Текст книги "Сын счастья"

Глава 11

Когда они вернулись домой, уже стояла добрая осень с ее привычными запахами. Вениамин бродил по усадьбе, заглядывал в лавку и рассказывал о Бергене и далеком мире.

Тогда он еще не знал, что будущей осенью поедет учиться в Тромсё. Узнал он об этом случайно, сидя в комнате матушки Карен. Дверь в гостиную была прикрыта неплотно. Он часто забывал закрыть ее.

Андерс читал Дине вслух газеты. Компания «Евер и сын» предлагает хороший старый портвейн, мускат, малиновый уксус и лампадное масло по сходной цене. Он помолчал, потом снова продолжал чтение. Главная почтовая дирекция сообщает о невостребованном письме на имя Дины Грёнэльв от пастора Юхана Грёнэльва, сумма выкупа – двенадцать скиллингов.

– Почему ты не выкупила письмо Юхана, Дина? – спросил Андерс.

В его голосе послышались странные нотки. Словно он хотел выучить эти слова наизусть и не мог их запомнить.

– А я и так знаю, что в нем написано, – невозмутимо ответила Дина, будто они говорили о направлении ветра.

– Знаешь, что в нем написано?

– Да.

– Господи боже мой!.. Ты сошла с ума?

– В нем написано то же самое, что и в предыдущем.

– Ах вон что! И что же было написано в предыдущем?

– Что Юхану нужно немного денег, чтобы снова поехать в Копенгаген и заняться богословием.

Андерс как будто растворился за газетой.

– Я ничего не знал об этом.

– А зачем тебе знать? Я не хотела тревожить тебя.

Слышалось тихое тиканье часов. Оно, словно клювом, долбило их дыхание и заполняло уши Вениамина нестерпимым шумом.

– Ты поможешь Юхану?

– Нет!

– Ты шутишь?

– Нисколько!

– Не может быть, Дина!

– За все эти годы Юхан получил больше, чем ему причиталось. При этом он никогда не работал, а только ходил по городу с книгами под мышкой. Теперь учиться должен другой. А это стоит недешево.

– Кто же этот другой?

– Вениамин.

Газете явно стало не по себе. Она зашелестела. И под столом задвигались большие ноги.

– А можно спросить, куда ты собираешься отправить Вениамина?

– В гимназию в Тромсё. Он будет изучать иностранные языки и готовиться к экзамену артиум[7]7
  Артиум – норвежский экзамен на аттестат зрелости, позволяющий поступить в любое высшее учебное заведение.


[Закрыть]. Только за одно учение придется платить тридцать шесть талеров. А еще комната, питание…

– Тромсё! Комната, питание! Но, Дина, он же еще ребенок!

– Вениамин не может жить здесь вечно…

– А он знает об этом?

– Пока нет. Хотя мы с ним раньше говорили об этом.

– Он слишком мал. – Таким голосом Андерс отдавал приказ бросить якорь. Голос был не сердитый. Но остановить якорь не мог уже никто.

Дина остановила якорь:

– Чем раньше он начнет учиться, тем лучше.

– Но кандидат Ангелл хороший учитель.

– Я не хочу, чтобы Вениамин торчал в Рейнснесе. Через некоторое время он уже ничего, кроме Рейнснеса, и знать не захочет.

Кажется, Андерс смеется?

Кто это там смеется?

– Дина, к чему такая спешка? У Вениамина впереди много времени.

– Зачем ему годами сидеть на необитаемом острове?

– Ты чувствуешь себя здесь как на необитаемом острове?

Кто-то прошел по гостиной. Куда они собираются? Почему не сидят на месте?

– Дина, ему будет трудно.

– Я знаю. – Голос Дины.

От этих слов голова Вениамина сжалась и превратилась в ничто. Внутри этого ничто колотился орех. Он причинял боль и хотел вырваться наружу. Вениамин попытался встать и выйти к голосам. Но не смог. Об этом нечего было и думать.

– Как я понимаю, ты сама сообщишь Вениамину, что ему предстоит уехать из дому?

Голос Андерса звучал близко-близко.

– Да.

Нет, нечего было и думать о том, чтобы куда-то пойти.

– А мне доложишь, когда все будет уже решено?

– Ты неправильно к этому относишься, Андерс.

– А как я должен к этому относиться?

– Просто мне кажется, что я лучше понимаю, что Вениамину надо.

