Текст книги "Взгляд назад: Культурная история женских ягодиц"

В модной индустрии отсутствует стандартизация, поэтому каждый бренд самостоятельно задает систему размеров. Многим это известно по собственному опыту: если вы когда-нибудь мерили джинсы разных марок, но одного и того же размера, вы уже удивлялись тому, как сильно они отличаются. У каждого бренда свой идеальный покупатель, объясняет профессор Глаум-Лэтбери, и коммуникация с ним выстраивается, в частности, через размерную сетку. Если параметры Наташи – длинноногой и высокой женщины с небольшой попой – увязываются с образом, который пытается продать тот или иной бренд, то она подходящая модель. Сколько женщин на самом деле обладают такими же пропорциями, неважно. Производители одежды редко ставят своей целью изготовление вещей, которые действительно будут подходить реальным людям; они продают, скорее, некий идеальный образ. Одежда предназначена не тому человеку, которым является клиент, а тому, кем он хочет быть в своих мечтах.

Если компания принимает решение о сотрудничестве с Наташей Вагнер, дизайнер передает эскиз вещи изготовителю выкроек, который делает их по Наташиному размеру. Затем по этой выкройке отшивают макет вещи. В идеале таких макетов должно быть несколько. Вагнер примеряет их, делится с дизайнером ощущениями и предлагает свои рекомендации. По опыту она знает: если шлевки не вшиты в шов кокетки, они легко отрываются, когда подтягиваешь джинсы, а карманы бывают удобнее, когда они определенной формы. Затем дизайнер вносит в макет поправки, чтобы точнее подогнать вещь к телу. Наташа говорит: «Когда мы добиваемся идеальной подгонки, я просто чувствую это. Сзади не тянет. Пояс не жмет и не врезается. Джинсы плотно обхватывают везде, где надо».

На следующем этапе на фабрике отшивается так называемая опытная партия вещей. Дизайнер должен убедиться, что продукция фабрики соответствует его замыслу. Вагнер обычно примеряет образцы из опытной партии и, если у нее есть замечания, вместе с дизайнером вносит последние по счету поправки. Далее фабрика запускает вещь в производство. Перед выпуском в продажу Наташа Вагнер примеряет ее в последний раз.

Однако производителям одежды нужно отшивать вещь во всех размерах. Техническое размножение лекал – это довольно сложный процесс, требующий использования определенных математических формул. Профессор Глаум-Лэтбери объясняет: при каждом размерном шаге количество используемой для пошива изделия материи увеличивается пропорционально, поэтому разница между 2-м и 4-м размерами может составлять всего 2,5 см ткани, а между 14-м и 16-м – уже более 6 см. Причем эти дополнительные сантиметры часто располагают в более-менее случайных местах: дизайнеры пытаются представить примерные пропорции женщины, которая носит 16-й размер, и предположить, какую именно деталь нужно укрупнить. В результате ширина ворота у джемпера 16-го размера может остаться такой же, как у того же джемпера в 14-м размере, но вот в поясе добавят пару сантиметров. Кроме того, при каждом размерном шаге длину изделия положено увеличивать – предполагается, что женщина, которая носит 4-й размер, точно ниже ростом, чем обладательница 10-го. Поэтому с увеличением размера вероятность того, что вещь хорошо сядет, автоматически падает.

Что меня всегда удивляло во всей этой истории, так это то, как такая система определения размеров вообще может функционировать в качестве бизнес-модели. Индустрия моды – одна из крупнейших в мире. Производители одежды наверняка зарабатывали бы еще больше, если бы их продукция действительно подходила покупательницам! Ведь должен же быть какой-то альтернативный способ решить эту проблему.

