Текст книги "Монстры под лестницей"

Глава 9
Чудовищная стирка

Кэролин Вуд вздернула левую бровь и решительно направилась к моей кровати. Я не решался оторвать от нее взгляд. Ведь рядом со мной сидел маленький, лохматый, рогатый, зубастый монстр. И я совершенно не знал, как это объяснить.

– И как ты можешь объяснить ЭТО? – сурово спросила Кэр, словно читая мои мысли.

– Ну, понимаешь, он монстр, он сам…

– Нет, Макс, – Кэр погрозила мне пальцем. – Что мы говорили об ответственности?

И прежде, чем я успел придумать хоть что-то, она нагнулась и ухватила Атту за шкирку, так что только хвост мелькнул. Кэролин выпрямилась и брезгливо продемонстрировала монстра мне.

– Максимилиан Джейкоб Вуд! Мы ведь договаривались, что ты не будешь тянуть хлам из подвала в дом без предварительной стирки. А эта игрушка выглядит жутко грязно. В ней должно быть клопов и клещей в три слоя и еще немножко!

– Игрушка? – недоуменно прошептал я и осторожно скосил взгляд.

Я удивленно раскрыл рот. Атта в руках мамы безвольно болтался и был неотличим от дохлого опоссума, по которому пару раз проехали грузовиком… Или плюшевой игрушки доинтернетовой эры. Мутант Тедди, по которому так же прошлись несколько машин. Непременно пританцовывая.

– Я, конечно, понимаю, что в твоем возрасте тяга ко всему ужасному особенно обостряется. И я, будучи крайне лояльной матерью, не выкину эту плюшевую жабу, – Кэр брезгливо покосилась на Атту, – а всего лишь закину твоего монстра в стирку.

Прежде чем уйти с трофеем, Кэр обернулась:

– Не стоит делать из этого трагедию. И спустись вниз, если не хочешь, чтобы тетя Ви поднялась наверх.

Белая дверь закрылась, звук шагов стих. И лишь тогда до меня дошло, что Атту несут на верную гибель! Я вскочил и опрометью бросился следом.

Скатываясь по лестнице, я чуть не свернул себе шею, и уже на повороте в прихожей едва не сбил тетушку Ви.

– Малыш Макс! – радостно вскрикнула она.

Я попытался увернуться, но лишь потерял равновесие и, падая, уткнулся носом в ее роскошную грудь. Изящные руки в звенящих браслетах сгребли меня и сжали так сильно, что не осталось ни малейшего шанса вырваться из плена объятий. Краска прилила к лицу и ушам, мне резко стало нечем дышать. Я отчаянно замахал руками, сигналя о своем крайне опасном положении.

Ви отступила на расстояние вытянутых рук, продолжая держать меня за плечи.

– Что-то ты бледный, – заботливо заворковала она, продолжая тискать меня.

И как бы я ни брыкался, она не отпускала до самого возвращения матери.

– Ви, раз ты остаешься на ночь, может, и ужин приготовишь? – хитро улыбнулась Кэр. – А то Макс вкуснее стелек давно ничего не жевал.

Ви переключила внимание, выпустила добычу (меня) из когтей и хлопнула в ладоши, словно волшебница, в блеске стразов и мелодичном перезвоне браслетов:

– У нас будет новосельнический пир! Но для начала, Нил, покажи, где в вашем захолустье супермаркет. Даже если он не супер, в нем явно больше продуктов, чем в твоем холодильнике.

Ви и Кэр впали в радость обсуждения ужина, а я ужиком ускользнул спасать Атту.

Я кубарем ввалился в прачечную, поскальзываясь на кафельном полу и цепляясь за все подряд, чтобы не упасть. Макс-Спасатель подлетел к стиралке. Рычащий монстр переваривал моего совсем нового друга! Я упал на колени и, словно космонавт, заглянул в иллюминатор. По ту сторону стекла, будто в открытом космосе, пронеслись очумелые глаза монстра. Синий язык на миг прилип к круглому стеклу дверцы и тут же исчез в круговороте пузырей.

– Держись, друг! – крикнул я и со всей силы вдавил кнопку «стоп».

Не дождавшись, когда барабан остановится, я рывком открыл дверцу. Атта вместе с водой хлынул на меня. Я плюхнулся в лужу.

