Текст книги "На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины."

Глава тринадцатая
СВИСТАТЬ К ВИНУ!

Корабли без рома воняют навозом

 
Я часто видел, как он во хмелю
Домой, качаясь, медленно бредет
Иль спит в канаве, кумом королю,
А частый дождь в лицо ему плюет.
 
 
И не было второго на Земле,
Чем этот всепьянейший экземпляр.
О господи, прими его к себе!
Ах, как он рано умер, Жан Котар!
 
 
Оскалив зубы, крепкие, как сверла,
Ворчал он вечно: «Ах, печет мне горло!»
 
 
Жестокой жажды сжег его пожар.
О добрый, милый, славный Жан Котар!
 

Франсуа Вийон

С тех давних пор, когда на Делосе античный матрос выцарапал на стене дома изображение корабля, среди морских скитальцев повелся обычай при удобном случае оставлять подобную память о себе. Оригинальнейшие картинки с сюжетами из жизни моряков красуются на прокуренных стенах старых портовых вертепов. Не исключено, что на стене кабачка где-то между мысом Аркона и Антверпеном проиллюстрированы и злоключения двух пьянчужек матросов. Эти красноносые прикладывались к бутылке прямо на вахте. Прокатившаяся по палубе волна смыла их за борт. И вот оба веселых парня барахтаются в мертвой зыби, причем один из них старается поднять бутылку повыше, а другой, выныривая, проверяет, не попала ли в наполовину выпитую бутылку вода. Этот анекдот чрезвычайно правдиво отражает нравы старых моряков. На океанских судах матросов неизменно мучила жажда. И столь же неизменной была традиция промочить пересохшее от ветра и морской соли горло глотком крепкого напитка.

Древние навигаторы Средиземного моря не оставили нам после себя ни одного корабля. Жернова беспощадного времени перемололи их старые суда до последней доски. Но пережили века их напитки из перебродившего сока виноградной лозы. На дне моря были найдены глиняные кувшины, все еще запечатанные и хранящие в себе вино. Вино нередко являлось фрахтовым грузом, однако, кроме того, оно было и постоянной частью корабельного довольствия. Даже галерные рабы получали ежедневно свой литр вина.

Были ли тогда на корабле в обиходе более крепкие напитки – неизвестно. Однако Гомер и другие художники античного мира показывают, что иной раз по случаю жажды на кораблях-таки выпивали. Какая бы дополнительная символика ни была заложена в изображение посещения корабля Одиссея богом Дионисом, толкование этой сцены может быть лишь одно: речь идет о пирушке на корабле, во время которой несколько перепившихся парней угодили за борт.

Разве не характерно, что и по сей день вместимость корабля выражают в тоннах и что первоначально слово «тонна» означало не что иное, как «бочка вина»? Иными словами, величина торгового судна определялась количеством бочек вина, которое оно могло вместить. В средние века транспортировка вина кораблями играла в Западной Европе настолько большую роль, что объем бочки, изготавливаемой для этой цели (каждая бочка вмещала около тысячи килолитров), был принят в кораблестроении в качестве единицы измерения.

На эскадре Колумба к треску и скрипу корабельных сочленений примешивался плеск вина в сотнях бочек. Они занимали самый большой трюм. При снаряжении трех каравелл старались выгадать буквально на всем, не скупились только на вино. И не потому, что оно было национальным напитком иберийцев, а прежде всего потому, что страх команды перед «Морем ужаса» – открытой Атлантикой – мог быть рассеян только выпивкой.

Ловцы сардин из Кадиса, лишь в очень редких случаях дерзавшие ранее забираться в эту водную пустыню, испили теперь ее прелести полной чашей. Дни тревожной тишины, когда Атлантика казалась застывшей стеклянной массой, сменялись неделями дикого неистовства океана. Не последней из заслуг Колумба, благодаря которым он вошел в историю как великий открыватель, была та, что он первым из людей одолел это неукротимое море.

Этому свершению немало способствовала та булькающая влага, которая щедро наливалась в кружки всякий раз, когда вид седого, бушующего простора наполнял души людей отчаянием и команда начинала роптать.

Так было на каравеллах первооткрывателей, так было и в более поздние времена. Когда в 1816 году «Марджори»[01]Примечание 1
  «Марджори» – паровой катер, построенный У. Денни, При мощности 10 л. с. катер развивал скорость до 6 узлов.