– Еще бы, ты же мать!

Послышалось смачное посапывание. Значит, Андерс набил трубку. Набил трубку! Странно иногда ведут себя люди.

Некоторое время пахло трубкой. Потом Дина сказала:

– Почему ты рассердился?

– Я не рассердился. Просто я чувствую себя дураком, с которым никто не считается. Ты нас всех подавила, Дина. Ничего хорошего из этого не получится, вот увидишь. Я знаю, ты привыкла решать все одна. Но если уж ты выбрала меня в мужья, тебе придется смириться с тем, что я захочу принимать участие в твоих решениях.

– Ты и принимаешь в них участие, – мягко сказала Дина. Слишком мягко.

– Нет. Ты даже словом не обмолвилась, что собираешься отправить мальчика учиться. И не спросила, как я к этому отнесусь.

– Я бы непременно спросила. Просто я еще не привыкла к тому, что у меня есть муж.

Вениамин так и видел, как она то прячется, то появляется в мыслях Андерса. Верткая, точно ласка. Она, как ласка, могла скрыться в любой, даже самой узкой щели, прежде чем успевали заметить кончик ее хвоста.

– Дина, а его ночные кошмары?

– Это болезнь, она пройдет, когда он уедет из Рейнснеса.

Она сказала «болезнь». Но ведь он-то знает, что это неправда. Болен был не он, а русский. И его болезнь была смертельна. У него была пробита голова. Зачем Дина лжет? Чтобы спастись? Неужели и она лжет, как все остальные?

Стоя посреди комнаты матушки Карен, Вениамин вытянул вперед руки. Ему хотелось погасить зеленый стеклянный купол керосиновой лампы, сделанной в виде херувима. Это хоть немного утешило бы его. Он растопырил пальцы. Но он был никому не нужен, даже лампе матушки Карен. Лампа отомстила ему. Зеленые осколки впились ему в голень. Под запах керосина русский вытекал из него маленькими красными каплями.

Вениамин продолжал стоять не двигаясь, даже когда все сбежались к нему и заговорили разом, перебивая друг друга.

Глава 12

Олине не должна так кричать, думал Вениамин. В Рейнснесе вообще никто не кричал, кроме него самого и Олине. Но крик Олине был невыносим. В нем было что-то зловещее, потому что она как будто имела на это право. Не зря же она была Олине!

– Боже Всемогущий, покарай всех, кто злоупотребляет Твоими дарами! – кричала она с пылающим лицом.

Открытые двери кухни внушали страх. Вот опять. Наверное, лучше перебраться обратно в дом к Стине. Но ведь и там было ненадежно. Там был Фома.

– Хозяйка не должна так обращаться с мукой!

Злой визгливый поток тек с губ Олине, из глаз струились слезы. Она не предполагала, что у нее будут свидетели, кроме Tea. Но ведь у людей есть уши! Дина с мукой уже давно была в конюшне.

– Да она и взяла-то самую малость, – бормотала Tea. – Там было на донышке.

– Я тебе покажу на донышке! – бушевала Олине.

Вскоре Вениамин услыхал смачный, чавкающий звук. Словно на стол швырнули мокрую тряпку. Ему следовало вести себя по-мужски, посмеяться и сказать, что все это бабьи глупости. Но это было не так просто.

– Я сама видела, сколько она взяла! Это отвратительно. И к тому же большой грех! В Рейнснесе больше не придерживаются старых обычаев: скотину нельзя кормить дарами Божьими. Бог покарает за это. Вот увидишь. Мы все еще примем возмездие за то, что Дина кормит скотину крупой да мукой!

Вениамин решил показать, что он взрослый, и пошел на кухню. Теперь-то она замолчит. Но Олине даже не заметила его. Она подошла к отпрянувшей от нее Tea и прошептала грозно и громко, точно заклинание:

– Как думаешь, почему в Рейнснесе так не везет и людям, и лошадям? А? Я только спрашиваю, я ничего не утверждаю. Сперва лошадь понесла и вырвалась из оглобель, так что бедный Иаков погиб в омуте. Потом Дина собственноручно зарезала эту лошадь. А сколько уже лет у нас лошади болеют и дохнут? Истинная правда! Я это и перед пробстом могу повторить! Дина злоупотребляет дарами Божьими, и это возмездие!

Вениамин спросил, нет ли в кладовой просмоленной бечевки. Ему нужно обмотать ручку ножа, а то она слишком скользкая.

