Текст книги "Монстры под лестницей"

Глава 23
О переменах и о том, что не все двери одинаково синие

Жизнь всегда побеждает. И скоро Амбертон зажил своей обычной жизнью. Неспешной, размеренной, вневременной. Город не забыл старика Незалса, он просто пошел дальше. А я впервые почувствовал ответственность за последствия владения синим ключом. Еще не в полной мере, скорее легким бризом грядущего ветра перемен.

Я не мог забыть слова отца Амбер. Не мог забыть его взгляд в тот момент, когда поток засосал его дочь в открытую синюю дверь. Я открыл эту дверь. Я создал сквозняк меж мирами, это убило Муху и породило монстра. Монстра, с которым до конца своих дней сражался старик Незалс. Монстра, что вырвался из моих кошмаров и убил его. С нашей самой первой встречи старик узнал меня. Он мог все изменить, но не стал. Он пожертвовал собой, чтобы меня спасти.

Так, может, и я должен попытаться все исправить? Я должен успеть до того, как Амбер попадет в шахту. Нужно успеть рассказать ей, что у нее лишь половина ключа. Та самая половина, что я нашел в кабинете деда и с которой попал в прошлое. Та половина, что украла Амбер и которая вместе с ней осталась погребенной в шахте. Та половина, которую хранил Атта, а после отдал мне в больнице. Половина ключа, которая отвечает за прошлое.

Вторая же часть, что открывает дверь в будущее, была у отца Мухи. Мистер Стоун бережно хранил свой ключ вместе с золотыми часами, которые я видел во сне. До того рокового дня… Небрежность, ошибка, перст судьбы? Именно его потеря позволила мне вернуться обратно.

Благодаря фатальным случайностям, череде мелких происшествий, рассеянных меж двух миров, как бусины одного ожерелья, две половинки нашли друг друга и стали единым ключом. Я владел огромной силой, и вместе с тем лишь начинал понимать ту огромную ответственность, что скрывалась за ней. Все-таки старина Стэн был чертовски прав![21]21
  Отсылка к словам Стэна Ли: «С большой силой приходит большая ответственность».


[Закрыть]

Всего лишь два поворота волшебного ключа… Будто взмах крыльев той самой бабочки. И вот два мира переплелись. Судьбы людей прошлого и будущего связались, и игра обернулась трагедией…

Но как бы мне ни было страшно, я должен исправить то, что возможно. Даже если я не смогу вернуть отца.

Я подошел к платяному шкафу, поднес ключ к замку. Рука тряслась так, что я никак не мог попасть в скважину. Я закрыл глаза.

– Атта, – позвал я. – Мне нужна твоя помощь. Боюсь, что без друга мне не справиться.

Ответа не было.

– Прости, Атта. Кажется, я оплошал. Все монстры все еще заперты. Но если ты поможешь, я все исправлю… Я очень постараюсь все исправить.

Я почувствовал, как лохматая, теплая и когтистая лапа легла на мою руку.

– Атта помогать Максу, – услышал я знакомый голос.

Боясь, что это лишь мое воображение, я медленно открыл глаза. Глаза-блюдца смотрели на меня, а синий язык облизывал нос.

– Ты подрос, – улыбнулся я другу.

– Макс тоже, – зажмурился монстр.

Я начал открывать двери. Осторожно, одну за другой. Робко заглядывая в мерцающий проем и вглядываясь в то, что на другой стороне. Но, не увидев Амбер, я оставался по эту сторону. Каждый раз я тщательно закрывал дверь и ждал, пока синее свечение не схлынет окончательно. Вставляя ключ в замок, я неизменно видел надежду в глазах Атты, а вынимая – то, как она гасла.

Мы искали путь в Миллвиль в платяном шкафу, в прачечной, заброшенном сарае и даже чердаке.

Чем больше дверей я открывал, тем проще мне было сосредоточиться и увидеть синюю. Но я искал лишь одну дверь. Ту, что позволит мне выполнить данное Атте обещание – исправить и освободить.