Глаум-Лэтбери констатирует: «К сожалению, такого способа нет. Стоит помнить, что производство одежды – это, в первую очередь, серия бизнес-вопросов, и ответ на них – вовсе не создание идеально подходящего каждому клиенту продукта». Компания получает прибыль, только если продает много товара. На фабрике можно выкроить двести футболок за раз, но сшивать каждую из них все равно придется вручную. Роботов-швей пока не существует; любую вещь, которую вы когда-либо надели, прострачивал человек, сидящий за швейной машинкой. Потогонная система и другие неэтичные трудовые практики значительно удешевили производство готовой одежды, но его невозможно удешевить еще больше. Поэтому и производить все необходимые в идеале варианты и размеры одежды, получая при этом прибыль, тоже не получится,

«Чтобы этот бизнес был прибыльным, наши тела должны быть функционально заменимы, – говорит Глаум-Лэтбери. – Наши тела – это винтики в системе». Это известно профессору из личного опыта: у нее был небольшой собственный бренд. Глаум-Лэтбери искренне хотела создавать красивые, качественные и хорошо сидящие вещи, но последнее ей просто не удавалось – это было экономически невыгодно.

«Наши тела непокорны», – говорит она. Это фраза цепляет меня. В ней заложена идея, которая кажется мне очень верной. Наши тела бунтуют – против размеров, против капитализма, против вечной необходимости все упорядочивать, ранжировать и контролировать. Я обмазываюсь ночным кремом, приседаю по утрам и пытаюсь втиснуться в не подходящие мне брюки, но у меня все еще морщины, целлюлит и слишком большая попа. Мое тело непокорно: оно сопротивляется моим попыткам его контролировать.

Но, конечно, не все хотят приблизить свое тело к какому-то абстрактному идеалу. Не все находятся в поисках нормы. Для кого-то непокорная природа тела и мириады разнообразнейших способов его бытия – не только то, что можно принять, но и то, чем можно наслаждаться.

Сопротивление

Как почти все в клубе Icon в нью-йоркском районе Астория, фирменный коктейль был жизнерадостным и ярким: посетители просили бармена сделать «Назови меня своим розовым» – название напитка отсылало к популярной драме «Назови меня своим именем»{193}193
  Я посетила конкурс трансвеститов бара Icon (Iconic Drag Competition) осенью 2019 г. по рекомендации Винсента Куччи и Алекса Бартлетта из фирмы Planet Pepper.


[Закрыть]. Взбалтывая коктейли, бармены танцевали под песню “I Touch Myself”. Все вокруг заливал свет разноцветных прожекторов.

Я пришла туда в воскресенье в 19:45, но клуб был уже полон. В этот вечер должна была состояться церемония открытия знаменитого конкурса Iconic. В течение восьми недель нью-йоркские драг-квины будут бороться за корону клуба Icon: соревноваться в пении, танцах и умении импровизировать под песню, которую выбирает диджей.

Не считая метро, клуб Icon был местом с самой разношерстной публикой, которую я только встречала в Нью-Йорке. Там можно было встретить людей всех рас. Нам заслоняла сцену драг-квин – в серебряных с блестками туфлях на каблуках и огромном белокуром парике она была на голову выше меня. Весь вечер я пыталась разглядеть хоть что-нибудь между ее локонами и многочисленными поднятыми вверх телефонами, на которые посетители клуба снимали конкурс для соцсетей.

Я отправилась в Icon в поисках противоядия от нормальности, накрепко сцепленной с историей тела. И это было самое подходящее место. На церемонии открытия драг-квины сначала представлялись жюри и публике. Происходящее на сцене как будто бы яснее проявляло суть любого драг-шоу: каждый исполнитель становится тем, кем хотел бы быть. Все тела, которые демонстрировались в клубе, репрезентировали то или иное представление о женственности, но сценические образы драг-квинов были совсем не похожи друг на друга. Кто-то из участников конкурса выглядел как персонаж научно-фантастического фильма – в переливающейся юбочке и ярком светлом парике. Другие были наряжены как голливудские актрисы 1940–50-х гг. и носили пышные локоны. Кто-то никак не корректировал свою фигуру, хвастаясь перед зрителями андрогинной гибкостью, а у кого-то была большая накладная грудь, выглядывавшая из корсета. Встречались и драг-квины с роскошными, сделанными из поролона, попами. Мне особенно запомнился номер в стиле компьютерной игры Mortal Kombat – танец с элементами гимнастики и боевых единоборств. Драг-квин под псевдонимом Zeta 2K сделал минет длинному красному воздушному шару, затем проколол его и на несколько минут спрятал у себя во рту – только затем, чтобы потом медленно извлечь, заворачиваясь в лоскутное одеяло, сшитое из пластикового мусора. Другой конкурсант, Эссенс, обмазывался неоново-желтой краской, корчась на полу.