Но Олине по-прежнему не замечала его. Он попал в центр тайфуна.

– Дина лучше тебя знает, что нужно ее лошади! – заорал он тогда, чувствуя, как его бьет дрожь.

– Знает! – фыркнула Олине, словно разговаривала с Tea. – А почему у нас тогда такая напасть с лошадьми? Последняя лошадь хромает так, что на нее больно смотреть. Фома ходит мрачнее тучи. Ты думаешь, это почему? А наш жеребец? Да у него с каждой страдой все больше сводит сухожилия. Суставы воспалены, брюшные колики…

– Как будто на других усадьбах такого не бывает, – нерешительно возразила Tea.

– Не смей так говорить о Дине! Она лучше всех умеет лечить колики у лошадей! Она разводит в пол-литре воды столовую ложку молочной кислоты или берет пол-литра разведенного уксуса… Сперва сама попробует, а потом уже дает лошади! – Вениамин грозно двинулся на Олине.

Но она сегодня словно помешалась. Остановить ее было невозможно.

– Дина перестает давать лошади корм и растирает ей брюхо теплыми тряпками! – Tea поспешила на помощь Вениамину.

Олине хотела было плюнуть в их сторону, но вместо этого сощурила глаза, и из этих щелок вырвались огонь и горящая сера.

– Она осквернила дар Божий! И за это ее ждет возмездие! Я спрятала мешок с мукой в чулане и прикрыла его коробками. Я знала, что спрашивать она не станет. И верно, не спросила. Но мучной след показывает, что она нашла мой тайник и украла муку! Что скажете? Чтобы хозяйка вела себя как варвар и крала дар Божий из собственного чулана! Для поганой лошади!

Олине так шумно втянула в себя воздух, что показалось, будто головы палтуса посыпались в бочку с солью.

– Что, скажите, в этой лошади такого особенного? Может мне кто-нибудь объяснить, что особенного в этой лошади? Чем она лучше коров, которые дают молоко, мясо и масло? От верховой лошади нет никакой пользы! Последний жеребенок вырос кривоногим, с цыплячьим крупом! Это возмездие! Нельзя злоупотреблять даром Божьим. Теперь Андерсу опасно выходить в море, потому что его жена нарушает простейший из всех обычаев!

– Не смей так говорить о Дине! Замолчи! А то я… я застрелю тебя из ружья! – крикнул Вениамин.

Олине наконец опомнилась. Она захлопнула рот так, что щеки у нее задрожали, и уставилась на Вениамина.

– Боже, сохрани и помилуй нас всех! И прежде всего это несчастное дитя! Теперь она к тому же хочет отослать его из дому! – Олине всхлипнула и обняла Вениамина.

Он погрузился в кисло-сладко-мучной мир.

Но хотя бы мог снова думать о чем-то другом. Все было позади.

Вениамин пошел к Андерсу, чтобы предупредить его о возмездии, о котором говорила Олине. Ему хотелось хоть что-то противопоставить этому возмездию, если даже от этого не будет большой пользы.

Андерс на причалах следил, как загружали суда, уходящие на Лофотены.

Выслушав Вениамина, он нахмурился:

– Дина это слышала?

– Нет, она была в конюшне.

– Дина на такую болтовню внимания не обращает. А у Олине слишком много предрассудков.

– Ты бы только послушал, что она говорила!

– Забудь об этом. Олине надо иногда побраниться. Она как паровая машина – выпустит лишний пар и живет дальше. Останься со мной, поможешь мне считать.

Андерс усмехался, но было видно, что пророчество Олине немного смутило его.

– Не в пример лошади каждый рыбак, идущий на Лофотены, согласно двухсотлетнему правилу, имеет законное право на трехмесячное питание, – сказал он и, развернув ветхий лист бумаги, прочитал вслух: «Каждому рыбаку положено: один бисмерпунд[8]8
  Бисмерпунд – старинная норвежская мера веса, равная приблизительно 6 кг.


[Закрыть] масла, столько же выдержанного сыра и два – обычного. Два вога лепешек. Двадцать четыре бисмерпунда ячменной муки для селедочного супа. А также сырокопченый бараний окорок и солонина. Двадцать лефсе[9]9
  Лефсе – мягкие лепешки с картошкой, которые хорошо хранятся.