После очередной неудачи я сидел у окна обсерватории и смотрел на черную точку особняка. Я жалел, что потерял записи деда, что не мог найти ничего о Черной ночи в местной библиотеке, и что полиция оцепила домик Незался. И, хотя в моих руках был волшебный ключ, я будто опять оказался в начале пути. Рядом, дожевывая третий кекс, раскинулся Атта. За последнее время на регулярном шоколадно-мучном прикорме мой монстр сильно подрос.

– Будешь много есть – станешь большой, как Усач, и не сможешь прятаться под кроватью.

Я забрал последний кекс, развернул и, отломив половину, протянул монстру.

Атта проглотил угощение и, почесав пузо, лениво проворчал:

– Атта уйти тогда к Кэр. Там кровать шире.

Я проигнорировал это. И вновь посмотрел на закат.

– Знаешь, я тут подумал, что, может быть, решение намного проще. Я ведь знаю, какая это дверь. Так может, мне просто попробовать ее открыть с нашей стороны?

– Макс идет выпускать монстров? – подскочил Атта и заглянул мне в глаза.

– Да, Макс идет, – я посмотрел на небо.

Я встал и протянул руку Атте.

– Нам надо спешить! Мы должны успеть до вечернего чая.

Монстр схватился за мою ладонь, и я сжал лапу друга одной рукой, а другой проверил, на месте ли ключ, хотя и без того чувствовал легкое покалывание.

* * *

Вот я стоял перед обителью зла, склеивая решимость и волю в один комок. Даже если этот комок размером с горошину, отступать нельзя. Я поднялся на крыльцо, посмотрел в морду усталого льва и, взявшись за кольцо, с гулким стуком опустил его дважды и, подумав, стукнул еще раз.

Мне не открыли. Я прислушался, но не уловил ни звука. Спустившись, я огляделся, попытался заглянуть в окна, но темные занавески по ту сторону и грязь по эту были непроницаемы. Поднялся вновь, дернул дверь. Заперто.

Атта крутился рядом.

– Похоже, заперто, – я почесал затылок. – Думаешь, старые ведьмы прячут ключ от двери под цветочным горшком?

Взгляд скользнул на облупленное кашпо с давно увядшим кустом того, что сейчас уже не поддавалось определению.

– Да ладно! – удивленно выдохнул я, смотря, как Атта выковыривает из-под горшка ржавый ключ. – Даже паучьим ведьмам не чужды человеческие страсти!

Ржавчина осталась у меня на ладони, а ключ – в открытой двери. И, набрав полную грудь воздуха, я перешагнул порог.

Знаете, что самое страшное в жизни? Ну, хорошо – не самое, но чертовски неприятное. Когда ты долго готовился к битве с драконом, сначала сживался с этой мыслью, потом старался унять дрожь в коленках и даже немного свыкся с поражением. Собрал всю волю, сжал кулаки и был готов вступить в бой. А когда пришел в логово – дракона-то нет. И вроде бы надо радоваться тому, что остался жив, но что-то внутри скрежещет, как пенопласт по стеклу. Словно обидно. Этакое противное чувство непризнанности и того, что все твои усилия канули в Лету. Подвиг не свершился.

Вот и я в тот момент стоял в фойе зловещего особняка, как бравый рыцарь без дракона. Черное пыльное логово, редкая мебель затянута чехлами. Все вокруг обросло таким знатным слоем пыли, что полностью утратило свой цвет. Сумрак, густой и вязкий. Воздух, протухший еще в прошлом веке. Ореол зловещей таинственности таял. Весь дом погрузился в старческий сон, лишь иногда вздрагивая половицей под моей ногой.

У ног мелькнул пушистый лиловый хвост. Атта, оставляя следы на пыльном полу, побежал к лестнице и припал лапами к двери:

– Бррратья! – начал царапать дверь монстр.

Я достал ключ и не решался вставить его в замок. Я видел синюю дверь с облезлой краской и ржавыми петлями. Я не боялся монстров, которые сидят на той стороне. Я боялся, что все закончится, стоит мне лишь открыть дверь.

– Открывай, Макс, – Атта взял меня за руку. – Пора.