Атта, комком мокрой шерсти, лежал на холодном кафеле, не шевелясь. Вода струйками утекала в сияющие черной пустотой прямоугольники слива. Мысленно я поблагодарил предусмотрительных хозяев и перевел взгляд с решетки на монстра.

– Очнись, Атта, – прошептал я и осторожно прикоснулся к тельцу.

Где-то на задворках памяти всплыли фрагменты из фильмов и инструкции, как привести в чувство утонувших. Я перевернул Атту на бок и нагнулся, чтобы послушать дыхание. Пасть монстра была приоткрыта, и теперь он точно был похож на дохлого опоссума, по которому проехала машина, а потом прошел дождь… Мир начал дрожать и таять. Я смахнул слезы и сильнее потряс зверька.

– Хватит прикидываться, Атта, вставай уже… Монстры так просто не сдаются!

Нос предательски щипало. Но вот веки Атты дрогнули и приподнялись. Оранжевый глаз вспыхнул огнем, но тут же стал фиолетовым.

Дрыгнув лапками, бедный монстр, пошатываясь, уселся и принялся икать, пуская пузыри.

– Ты жив! – радостно воскликнул я и сгреб Атту в охапку.

– Жив, – тихонько повторил монстр и рыгнул.

– Тебя надо прополоскать от порошка. Прости, но будет еще немного мокро.

– Мокро-о-о, – страдальчески завыл Атта, закрывая голову когтистыми лапами.

– Потерпи немножко, – поскальзываясь, я потащил монстра к душу, оборудованному тут же, в углу.

Аккуратно поддерживая вялое тельце, я поливал его из лейки, пока полностью не промыл от химии. Затем, укутав в огромное полотенце, усадил Атту в пустой сухой тазик и принялся убирать следы «отмывания» монстра.

К тому времени как я закончил, Атта пришел в себя и, выбравшись из махрового кокона, встряхнулся по-собачьи, обрызгав меня и стены.

– Ну, что? Ты как? – виновато спросил я.

– Как-как, – проворчал монстр, обхватил голову лапами и дико завращал глазами.

– В следующий раз прячься. Хотя, думаю, Кэр тебе больше не угроза, как и стирка.

Я посмотрел на Атту. Вся пыль и грязь сошли с монстра. Оказалось, что под ними скрывается существо с шерстью волшебного аквамаринового цвета на концах и аметистового у корней.

– Хотя водные процедуры пошли тебе на пользу.

Похоже, Атта и сам удивился, так как, рассмотрев лапы и погладив пузо, принялся изучать пушистый хвост.

– Крррасивое, – подытожил он.

– И правда, красивый, – охотно согласился я. – Вот, смотри.

И, подняв зверя, поставил его на старую тумбу у огромного зеркала. Увидев свое отражение, Атта, как кот, выгнул спину дугой. Оскалился, поднял шерсть дыбом и зашипел. Чужак в отражении сделал все то же самое. Тогда Атта, чтобы казаться выше, встал на задние лапы и выпустил когти, не забывая продемонстрировать оба ряда острых, как иглы, зубов. Он даже издал утробный звук, одновременно похожий на гудение труб и плач гризли на рассвете. Но противник и тут не сдавался. И зубы, и когти у него были не менее страшны.

– Ты чего, чудило? Это же зеркало, – рассмеялся я и показал на свое отражение.

Монстр обернулся, недоверчиво глянул на меня, а затем вновь посмотрел в зеркало. Шерсть на загривке все еще топорщилась. Атта вытянул шею и шумно втянул воздух. Раз, другой. А после подошел впритык к зеркалу, ткнулся лбом в отражение и тут же отпрыгнул, чуть не свалившись на пол.

Бочком подойдя вплотную к зеркалу, Атта осторожно дотронулся до моего отражения:

– М-а-акс.

Монстр в зеркале тоже вытянул лапу и дотронулся до Атты. Атта шлепнул по зеркалу, и монстр на той стороне остановил его ладошку своей. Атта проделал этот же трюк задними лапами, пока не свалился.

– Атта! – довольно подытожил мой зубастый друг.

– Да, это ты и твое отражение.

Я подошел и приложил свою ладонь к прохладному стеклу зеркала. Нашел взглядом фиолетовые глаза Атты и улыбнулся. Но монстр в отражении вдруг пошел рябью. Подушечки моих пальцев защипало, а рука стала медленно погружаться в вязкое прозрачное желе.