[Закрыть] и четверть бочки сельди. Кислое питье, два литра водки и на одну марку табаку. Кроме того, каждый может брать по потребности патоки и муки для каши. Всего провианта на десять талеров».

– И они все это съедают?

– Этого еще мало! Хочешь, чтобы у тебя была лучшая команда, – бери больше, чем положено. Рыбаками командую я, независимо от того, что говорит Олине, а вот рыба – в руках Господних. Но если рыба идет, тут уж все зависит от команды.

– Хорошо бы побывать там.

– Да, там есть на что посмотреть. Рыбаков видимо-невидимо. Говорят, что на Лофотенах собирается до двадцати тысяч рыбаков. И у каждого своя снасть. И каждому требуется пища. Вот и считай, сколько бочек с хлебом и ларей с провизией надо припасти каждый год. Сколько морской робы и бахил. И за каждым судном обычно тянутся связки рукавиц, которые таким образом отмывают от грязи.

Вениамин представил себе двадцать тысяч пар заскорузлых от грязи и связанных друг с другом рукавиц, которые плывут по Вест-фьорду. Это не шутки! Странно, что раньше никто не говорил ему об этом.

– Если Олине жаловалась тебе, что Дина скармливает лошади дар Божий, то невредно тебе узнать и то, что именно твоя мать много лет назад подсчитала, сколько сыру, масла и табаку требуется каждый год посылать на Лофотены. Тогда-то я и начал возить туда товар на продажу. Олине смотрит на все со своей колокольни, то есть из кухни в Рейнснесе… А мы с Диной – немного иначе.

Он сказал «мы с Диной». Это все искупало. Андерс участвует во всем, что делает Дина. Значит, Олине ошибается.

– Хоть ты и поедешь в Тромсё, чтобы стать ученым человеком, все-таки тебе неплохо знать: ловля рыбы – это свобода и приключения! Только там человек спит как убитый! Она дарит ему и силу, и мужество. Даже если рыбы не будет, все равно вырваться из дому – это счастье. А все остальное пусть ждет окончания сезона.

– А можно мне пойти с тобой на Лофотены?

Вениамин видел, что Андерс растерялся. И все-таки повторил свой вопрос.

– Я поговорю с Диной, – неуверенно пообещал Андерс.

Но оба понимали: об этом нечего и мечтать.

Андерс кашлянул.

– У тебя хорошая голова, парень. Пользуйся этим, пока молод.

– А у тебя, Андерс, разве плохая голова? Тебя небось никто не отправлял в Тромсё к чужим людям!

– Когда я был молодой, порядки были другие. Тогда мы радовались, если нам давали работу да еще и кусок хлеба. К тому же у меня не такой характер, чтобы корпеть над книгами.

– Мне тоже хочется стать шкипером! Андерс, скажи Дине, что мы с тобой так решили!

– Дина считает, что из тебя шкипер не выйдет.

– Это еще почему? Я ей докажу!

– Между прочим, я с ней согласен.

– Значит, если я не гожусь в шкиперы, мне надо сдохнуть в Тромсё?

– Нет. Я уверен, что ты будешь счастливым. Из тебя может получиться большой человек. Поэтому тебе надо учиться.

– Кем же я буду?

– Со временем определишься. Но ты станешь большим человеком, это точно!

– Я думал, раз ты теперь мой отец, тебе и решать, а все равно все решает Дина! – не сдержался Вениамин.

Любой рассердился бы на его месте. Но сказанного не воротишь. Андерс не поднимал глаз.

– Дина лучше знает, что тебе надо. На то она и мать.

– А ты посмотри, что вышло из Юхана. Лежит на диване в своей рясе и клянчит у Дины деньги.

Андерс не мог сдержать улыбку.

– Юхан не такой, как ты. Он не сын Дины, – улыбаясь, сказал он.

– Ну и что с того?

– Вы с ним очень разные.

– Откуда ты знаешь?

– Это по тебе видно, когда ты злишься. Впрочем, когда не злишься, тоже.

– Но ведь у нас с Юханом был один отец. Ты помнишь, как умер Иаков? А теперь он украшает стену и является привидением в Динином чулане.

– Кто тебе это сказал?

– Дина говорит, что он там.

– Ясно. – Андерс задумался.

– Но он никому не причиняет зла.

– Это уж точно.

Андерс повозился с трубкой и раскурил ее.

– Андерс, а ты веришь в привидения?

– Нельзя сказать, чтобы они очень донимали меня.