[Закрыть] предстояло первым из пароходов пересечь Ла-Манш, отчаянная затея чуть было не сорвалась из-за того, что маленькое суденышко вызывало непреодолимый страх у экипажа. Тогда капитан организовал в ближайшей таверне попойку и таким образом заманил своих людей на корабль. В пути они сбились с курса, а слабая паровая машина то и дело выходила из строя, и ее приходилось чинить, поэтому путешествие длилось больше недели. В конце концов тому, кто первым увидит французский берег, было обещано в награду три бутылки лучшего рома.

Вообще, когда на палубе раздавалась команда «Свистать к вину!», а вслед за ней звучал заливистый свист боцманской дудки, означавший, что все должны идти получать свою порцию рома, – для моряков не было большего праздника.

Вино выдавалось ежедневно только на парусниках романских стран. На остальных европейских кораблях по кругу ходили более крепкие напитки. Правда, их стали употреблять лишь несколько столетий назад.

Существует не лишенное оснований мнение, что коньяк – изобретение нормандских моряков. Для покорения Англии Вильгельму I Завоевателю потребовалась длительная и основательная подготовка. Чтобы перевезти 60 тысяч человек с оружием, лошадьми и провиантом, нормандцы построили серию судов комбинированного военно-транспортного типа. Этими кораблями мы по сей день можем любоваться на гобеленах из Байе,[02]Примечание 2
  Гобелен хранится в соборе г. Байё (Франция).


[Закрыть] созданных многолетним трудом набожных нормандских женщин. К сожалению, произведения искусства не могут рассказать о дальнейших транспортно-экономических достижениях этой морской кампании. На гобеленах мы видим множество лошадиных голов, торчащих над фальшбортом судна, и повсюду бочки. Но нам не видно, что в бочках содержится во много раз большее количество хмельного, чем в них входило обычно (если пересчитывать на проценты). Это был первый коньяк. Чтобы поддержать боевой дух своих воинов, уже много месяцев сражавшихся с англосаксами, ежедневной чаркой вина, Вильгельм должен был бы построить огромный флот. Но это было невозможно. И тогда нормандец решил перед транспортировкой отделить вино от его водяного ингредиента. Эта операция представляла собой не что иное, как перегонку вина.

Тем самым Вильгельм воплотил в жизнь заветную мечту всех экономистов: вместить в столитровую бочку десять гектолитров. Однако по прибытии в Англию обратный ход этого процесса – получение из каждой столитровой бочки десяти гектолитров вина – оказался не столь прямым. Конечно, можно было бы, добавив в этот винный концентрат воды, снова удесятерить его объем. Но во время пути морские витязи так привыкли к крепкому напитку, что решительно воспротивились разведению его водой.

И все же на корабле значительно популярнее коньяка было другое произведение винокуров. «Корабли без рома воняют навозом» – так гласит морская пословица. В течение столетий ром был жидкой корабельной валютой.

В полном соответствии с житейским опытом на могиле моряка следовало бы высечь эпитафию: «Его последним словом было – „ром“». Этим желанием моряк бывал полон даже на пресловутом «доке висельников» накануне отправки в самое долгое свое плавание, перед тем как ему предстояло исполнить последний матросский танец – на веревке. А ведь ром известен всего лишь несколько столетий.

Подарок Нового Света – ром значительно моложе других сортов крепких напитков.

Испанцы обрадовались бы куда больше, если бы на островах Карибского моря они нашли не сахарный тростник, а виноград. Ведь взятые с собой запасы вина катастрофически таяли. Стакан испанского тарагонаса ценился одно время на Эспаньоле на вес золота! Жалобные письма с просьбами о присылке вина, прибывавшие в то время на родину, и поныне потрясают своей безысходностью. Однако для регулярного обеспечения испанцев в Новом Свете их национальным напитком потребовалось бы содержать целый флот, ибо число пилигримов, отправлявшихся в Америку, постоянно росло.

Эта дилемма привела к возникновению на Антилах производства, которое хотя и явилось для испанцев добродетелью, возникшей из нужды, но оказалось в течение нескольких столетий источником блаженства для моряков. «Ром – что еще надо матросу?» Долгое время эти слова были крылатыми. Центральноамериканский ром быстро стал напитком «парней с бака». Французский коньяк не мог соперничать с ним, поскольку был слишком дорог.