На глаза навернулись незваные слезы. Я присел и обнял моего подкроватного монстра.

– Соленое. Макс мокрить Атта. Атта не понимать.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Атта всегда с Макс, – монстр уселся передо мной и прикоснулся когтистой лапой к моей груди. – Тут. Всегда.

Я шмыгнул, утер глаза и, поднявшись, вставил ключ. Привычное синее мерцание разлилось от замка по всей двери. Три оборота, и я услышал щелчок.

Дверь сияла так ярко, что я с трудом различил лестницу и сидящих на ней монстров. Я вынул ключ и сделал шаг вперед. Я спускался все ниже и ниже, пока не оказался на последней, тринадцатой ступеньке. Я поднял голову. Там, высоко, в ореоле пронзительного сияния стоял Атта. Все монстры сейчас смотрели на меня. Они были вовсе не жуткие. Им самим было страшно и грустно. Как мне. И тогда я улыбнулся:

– Вам пора уходить, – сказал я им. – Вы свободны.

И тут случилось странное. Все эти зубастые и рогатые, с чешуйками и хвостами встали со своих ступенек и сделали шаг ко мне. И вот они уже жмутся и трутся, обнимают меня и облизывают руки. Я глажу их, и серая пыль, бурая земля, старая паутина и труха осыпаются с них. Монстры преображаются. И вот вместе со мной в подвале не дюжина ужасных тварей, а двенадцать удивительных волшебных существ.

А потом они идут на свет. Один за одним выходят и становятся рядом с Аттой.

– Ма-а-акс, – зовет меня Атта и машет рукой.

Я поднимаюсь по лестнице, берусь за ручку двери:

– Прости, Атта, я должен кое-что попробовать. Вы должны идти без меня.

Атта трясет головой:

– Атта не бросать Макса. Атта помогать Максу.

– Ты должен идти со своей семьей, а я должен исправить то, что натворил.

Пока не пропала решимость, я захлопнул дверь и провернул ключ. Свет погас, и я остался в полной темноте. Один.

* * *

Что ж, вот и настал момент, когда Бравому Максу нужно совершить прыжок веры.

Я аккуратно вставляю ключ в дверь по эту сторону подвала. И молюсь всем богам, чтобы время и пространство сомкнулись в одной точке, и когда замок щелкнет три раза, дверь откроется, и я увижу огромные зеленые глаза и веснушки.

Синий свет разливается по дереву. Запах сырости и темнота возвращают память в тоннель под корнями дуба. Но я борюсь с этими воспоминаниями, выталкиваю их и удерживаю образ уютной прихожей и девочки с подносом фарфоровых кружек, на которых летят золотые птицы.

Дверь пылает огнем, я поворачиваю ключ и чувствую по ту сторону присутствие. Дверь подалась вперед. И передо мной была Муха!

Амбер замерла. Ее и без того большие глаза стали огромными.

– Макс? – кружка выпала из ее рук и упала на пол, разлетевшись на осколки.

– Но как?

– Прости меня, Амбер, – комок подступил к горлу, – Я ушел, не простившись. Но тебе нельзя идти за мной.

Я видел, как ее рука дернулась и прижала к груди половинку ключа.

– Ты должна отдать мне его и вернуться к отцу. Ты – все, что у него осталось.

– Ты точно не можешь остаться, – спросила Муха дрожащим голосом.

– К сожалению, нет. Ведь я тоже – все, что осталось у моей матери.

Я горько улыбнулся.

– Мы еще когда-нибудь встретимся? – закусив губу, спросила Амбер.

Я лишь пожал плечами.

– Тогда до новых встреч, Макс из Будущего, – Амбер протянула мне ключ.

– Прощай, Амбер Шарлота Стоун, – стоило мне прикоснуться к подвеске со спиралью, как она растаяла в воздухе.

И пока мир окончательно не поплыл, я потянул дверь и повернул ключ в обратную сторону.

Утерев нос рукавом, я опустился на ступеньку лестницы и посмотрел во тьму.

