, она сердится… Или плачет?

– Люблю. Очень люблю, – ответила она после бесконечного молчания.

Связь оборвалась.

Те три недели, что я провела в ожидании операции, телефон звонил еще не раз. Моим здоровьем интересовались Мэри и Джинни из Новой Зеландии, моя учительница по йоге Джули и многие другие. Лидия звонила реже остальных. Либо в монастыре опять были проблемы с телефоном, либо у нее находились более важные дела.

Я пыталась сосредоточиться на чем-то радостном, например на подготовке к свадьбе Роба и Шантель. До великого дня оставалось всего пять месяцев! Они выбрали потрясающее место для церемонии: старый монастырь в маленьком городке Дейлсфорд в полутора часах езды от Мельбурна. Крохотная часовня излучала одухотворенность и романтику. В нескольких шагах от нее располагалась зона для гостей, откуда открывался прекрасный вид на серебристо-зеленые холмы, подпирающие бескрайнее небо. А воздух был напоен свежими нотками эвкалипта.

Жених с невестой уже нашли фотографа и музыкантов и договорились со священником, хотя эта дама никак не могла запомнить их имена. Впрочем, как оказалось, все это было лишь интерлюдией к грандиозному концерту под названием «Современная свадьба».

Я понятия не имела, что на свете существуют огромные магазины, специализирующиеся исключительно на свадебных тортах, пока не обнаружила себя бредущий вдоль рядов кремовых башен в компании Роба и Шантель. Тем, кто считал позолоченные цветы слишком скучными, предлагали страусовые перья и блестки. Роб настаивал на том, что в торте важен не внешний вид, а вкус. Продавец спросил, не хочет ли он попробовать, и, когда жених кивнул, поставил перед ним поднос с чем-то, сильно напоминающим пластиковые кубики.

– Это вообще не торт, – пробормотал Роб, старательно пережевывая свой кусок. – Тут даже настоящих яиц нет. Пошли отсюда.

Меня поразил прагматичный подход к свадьбе, который продемонстрировала Шантель. Вместо того чтобы заказывать в бутике эксклюзивное платье за несколько тысяч долларов, она нашла швею, работающую на дому. Затем заставила нас со своей матерью просмотреть кучу образцов ткани (все как один были нежнейших оттенков розового). На повестке дня были стразы и жемчуг. А вот вуаль невеста решительно отвергла. Что ж, и без нее темноволосая красавица Шантель с персиковой кожей и яркими голубыми глазами будет выглядеть сногсшибательно.

Как любой уважающий себя мужчина, Роб отчаянно страдал, когда мы таскали его по магазинам. В каждом из них он держался так, будто мы взяли его в заложники. Но, несмотря на это, я искренне наслаждалась происходящим. Каждая мать мечтает о красивой свадьбе для сына, а Роб заслужил свое счастье, как никто другой.

Впрочем, иногда мне приходилось отвлекаться от радостной суматохи и готовиться к операции: физически и эмоционально. А еще искать ночную рубашку из чистого хлопка, причем такую, чтобы в ней я не была похожа на старушку с букольками. В результате я купила аж три штуки разных оттенков голубого и с невообразимым кружевом и пару сине-зеленых шлепанцев с таксами. Продавщица поинтересовалась, не собираюсь ли я куда-то. Да, в больницу, ответила я, испытывая мрачное удовлетворение от того, как стремительно тает ее дежурная улыбка.

Я записалась к своему парикмахеру Джоди, психологу (а почему бы и нет?) и договорилась о встрече с Дэвидом, человеком, которого природа наградила удивительным вкусом во всем, что касалось мебели. Обстановка в нашей комнате казалась мне слишком строгой для больного человека. К тому же на прикроватных столиках пестрели не радующие глаз круги от тысяч утренних чашек чая. Если мне придется пролежать в этой комнате несколько недель, ее следует слегка оживить.

Надо сказать, в тот момент Дэвид пребывал не в лучшем расположении духа: партнер недавно променял его на кого-то помоложе и сбежал в Перт.