Первоначально экипажам выдавали настоящий ямайский ром, обладающий приятным запахом и содержащий, как и абсент, 96 процентов алкоголя. Этот неразбавленный дистиллят флибустьеры называли «тофи» – «постный сахар». Но в соответствии с экономическими законами количество производимых товаров должно все более увеличиваться, если на них растет спрос. Производство рома тоже искало пути увеличения выпуска продукции. Прежде всего ром стали разбавлять водой и продавать его крепостью от 65 до 45 процентов. Вскоре в ход были пущены остатки тростника, пена тростникового сока и другие органические отходы, способные к брожению. Так возник ром, называемый «Негро» или «Морской». Происхождение его первого названия было связано с тем, что карибские плантаторы при помощи этой сивухи пытались поднять производительность труда своих черных рабов. Этот напиток отдавал горелым сахаром, а иногда имел резкий кисловатый вкус, частично теряющийся лишь при длительном хранении в бочках. Однако хранение сковывает капитал и повышает стоимость товара. Поэтому капитаны покупали для экипажей только свежий ром «Негро», еще не остывший после перегонки.

Моряк между тем не имел ничего против рома «Негро» с его терпким и резким вкусом. Он и мертвого делал живым. Команда пила его с большим удовольствием, чем высококачественный, очищенный и выдержанный «Бакарди» из капитанской каюты. Его быстрое действие вполне мирило моряков с тяжелым похмельем на следующий день.

Пристрастие моряков к этому сорту рома побудило в дальнейшем изготовителей в целях рекламы изображать на этикетках бутылок чернокожего, пьющего ром, и давать подобным сортам соответствующие названия. И ныне распространенная на многих судах международная марка рома носит название «Негрита».

Ямайский ром не похож на кубинский. Различный вкус рома объясняется особенностями рецептуры. На Ямайке, например, в большой чан бросают ананасы, а также ароматические травы и корицу.

Трансокеанские парусники были похожи на плавучие бары. Ни один корабль не мог ходить не только без ветра, но и без алкоголя, так как ни одна живая душа не нанялась бы на «сухую посудину». И потом, на парусниках, отправлявшихся в дальнее плавание, существовала уже упомянутая проблема питьевой воды.

Кроме того, на судах алкоголь играл роль дезинфицирующего и профилактического средства против инфекций. Еще «милого Августина», сочинителя первых вальсов, алкоголь уберег от чумы, когда этот веселый венец был мертвецки пьяным подобран чумной командой в сточной канаве и брошен в братскую могилу. Подобного Августина знает и история мореплавания. В первом кругосветном плавании Кука принимал участие один просоленный во многих походах матрос, который постоянно был навеселе. Когда флотилия Кука пришла в Батавию,[03]Примечание 3
  Батавия – старое голландское название Джакарты.


[Закрыть] самое нездоровое место в мире, всю команду стала трясти смертельная тропическая лихорадка. Не заболел один-единственный – этот заядлый пьянчуга.

В 1740 году престарелый адмирал Верной приказал разбавлять ром теплой водой с сахаром. За свои штаны из верблюжьей шерсти, называемой «грограм», Верной носил прозвище «Старый грог». Поэтому и новый напиток матросы окрестили грогом.

Ром, разбавленный водой, экипажи океанских парусников пили и раньше, чтобы смягчить отвратительный вкус зеленоватой, вонючей жидкости, выдаваемой морякам ежедневно вместо чая. После 1740 года морякам английского флота уже не приходилось утруждать себя разбавлением рома, этим занимался специальный гроговар, ежедневно в определенное время приглашавший всех к раздаче горячего напитка. Но принимать горячий грог имело смысл лишь на кораблях, плавающих в высоких широтах. В тропических водах он, наоборот, усиливал потоотделение и увеличивал жажду. Поэтому капитан Кук на Таити приказал прекратить выдачу грога, заменив его кокосовым молоком. Это было равносильно коллективному принудительному лечению заядлых алкоголиков и едва не привело к мятежу. Послушаем, однако, самого Кука: «Я знал, что с Таити и соседних островов нам могли бы доставлять множество кокосовых орехов, превосходное молоко которых заменяет любые искусственные напитки. Поэтому во время нашего пребывания в этих местах я хотел сэкономить полагающийся экипажам грог, однако осуществить свой замысел без согласия матросов я не решался. Я собрал их, разъяснил им цель нашего путешествия и показал, как легко можно было бы продлить плавание, если быть расчетливым. Я напомнил им о вознаграждении, которое парламент назначил как за открытие Северо-Западного прохода, так и за проникновение севернее 89-й параллели. Для того чтобы достичь своей цели, продолжал я, настоятельно необходимо заботливо беречь наши запасы… Здесь, где крепкие напитки излишни, было бы лучше от них отказаться, чтобы иметь их потом, когда они будут необходимы. В конце концов наши люди единогласно и без всяких рассуждений приняли мое предложение. Экипаж капитана Клерка также добровольно присоединился к этому договору о воздержании. С этого дня команда получала грог лишь по субботам перед ужином».