Меня, разумеется, в первую очередь интересовали попы. И я была по-настоящему впечатлена разнообразием способов, к которым прибегают драг-квины для уменьшения, увеличения и украшения своих задов. В конкурсе участвовали голые попы, подчеркнутые контурным гримом, и попы естественные, лежащие под платьями и юбками плоско как блин. Один участник конкурса, с огромными, вызывающе искусственными округлостями, был похож на Мэй Уэст[22]22
  Мэй Уэст (1893–1980) – скандально известная американская актриса, певица, один из первых американских секс-символов.


[Закрыть]. Накладной зад другого явно напоминал о попе Дженнифер Лопес – он был той ее формы, которая возможна только при сочетании уникального генетического везения и многочасовых тренировок в спортзале. В Icon к попам относились с иронией, их делали большими, маленькими, плоскими или круглыми в соответствии с собственным вкусом и характером. Тело как таковое было пространством для игры, веселья, деконструкции и тотального отказа от нормативности. Но как, подумала я, достигается подобное разнообразие? Откуда берутся все эти фантастические попы?

___________

Жарким июльским днем 2019 г. Винни Кучча стоит у подъезда многоэтажки на Брайтон-Бич{194}194
  Я брала интервью у Куччи и Бартлетта в 2019 г., и интервью, использованные в этом разделе, проводились у них в квартире.


[Закрыть]. В этом доме он живет вместе с Алексом Бартлеттом, своим партнером. Кучча курит во дворе – веселый человек лет пятидесяти, в темных очках, узких джинсах и желтой футболке с логотипом PFLAG. Я подхожу к дому как раз тогда, когда он докуривает сигарету, и он рассказывает мне, как ему нравится жить в этой части города – в районе, где они с Бартлеттом могут позволить себе снять жилье с видом на океан. Кони-Айленд находится в десяти минутах ходьбы отсюда, а Нью-Йоркский Аквариум еще ближе. «Друзья все время зазывают нас на Файер-Айленд, – говорит Кучча. – Но нам здесь больше нравится – можно пойти на пляж и вернуться домой, чтобы заскочить в туалет!»

Мы поднимаемся на лифте в квартиру Винни и Алекса. Он открывает дверь, и нас встречают высокие, в человеческий рост, стопки каких-то поролоновых предметов цвета слоновой кости. Для хранения поролона в этой квартире отведена целая комната, но он все равно вываливается в прихожую. У Куччи и Бартлетта совместный бизнес: они являются, возможно, ведущими в мире поставщиками накладных поп и бедер для драг-квинов и просто любителей переодеваться. Их продукцией пользуются, например, участники конкурсов в Icon и «Королевских гонок Ру Пола»[23]23
  «Королевские гонки Ру Пола» – американское конкурсное реалити-шоу, в каждом сезоне которого члены жюри и приглашенные судьи выбирают «новую драг-квин-суперзвезду».


[Закрыть].

Вскоре к нам выходит Алекс Бартлетт в обрезанных шортах и шлепанцах. Он показывает мне спальню, которая переоборудована под мастерскую. Две помощницы – молодые женщины – прерываются, чтобы поздороваться с нами, а затем снова берутся за работу. С помощью электрических пилок они придают поролону нужную форму. На полке под потолком лежат свертки ярких тканей, из которых Бартлетт шьет костюмы для себя (он выступает как драг-квин под псевдонимом Перчик) и для друзей и клиентов.