Тьма была живой, она смотрела на меня в ответ, но не решалась подняться. Я мог поклясться, что видел, как там, в самом низу подвала, вспыхивают и гаснут искры межмирья. И пока нечто не прорвало завесу, я открыл дверь, чтобы вернуться в свой мир.

* * *

Я спрятал ключ в карман. Вот и все.

Покидая особняк, я заметил на столе коробку. Все те же сбитые углы и пожелтевший адресный ярлык. Подойдя ближе, я провел пальцем по ней – пыль. Пока еще тонкий слой, равный одному неполному лету. А чувство такое, будто я принес ее сто лет назад.

Облачко пыли взметнулось вверх, стоило мне сесть на затянутый в саван диван.

В этом доме лишь я. Тут нет Паучихи, ее странного слуги, и в подвале совершенно пусто. Даже люди с портретов вдоль лестниц, казалось, ушли по своим делам – в рамах лишь темные прямоугольники. Думаю, никто не против, если я заберу эту коробку. И наконец-то узнаю, что лежало тридцать лет, прежде чем начать историю моего знакомства с монстрами Амбертона и что завершит ее. Но прежде…

Я встал и направился к лестнице. Я поднимался и спускался по ступеням, а на меня смотрели пыльные лица портретов. Я видел их прежде. Их и черных птиц. И было это так давно, что казалось неправдой. Может, я запомнил их, когда впервые заглянул в этот заброшенный дом в начале лета. Может, тогда же или немного позже я выдумал свое путешествие.

Я остановился у последнего портрета. С холста на меня смотрела белокурая девочка. Моя ровесница. Зеленые глаза сияли как изумруды – им было не страшно время. На ее шее, на тонкой цепочке висела монетка, если присмотреться, то на ней был виден год – 2015. На табличке было написано:

Амбер Шарлота Стоун А. Ш.С. 1936

А.С.Ш. Инициалы с коробки. А рядом висел портрет красивой молодой женщины. На ее коленях лежал томик книги. Приглядевшись, я прочел название: «Герберт Уэллс. Облик грядущего». Я смахнул пыль с латунной полоски:

Амбер Шарлота Стоун А. Ш.С. 1948

Как далеко может завести фантазия? И всегда ли можно отыскать синюю дверь, чтобы вернуться обратно? В реальный мир.

Я спустился с лестницы и немного побродил по дому. В одной из комнат – там, где когда-то была библиотека, а сейчас остались лишь покосившиеся стеллажи, я нашел тот самый томик с портрета. Для меня прошло несколько дней, а он пережил почти век.

«Облик грядущего». Корешок жалобно треснул, и на форзаце я увидел надпись:

«Максу из Будущего от А.С.Ш.». Между страницами лежал пожелтевший мятый конверт с нарисованной половинкой ключа.

Шагая к выходу, я взглянул на помятую старую коробку, с которой началось мое небывалое приключение. Посылку, которая никогда не попадет в руки адресату. Что ж, некоторые тайны должны оставаться тайнами.

Я вышел из старого дома, запрещая себе думать, что он похож на тот, в котором жила Амбер. И в то же время радуясь, что она прожила в нем долгую и, возможно, счастливую жизнь. В кармане лежал мятый конверт с нарисованной половинкой ключа. Все вещи вернулись на свои места. Все монстры теперь свободны. И совершенно не важно, случилось ли все на самом деле или было придумано за это долгое лето.

Запрыгнув на велосипед, я яростно крутил педали, пока ветер не высушил лицо. Амбертон пролетал мимо разноцветными мазками домов и палисадников. И вот, наконец-то, колеса забуксовали в высокой зеленой траве. Упав в мягкий ковер луга, я смотрел на безмятежное синее небо.

Огромную недостижимую дверь в неизведанное.

Пушистые монстры облаков все так же плыли над землей, как сто, тысячу и миллион лет назад. И как будут плыть спустя века. Я улыбнулся бесконечности.

* * *

На обратном пути я толкал верного железного дракона, которого было жалко пристрелить: покрышка жалобно шлепала по дороге.

Мимо проезжали редкие машины. Вот одна притормозила и дала задний ход.