Мир по ту сторону был иным. Серым и неприветливым. Кафель с трещинами, краска висит лохмотьями, ванна облезла… В нашей прачечной не было ванны. Я смотрел на отражение, как в экран плохо настроенного телевизора – сквозь мутную картинку и помехи. И этот мир затягивал меня в себя, поглощал на ту сторону, где ждал другой Атта и… другой Макс. Мое отражение прищурилось, чуть склонило голову на бок и сжало пальцы, взяв в замок мою руку. Сильный рывок, и вот я стою по ту сторону. Звенящая тишина, нарушаемая лишь редким звуком капающей воды. Кап. Стены увиты корнями, которые, разбив кафельный пол, выныривают из недр земли. Кап. Узловатые корни ползут к ванне, карабкаются и переваливаются через бортик. Кап. У моего двойника лицо бледное, как мел, у него нет век, а рот словно у старой марионетки с подвижной челюстью. Кап. Тот Макс зовет меня за собой, к ванне, на что-то указывает. Кап. Ноги деревенеют, но я иду. Шаг. Кап. Другой. Кап. Шепот. Я слышу голоса, но не могу разобрать слов. Это похоже на шелест листвы и шипение змеи, на помехи в радиоэфире, на приглушенный разговор за стеной… Чем ближе я подхожу, тем больше становится ванна. Теперь, когда я стою возле нее, мне не хватает роста, чтобы заглянуть внутрь. Приходится цепляться за скрученные корни и лезть. Кап-кап. Вода словно отмеряет время. В пальцы впиваются занозы, но когда я оглядываюсь назад, то вижу лишь пропасть. Воздуха не хватает. Сердце колотится как безумное. Кап-кап-кап-кап. Я почти добрался до вершины, подтягиваюсь, переваливаюсь и оказываюсь на краю обрыва. Корни тут стали багрово-черными, тошнотворный запах выедает глаза, миазмы вырываются облачками и плывут, разбавляя уголь и киноварь. Молочный туман. А среди него пустые глазницы кукол, они больше, чем я, они словно великаны. Огромные, до ужаса человечные и вместе с тем неживые. Я как лилипут в стране гулливеров. Всматриваюсь в застывшие лица и узнаю черты живых… Кэр, Ви, Марго, Бочка… И все они оплетены корнями, как черными полусгнившими кишками. Бугристые отростки то показываются, но ныряют, пропадая в телах, тумане, бурой жиже на дне бесконечной ванны.

Живот сводит, я с трудом сдерживаю внутри пироги Марго. Пытаюсь закрыть глаза, но не выходит. Кап-кап. Ощупываю их руками, с ужасом обнаружив, что у меня больше нет век. В порыве оборачиваюсь к двойнику и вижу лишь, как где-то вдали он злорадно улыбается по ТУ сторону зеркала.

Крик вырывается из груди, я ору что есть мочи, но в этом мире нет других звуков, кроме мерного капанья времени-воды. Нет других запахов, кроме зловония тлена. Нет надежды. Нет жизни. Я стою на краю и не знаю, что мне делать, где укрыться. Смотрю в черные провалы глаз гигантских кукол, ища спасения во тьме. Но и тьма не желает принять меня, она вырывается сотнями черных пятен, бесшумной стаей ночных птиц, которые рождаются от ветвей мертвых деревьев, выходят из потухшего сознания големов и питаются душами, полными страха.

Птицы кружат вокруг меня, вьют кокон из клювов и перьев, и золотым росчерком в разорванном разуме я читаю слова:

«Это место называют Вороний Погост. Может, от того, что тут полно черных птиц, а может, и нет. Есть одна история… О дубе, что растет через два мира, и черные птицы лишь его часть, способная летать с ветви на ветвь, с жизни на жизнь…»

Первая птица вонзается острым, как нож, клювом мне в плечо, вырывает кусок и уносится прочь, вторая делает то же самое. Боль столь велика, что перестает существовать, мир съеживается до точки, и эта точка горит янтарной искрой.

Я знаю, что птицы хотят добраться до нее, очистить от плоти, от костей, выпить мои слезы и кровь, а после и пожрать эту искру.