– А меня донимают.

– Кто же тебя донимает?

– Русский. Я знаю, он и в Тромсё со мной поедет. С кем я буду там по ночам играть в шахматы?

– Он все еще снится тебе?

– Да.

– Что же он делает?

– Кричит. И просит.

– О чем?

– Чтобы я был его свидетелем.

Этого говорить не следовало! Вениамин понял это, как только закрыл рот. О таком не говорят!

– Ты все забыть не можешь, как ленсман допрашивал тебя после того случая?

– Не знаю…

– Никак не забудешь, что русский застрелился?

– Это все ружье!

Вениамин несколько раз повторил эти слова, чтобы у Андерса не закралось каких-нибудь сомнений.

– Конечно ружье, – согласился Андерс.

– Разве люди могут стрелять друг в друга? – спросил Вениамин, понимая, что задает глупый вопрос.

– Иногда случается. Правда, не в наших местах.

– И что за это бывает?

– Пожизненная каторга. Стрелять в людей можно только на войне.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто стрелял бы в людей?

– Слава богу, нет!

– А ты подумай! Может, все-таки вспомнишь?

Вениамин понимал, что идет по краю пропасти. Но сдержаться не мог. Он уже задал свой вопрос.

– Перестань, парень! Выкинь ты из головы все эти мысли!

Вениамин как ни в чем не бывало разглядывал маленького жука с черной спинкой, который медленно полз по полу. Черная блестящая спинка. Вениамин не знал, что на него нашло, но его вдруг заполнила невыносимая пустота. Он встал и раздавил жука каблуком.

– Бедный жук! Зачем ты раздавил его? Ведь он тебе ничего не сделал! – тихо сказал Андерс.

– А русский? Он тоже никому ничего не сделал, – ответил Вениамин и бессознательно сел на бочку. Бочка под ним закачалась. Пол был неровный.

– Это верно, – согласился Андерс.

– Скажи, как Дина может?.. Как она может жить, будто ничего не случилось? – Вениамин с удивлением вслушивался в собственный голос.

– Ты ошибаешься, она все помнит. Но только она не сдается. – Лицо у Андерса вдруг изменилось. Можно было подумать, что ему все известно.

Но ведь это невозможно!

– У Дины есть ты!

Как просто, оказывается, сказать эти слова: «У Дины есть ты!»

– Я есть и у тебя.

– Тот, кто принадлежит Дине, не может принадлежать кому-то еще! – выпалил Вениамин.

– Наверное, именно поэтому она и хочет, чтобы ты уехал из дому. Тогда бы ты перестал быть только сыном Дины.

– Ты так думаешь?

– Примерно так. – Андерс был не похож сам на себя.

– А русский?

– Русский останется в Рейнснесе. Если же нет, сообщи мне, я сразу приеду и потолкую с ним.

– А если ты в это время будешь на Лофотенах?

– Можно приехать и с Лофотенов.

– Это долго.

– Но возможно. Какое-то время тебе придется справляться с ним в одиночку. Мужчина должен ко многому привыкнуть.

– Ты считаешь, что я не мужчина, если боюсь мертвого русского?

– Я видел взрослых мужиков, которые пугались куда менее страшных несчастий, – серьезно ответил Андерс.

– А тебе когда-нибудь было страшно?

– Случалось.

– Дина говорит, что страшно бывает всем.

Лицо у Андерса вытянулось от удивления. Видно, он еще многого не знал, этот Андерс. И всегда верил только хорошему.

– Вот как?

– Да. Она говорит, что ей тоже бывает страшно.

– И чего же она боится?

Любой разговор требовал осторожности. Нельзя откровенничать, чтобы на душе стало легче. Надо терпеть. Теперь следовало перевести разговор на другую тему. Неопасную.

– Давай поговорим о чем-нибудь нестрашном, – предложил Вениамин.

Андерс кивнул и не стал больше задавать вопросов. Он был замечательный отец во всех отношениях. Знал, когда надо поставить точку. И тут же рассказал Вениамину, как во время одного плавания его даже рвало от страха, и морская болезнь была здесь ни при чем.

– А стоит сойти на берег, где тебе не угрожает опасность, сразу все забываешь, – с улыбкой заключил он.

Уже на другой день Андерс сообщил Вениамину, что, к сожалению, его обваляют в грамматике и поджарят на математике, чтобы подготовить к поступлению в классическую гимназию в Тромсё. Времени в обрез, так что с Лофотенами придется повременить.