Из этого примера видно, что главным требованием, которое предъявлялось к напитку в дальнем плавании, было не его алкогольное действие, а безупречное качество, каким обладало в данном случае кокосовое молоко.

Как ни невероятно это звучит, но были и моряки-трезвенники, не переносящие крепких напитков и уже после первой рюмки, словно при морской болезни, начинающие кормить рыб. Обычно такое бывало лишь с корабельными юнгами, обмывающими свое производство в матросы второго класса. При этом случалось, что они «обтравливали» фальшборт, ибо еще не знали морского правила: «Травить с подветра – уйдет все в море, травить с наветра – себе на горе».

Непьющие в глазах «парней с бака» выглядели не мужчинами, и уж никак не моряками. Их презирали, но, пожалуй, еще больше жалели. Ведь без «воды жизни» – по-латыни водка называется «аква вита» – матросский рай оставался закрытым для них.

Подобное мнение об алкоголе разделяли целые поколения врачей, в особенности корабельных. Они прописывали ром не только в целях дезинфекции, но и вообще при каждой болезни, не говоря уже о том, что пользовались им при операциях как болеутоляющим средством.

Находились матросики, которые прикидывались больными, чтобы только добиться получения внеочередной порции эликсира блаженства. Да и сами судовые эскулапы прилежно прикладывались к своему всеисцеляющему средству, за что и получали соответствующие прозвища.

Встречались иногда трезвенники, не пьющие из-за скупости. Но сотоварищи по кубрику никоим образом на них не сердились. Напротив! Особым поклонникам выпивки это предоставляло удобный случай для получения двойной порции. Нужно было только в какой-то форме выказать свою признательность за это.

Имелись и другие способы добычи чудесного напитка. Жажда стимулировала изобретательность. Правда, истории о том, что, желая получить спирт, залитый в магнитные компасы, матросы разбивали компасные котелки, следует отнести к области легенд.

Под влиянием алкоголя вошедшая в поговорку матросская драчливость часто прорывалась наружу. Тут ничего не могли изменить даже строгие взыскания, полагавшиеся за такой проступок. Некоторые матросские потасовки благодаря Мелвиллу вошли в литературу. Вот как описывается одна из них в «Моби Дике»:

«Каторжнику вино крепко ударило в голову, да и маори был также пьян. Мы не успели оглянуться, как Бен ударил Бембо и они сцепились, как магниты.

«Парень с постоянным пропуском» был опытным боксером, а маори в этом искусстве ничего не смыслил, и поэтому их силы оказались равны. Они душили и тузили друг друга, пока наконец не грохнулись оба на палубу и не стали кататься по ней, окруженные кольцом зрителей, образовавшимся в один миг. Наконец голова белого запрокинулась, и его лицо побагровело. Бембо вцепился зубами ему в горло. Матросы бросились к ним и оттащили Бембо, который отпустил свою жертву лишь после того, как его несколько раз ударили по голове».

Еще отчаяннее были побоища напившихся матросов на берегу, где колотили преимущественно сутенеров, хозяев распивочных, полицейских и вербовщиков. Нередко моряки устраивали драки из-за девушек.

«Огненную воду» не только пили, но и воспевали.

 
Я благодарен виски за свой багровый нос
И по его совету пальто в заклал отнес, —
 

поется в одной шэнти.

Грогу тоже посвящена своя песня:

 
Одной из всех путей-дорог
Идем мы: той, где льется грог.
Он жизнь вливает нам в сердца
И будет с нами до конца.
 

Совсем иное поют о неразбавленном роме:

 
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
 

Такова старинная песня, приведенная еще Стивенсоном в «Острове сокровищ». Ее по праву можно считать первой из всех хвалебных песен, которые пелись баковой братией в честь рома. Смысл этой песни таков: один из моряков умер во время плавания, а остальные пятнадцать отыскали в его морском сундуке бутылку рома. Они стали подстрекать друг друга к разделу имущества покойника, говоря, что выпить этот ром необходимо и если даже бог не благословит их на это, то черт всегда сделает это охотно.