Когда Кучча и Бартлетт открыли свой бизнес – они остроумно назвали фирму Planet Pepper, – Алекс выступал уже около двадцати лет. Параллельно он шил на дому костюмы для себя и других драг-квинов. Кучча шить не умел, но хотел открыть собственное дело. Как инвалид по зрению, он имел право на получение стартового капитала в $15 000 от Комиссии штата Нью-Йорк по делам слепых и слабовидящих. Партнеры воспользовались этой суммой, чтобы открыть производство костюмов. Кучча занимался деловой стороной вопроса, а Бартлетт творческой.

Поначалу фирма работала в убыток – мелким производителям одежды часто тяжело оставаться на плаву. Но вскоре Кучча и Бартлетт поняли, что существует смежный и до сих пор не освоенный рынок: все те накладки, которые формируют фигуру драг-квинов под сложным костюмом.

«Я шил костюмы для людей, которые хотели придать своим телам женственность, – объясняет Бартлетт. – Но они были мужиками, так что нам всегда приходилось начинать с формирования тела под костюмом и только потом шить сам наряд. Через некоторое время я понял, что этим же никто не занимается! Никто не продает готовые накладные попы и груди для драг-квинов и всех остальных!»

Бартлетт вырос в Вирджинии и там же начал свою карьеру драг-квина. Он начал изготавливать нужные для выступлений накладки так же, как большинство начинающих драг-квинов: наставник научил Бартлетта резать диванные подушки, придавать им нужную форму и стратегически распихивать куски поролона по колготкам.

«Ты учишься у окружающих, – вспоминает Алекс. – Мой приятель увидел, что я не пользуюсь накладками, и такой: “Пора подумать о накладной попке, потому что сейчас ты выглядишь как парень в платье”». Момент, когда Бартлетт впервые вышел на сцену с накладными попой и грудью, изменил его жизнь. «Для драг-квина смена фигуры – это своего рода переключатель. Ты становишься другой личностью. Когда у тебя появляется другое тело, ногти и сиськи, ты ходишь иначе, двигаешься иначе. Ты иначе распоряжаешься пространством».

В 1980-е и 1990-е гг. драг-квин-комьюнити Нью-Йорка строго следовало моде. В вирджинских драг-шоу еще блистали пышные дивы в образе Мэй Уэст или Мэрилин Монро, но, переехав в Нью-Йорк в 1992 г., Бартлетт заметил, что там популярен «очень андрогинный, очень рок-н-ролльный» стиль. «Все хотели быть супермоделями нулевого размера, выглядеть как мальчик в платье, – добавляет Винни Кучча. – Но я даже со своей инвалидностью по зрению всегда мог понять, что разговариваю с драг-квином. Я смотрел прямо на бедра: они не двигались, не колыхались». Чтобы занять свое место в жизни комьюнити, Planet Pepper понадобилось некоторое время. «Когда думаешь о женском образе, это всегда про грудь, волосы и лицо, – говорит Кучча. – Но вот ты надеваешь эти бедра и эту попу, и все резко меняется. Многие наши покупатели говорят, что это изменило их образ – изменило их жизнь!»

___________

Мне тоже доводилось надевать специальное белье в попытке изменить свой силуэт. Но если для Винни Куччи и Алекса Бартлетта создание женственных форм было бунтарским актом приятия себя и освобождения от нормы, то мои попытки изменить свое тело с помощью накладок и спандекса были и остаются почти исключительно упражнением по ограничению собственной свободы.

