Текст книги "Беглянка"

А Маккензи? Да кто же он такой в конце концов? И кто ему она? Вероятно, по здешним законам вовсе не жена, дарованная Богом, а просто вещь, которой можно распоряжаться по своему усмотрению – продавать, менять, дарить… Как рабынь…

Тара, кажется, уснула, но вдруг услышала звук отворяющейся двери. В комнате уже стемнело. Наверное, она спала довольно долго.

Рослый голубоглазый индеец и девушка вошли в комнату. Девушка принесла миску наполненную чем-то, напоминавшим кашу, и деревянную кружку.

– Кунти, – пояснила девушка, ставя перед Тарой еду. – Это такой корень. Из него здесь делают хлеб, кашу… Поешьте и запейте водой.

Индеец нетерпеливо сказал что-то, и девушка неохотно направилась к выходу.

Голодная Тара, не прикасаясь к пище, поднялась со шкур и с вызовом спросила индейца:

– Сколько вы намерены держать меня тут на привязи? И что вообще собираетесь?..

Тот ответил на своем языке, и девушка, обернувшись, перевела:

– Он говорит, что вы должны следовать советам Маккензи. Иначе попадете в беду.

С этими словами она вышла, индеец тоже.

Тара в отчаянии бросилась на шкуры, но голод напомнил о себе. Она с удовольствием выпила прохладную и чистую воду, но не знала, как взяться за кунти, поскольку ей не дали ни ложки, ни вилки. Видимо, индейцы пьют эту кашу из миски, догадалась она.

Поев, Тара снова легла на шкуры, закрыла глаза и незаметно погрузилась в сон. Внезапно что-то разбудило ее. В свете пламени очага она увидела двух девочек, лет трех и пяти. Темные миндалевидные глаза, ослепительно белые зубы, кожа с медным отливом.

– Здравствуйте, – сказала Тара.

Обе улыбнулись. Младшая спряталась за старшую. Тут она с досадой поняла, что дети не знают английского. Вдруг девочки тихо ответили:

– Здравствуйте.

– Господи, вы говорите по-английски! Поняли меня?

– Да, – ответила старшая, но в эту минуту вошел голубоглазый метис.

Он велел девочкам выйти и вскоре тоже удалился.

Тара опять забылась сном. В доме было тепло и тихо.

Ее тронули за плечо. Над ней стояла все та же красивая девушка.

– Пойдемте со мной.

– Нет!

– Лучше идите, иначе за вами пришлют кого-то другого.

– По своей воле я не двинусь с места!

Девушка вздохнула и подошла к двери.

– Тогда я позову кого-нибудь.

– Не надо! Куда вы меня поведете?

– В малый дом.

– Почему в малый?

– Потому что этот дом мой. Здесь спят другие. А вы…

– Что я?

– А вы будете спать в малом доме.

Тара задрожала. В том малом доме они хотят… О Боже!.. Хотят совершить над ней насилие! Конечно, они не могли позволить себе этого здесь, при женщине, при детях… Сюда ведь заходили две славные девочки…

– Пожалуйста… – прошептала Тара. – Пожалуйста, не позволяйте им… Оставьте меня здесь. Рядом с вашими детьми… Они ведь ваши?.. Они такие милые…

– Пойдемте, – повторила индианка. – Нас ждут. Не бойтесь.

Ждут? Кто ждет? Что они задумали, эти дьявольские отродья?.. Но она им не дастся! Будет биться до смерти!.. Да, лучше смерть, чем надругательства дикарей!

Между тем девушка, вынув из кармана юбки большой нож, одним ударом отрезала от столба ремень, удерживавший Тару, крепко сжала в руке оставшуюся часть.

– Я больше не убегу.

Индианка с сочувствием посмотрела на нее.

– Идемте, – повторила она.