Если к команде предъявлялись какие-то особые требования, то матросов угощали ромом и сверх рациона. Он фигурировал обычно во время послештормового завтрака, если всю предыдущую ночь экипаж боролся с тайфуном или ураганом за спасение корабля. Некоторые капитаны выдавали ром также и в случае, если люди во время шторма срывались с такелажа. Были и другие причины для выпивки: пересечение экватора, первое прохождение вокруг мыса Горн, удачное отражение пиратов, рождество и Новый год. Однако если на море царила штормовая погода и каждую секунду следовало быть готовым к выполнению сложных маневров с парусами, то хмельной рождественский или новогодний праздник, к великой печали экипажа, отменялся. Капитану в таких случаях требовались ясные головы и твердые руки. И все-таки на кораблях пахло ромом: в кубрике, на самом дне какого-либо матросского сундука, обнаруживалась-таки еще одна бутылка, которая и пускалась тайком по кругу. Однако команда оставалась при этом трезвой и работоспособной.

Капитаны, поступавшие в подобных ситуациях легкомысленно и, несмотря на ожидаемый шторм, разрешавшие празднование рождества, Нового года или других традиционных праздников с обильными возлияниями, подвергали опасности жизни всего экипажа. Хроника несчастных случаев на море знает множество подобных примеров. Во время развеселого новогоднего празднования вскоре после первой мировой войны «Дальтон» сбился в Средиземном море с курса и наскочил на риф. Правда, с рифа им удалось сняться, но из-за пробоины судно вскоре затонуло. Когда три десятилетия спустя капитан Жак-Ив Кусто и его знаменитая группа подводных пловцов осматривали затонувшее судно, они нашли там «гору пустых бутылок из-под вина и бренди марки „Метаксас“». Эти бутылки были опустошены в ту самую ночь, когда беззаботная команда «Дальтона» перепилась и отправила судно на дно. «То, что мы увидели, представляло собой картину рокового похмелья. Корабельный компас весь оброс ракушками. Мы расчистили его, и нашим глазам предстал единственный живой остаток „Дальтона“: стрелка плавала в своей спиртовой ванне, по-прежнему подчиняясь притяжению далеких полюсов», – пишет Кусто.

Но история мореплавания знает и такие случаи, когда капитаны, строго надзирающие за трезвостью экипажа, сами, однако, почти постоянно находились «под градусом». Это те натуры, которые должны были регулярно пить, чтобы быть работоспособными. Всего несколько глотков из бутылки могли поднять их жизненный тонус, прогнать прочь сомнения и страхи и направить их энергию в русло повседневной необходимой работы. Перед этими людьми постоянно маячил вопрос: где тот верхний предел, за которым польза от выпивки переходит в свою противоположность? Ведь в большинстве случаев лишь задним числом замечают, что кто-то переусердствовал, утоляя жажду.

Мелвилл увековечил такой тип людей в образе штурмана Джермина. Да и Джек Лондон, немало побродивший по морям, тоже уделил им достаточно внимания.

Жажда мучительнее, чем тоска по родине. Из-за отсутствия крепких напитков, к которым матрос успел некогда сильно пристраститься, многие дезертиры, оставившие свой корабль где-нибудь в тропиках, а также матросы, высаженные за свои проступки на уединенные острова, доходили до грани отчаяния.

Напрасно искать в первом бестселлере маринистики – «Робинзоне» – описание тех страданий, которые претерпел герой повествования из-за своего отнюдь не добровольного воздержания от алкоголя. А между тем история эта, которую Дефо услышал от одного капитана, тесно связана с алкоголем.

Матрос Селкирк был высажен своим капитаном на один из островов Хуан-Фернандес, названный так в честь лоцмана, имевшего грамоту на владение им. Некоторое время этот южноамериканский испанец хозяйничал там, но нехватка вина вынудила его покинуть остров, и остаток своих дней он подвизался в Лиме в качестве парикмахера.

Селкирк нашел остров необитаемым. Прибыл он туда мертвецки пьяным. Четыре года провел Селкирк в одиночестве на этом острове. Он имел в достатке козье молоко, рыбу, фрукты и ключевую воду. Но ни капли водки. В первый же день своего спасения Селкирк упился до бесчувствия и несколько дней пролежал тяжелобольным.

Значительно хуже, чем Селкирку, приходилось и высаженным на берег дезертирам, которых судьба занесла на Галапагосские острова, расположенные почти на самом экваторе. Здесь не было даже ключевой воды. Буканьеры, облюбовавшие было эти острова в качестве нового убежища, вскоре вынуждены были их покинуть.

Морякам обязан Новый Свет знакомством с крепкими напитками. «Огненная вода» оказывала на американских индейцев разрушающее действие. Она стала лучшим средством управления ими. Впрочем, то же самое было и всюду, где появлялся европеец. Никогда не удалось бы перевезти в Америку в качестве рабов миллионы и миллионы негров, не будь их вожди развращены «огненной водой».