– Почему она такая злая?

Вениамин мог позволить себе так сказать тому, кто должен был быть его отцом.

– На то есть много причин, – заметил Андерс и отвернулся.

Вениамин часто сидел в комнате матушки Карен и размышлял над тем, что ему многое следует забыть. Хорошая память вовсе не благословение божье. Но чем больше он думал об этом, тем лучше все помнил.

Иногда эти мысли одолевали его во время чтения и портили ему все удовольствие. Они взывали к нему его собственным испуганным голосом. Читая приключения и романы, он слышал, как сам рассказывает себе все то, что следовало забыть.

Это было, пожалуй, похуже, чем крики русского.

Иногда он видел себя со стороны. Словно пылинку, положенную кем-то под увеличительное стекло матушки Карен. Может, даже он сам положил себя туда. Тогда он представлялся себе непобедимым великаном, который шагает по Вселенной, накинув на плечи вместо плаща звездное небо. Однако чаще всего он отождествлял себя с тем, что лежало у него под увеличительным стеклом. Несколько раз ему казалось, что он мотылек, который, никем не замеченный, летит через комнату.

Вениамин часто раздумывал, почему он подчиняется всем решениям Дины? Но может, она ничего и не решала? Может, это он сам всегда пытался угадать, чего она ждет от него?

Иногда он понимал, что она ни в чем не виновата. И вообще никто не виноват. Но не смел собрать воедино эти мысли, потому что тогда оказалось бы, что виноват он сам. Он трус. Он не такой добрый, каким следует быть. Он плачет и кричит без всякого повода еще почище, чем Олине.

В самые тяжелые дни он думал, что Юхан лучше его, хотя они оба сыновья Иакова. Юхан хороший человек, это бесспорно. И если он однажды ударил Вениамина, на то были причины. И очень веские.

Однажды после свадьбы Дины и Андерса Вениамин попытался поговорить с Юханом. Ведь другого брата у него не было. В тот день Юхан был непривычно весел. Поэтому Вениамин без приглашения отправился с ним на прогулку по берегу. Однако во время прогулки обнаружилось, что его присутствие не доставляет Юхану ни малейшего удовольствия. Можно было, конечно, сделать вид, будто ничего не замечаешь, и выдержать прогулку до конца. Но это было бы уже совсем другое дело. Вениамин понимал, что плохо поступает по отношению к брату, что он уже достаточно взрослый и должен знать, что об этом говорить нельзя, и все-таки не удержался.

– Теперь Дина вышла замуж за Андерса, и тебе придется спать одному, когда ты приезжаешь в Рейнснес, – выпалил он то, что давно вертелось у него на языке.

Юхан замер. Прибой плескался о скалы. Солнце залило отмели зеленым светом, было очень тихо. Лишь где-то в отдалении слабый ветер наводил свой порядок. Но сердце Вениамина сковал лед. Юхан побелел, как песок из ракушечника, на котором он стоял. Его бледность предвещала беду.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он, почти не разжимая губ.

Вениамин прекрасно знал, что Юхану будет трудно стерпеть его слова. Поэтому сказал:

– Ты спал у Дины, когда она жила в бывшем доме для работников! Признавайся!

– Откуда ты это взял?

Юхан грозно шагнул к нему. Оставалось только повернуться к нему спиной. Сердце Вениамина стучало в кончиках его пальцев.

– Я тебя видел!

Юхан схватил Вениамина за плечи. Его ногти впились ему в кожу. Вениамину было даже приятно. Как будто у них была общая вина.

– Молчи! Ты ничего не мог видеть! – крикнул Юхан и еще крепче сжал Вениамина.

Вениамину следовало закричать. Человек не может молчать, если в него так вцепились. Тогда хотя бы известно, отчего он кричит.

– А что в этом такого? – Вениамин вырвался и убежал вперед.

На бегу он обернулся и прибавил к сказанному такое, что Юхан бросился за ним, уже не сомневаясь, что Вениамин действительно видел его.

– Наглая ложь! Попробуй только повторить это хоть одной живой душе! – крикнул он.

«Я не лгу! Но если ты боишься, я никому ничего не скажу!» – мог бы крикнуть Вениамин своему брату. Это было так просто. У них с Юханом появилась бы общая тайна. Думая о ней, Юхан неизбежно думал бы и о нем.