– Тебя подвезти? – на меня смотрел усач Рук.

– Пожалуй, – я покосился на Графа, который лежал на заднем сиденье. – У вас напарник?

– Нашел его в доме Незалса. В этот раз у него не было сил сбежать.

Я закинул сломанный велик в кузов и залез в пикап.

– Я сяду с Графом, – сказал я, перебираясь на заднее сиденье и обнимая огромную грустную морду пса.

– Ему не повредит. Пес совсем истощал. Чудо, что еще жив.

– А куда вы его везете?

– В приют. У Незалса не было родни. А со мной он жить не желает.

«Правильно делает», – подумал я, но вслух спросил:

– Его там усыпят? – комок подступил к горлу.

– Если никто не заберет, – кивнул Рук.

– А я могу? Могу я его забрать?

– Отчего ж нет.

– Вот бы мама разрешила, – протянул я.

– Могу добавить свой голос к твоему.

– Правда, – я напрягся. – Даже после всего, что я вам наговорил?

– Заключим перемирие.

– Ради Графа, – уточнил я.

– Ради Графа, – кивнул Рук.

Я гладил пса. Такого огромного, теплого и ужасно вонючего.

– Можно задать вам вопрос? – не отрывая взгляд от серой косматой шерсти пса, спросил я.

– Конечно, – кивнул Рук.

– Вы знали моего деда?

– Деда? – Рук пригладил усы. – Не уверен, что хоть кто-то знал его.

– Это как? – заерзал я, обращаясь в слух. – Он был затворником? Отшельником? Мизантропом?..

– Потише, потише, Макс. Все намного проще. Он уехал из Амбертона лет тридцать назад. По слухам, в Корвинград. С тех пор в этом доме бывала лишь бабка Марго – старуха Кукша, затем мать Марго и после сама Марго. Старуха вечно бормотала, что дом ждет кукушонка. Что это значило, я понятия не имел. Но она выжила из ума еще до того, как я пошел в школу.

– Кукушонка, – тихо повторил я. – А у моего деда были дети?

– Ясное дело, – усмехнулся Усач. – Без детей сложно было бы объяснить твое наличие.

– Нет, – поднял я руки. – Кроме моего отца.

– Слухи ходили разные. Вроде, дочь была. Но она тоже не жила в Амбертоне. То ли уехала на другой край света, то ли вообще была вымыслом Кукши.

– А что говорила старуха? – сердце учащенно билось. – Вы же явно слышали все эти байки.

– Слышал, – Рук замолчал. – Знаешь, дети очень жестокие существа. И я не был исключением. Мы часто потешались над сумасшедшей. Она любила повторять одну фразу «время еще не пришло». Прямо как старик Незалс.

Мысли метались, как головастики в разогретой солнечным лучом луже. Я представил самую простую и самую безумную версию. Я не мог найти деда, потому что его никогда не существовало! Все эти годы этот дом ждал меня, чтобы я мог спасти Амбер. У моего отца был ключ, и он искал, как спасти свою дочь. Может, он в своих путешествиях случайно встретил мою мать; может, не смог вернуться, прикинулся моим дедом, купил дом…

Нет! Достаточно сказок. Прошлое должно остаться в прошлом. Я встряхнул головой, словно прогоняя назойливую муху, и посмотрел за окно машины:

– Этот город назвали Амбертоном за закаты?

– По местной легенде, когда-то тут нашли большой кусок янтаря. Камень был такой огромный, что из него сделали статую. Которую, конечно же, украли, но память осталась. Город назвали Амберстоун – янтарный камень, а речку, что протекает – Янтарной. Она, кстати, ныряет под землю вдоль Стрелы, выныривает за городом и течет до самого Корвинграда. А потом пара букв из названия городка потерялись.

– Амбер Стоун, – повторил я. – Я знал одну девочку, которую так звали.

– И что с ней стало?

– С ней все было хорошо.

Глава 24
Последний день лета

Я достаю из рюкзака старое фото и отпускаю. Ветер подхватывает осколок прошлого и уносит прочь. Я сохраню образ моего отца в памяти, но не стану приносить свое будущее в жертву. Мы те, кто мы есть. Пока мы есть, мы помним… И будем есть, как сказал бы Атта.