Я больше не чувствую себя, лишь безвольно смотрю на трепещущий огонек. Кап.

Если он погаснет, то ма не нужно будет жертвовать собой. Просто дай ему погаснуть.

Может, и так. Кап. Может, эти пляшущие слова верны… Но я не успеваю сдаться. Фиолетово-аквамариновая молния прорезает тьму, рвет клыками и когтями на куски, алые капли падают на черные перья, время останавливается, а в прореху бьет яркий свет, заставляющий меня зажмуриться.

Когда я открываю глаза, то стою в прачечной своего дома. А в зеркале всего лишь мое отражение. Мир вновь обрел звуки и цвет, а морок дурного сна-забытья рассеялся. Рядом со мной возится Атта. И чем больше я смотрю на него, тем меньше помню привидевшееся. Как часто бывает с дурным сном, стоит при пробуждении посмотреть в окно и отправить его к облачным китам. Киты расправляются с кошмарами на раз.

– Ма-а-кс? – протянул Атта и шлепнул по моему отражению в зеркале.

Я кивнул:

– Ага.

– Не ага! – возразил монстр, подскочил ко мне, вновь поднялся на задние лапы и шлепнул теперь меня своей лапой. – Ма-а-кс!

Я вновь кивнул, а мой новый друг сдвинул брови, глянул на меня как на полудурка и опять подскочил к зеркалу:

– Не Макс! – Атта оскалился. – Немакс!

– Ну да, – почесал я затылок, расшифровывая речь монстра. – Не совсем я. Мое отражение.

После я полчаса наблюдал, как мой монстр шлепал зеркало, крутился, вертелся, задирал лапы и корчил рожи. Мне было сложно понять, играет ли он, или пугает того, второго Атту. Не-Атту и Не-Макса. Но со стороны выглядело это крайне потешно. За это время я даже успел высушить феном промокшую одежду. Монстр был столь занят собой, что не обратил на жужжание никакого внимания.

Потеха так понравилась Атте, что утаскивать его пришлось силой. Пришлось даже подкупить юного нарцисса карманным зеркальцем, которое я отыскал в одном из ящичков тумбы. Маленькое, круглое, с узором в виде птицы, выложенным перламутром. Хоть в нем и помещался практически один глаз Атты, но монстр остался ужасно доволен.

– Атта! – сунул зеркальце мне в нос монстр. – Не-Атта!

– Нет, Макс! – засмеялся я, глядя на свою улыбку в отражении. – Не-Макс!

Атта насупился, заглянул в зеркальце и просиял:

– Не-Атта!

– Пошли, чудак, – протянул я руку моему монстру. – Есть дела.

– Есть? – погладил чистое брюшко Атта. – Хоррошие дела!

– Пока нет, – покачал я головой.

– Уже да! Есть!

* * *

Мы вернулись в мою комнату. Дом опустел: видимо, Кэр и Ви уехали за продуктами к вечернему пиру. Атта залез в платяной шкаф, продолжая развлекаться с зеркалом. А я сидел за небольшим столом у окна. Голова гудела, шею щекотало что-то похожее на позабытое слово – вертится на языке, но никак не складывается. Меня бил мелкий озноб, как бывало после ночных кошмаров, вот только я не мог припомнить, чего так испугался. Списав все на волнение из-за Атты, которого чуть не сгубила в стиралке Кэр, я попытался вспомнить подслушанный разговор мамы с Ви. Было в нем что-то, что не давало мне покоя и зудело каким-то секретиком… Незаметно я провалился в прошлое.

Комната растаяла и изменила свои очертания. Передо мной был дом, который мы покинули очень давно. Дверь открылась, и в проеме возник силуэт. Я видел маленького зареванного мальчика с фингалом под глазом и ссадинами на подбородке.

– Мам, папа же не уехал в экспедицию, – вытирая нос, спросил ребенок. – Он нас просто бросил?

Молодая женщина с большими красивыми, но красными от слез глазами поднялась с кровати и, подойдя к двери, опустилась перед сыном. Шестилетний малыш из последних сил сдерживался, чтобы вновь не пустить слезы. Не по-детски серьезное выражение лица: брови сдвинуты, губы поджаты, а на лбу морщинка.

– С чего ты это взял, сынок?