Они вышли из дома. Таре было холодно, сердце замирало от страшных предчувствий. Все казалось намного хуже, чем в ночном кошмаре…

Посреди площади все еще пылал костер, вокруг него сидели мужчины. Возле них лежали копья и ружья. Большой тыквенный сосуд с каким-то напитком переходил из рук в руки.

Все посмотрели на Тару, когда ее проводили мимо.

Индианка и Тара пересекли площадь и подошли к небольшому бревенчатому дому.

В окнах играли отблески света, значит, там тоже горел очаг.

– Входите, – сказала индианка. – Иначе нам обеим придется плохо. Он ждет вас.

– Он? – ужаснулась Тара. – Кто же он?

Девушка отворила дверь, втолкнула Тару в дом и вошла вслед за ней.

Здесь все было точно так же, как и в большом доме: множество шкур, сушеное мясо, тыквенные бутыли, кухонная утварь, кипы одежды.

Но Тара заметила посреди комнаты, рядом с зажженным очагом, большую деревянную лохань – такую же, как в домах у белых. Над водой поднимался пар.

Она услышала оттуда что-то, сказанное по-индейски.

Индианка подтолкнула Тару к лохани.

– Он хочет, чтобы вы помогли ему мыться.

Боже! Там, в этой ванне, тот голубоглазый метис! Она видела его смуглые плечи и темноволосый затылок, окутанные паром.

Тара почувствовала дурноту. Она ожидала всего, только не этого! Нет! Никогда!.. Ее парализовало от страха и возмущения.

– Нет! – крикнула Тара. – Я не буду!

– Не ждите, когда он встанет и подойдет к вам!

– Постойте! – прошептала Тара. – Да ведь у меня связаны руки. Развяжите их и…

Мужчина прервал ее нетерпеливо и грубо.

– Он говорит, – перевела индианка, – что вас нельзя развязывать. Вы опять попытаетесь удрать. К тому же, по его мнению, вы гораздо лучше ведете себя, когда связаны. Так услужите же ему.

Индианка быстро вышла из дома и задвинула наружный засов.

Тара кинулась к двери и начала колотить в нее связанными руками. Рыдания душили ее.

Значит, нет выхода! Нет выбора! Ладно, черт с ним, она выполнит его требование. Вон там у очага два кувшина, какой-то таз… Дьявол с ним! Она сделает то, что ей велят… Из кувшинов идет пар – в них, наверное, кипяток… Она услужит ему…

– Будь ты проклят! – Бормотала Тара. – Я покажу тебе, что значит кипеть в аду!

Смуглые руки сжали ее запястья. Она яростно вырывалась, и мужчине пришлось выскочить из ванны. Они боролись в полутьме. Тара била его ногами, головой, и раза два он охнул от боли.

А потом… потом он потерял равновесие, упал в ванну, но при этом увлек Тару за собой.

Она ощутила упругость смуглого тела, жар и… и овладевшее им возбуждение. Его руки коснулись ее груди…

Она дико закричала.

– Тара!

Знакомый голос произнес ее имя? Или это только почудилось?

Знакомые руки снова коснулись ее тела, сжали Тару в объятиях, и совсем близко она увидела знакомое лицо. Его лицо с безжалостными глазами.

Но отчего он так похож на того индейца? Только цвет глаз разный.

Таре казалось, что она сходит с ума.

– Кто вы? – хрипло выкрикнула она.

– Тара, ты не узнала меня?

Это сказал ее муж… Джаррет.

Глава 14

– Маккензи! – выдохнула она.

Он не сводил с нее глаз.

– Господи, это ты! – Тару захлестнула ярость. – Как я испугалась! Как они издевались надо мной! А ты… Почему ты здесь? В этом доме?.. Значит, ты знал?

Несмотря на смятение, она понимала, что сейчас не время выяснять отношения.

– Помоги мне подняться и выбраться из воды! – потребовала она. – О, я разорвала бы тебя на части!.. И руки! Развяжи руки!

Джаррет спокойно разглядывал ее.

– Ты хуже этих дикарей, Маккензи! Хуже всех семинолов, вместе взятых!