Говорят, прощение – одна из самых сложных ступеней, и лишь преодолев ее, ты становишься свободен. Чтобы освободить этого монстра, у меня ушло больше всего времени. Но мне кажется, я справился.

Я закрываю глаза и вижу, как все мои монстры уходят. Я остаюсь совершенно один. Впереди безбрежное зеленое море под голубым небом. Трава на лугу уже не такая яркая, как в первый раз. Стебли более жесткие, темные, упрямые. Я остался один, но это больше не гнетущее одиночество, а свобода. Свобода в сердце, которое я готов заполнить новыми чувствами, переживаниями, эмоциями и моментами.

Солнце слепит глаза, и я уже смутно различаю тринадцать силуэтов, что уходят все дальше. И вот, на самой ниточке горизонта, я вижу, как последний, самый маленький монстр останавливается и на прощание машет лапой. От яркого света наворачиваются слезы, и я поднимаю руку, чтобы протереть глаза.

Сегодня для меня заканчивается лето. Мое первое лето в Амбертоне. Завтра я уезжаю учиться. Я вернусь лишь зимой, когда вся трава пожухнет и уснет под белой пеленой снега. Увижу ли вновь Атту и моих монстров? Непременно. Но я верю, что смогу их вновь отпустить.

* * *

Я сижу на кровати, чемодан собран, в фотокамеру вставлена новая кассета. Впервые я переезжаю один. И впервые у меня есть место, куда можно вернуться. Даже имея ключ от всех дверей, приятно знать, что у меня есть дом, в котором дверь никогда не заперта.

В последний раз оглядываю комнату. Вот платяной шкаф, в котором больше не прячется монстр, да и под кроватью пусто. Даже за окном лишь синее чистое небо нового дня. Такое чувство, что часть меня, тень, оттиск или двойник, сотканный из воспоминаний, отслаивается и прилипает к этому месту. Я навсегда останусь жить в Амбертоне, а Амбертон во мне.

Я вернусь через полгода, но уже немного другим, и привезу отпечаток другого места и всех тех, кого встречу. Иногда мне кажется, что каждый человек – это склейка отпечатков всех тех, кто прикоснулся к его жизни. Сотни, тысячи призраков, застывших проекций и моментальных снимков чужих душ. Как чешуя на луке. И где-то под ними всеми маленький зеленый листочек тебя самого. Маленький наивный монстр, а может – и пустая сердцевина, свернутая из последнего листа – первого отпечатка. Срывая покровы, добираясь до сути, мы испытываем боль. Ведь все эти люди, воспоминания и миражи – это наш панцирь, наши доспехи и наши оковы. Я сохраню это лето в янтаре, но не стану его заложником. Я вернусь вновь. Ведь я должен вернуться.

На моих коленях лежал конверт, что я достал из книги Амбер. На нем – спираль времени и путь к ней. Я вытряхнул на ладонь маленький металлический кругляшок с дырочкой, покрытый патиной так, словно ему целый век. Вот только год чеканки – нынешний. Та самая монетка, которую она носила на шее как талисман. Подарок из будущего для Мухи, что чуть не застряла в янтаре. Я улыбнулся, и монетка заскользила по пальцам – фокус, который знают все дети и уличные фокусники. Монетка совершила путь и юркнула в карман. А в пустой конверт я опустил синий ключ.

Пошарив в рюкзаке, я достал ручку, щелкнул и, подумав, вывел на обороте конверта сегодняшнюю дату. Покрутив ручку в слегка взмокшей руке, я дописал рядом: «Сегодня я еду в Корвинград. Надеюсь, он мне понравится, а я ему».

Я поднялся, машинально пригладил покрывало и взялся за ручку чемодана.

Я оставил конверт в запертом кабинете деда. Там, где и нашел.

Колесики отмерили все тринадцать ступенек лестницы, что вела из моей комнаты вниз, прошуршали по паркету и стукнулись о порог двери.