Женщина заправила прядь черных, как крыло ворона, волос и попыталась улыбнуться. Но вышло натянуто и криво.

– Все во дворе так говорят, – нехотя признался малыш и опустил взгляд.

Тогда мать ничего не ответила, а лишь обняла:

– Ничего они не знают, Макс.

Я вздохнул. И комната из прошлого исчезла. Я помнил, что через пару недель мы переехали. На другом конце города никто не знал ничего обо мне и моем отце. Мы потом еще не раз убегали от прошлого, которое кусало за пятки. Я менял дома, а мой отец становился ученым и изобретателем, астронавтом и археологом, журналистом и даже охотником за монстрами. Я ждал его возвращения из джунглей Индии или из кругосветной экспедиции, со строительства секретного объекта или шпионской миссии. Каждая прочитанная книга добавляла что-то в мою личную историю. Спустя пару лет я научился не заводить друзей и молчать об отце. А еще через какое-то время я уже сам не помнил, что из рассказанного мной правда. Единственное, что отчетливо засело в памяти, – его фотолаборатория и кабинет с досками и расчетами. Хотя, может, и это я тоже выдумал. Но я так привык к своей фантазии, что не хочу лишиться этой детской иллюзии.

Может быть, когда взрослеешь, это неизбежно – начинать строить свое маленькое кладбище разбитых надежд. Слезы, бессилие, злость, разочарование. Неужели это и значит быть взрослым? Или быть взрослым – это продолжать верить вопреки всему? Даже если никто не верит? Продолжать бороться, хотя дело выглядит безнадежным? Может, взрослость – она тоже разная? А если так, то я найду отца и спрошу его сам. И узнаю, что произошло на самом деле.

Я вытер нос рукавом. И пообещал себе больше не реветь, как девчонка. Тем более при моем монстре. Ведь стоило пустить слезу, как чудовище подскочило ко мне и принялось «утешать».

– Все в порядке, Атта, – отмахнулся я от когтистых лап.

Похоже, что соль для Атты, как конфеты для ребенка. И если шоколад грозил человеческим детенышам диатезом и кариесом, то соль приводила монстра в восторг, стоило ему лишь распробовать ее. Благо, хоть в гремлина не превращался.

– Есть! – настойчиво напомнил Атта.

– Жди ужина, – вздохнул я, хотя и не представлял, как усадить это чудовище за стол. Наверное, так чувствуют себя мальчики постарше, впервые знакомя родителей со своей подружкой.

Глава 10
Пир и монстры

«Мини Купер» выглядел мерзко золотым, пакеты с продуктами в руках двух женщин, идущих к дому, – ржаво-коричневыми, а сами они – словно отлитыми из воска. Я сжал кулаки. Внутри клокотал бульон из обиды и возмущения. Как может Ви вот так запросто смеяться и шутить? Противно натягивать улыбочки и отвешивать комплименты после того, как выплеснула яд ненужной правды. А Кэр? Как она может терпеть подколки «подруги» и ее незваные нравоучения? А еще хуже – обманывать себя!

Я стоял у окна моей обсерватории и смотрел на залитый солнцем мир. В этот момент я искренне ненавидел тетушку Ви, которая ворвалась в наш идеальный янтарный мир, словно молотком ударила. Я чувствовал треск трещин, расползающихся по иллюзии новой счастливой жизни. Монстры – это не те, кто живут в темных углах детских страхов. Нет. Настоящие монстры питаются счастьем, отравляя жизнь. Всегда рядом, улыбчивые и отзывчивые.

Мне хотелось ударить кулаком по этому золотому мирку за невидимым стеклянным барьером. Смять его. Уничтожить. Я дотронулся до стекла. Ногти черканули по гладкой поверхности. Пальцы вновь сжались, и рука опустилась. Я злился, и больше всего на себя. За веру, что все может быть по-другому. За надежду, что мы можем стать нормальными.

Если бы мне хватило сил, я, наверное, проткнул бы ладонь своими же ногтями. Но даже сейчас я не чувствовал боли. Гнев был сильнее. Казалось, я шарик, который занесли с холода в тепло. Внутри меня пухло и распирало нечто. Еще немного, и моя оболочка разлетится как глиняный горшок, и тогда тьма, что живет во мне, наконец-то расправит черные крылья. Я стану сильным. Никогда больше не буду слабым.