– Пусть так, зато теперь ты знаешь, любовь моя, как порою наказывают тех, кто удирает без разрешения.

«Значит, он побывал дома, увидел, что меня нет, и пустился на поиски!» – догадалась Тара, и ее гнев начал улетучиваться.

Но как Джаррет посмел проделать с ней такое?..

– Как ты мог? Как ты мог? – повторяла она, тыча ему в грудь все еще связанными руками. – Ты был здесь, и ты разрешил… этим людям…

– Семинолы, радость моя, – он провел мокрым пальцем по ее лицу, – как и прочие индейцы, а также белые, иногда бывают жестокими. Они не прощают измены и наказывают за предательство. Даже членов семьи.

– Ты не смеешь… – начала она, но Джаррет встал во весь рост, поднял ее и закричал:

– Это ты не смеешь! Да понимаешь ли ты, что наделала? Удрала из дома, никого не предупредив… Наплевала на всех!

– А ты наплевал на меня! Бросил в лапы дикарей! Я едва не сошла с ума от страха!

– Ты – моя жена…

«Нет, – подумала Тара, – я еще не твоя жена. Ты хочешь, чтобы я стала ею, но ничего не получается – ни у тебя, ни у меня. Я чужая – тебе и этим местам… Чужая при свете дня. Но не ночью. Однако это ничего не меняет…»

Тара вдруг догадалась, что Джаррет уже давно в этой небольшой хижине и отсюда руководил всем этим спектаклем.

Оглядевшись, она увидела то, чего не заметила раньше: аккуратные стопки простынь и полотенец, пистолеты – все говорило о том, что здесь живет белый человек.

Он!.. Джаррет! Человек с двумя лицами. Живущий и здесь, и там. И среди белых, и среди индейцев. Это он велел поймать ее и привязать к столбу! Это из-за него она чуть не лишилась рассудка – от страха за свою жизнь, за свою честь!

– Негодяй! Сукин сын! Я вырву твое жестокое сердце!

– Не кричи! – тихо, но властно сказал он.

– Больше никогда в жизни, клянусь…

Джаррет так сильно прижал Тару к груди, что у нее перехватило дыхание.

– Тише, – повторил он. – Не нужно, чтобы все слышали твою брань. Здесь это не принято.

– Мне наплевать на это!

– А мне нет, миссис Маккензи. Я не хочу, чтобы моя жена ставила меня в трудное положение.

– Ты в трудном положении? – Она задрожала от злости и возмущения. – Ты? Да если бы ты знал, что со мной…

Он закрыл ей рот ладонью.

– Дорогая, подумай только, как изменят свое мнение обо мне семинолы, если увидят, что я не могу справиться со своей женой, проявившей неповиновение и кругом виноватой?

– Эти дикари, которые схватили меня и как мешок бросили на лошадь?

– Они спасли тебя от худших бед, потому что обещали мне обеспечить твою безопасность и не могли понять, как ты оказалась в чаще, на границе с болотами, совсем одна… Я тоже не понимаю этого.

Тара сознавала, что совершила глупость, едва не обернувшуюся непоправимой бедой, когда из ревности и любопытства совсем одна отправилась к Роберту. Здешние места не прощают опрометчивых поступков.

– Что вы делаете? – гневно прошептала Тара, внезапно почувствовав, что Джаррет расстегивает ее платье.

– Не волнуйся, сейчас я ничего не хочу от тебя, просто снимаю мокрую одежду.

– Развяжите мне руки!

– Ты смеешь требовать это, беглянка?

– Да!

– Если бы я связал тебя раньше, в нашем доме, ты не оказалась бы здесь.

– Развяжи меня! Тебе не удастся снять платье, пока у меня связаны руки.

О, скорее бы он освободил ее! С каким наслаждением она влепит хорошую затрещину этому голому красавцу!

– Ты так уверена в этом? – усмехнулся Джаррет.