Первую подобную попытку я предприняла в средних классах школы. У меня еще не сформировалась хоть сколько-нибудь заметная грудь, но я уже покупала лифчики с эффектом пушап. Мне нужно было соблюсти определенный баланс: выглядеть чуть более развитой, чем я была на самом деле, но не переборщить – я страшно боялась, что мой обман раскроется. Через десять лет я открыла для себя утягивающее белье. Мне было 24, я была подружкой невесты на свадьбе и совсем забыла, что под полупрозрачное нарядное платье мне нужно надеть комбинацию. Пока я отпаривала свое платье в классной комнате воскресной школы рядом с церковью, где проходила свадьба, вторая подружка невесты сбегала в ближайший торговый центр и вернулась, размахивая чем-то из спандекса телесного цвета. Эта штука была утягивающим бельем из Victoria’s Secret. Она не только скрывала мое голое тело, мерцая под прозрачной тканью платья, но и здорово уменьшала мои объемы. К концу вечера у меня разболелся живот – ценой создания тела, казавшегося мне нормальным и женственным, оказался запор.

Пытаясь изменить свой облик, я гналась за некоей целостностью, соответствием внешнего внутреннему. Мне нужно было заставить «я», которое смотрело на меня из зеркала, соответствовать моему истинному «я», таящемуся где-то внутри. Лифчик с эффектом пушап и утягивающее белье предлагали возможность стать ближе к идеалу женственности: я хочу побольше тут и поменьше там, чтобы мое тело соответствовало общепринятой гендерной норме, которая была мной интериоризирована. Так я чувствую себя – или хочу чувствовать себя – женственной, или взрослой, или уверенной в себе. Но в этом желании изменить свое тело заключено противоречие: я хочу, чтобы окружающие видели меня именно такой, какой себя вижу я сама, но в то же время – нормальной, правильной, женственной.

Но переживание женственности – очень сложный процесс, а средства, с помощью которых мы говорим о ней миру, очень примитивны{195}195
  Анализ гендера и трансвестизма в этих абзацах опирается на десятилетия работы таких исследователей, как Джудит Батлер, Хосе Эстебан Муньос и Джек Холберстем. Я посещала лекцию Холберстема в 2019 г., чтобы пополнить свои знания о шоу трансвеститов, и опираюсь на знания, полученные в ходе этой лекции, как здесь, так и в других частях этой книги.


[Закрыть]. Очевидные ее признаки – большая грудь, круглая попа, узкая талия – создают иллюзию незамысловатости и бинарности гендера, но реальность гораздо сложнее и подвижнее. Сделать женственность простой, самоочевидной и целостной – это значит сгладить ее оттенки, ее нюансы. Ни один набитый поролоновыми подушечками лифчик не мог передать, как я в тринадцать лет одновременно тосковала по детской свободе и жаждала обрести субъектность взрослой женщины. Никакое утягивающее белье или полупрозрачное платье с рюшами не могли рассказать о гендерных переживаниях, которые я испытывала, стоя у церкви в день свадьбы моей подруги. Я была молода и привлекательна и наслаждалась тем фактом, что успешно играю роль стереотипной подружки невесты.

«Женщиной не рождаются, ею становятся»{196}196
  Simone de Beauvoir, The Second Sex, trans. Constance Borde and Sheila Malovany-Chevallier (London: Vintage Classics, 2011), 330. (См.: Бовуар Симона де. Второй пол / Пер. Е. Орловой и А. Сабашниковой (1997, многокр. переизд.) – Прим. ред.)


[Закрыть] – эти слова Симоны де Бовуар из книги «Второй пол» вошли в историю. Проходы между вешалками в магазине нижнего белья – это одно из мест, где становятся женщиной, где фантазии о другом теле кажутся смутно достижимыми. Гендерная философия XX–XXI вв. развивает идеи де Бовуар. Джудит Батлер на страницах книги «Гендерное беспокойство» описывает гендер скорее как конструкт и перформанс, чем как факт{197}197
  Judith Butler, Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity (Oxfordshire: Routledge Classics, 2006). Рус. пер.: Батлер Дж. Гендерное беспокойство: феминизм и подрыв идентичности / Пер. с англ. Карен Саркисов. – М.: V-A-C Press, 2022.