Я почувствовал, как кто-то ухватился за мой сжатый кулак. Тоненький пальчик настойчиво ковырял, прорываясь к ладони, и, воспользовавшись мгновением, маленькая лапка разжала мою руку. Я, словно освободившаяся пружина, разом, на выдохе, выпустил гнев и взглянул вниз. Атта смотрел на меня огромными глазами. Два горящих янтаря, поймавших закат. Огонь в его глазах был согревающим. Монстр покрепче ухватил меня за руку, и я почувствовал тепло его маленькой ладошки. Словно луч лазера – тоненький, эфемерный, но способный резать металл, он прижигал открывшиеся во мне раны.

Я улыбнулся, и чудовище оскалилось в ответ.

– Есть! – провозгласил монстр, возвращая меня на прагматичную землю, где обитает вечно голодный фиолетовый монстр.

Атта наклонил голову, сдвинул брови, поднялся на цыпочки, чтобы как можно ближе оказаться к моему лицу.

– Есть! Много есть! – не отрывая взгляда, повторил монстр.

– Как же мне тебя накормить-то? – вздохнул я, вспоминая, что кухню оккупировали женщины.

Я почесал затылок и поймал нелепую, как большинство моих гениальных идей, мысль.

– Атта! – я присел перед монстром. – А как ты притворился игрушкой, когда зашла Кэр?

– Ушкой? – непонимающе спросил монстр.

– Ну, помнишь, перед тем, как тебя постирали, помыли. Вода. Мокро. Ты был безвольный.

Я высунул язык набок и закатил глаза, пытаясь изобразить состояние Атты. В глазах монстра блеснул огонек понимания.

– Атта заммммерррр!

И монстр брыкнулся на пол, в тот же миг превратившись в чучело, которое легко принять за игрушку. Из тех, что не массовые, а штучные авторские, с пугающей красотой, полученной в наследство от безумия создателя.

– Да! – я радостно хлопнул в ладоши. – Где ты научился такому фокусу?

– Макс учить Атта замеррреть, – поднявшись, пояснил монстр.

– Но я не учил тебя, – озадаченно покачал я головой.

– Макс учить Атта до отъезда, – настаивал монстр.

– Я только приехал – видимо, стирка свернула тебе память…

– Макс учить Атта!

Спорить не было времени. Главное, что мой странный, но милый друг понял, что мне от него нужно.

– Слушай меня внимательно, Атта, если хочешь сегодня поесть…

* * *

Когда я увидел накрытый в гостиной стол, то даже слегка устыдился темным мыслям о тетушке Ви. Хрустящая скатерть волнами стекала к полу, а на ней, как белые волшебные корабли в дрейфе, стояли блюда с ароматными яствами. Румяная курица топорщила аппетитные обрубки ног, пирамидки канапе ласкали взор, разноцветные салаты, запеченный картофель и яблоки. Я полной грудью вдохнул божественный аромат, и голодный зверь, живущий в моем животе, довольно заурчал на всю комнату.

– Мой руки и садись пировать, – улыбнулась Кэр, оглядела меня и нахмурилась: – А ты не слишком уже староват, чтобы тянуть за стол игрушки?

– Игрушки? – заинтересовалась Ви, снимая фартук (даже тут каждый ее жест был словно кадр из фильма), и подошла ко мне. – Обожаю игрушки! Но только особенные!

Браслеты звякнули, блеснули, и замерший монстр перешел в ее руки.

– Какая любопытная вещица, – вынесла вердикт Вивиан, рассмотрев Атту со всех сторон и даже заглянув ему под хвост.

Я даже дышать перестал. Хоть бы Атта ее не цапнул. Пусть мой маленький друг продержится еще немного, а потом я найду способ стянуть со стола для него пару кусков.

– Первоклассная работа, – кивнула она Кэр и ехидно добавила: – Твоя?

Та лишь покачала головой:

– От старых жильцов, Макс нашел в подвале. После стирки выглядеть стал намного лучше. Но все равно за столом игрушкам не место.

– Ты слишком сурова, – отмахнулась Ви. – Только глянь! Какая шерсть, какой смелый микс аквамарина и южной фиалки! – продолжала осмотр Ви, уворачиваясь от моих жалких попыток вернуть Атту. – Даже зубы и язык есть! – восторженно воскликнула Ви, раскрывая пасть монстра и разглядывая клыки. – Это явно авторская работа!