И в то же мгновение платье, разорванное сверху донизу, упало к ногам Тары.

– Сукин сын! – Она снова попыталась ударить его.

Джаррет приподнял ее, опустил на подстилку из шкур и, несмотря на отчаянное сопротивление Тары, снял с нее мокрую одежду.

– Ты заплатишь мне за все, Маккензи! За все! Я выцарапаю тебе глаза, вырву…

– Тише! И ты еще называешь кого-то дикарями!..

Она лежала на теплых шкурах, обнаженная, со связанными руками… Но живая и невредимая. И, как ни странно, полная сил и желания жить. Тепло очага согревало ее. Таре казалось, что здесь пахнет землей, травой, сосновой хвоей.

Джаррет опустился на колени рядом с ней.

– Черт возьми, не трогай меня!

– Я принес тебе одеяло.

Он укрыл ее, и в этот момент в дверь негромко постучали. Джаррет обмотался полотенцем.

Снаружи отодвинули засов, и в комнату вошел голубоглазый индеец.

Взглянув на Джаррета, он сказал что-то на языке своего племени.

Натянув одеяло до подбородка, Тара с удивлением, но уже без всякого страха смотрела на них. И тут она вспомнила, что именно этого голубоглазого метиса видела во сне.

«Неужели в жилах Джаррета тоже течет индейская кровь? – подумала она. – И как поразительно сходство этих мужчин!»

Индеец протянул Джаррету чем-то наполненную корзинку.

– Спасибо, – сказал тот.

– Не стоит благодарности, – ответил индеец тоже по-английски, без малейшего акцента.

– Откуда вы знаете английский? – сердито осведомилась Тара.

Тот улыбнулся Джаррету.

– Ты еще не сказал ей? Как, еще не развязал руки?

– Не успел. Она сильно сопротивлялась.

Тара вспыхнула от негодования, а индеец улыбнулся еще шире. Улыбка очень красила его, как и Джаррета.

– Оцеола еще здесь? – спросил Джаррет.

– Уехал… Я тоже покидаю вас. Рад был познакомиться с вами, Тара Маккензи. – С этими словами он вышел.

– Что здесь происходит? – гневно спросила она у Джаррета, но не услышала ответа.

Сбросив с себя полотенце, он приблизился к Таре быстро и бесшумно, как пантера. Его намерения не вызывали сомнений. Одеяло было отброшено в сторону.

– Джаррет… – неуверенно пробормотала Тара, охваченная желанием.

– Я слишком долго ждал. Целую вечность… Во всяком случае, так мне показалось.

– Джаррет! – Она взмахнула связанными руками.

Он закинул их ей за голову. Тара все еще сопротивлялась, раздираемая противоречивыми чувствами – страстью и яростью. Ей хотелось ощутить его в себе… и ударить, уничтожить, снять скальп!..

– Да, я не шучу! – гневно шептала Тара, отвечая собственным мыслям. – Снять скальп! Потому что никогда не прощу…

Словно не слыша ее, Джаррет шептал:

– Слишком долго… Слишком…

Он навалился на нее всем телом.

– Джаррет!..

Но он закрыл ей рот поцелуем, его язык проник вглубь, раздвинув зубы. Смуглые руки ласкали грудь, спускаясь все ниже, к бедрам, становились требовательнее, настойчивее…

И вдруг Джаррет приподнялся. В руках, у него блеснул нож.

Тара вскрикнула, но он наклонился, снова поцеловал ее и одним взмахом ножа рассек ремень. Она была свободна, но уже вовсе не хотела бить его, уничтожать… снимать скальп.

Тара обхватила шею Джаррета, прижала его к себе, забыв о гневе и мести и предвкушая то, о чем так долго мечтала…

И это осуществилось.

В ушах застучал барабанный бой, перед глазами вспыхнул ослепительный свет, пространство расширилось, и ее повлекло в бездонную высь. Затрепетав, Тара закричала, но тут покой и умиротворение снизошли на ее душу.