– Я хочу прекратить это раз и навсегда! – восклицал Дэвид, с остервенением роясь в образцах ткани для занавесок. – Вот пойду и брошусь с Вестгейтского моста. Но только если там соберется достаточно репортеров.

К счастью, разбитое сердце не повлияло на вкус Дэвида: он был безупречен, как всегда. Друг отыскал два прикроватных столика: один высокий, из светлого дерева, второй – более компактный, явно вышедший из подпольной мастерской, в которой томились несчастные азиатские рабочие.

Столики были абсолютно не похожи и при этом удивительно подходили друг к другу, как и все идеальные пары. Я убеждала себя, что в сочетании с другими лампами и полупрозрачными шторами из тонкого итальянского батиста обновленная обстановка заставит меня иначе отнестись к долгому восстановительному периоду.

Когда Дэвид заметил, что ткани хватит и на комнату маркиза де Сада, я подумала: а почему бы и нет? Может, с белыми шторами, о головокружительной цене которых догадываются лишь три человека на Земле, она будет выглядеть не такой угрюмой. Пока мы ими занимались, я решила постелить на лестнице новый ковер – светлый и элегантный, под стать той светлой элегантной жизни, в которую я собираюсь вступить.

Понятия не имею, как мужчины готовятся к тому, чтобы лечь в больницу. Но женщины – во всяком случае, я – принимаются разбирать кухонные шкафы. В мусорное ведро отправляются пакеты с сухим соусом для рагу, датированные 2001 годом, пластиковые ножи для барбекю (кто их вообще покупал?), мюсли, которые никто не любит. Может, они понравятся чайкам на местной свалке. После операции дома меня будут ждать девственно-чистые шкафы. Ну ладно, просто чистые.

В глубине холодильника я откопала несколько уже начавших подгнивать яблок. Внимательно изучила, решила, что даже на моей кухне им недолго осталось, и достала крошечные формы для кексов. Очистила яблоки, удалила сердцевину, засунула внутрь орехи и сухофрукты, а сверху посыпала сладкими крошками. И отправила в духовку. Вечером домашние уплетали десерт так, что трещало за ушами. Я долго раздумывала, мыть ли после них формочки – те и без того сияли. Ох, милые мои…

Выданная в больнице брошюра советовала проводить дни перед операцией как можно более конструктивно, например наполнить морозилку, чтобы семья смогла дотянуть до моего возвращения из больницы, а мне не пришлось бы бросаться к плите, едва я переступлю порог родного дома (поскольку буду еще слишком слаба, чтобы удерживать кастрюли и сковородки). Не случайно, что у женщин рак заводится именно в груди, которая является великим символом кормления.

Возвращаясь из супермаркета с трехмесячным запасом стирального порошка и туалетной бумаги, я поймала себя на том, что веду машину куда спокойнее, чем обычно. Все-таки жизнь, несмотря на все несовершенства, штука удивительно хрупкая и драгоценная. Погруженная в свои мысли, я пропустила поворот и оказалась в незнакомом квартале.

Справиться с реакцией окружающих зачастую куда сложнее, чем со своей собственной. Слово

«рак» производит на людей такой эффект, что я начала задумываться, почему никто не захотел сменить название болезни. На «тюльпаны», например. Их можно будет оставлять под дверью: «У меня тюльпаны, но беспокоиться не о чем». Некоторые друзья реагировали таким образом, будто я сообщила им о своей скорой кончине. А чуть свыкнувшись с новостями, начинали вести себя так, словно я и вправду умираю.

«Я могу для тебя что-нибудь сделать?» – вопрос, который люди, столкнувшиеся с тяжелой болезнью, слышат чаще всего. Вопрос абсолютно безопасен для того, кто его задает, потому что вряд ли он услышит в ответ: «Вообще-то да, у нас туалет на втором этаже засорился, а на чердак забрался какой-то дикий зверь. Так что нужны яд и вантуз».