Я с ужасом наблюдал, как Вивиан копается в пасте монстра!

– Я просто обязана узнать, кто его сделал! Это ж милейше-жутейше! Эстетично, аккуратно. Это лицо-морда просто находка: та самая крипота, которую не видят дети, но от которой у взрослых мурашки. Легкий освежающий ужасок из подсознания.

Вивиан вздохнула и повернулась к Кэр:

– Жаль, нигде нет подписи автора! Но, если решишь выкинуть, я заберу!

– Я не собираюсь его выкидывать! – не выдержал я.

– Его? – прищурилась Ви. – Ты дал ему имя? Ты призвал его в наш мир?

Я уставился на Вивиан, разинув рот, подозревая, что передо мной ведьма, раскрывшая тайну моего монстра! Но тут эта сверкающая сотней страз и граней женщина рассмеялась.

– Вивиен, верни ребенку игрушку и садись за стол, – вмешалась Кэр. – А ты, ребенок, убери уже этого трансцендентного монстра с моих глаз и мой руки.

Ви нехотя протянула мне пришибленного, окоченелого Атту и вышла, Кэр тоже направилась на кухню, чтобы вынуть пирог из духовки.

Воспользовавшись моментом, я скользнул к зефирному столу и, подняв край скатерти, усадил монстра на пол. Атта захрипел, зачмокал, вытер пасть обеими лапками и состроил мордочку похлеще, чем у кота из «Шрека». А затем задрал голову и шумно втянул запахи.

– Есть!

Я еле поймал его: монстр шипел и вырывался, стараясь запрыгнуть на стол.

– Потерпи еще немного и замри. Сиди тут тихо, – быстро зашептал я, запихивая монстра обратно под стол. – Не трогай никого за ноги, кроме меня, не высовывайся и молчи. Иначе Ви тебя заберет и продаст каким-нибудь мерзким коллекционерам!

Атта ощерился и заворчал. Ему явно не хотелось попасть к этим страшным людям!

Я поднялся, опустил осторожно скатерть, и тут монстр ухватил меня за ногу. Вздохнув, я стянул с крайнего блюда три палочки с нанизанными кусочками сыра, ветчины, хлеба и оливок и подсунул под стол. Спустя мгновение лохматая фиолетовая лапа выкинула из-под стола голые шпажки, следом выплюнув и оливки.

– Макс, времена, когда кидали кости под стол, остались в далеком прошлом. Будь добр, не сори.

– Да, мам, – сконфузился я и быстро поднял объедки монстра.

Тем временем Атта уже дергал меня за носок, требуя продолжения банкета. Облокотившись на стул, я пытался второй ногой избавиться от этого лохматого террориста. Наконец-то пришла Ви, и мы все уселись ужинать.

– Очень вкусная курица, – утаскивая третий кусок под недоуменные взгляды женщин, пояснил я. – Просто тает во рту! Так бы все и проглотил!

Про то, что тает она во рту монстра, я пояснять не стал. Потрясений им и так хватит. Благо, хоть не заметили, что я проглатываю все не только быстро, но и бесследно, не оставляя костей.

– Растущий организм, – хихикнула Кэр. – Оставь место для черничного пирога.

– Без проблем, ма, – улыбнулся я.

Чего-чего, а места под еду у меня было с избытком. Целая бездонная бочка внутри одного отдельно взятого монстра!

* * *

Когда наступила ночь, мой лохматый приятель, сытый и довольный, спрятался под кровать. И сегодня я ложился спать без страха: ведь теперь я знал, кто живет в темноте. А дурацкий кошмар про часы я постарался выкинуть из памяти или закопать поглубже. Сегодня мне было спокойно. Тревога и неясный зуд прошли, туман в голове рассеялся, гул смолк. Наконец-то я был спокоен, сыт и доволен. И теперь у меня был потрясающий друг – настоящий живой монстр фиолетово-аквамаринового цвета!

– Доброй ночи, Макс, – заглянула Кэр и улыбнулась, посмотрев на выключенный светильник-уточку. – Включить свет?

– Не надо, это ж для малышни. Споки, ма.

Я зевнул и, натянув одеяло, забылся сладким сном.