Джаррет перекатился на бок, и она, испытав облегчение, пошевелила освобожденными от пут руками. Это вновь напомнило ей о недавнем страхе и унижении.

– И все-таки я задушила бы тебя!

– Меня? – удивился он. – Когда все это случилось с тобой, я был еще далеко отсюда, любовь моя.

– Нет, ты находился здесь, в селении, и велел им изощренно издеваться надо мной!

– Они ведь сразу сказали, что не причинят тебе вреда?

– Нет, не сразу, к тому же я не поверила им.

– Вот и они не верят белым и зачастую оказываются правы. Даже Оцеола не сделал тебе ничего дурного.

– Оцеола? – Тара вздрогнула. – Это голубоглазый индеец?

– Нет.

– Значит, тот пожилой, в головном уборе с перьями?

– Да.

– Как же ты допустил, чтобы я попала в руки человека, ненавидящего всех белых?

– Не всех, дорогая. Тебя он только слегка наказал за ослушание.

– Но мог и убить, верно? Как тех несчастных из отряда Дейда и многих других!

– Он хороший и достойный человек, Тара. Оцеола видит, что происходит с его народом. И он далек от того, чтобы ненавидеть всех. Оцеола воюет.

– Объясни это тем, кого он убил или оскальпировал! Будь ты неладен! Бросил меня в его лагере!

– Я оставил тебя в нашем доме, где тебе и следовало находиться. Когда я напал на твой след, ты была уже здесь.

– Но потом все происходило с твоего ведома?

Джаррет кивнул:

– Если бы ты не попыталась удрать…

– Я никуда не удирала!

– А как же ты оказалась на болотах?

Тара не посмела рассказать ему о своем намерении посетить Роберта Трита, опасаясь, как бы Джаррет не заподозрил того в каких-то кознях. Да он и не поверит ей, что она отправилась туда совсем одна просто от тоски и одиночества.

– Я не собиралась никуда удирать, – повторила Тара.

– Куда же изволила держать путь? – насмешливо осведомился он.

– Просто решила прогуляться. – Она поспешно добавила: – Но ты… ты настоящий Белый Тигр, так тебя здесь называют. Быстро напал на мой след и сразу нашел меня. Добыча не ускользнет от тебя, – заметила Тара с искренним восхищением.

– Мне все равно сообщили бы о том, что произошло, – сказал Джаррет.

– А этот… мой главный тюремщик, – спросила она, – как его зовут?

– Бегущий Медведь.

– Почему он так хорошо говорит по-английски? И кто он такой?

– Он хорошо знает наш язык, – согласился Джаррет, не отвечая на второй вопрос.

Он не собирался скрывать от Тары, что его связывают с Джеймсом родственные узы. Однако рассказ требовал времени, а в Джаррете вновь вспыхнуло острое желание.

– Но ведь и ты знаешь язык семинолов?

– С Бегущим Медведем я говорил на языке мускоги, но владею и языком хитичи. Ничего удивительного: я слышал их с детства.

– Где?

Он не отвечал, ибо от страсти у него перехватило дыхание.

– Скажи, – настаивала Тара. – Почему ты скрываешь?

Джаррет, слегка отодвинувшись от нее, лег на спину.

– Джеймс Маккензи… – начал он и умолк.

– О ком ты говоришь?

– О Бегущем Медведе. Его знают также как Джеймса Маккензи.

– Но…

– Он мой брат… а Уильям – твой, – насмешливо добавил он.

Тару поразило это признание. Однако они в самом деле очень похожи, она сразу это заменила.

Значит, его брат – настоящий индеец, а Джаррет, видимо, вырос среди краснокожих. Потому и чувствует себя с ними свободно и в полной безопасности.

Но почему он не сказал ей сразу? Из-за того, что она отказалась говорить о себе? Но ведь тут совсем другое дело. Она просто не может…

Слегка кривя душой, но больше всего опасаясь, как бы Джаррет не потребовал и от нее откровенности, Тара снова начала возмущаться его скрытностью.