[Закрыть]. Мы можем носить атрибуты, ассоциирующиеся в нашей культуре с «женским» или «мужским», мы можем толстеть, худеть, ходить с накладной попой или грудью, но все это не передает внутреннюю сущность человека, и контраст между гендерным самоощущением и внешним обликом часто усиливается из-за необходимости постулировать вовне принадлежность к «мужскому» или «женскому». Согласно Батлер, на самом деле никакого внутреннего «я» нет. Подлинное «я» и устойчивый образ «женственности» суть иллюзии. Не существует нормального, не существует женского и мужского. Добросовестное втискивание себя в ультраженственное платье подружки невесты уныло отчасти потому, что предполагает единство там, где на самом деле имеет место многообразие. В этом дискомфорте – трагедия, но, быть может, и возможности. Как сказал Ру Пол: «Мы все рождаемся голыми».

Продукция Planet Pepper дает совершенно новый взгляд на сотворение тела. Создавая Норму, Абрам Бельски и Роберт Диккинсон пытались дать определение – и задать пределы – женственности. Когда я надеваю утягивающее белье или безуспешно пытаюсь втиснуться в джинсы, разработанные для Наташи Вагнер, я чувствую эти пределы. Я пытаюсь подчинить свое тело чужим представлениям о женственности, чужим представлениям о норме.

Но Алекс Бартлетт и Винни Кучча в утягивающем белье и накладных задах находят свободу. Для них в этих предметах заключена радость от возможности выразить множественные модальности своей личности. «В какой-то момент представления о том, что такое мужское и женское, становятся для тебя просто абстракцией, – говорит Бартлетт. – Ты начинаешься перемещаться туда-сюда. Мне надоели джинсы и черные футболки, я хотел носить веселые, яркие вещи. Я спросил себя: почему мне нельзя одеваться в эти чудесные платья? И нашел пространство, где могу это делать. Для меня в переодевании есть магия. Я еще больше становлюсь собой».

Фитнес

Сталь

Передо мной комикс 1994 г. издания{198}198
  Jack Ohman, “Mixed Media,” Denver Post, May 18, 1984.


[Закрыть]. На первой картинке женщина в гимнастическом купальнике и теннисной повязке на лбу приходит, по-видимому, на свидание. Ее кавалер одет в костюм в галстук. Он сидит за столиком, покрытым белой скатертью. На второй картинке героиня садится за стол, и в воздухе раздается громкий «ЗВЯК» – написано огромными жирными буквами. На третьей картинке кавалер спрашивает: «И давно у тебя стальные булки?»

В конце 1980-х и начале 1990-х над фитнес-программой «Стальные булки» охотно подшучивали – отчасти из-за названия. Ее пародировали в Saturday Night Live, обсуждали в ночных ток-шоу Джея Лено и высмеивали в серии комиксов «Кэти»{199}199
  Brenda Herrman, “ ‘Buns of Steel,’ ” Chicago Tribune, February 23, 1993.


[Закрыть]. В конце концов, попа сама по себе – это смешно, а идея стальной попы одновременно привлекательна и немного нелепа. Но «Стальные булки» не были шуткой или, по крайней мере, были не только шуткой. Это был курс тренировок, разработанный предпринимателем Грегом Смити. Видеокассета с курсом стала бестселлером – ее можно было купить в любой точке земного шара. Видимо, люди действительно хотели, чтобы их булки стали твердыми, как сталь. Представления о том, как должно выглядеть тело, значительно изменились.

Слова «зад» и «задница» в нашем языке часто связываются с упорной работой. Выражение «жирная задница» имеет семантику лени: «подними свою жирную задницу и займись делом». Дать кому-то «пинка под зад» значит «заставить работать». «Брать задницей» – это добиваться чего-то старанием и упорством, даже не имея талантов в этой сфере. Работая, можно «задницу стереть» (англ. work their ass off) – этот фразеологизм устанавливает прямую связь между прилежным трудом и маленькой попой. Неудивительно, что все эти коннотации сошлись в названии одной из самых успешных фитнес-программ в истории. Эта программа увидела свет в те времена, когда преданность американцев религии успеха достигла своего пика. И она была разработана человеком, который воплотил принципы этой религии в своей собственной жизни.