На крыльце ко мне бросился Граф и завилял хвостом так рьяно, что еще немного – и улетит, как Карлсон.

За ним подошла Кэр. Мама крепко обняла меня. Ее руки были запачканы краской, а на правой щеке, кроме слезинки радости, застыла капелька белой мастики. Рук Войник помогал ей красить веранду. Похоже, он не так плох, как его усы.

– Давай хоть на память сфоткаю. На фоне нашего дома, – отбрасывая выбившуюся прядь волос, сказала Кэр.

– Ма-а-м, я же не уезжаю навсегда, – заворчал я. – Я вернусь на зимних каникулах.

Но Кэр, как всегда, была непреклонна. Не расстраивать же ее? Я послушно встал на крыльцо на фоне слегка приоткрытой двери. Камера щелкнула, и механизм отмерил кадр.

– Как проявишь, обязательно пришли мне – поставлю в рамку. Должен же у меня быть хоть один кадр с тобой!

Я поднял глаза к небу:

– Хо-ро-шо. Только не плачь.

– Я не плачу, – часто заморгала Кэр. – Это краска попала.

– Дай взгляну, – засуетился Усач.

Похоже, я поспешил с выводами. Зубы свело, как от чрезмерно сладкого печенья. Но я задушил этого монстра и, улыбнувшись, быстрее покатил свои скромные пожитки по дорожке.

Вивиан ждала меня возле своего невыносимо выпендрежного «купера».

– Готов к новым приключениям? – подмигнула она мне.

– Всегда готов, – улыбнулся я и, обняв на прощанье Графа, нырнул на переднее сиденье.

* * *

– А вы уверены, что эта школа из лучших? – пристегиваясь, спросил я.

– Безусловно! – лучезарно улыбнулась Ви. – Это особенная школа для самых лучших!

Я смотрел в боковое зеркало: на то, как удаляется мой дом, становится маленьким, словно игрушечным, а затем и вовсе нереальным, как журнальное фото.

– Можно тебя спросить, Ви?

– О чем, Макс?

– О Кэр. Что с ней произошло тогда, до меня?

Ви нахмурилась. Лишь на мгновение, но не успела песчинка времени пролететь свой путь, как Вивиан улыбалась.

– Это долгая история, Макс. И не мне ее рассказывать. Но, как у любой истории, есть та часть, что принадлежит и мне тоже, и именно ею я могу поделиться. Твоя мать умеет творить чудо. Она делится искрой со своими творениями. Но такие, как она, слишком чувствительны. У них никогда не нарастает панцирь. Этим панцирем может быть лишь кто-то другой. Нил уехала из Корвинграда до твоего рождения. Может, она продолжала мастерить, но я не видела ни одной ее работы с тех пор.

Вивиан замолчала, и мне показалось, что она больше ничего не скажет. Но она моргнула пару раз, словно вспоминая, и продолжила:

– У нее словно что-то оборвалось внутри. Нил ушла. Уехала как можно дальше. Как она однажды сказала – лопнула натяжка, и руки повисли. Шли годы, а она не создала ни одной новой куклы. Старые коллекции быстро таяли, уходя на оплату счетов. Ничего не помогало ее вернуть. Ни угрозы, ни увещевания, ни заявки коллекционеров, ни приглашения на участие в выставках. Она просто…

– …смотрела сквозь тебя, – продолжил я. – Мне было жаль ее, и вместе с тем я ужасно злился.

– Да, Макс, именно так. Мы все чувствовали это. Все, кто любил ее.

– Любовь – странная штука, – я посмотрел в окно. – Как можно любить и причинять боль? Разве это любовь?

– Самую сильную боль нам причиняют те, кого мы любим больше всего.

– А ты видела хоть раз моего отца? – я должен был знать.

– Нет, – Ви покачала головой. – Никто его не видел.

Ви поколебалась, но решилась рассказать.

– Знаешь, мы думали, она сошла с ума после его ухода. Она все твердила, что их разлучило время. Но каждый переживает горе по-разному.

Несколько столбов пронеслись мимо нас в полной тишине. Я все дальше уезжал от дома, о чем напоминали цифры на указателях.