– Не говори так громко, – увещевал ее Джаррет. – Здесь это не принято.

– Все равно я убью тебя за все, что ты сделал! А твоего брата… задушу.

– Он примет это, как мужчина, не сомневаюсь, дорогая.

– Интересно, ванна – это обычный предмет у семинолов? – вдруг спросила она, сжимая его руку, вновь скользнувшую к ее животу.

– Нет. Она принадлежит мне.

– И эта хижина тоже?

– Да, она моя. И твоя.

– И все твои белые друзья знают об этом?

– Многим из них известно, что мой младший брат – сын индианки. И я никогда не скрывал, что вырос в индейском племени…

– И тебя не преследовали за это?

– Пока нет, но в этой жизни может случиться все что угодно.

Тара вздрогнула, и он крепко обнял ее.

– Но сейчас нам здесь ничто не грозит.

– Да, знаю, но ведь Оцеола не единственный вождь индейцев. Есть и другие, для которых ты только враг.

– Верно.

– И значит, тебе постоянно угрожает опасность. Ты построил свой дом на вулкане. И все мы на вулкане.

– Сейчас у меня самые добрые отношения с индейскими племенами, поэтому пока нет оснований опасаться за свою жизнь и жизнь своих близких. Однако нужно соблюдать определенные условия.

– Но, Джаррет…

– Хватит об этом, Тара.

– Но…

– Тара, пожалуйста. Сегодня был очень долгий день.

– И такая же ночь, Джаррет. Особенно для меня.

– А мне показались бесконечными все дни, проведенные вдали от дома. – Он снова обнял ее. – Утром я отвечу на любые твои вопросы, а сейчас…

Ей давно не было так хорошо и спокойно в его объятиях. Теплый воздух ласкал обнаженное тело; ласкали его и руки Джаррета, и его губы.

«Какое-то безумие! – подумала Тара. – В чаще леса, в селении индейцев, наших исконных врагов, я занимаюсь любовью с белым человеком, одним из их лучших друзей…»

Потом она сразу уснула мирным сном, какого не знала давно.

Джеймс Маккензи сидел на шкурах в своей хижине, прислонившись к стене, и смотрел на затухающие угли очага.

Он ждал. И нетерпение его возрастало с каждой минутой.

Вздохнув, Джеймс провел рукой по густым темным волосам. Куда исчезла Наоми? Почему до сих пор не пришла домой?

После того как она отвела эту бедняжку Тару к Джаррету, прошло немало времени. Он уже отнес брату еду и питье, а Наоми так и не появилась. И детей тоже нет. Значит, забрала с собой. Впрочем, детей она могла оставить у его матери, но сама?

Джеймс понимал: Наоми пришлось не по душе то, что ей велели делать. Ей не понравилось, что мужчины решили проучить Тару, проявившую строптивость, легкомыслие и непослушание. Сама Наоми подчинилась мужу, хотя жестокий «спектакль», разыгранный с ее помощью, возмутил его жену.

Теперь же она выкинула чисто женский трюк: не пришла разделить постель с собственным мужем.

Ну что ж… В конце концов, ему тоже не слишком понравилась эта игра. Хотя таких своевольных, как Тара, следует учить. Джеймс знал, что у брата с женой не совсем простые отношения. Тара откуда-то уже удрала, и Джаррет, видимо, опасается, как бы она не повторила такой же выходки.

Джеймс прикрыл глаза, устроился поудобнее. Он устал от непривычной игры с Тарой.

Наверное, не только от этого. Вспыхнувшая с новой силой война принесла много забот и тревог. А впереди ничего хорошего и, главное, – почти нет надежды. Как человек, принадлежавший двум мирам, Джеймс видел и понимал больше, чем многие индейские вожди, а потому считал, что сопротивление и борьба безнадежны. Не в данном конкретном случае – вообще.