___________

На то, чтобы отловить Грега Смити, у меня ушло полгода{200}200
  Биографическая информация о Греге Смити взята преимущественно из интервью с ним, которые я проводила в августе 2020 г. Как уже говорилось, не все истории и факты можно было проверить, но я приложила все усилия, чтобы подтвердить его историю по мере возможности.


[Закрыть]. Я много раз писала на электронный адрес, который нашла на сайте, созданном Грегом в 2008 г. Я изучила телефонные книги Анкориджа и Лас-Вегаса, где, как я знала, он жил раньше. Я пыталась отыскать его представителей или родственников. Я почти сдалась, решив, что он канул в призрачный мир бывших знаменитостей, когда вдруг однажды вечером получила от Грега Смити письмо. В письме сообщалось, что он будет рад со мной побеседовать; долгое молчание объяснялось тем, что Грег просто нерегулярно проверяет электронную почту.

И я ему позвонила. Начав говорить, он не останавливался три дня.

Некоторые его истории звучали сомнительно. Он утверждал, что был тем самым «белым парнем» из песни “Play That Funky Music” группы Wild Cherry (нет, не был). Он рассказывал, что у него была студия аэробики в Анкоридже, в которой он тренировал Мисс Аляску и популярную фанк-группу Commodores (возможно, но маловероятно). Грег сказал мне, что он ловец штормов и восемь раз был внутри тайфуна, а также описал свою встречу с медведем гризли, которую пережил благодаря позитивному мышлению и широкой улыбке. Учитывая склонность Грега Смити к преувеличению и самомифологизации, важно критически воспринимать все, что он говорит, но один факт из его жизни является неоспоримой истиной: Смити изобрел одну из самых успешных фитнес-программ в истории.

Интерес Грега Смити к фитнесу начался с прыжков с шестом. Ему было двенадцать лет. Он был хорошим гимнастом – настолько хорошим, что в 1969 г. поступил в Университет штата Айдахо, выиграв спортивную стипендию[24]24
  Студенческий спорт в США не уступает по популярности профессиональному, а университеты хорошо зарабатывают на своих спортивных командах. Поэтому вузы стараются привлекать в ряды студентов талантливых молодых спортсменов, предлагая им большие стипендии.


[Закрыть]. В университете Смити добился определенного успеха и в конце концов стал прыгать на более чем приличные 5 метров. После колледжа он решил, что хочет стать учителем физкультуры, и переехал на Аляску, в Уасиллу, где начал работать в старшей школе (Грег утверждает, что одной из его учениц была Сара Пейлин[25]25
  Сара Пейлин (р. 1964) – американский политик, губернатор штата Аляска в 2006–2009 гг.


[Закрыть]{201}201
  Я не смогла найти тому никаких подтверждений.


[Закрыть]). В целом преподавать ему нравилось, но у Смити были большие амбиции: он хотел основать собственную студию аэробики и популяризировать свой подход к фитнесу. Посетив как-то лекцию краснобая Зига Зиглара[26]26
  Зиг Зиглар (1926–2012) – популярный американский мотивационный спикер, писатель и оратор.


[Закрыть], которая, как говорит Грег, перевернула его жизнь, он бросил работу, переехал в Анкоридж и в 1984 г. открыл студию хип-хоп-аэробики.

Путь к успеху оказался тернистым. Бизнес шел плохо. Смити судорожно пытался придумать, как привлечь в студию новых клиентов, чтобы хотя бы окупить аренду, и торговался с хозяином помещения за отсрочку платежа. «Я понимал, что это полный провал и все больше злился», – вспоминает он. Грег решил канализировать эту злость через интенсивные тренировки. «И вот я придумал такую тренировку, чтобы у всех попы горели!»