Нет, скорее всего, на какое-то время воцарится молчание, а потом «страдалец» скажет: «Сейчас вряд ли, но все равно спасибо, ты так добр. Я сообщу, если что-нибудь изменится». Меня ужасно раздражала беспомощность, сквозившая в этом ответе, и я придумала свой вариант: «Думаю, молитвы будет достаточно». Я стремилась поставить людей в неловкое положение, хотя изредка они действительно смущались. Вряд ли я сама могу претендовать на золотую медаль за молитвы, но мысль о том, что искреннее пожелание здоровья и счастья обязательно возымеет какой-то эффект, казалась мне вполне здравой.

– У меня в жизни тоже полный бардак, – заявила в ответ на новость о раке одна знакомая, которая, на мой взгляд, жила, как принцесса. – Подвал затопило, а страховая компания не торопится с выплатами.

– Ты мне как раз напомнила, – сказала другая, – что я давно не делала маммограмму.

Остальные вели себя более тактично, хотя жизнь обходилась с ними не в пример жестче. Джоди из парикмахерской делала татуировку после каждого неудачного романа. В результате у нее на теле практически не осталось свободного места. И все же она поцеловала меня в щеку и пожелала удачи. А потом рассказала, что ее тете тоже пришлось через это пройти.

– Ты не больна! – закричала Софи, чудесная помощница по хозяйству, которая раз в две недели приводила наш дом в порядок. – Мой дядя – очень важный доктор в Китае, он специализируется как раз на женской груди. И советует женщинам перестать пить кофе. Пей больше чая. И не думай, что ты больна! Как только начинаешь об этом думать, сразу заболеваешь. После того как выйдешь из больницы, я найду хорошего китайского доктора. Он поможет тебе поправиться. Перестанешь быть такой бледной!

После ухода Софи в доме всегда пахло чистотой и лимонами. Меня же от общения с ней переполняла бодрость.

На серьезные вопросы о моем здоровье, оставленные на автоответчике, я решила не отвечать. В некоторых голосах мне чудился оттенок облегчения. Эти люди явно не стремились разговаривать со мной напрямую. Им было спокойнее записать сообщение… А мне было спокойнее его прослушать и стереть.

Несколько благожелателей оставили у нас на крыльце книги по альтернативному лечению рака. Я видела, как моя близкая подруга сгорела от рака груди, отказавшись от всего, что предлагала традиционная медицина, в пользу экстракта омелы, так что к этим пособиям я отнеслась с серьезной долей скепсиса. Во всяком случае, поначалу. Сперва нужно посмотреть, что предлагает современная медицина. Тем не менее я начала ходить к старой китаянке, которая проводила сеансы акупунктуры.

А вот надежды на избавление от походов в спортивный зал пошли прахом. Питер, мой тренер, сказал, что мне нужны сильные мышцы рук и живота, чтобы ускорить восстановление. Правда, он перевел меня на более легкий вес, а также предложил два раза в неделю приходить к нам домой, чтобы я пришла в нужную форму перед операцией. Я обещала подумать.

Остальное время я тратила на сон – и все никак не могла выспаться вволю. Может быть, тут сыграл свою роль шок. После обеда Катарина устраивалась у меня под боком и читала вслух «Похищенного». Совладав с устаревшим языком книги, она обнаружила, что это на редкость захватывающая история. Неудивительно, что жители Самоа называли Роберта Льюиса Стивенсона[17]17
  Шотландский писатель и поэт, автор всемирно известных приключенческих романов и повестей, крупнейший представитель английского неоромантизма.


[Закрыть] «сказителем». Сценаристы Голливуда ему и в подметки не годятся. Мне же просто нравилось ускользать в мир, полный приключений и иных опасностей.

– Нам сейчас только кошки не хватает, – как-то раз сказала Катарина, переворачивая страницу.