Так или иначе, сейчас или через несколько лет белые добьются своего: оттеснят индейцев отовсюду…

Только зачем? Это не укладывалось у него в голове. Ведь земли так много, неужели не хватит всем? Не нужно только проявлять чрезмерную алчность и агрессивность. Однако белые хотят завладеть всей землей, целиком и полностью.

Джеймс мог в свое время примкнуть к белым и остаться с ними. В том мире, к которому принадлежали его отец и брат. Образованный, с широким кругозором, он не чувствовал бы себя там изгоем. Джеймс поддерживал знакомство со многими белыми: торговцами, врачами, плантаторами, даже с политиками и военными. Его связывали с ними дружеские или деловые отношения. Свои взгляды на происходящее в стране Джеймс редко высказывал и тем более никому не навязывал, но твердо придерживался их. Словом, он считал, что все люди имеют равные права на жизнь.

Но, полюбив индианку Наоми, Джеймс остался в мире индейцев – с ней, со своей матерью…

Он открыл глаза, потянулся и решил идти к матери, но тут вошла Наоми.

Взглянув на нее, Джеймс понял, что жена по-прежнему недовольна им и еще не простила его.

– Где пропадала так долго? – спросил он.

– А ты это заметил?

– Да.

– С моими детьми у твоей матери. Где же еще?

– С нашими детьми, – уточнил Джеймс.

– Я думала, ты давно спишь. Улыбнувшись, он покачал головой:

– Ты же знаешь, без тебя мне не уснуть. Еще минута, и я бы отправился за тобой.

– Знаю.

Больше Наоми не проронила ни слова.

– Хорошо, что привела жену брата к нему в дом. Я уж боялся, что ты отпустишь ее и она опять убежит.

Глаза Наоми гневно сверкнули.

– И правильно бы сделала! От таких, как вы, надо бежать без оглядки!

Вот! Такой она ему нравилась больше. Джеймс поднялся и подошел к ней.

– Мы сыграли с ней жестокую шутку, – сказала она.

– Это была не шутка, Наоми. Женщин надо учить.

– А мужчин? – Поскольку ответа не последовало, она продолжила: – Особенно нехорошо было в самом конце, когда я оставила бедняжку в комнате с голым мужчиной, сидящим в лохани. Она не сомневалась, что это ты.

Он рассмеялся.

– Чего же тут плохого? Надеюсь, тебя это не слишком огорчило бы?

– Джеймс!.. Не смей!

Но он уже схватил ее в объятия, прижал к своему большому сильному телу, в нем вспыхнуло желание.

– Джеймс Маккензи, если вы сумели принудить меня принять участие в вашей дурацкой игре, то не думаете ли и сейчас применить силу?

– Силу? – Он опустился вместе с ней на оленьи шкуры. – Нет, любовь моя, никогда! Только убеждения, лесть, ласки… И немножко лукавства.

Наконец он услышал негромкий смех.

– Ты всегда был соблазнителем, Джеймс.

Он молча раздел Наоми, потом разделся сам и лег рядом.

Она закрыла глаза. Обида и злость, копившиеся весь день, прошли. Осталось лишь одно желание, заполнившее всю ее целиком.

А потом Наоми устыдилась того, что так быстро забыла о мучениях Тары, причиненных отчасти ею самой.

– Не следовало так жестоко поступать с ней, Джеймс.

– Это не жестокость, Наоми, я проявил твердость. Тара – жена моего брата, и она должна понимать, что находится там, где идет война.

– Все равно так нельзя. Наверное, она уже слышала об ужасной судьбе Лайзы.

– Тара узнает правду в свое время. И довольно об этом, Наоми.

– Представляю, как ее отругает Джаррет!

– Это их семейное дело. Давай спать…

«Что ж, спать так спать. Он прав, мой Джеймс, как и почти всегда в нашей с ним жизни. Но люблю я его не за это, а совсем за другое…»

Наоми положила голову ему на грудь.

Спать…