Проснулся я неожиданно. Как будто под чьим-то взглядом. Сон как ветром сдуло. Тишина окутала комнату, я слышал лишь свое дыхание. Вытаращив глаза, я посмотрел на потолок, в сторону шкафа. Ничего подозрительного. Прозрачная занавеска слегка дрожала в объятиях ночного ветерка, а старый вяз за окном баюкал звезды на ветвях.

Я почесал затылок. Какие странные мысли, словно Шекспира объелся. Его нам читали в школе, а потом на дом задали. Тягомотина страшная.

Стоп. За моим окном нет никакого дерева! Вяз растет совсем с другой стороны дома! Тень по ту сторону стала гуще. Удлиненный силуэт, что я принял за дерево, стал четче. От «ствола» отделилась «ветвь» и потянулась к стеклу. Я инстинктивно вцепился в одеяло и подтянул колени, вжимаясь в подушку. Сердце бешено заколотилось и, казалось, было готово выскочить через уши.

– Атта, – прошептал я.

Но слова так и не прозвучали. Я лишь открывал рот, как выброшенная на песок рыба, а звенящая пустота глушила все звуки, поглощала и втягивала. Казалось, что самым громким сейчас было мое дыхание, но и оно стихло. А ветка-рука становилась все длиннее. Теперь я отчетливо видел ее. Без малейшей заминки уродливые пальцы, похожие на криво отточенные карандаши, прошли сквозь стекло, сползли с подоконника на стену, коснулись пола и потекли в сторону моей кровати.

Я, как кролик, следил за этой уродливой змеей, парализованный собственным страхом. И больше всего я боялся поднять взгляд и посмотреть в окно на того, кому принадлежал этот чудовищный отросток.

На миг клешня исчезла, но тут же возникла у самого края постели, подобно кобре. Кривые пальцы подрагивали в воздухе, ощупывали его, будто втягивали информацию, касались скрытых нитей бытия. Угольно-черные в робком свете луны и звезд, они на секунду замерли и молниеносно опустилась на кровать, вонзив острые когти в матрас. Я хотел закричать, но не мог. Ужас выпил мой голос до последнего звука. Даже мычания не оставил.

Тут из-под кровати метнулся лохматый сгусток и, подобно мангусте, вцепился в плеть чудовища. Атта драл ветвь так, что летели щепки. И лишь когда на пол посыпались пальцы, а обгрызенный отросток втянулся в окно и исчез, лишь тогда мой друг остановился. Его шерсть на загривке и хвосте все еще стояла дыбом, а глаза горели оранжевыми огнями. Он все еще скалился и бил задней лапой. Но я знал: опасность миновала. Сковывающий меня ужас прошел, а следы боя – щепки и кривые ветви-пальцы – постепенно таяли, пока совсем не исчезли. Не осталось ничего, лишь липкая память о ночном кошмаре.

– Ссслазень, – прошипел Атта. – Слазень плохо. Атта прогнать слазень.

«Слазень». Слово царапало мозг как пенопластом по стеклу. Мерзкое, тягучее и скрипучее. Я не знал, что оно значит, но явно ничего хорошего.

– Слазень? – прошептал я, и слово заструилось внутрь меня, прилипая к гортани, сползая по пищеводу, пока не упало в живот холодным тяжелым куском.

– Слазень злой! – зафыркал Атта.

Он еще раз ударил, как кролик, лапой о пол, после чего вскарабкался на кровать и подполз ко мне. Монстр потоптался, приткнулся к моему боку и, свернувшись клубком, уснул.

– Спасибо, Атта, – это все, что мог я сказать.

Я боялся, что ночь сделала меня немым, но слова хриплым шепотом растеклись по комнате, коснулись старого комода в углу, скользнули по платяному шкафу и вылетели в приоткрытое окно.

– Спасибо, друг, – уже увереннее произнес я и погладил спящего монстра; шерсть под пальцами вздыбилась, но тут же опустилась, и я уловил слабую вибрацию наподобие кошачьего урчания.

Вот как-то так Атта стал не просто моим питомцем, игрушкой, а другом и защитником. Настолько, насколько монстр способен быть другом. И, знаете, если бы мне вновь предоставили выбор, то я, не раздумывая, скорее снова открыл бы друга в монстре, чем наоборот.