Я улыбнулась в ответ. Иногда дочка просто читала мои мысли. Котенок, свернувшийся на одеяле, завершил бы эту идиллическую картину. Трогательный комочек меха отогнал бы мои страхи и был рядом, что бы ни ждало меня в будущем. Он стал бы другом, с которым я никогда бы не чувствовала себя одинокой.

Но время для новой кошки еще не пришло. Мне и так через многое предстояло пройти.

На столе у психолога стояла кружка, из которой свисала нитка чайного пакетика. Как объяснила врач, она служила напоминанием о том, что ее организму требуется много жидкости. Иначе будут мигрени.

«Неудивительно, – подумала я. – Днями напролет слушать, как люди ноют о своих проблемах».

Я была готова активно работать с психологом – при условии, что она не будет использовать слово «путешествие». В наши дни путешествием называют все, начиная с восхождения на Эверест в инвалидном кресле и заканчивая восковой эпиляцией подмышек. Это слово сводит любое действие до уровня прилизанного телевизионного сценария. Если бы я хотела отправиться в туристическую поездку с захватывающим названием «Рак груди», я бы купила билет.

К счастью, мне попался здравомыслящий и практически настроенный специалист. Она попросила меня написать список домашних дел и повесить его на холодильник, чтобы Филипп и Катарина знали, к чему готовиться. Еще посоветовала подумать, кто из наших друзей сможет раз в день приносить еду, пока я буду приходить в себя после операции. При мысли о том, что загруженных работой людей придется отрывать от дел ради суеты с кастрюлями, мне становилось не по себе. Интересно, это я слишком горда или с моим представлением о дружбе что-то не так?

Также психолог рассказала, как справляться с негативными эмоциями. Вместо того, чтобы твердить: «Ненавижу “Девушку из Ипанемы”», я должна говорить: «Я думаю, что ненавижу “Девушку из Ипанемы”». Суть в том, чтобы научиться отступать назад и отстраняться, вместо того чтобы просто реагировать и воспринимать свои эмоции как реальность. Например, я злюсь на Лидию за то, что она улетела на Шри-Ланку, а должна думать: «У меня появились нехорошие мысли из-за того, что Лидия улетела на Шри-Ланку…» и т. д. Я не верила, что пара лишних слов поможет мне справиться с эмоциями, но попробовать стоило. Описанная психологом техника, вероятно, была западной версией буддийской концепции отстраненности. В соответствии с буддийским учением, страдания большинства людей вызваны привязанностью. В этом есть доля правды, но именно привязанность делает материнскую любовь столь сильной. Без привязанности человеческая раса не выжила бы.

Еще психолог научила меня мощной фразе: «Мое здоровье на первом месте».

Признаюсь, я слегка насторожилась. Лицемеры и невротики с незапамятных времен используют эту фразу в качестве универсального оправдания: «Да, конечно, я бы подержал у себя твоих морских свинок, но мое здоровье на первом месте».

Тем не менее я решила взять установку психолога на вооружение. Не во всем, конечно, но в том, что касалось дел слишком тяжелых либо уже несущественных.

Тридцать лет я каждую неделю строчила колонки для газет и журналов. Достаточно.

Быть еженедельным колумнистом – все равно что ходить по натянутой проволоке. Я постоянно боялась исписаться и потерять хватку. И с каждым годом тревога росла. Не помню, когда я в последний раз крепко спала в ночь с воскресенья на понедельник, зная, что завтра сдавать текст. Пора с этим заканчивать.

Я связалась с издателями и сказала, что мне нужен перерыв. На самом деле я имела в виду, что ухожу на пенсию, хотя от этого выражения веяло могильным холодом. Меня поразило, с какой искренней теплотой издатели восприняли мое решение, а также бесчисленное множество читательских писем. Единственной работой, которую я согласилась оставить, была ежемесячная колонка для журнала «Next»: они поручили мне вести дневник, посвященный раку груди.