– Их, и правда, разлучило время.

Вивиан потянулась и включила радио. Из динамиков хлынула музыка, разгоняя свинцовые призраки грусти. Кто-то бодро пел о том, что нужно держаться, готов ты к этому или нет[22]22
  Bon Jovi – Livin’ on a Prayer


[Закрыть].

– Но теперь у Нил будет все в порядке, – уверенно заявила Ви.

– Это потому, что у нее теперь есть панцирь, – усмехнулся я.

– Она чуть не потеряла самое дорогое, что у нее было, а это всегда отрезвляет. Одни несчастья ставят нас на колени, а другие заставляют подняться.

– Странно все это, – покачиваясь в такт мелодии и глядя в окно, сказал я тетушке. – Любовь ломает, а несчастья заставляют собраться.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь! – засмеялась Ви. – У нас тут и не такое бывает!

– Мне так стыдно, – признался я, – что я был таким эгоистом… таким дураком.

Сам собой вырвался вздох, и я взглянул на Вивиан. Она понимающе улыбнулась мне, поправила зеркало заднего вида. На тонкой золотой цепочке блеснула крылом летящая птичка.

– Ворон? – глянул я на подвеску. – Почему именно он?

– Ворон – это противоречивый символ. Для меня он символизирует память и мудрость. Время. А еще это символ Корвинграда.

Я вновь вздохнул.

– Слишком много ворон в моей жизни. Словно пир стервятников.

– Ха, – каркнула Ви, раскрыла бардачок, порылась, вытянула прямоугольный сверток в голографической золотой бумаге и кинула мне. – Тогда еще одна погоды не испортит. Тем более ты едешь в самый вороний из городков мира!

Я поймал подарок Ви, развернул. В плоской коробочке лежали черный кожаный блокнот и ручка. На обложке блестела рельефная латунная птица, похожая на ворону. Я раскрыл блокнот, почуял запах бумаги и завороженно уставился в чистые страницы.

– Тебе пригодится, – улыбнулась Ви.

– Определенно, – почесал я затылок, чувствуя зуд. – Спасибо, Ви.

Я щелкнул ручкой и вывел на странице первый ряд чисел, ниже добавил еще один, и вот уже заполнил столбик. Это были даты, которые вросли в это лето: день рождения Амбер и мой, дни Черной ночи и моих путешествий. Я писал, пока не выплеснул их все. А после добавил строчку «Корвинград, М.и. Б» – таинственный отправитель посылки. Щелкнув ручкой еще несколько раз, я захлопнул блокнот и уставился в окно на мелькающие пятна красок.

– Не грусти, Макс. Детство покидает всех. Но впереди еще много приключений. Городская жизнь куда веселее деревенской. А если заскучаешь по чудакам, то приходи ко мне в галерею. У нас в любой час – полночь.

– Я буду учиться в закрытом интернате. Это почти тюрьма.

– Все не так плохо, дружок. Птицу не отучить летать. Даже если посадить в клетку.

Я улыбнулся ей в ответ и боковым зрением увидел какое-то движение. Осторожно скосил взгляд на заднее сиденье. На мгновение мне показалось, что среди леопардовой обшивки салона я вижу пару круглых глаз. Заморгав, я вывернулся как змея, словно намереваясь что-то достать. Осмотрел. Нет, показалось. И прежде, чем Ви успела сделать мне замечание, уже примерно смотрел вперед на дорогу.

– Чему это ты так хитро улыбаешься, Максимилиан Джейкоб Вуд? – Вивиан подозрительно прищурилась.

– Будущему, – ответил я. – И моим любимым монстрам из прошлого.

– Не знаю, дружок, не знаю, – Ви рассмеялась. – Но вот чего не следовало тебе тащить в школьное общежитие, так это плюшевого монстра. Этот лилово-аквамариновый зверь очарователен. Но подумай сам, как это будет выглядеть? Но я всегда буду рада приютить его у себя…

Я округлил глаза и обернулся: на заднем сиденье из корзины с «перекусом» от Кэр торчал пушистый хвост Атты.