Луиза и Джуд из «Allen amp;Unwin», ожидавшие рукопись «Клео» (на тот момент законченную лишь наполовину), тоже проявили удивительную чуткость и понимание. Годом ранее Джуд сама вступила в схватку с раком груди. Так что она отменила сентябрьский срок сдачи и сказала, что я могу приступить к работе, как только буду готова. Но правда заключалась в том, что я не знала, буду ли снова писать.

Накануне отъезда в больницу я снова навестила Сьюзан, китайского мастера по акупунктуре. Она втыкала мне в руки, лоб, уши и кожу головы тонкие иголки, которые должны были наполнить меня спокойствием и укрепить иммунную систему. Глядя на уставленные коробками с травами комнаты, где Сьюзан принимала клиентов, трудно было предположить, что к ней часто заглядывают посетители. Но первое впечатление обманчиво. На кроватях за занавесками в цветочек всегда кто-нибудь лежал. Не было смысла скрывать свои проблемы. Мы все время слышали друг друга. Старая женщина ждала, что акупунктура усмирит боль от артрита. Мужчина помоложе повредил спину. А я пришла с раком.

– Закройте глаза и слушайте музыку, – сказала Сьюзан и ласково улыбнулась, прежде чем исчезнуть за занавеской.

Я надеялась, что зазвучат древние китайские мелодии, но меня ждало разочарование: комнату наполнила музыка в стиле нью-эйдж, которую так любят в спа-салонах средней руки. Где-то вдалеке запищала микроволновка; я представила, как Сьюзан смешивает экзотические травы… Но потом услышала стук ножа о тарелку и поняла, что она всего-навсего обедает.

Между мной и Сьюзан установились доверительные отношения. Она была рада услышать, что ее иглы действительно оказывают успокоительный эффект (о том, что после звонков со Шри-Ланки я по-прежнему предпочитаю обращаться за помощью к старому доброму снотворному, я тактично умалчивала). Сьюзан сказала, что мне стоит съездить в Китай и написать об этой удивительно красивой стране. Китай против мастэктомии. Трудный выбор.

Поднимаясь по пыльным ступенькам Ширли, я придумала мантру: «Сегодня у меня рак. Завтра, если повезет, его не будет».

Вечером мы с Филиппом и Катариной отправились ужинать в кафе на нашей улице. И конечно, заказали шампанское. Мы смеялись, когда официант пролил шоколадный соус на скатерть. Жизнь казалось настолько чудесной, что грех было не отпраздновать.

Из колонок послышалась знакомая мелодия «The Point of No Return» из «Призрака оперы». Никогда не любила эту песню. Сейчас она напомнила мне, что пути назад нет. Операционная заказана, хирурги (надеюсь) ложатся спать пораньше, чтобы подготовиться к большому дню. И не пьют после полуночи! Через несколько часов я доверю свое тело незнакомцам. Я не чувствовала себя храброй – только достаточно взрослой, чтобы принять простую истину: выбора у меня нет.

Дома я приготовила одежду на следующий день: черные брюки, зеленую рубашку и полусапожки со стертыми каблуками. То же самое, что надевала перед первым походом в клинику. Шляпа опять осталась лежать в шкафу. Ночные рубашки, шлепанцы и туалетные принадлежности были упакованы заранее. Впрочем, я вполне могла что-нибудь забыть.

Я посмотрела на часы, стоящие на новом прикроватном столике. Пять минут двенадцатого. На Шри-Ланке, наверное, полдень. Я проглотила таблетку снотворного. Глубоко вдохнула. Расслабилась. (Ненавижу это слово, подумала я. Хотя нет, не так: я подумала о том, что мне в голову пришла мысль, будто я ненавижу слово «расслабляться»!)

Накрывшись одеялом, я представила огромный воздушный шар, в корзину которого я сложила подготовку к свадьбе, колонки для журналов, недописанную книгу, свои страхи, Шри-Ланку… И долго смотрела, как он улетает в морозное ночное небо.

Проваливаясь в сон, я почувствовала в руках привычную мурлыкающую теплоту Клео.