Если информация на сайте Грега Смити правдива, то занятия в его студии были очень странными{202}202
  Нынешний сайт Смити http://www.originalbunsofsteeldvd.com/. Видеокурс «Оригинальные стальные булки» можно приобрести там, он также общедоступен на YouTube.


[Закрыть]. Он приходил на тренировки с кассетным магнитофоном и длинным кожаным кнутом – это был всего лишь реквизит, заверил он меня. Называл себя «Доктором Булкинсом», «Профессором Булкологии», «Князем боли», «Мастером Мазохизма и повелителем булок». Занятия проходили в полумраке, но на самого Смити был направлен яркий свет прожектора. За пятидесятиминутную тренировку он прогонял группу как минимум через пятьдесят разных упражнений для попы, все время крича: «Красивые ноги! Красивые ноги!.. Работайте этими красивыми ногами! Изгоняем из этих бедер чизбургеры и морковный кекс! И картошку фри!»

Сначала в группе было всего пять или шесть человек, но вскоре количество постоянных посетительниц дошло до сорока с лишним. «Клиентки приходили потому, что это была мощная прокачка попы. Они рассказывали подружкам чудесные истории о том, как классно после моих тренировок выглядит задница и как это нравится мужу!» Грег помнит момент, когда к нему пришло настоящее вдохновение. Он болтал с клиентками после занятия, как вдруг одна из них сказала: «Вау, булки на ощупь как стальные!» «Мы все затихли», – вспоминает он. Все поняли, что это звучит гениально.

___________

«Стальные булки» появились в самый подходящий для этого момент. В течение 1960–70-х гг. представления о физической культуре и спорте претерпели глубокие изменения{203}203
  Информация об истории физкультуры до 1970 г. взята из моего интервью с профессором Новой школы Натальей Петжелой в июне 2020 г. и книги Jonathan Black, Making the American Body: The Remarkable Saga of the Men and Women Whose Feats, Feuds, and Passions Shaped Fitness History (Lincoln: University of Nebraska Press, 2013), 39.


[Закрыть]. Историк фитнеса и профессор нью-йоркской Новой школы Наталья Петржела указывает на то, что рост популярности здорового образа жизни в Америке обычно совпадает с периодами увеличения количества офисных работников. Белые воротнички очевидным образом менее активны, чем люди, занимающиеся физическим трудом, и этот факт вызывает у первых социальную тревожность. Культуру среднего класса в такие периоды (например, в 1920-х или в 1950-х) пронизывает беспокойство по поводу состояния собственного тела, поскольку быть в хорошей физической форме – это не просто значит быть здоровым. Это всегда нечто большее.

Профессор Петржела говорит, что в американской культуре хорошая спортивная форма часто увязывается с патриотизмом. До недавнего времени видимое физическое здоровье нации указывало на военную мощь государства: крепкие и здоровые граждане лучше приспособлены для того, чтобы воевать. В 1950-е гг. американское общество было немало озабочено тем, что холодная война перейдет в горячую, а мужчины, обрюзгшие от своей офисной работы, окажутся не способными сражаться. «Люди прониклись идеей о том, что США – это сверхдержава, – объясняет Петржела, – но вместе с тем у них появились тревожные мысли вроде: о господи, все эти вещи, которые делают Америку великой, – автомобили, телевизоры, стиральные машины и замороженные полуфабрикаты – на самом деле делают ее вялой и толстой!» Именно это заставило правительство запускать многочисленные государственные программы типа Президентского теста на физическую подготовку – они были призваны популяризировать среди юных американцев спорт и здоровый образ жизни.

В конце 1970-х гг. у хорошей физической формы появился еще один смысловой слой{204}204
  Идея, что подъем неолиберализма изменил представления многих американцев о своем теле, достаточно распространена в литературе по истории физкультуры и всплывала в моем разговоре с д-ром Петжелой. Дать определение неолиберализму – непростая задача, но я постаралась сделать все возможное с помощью Стэнфордской философской энциклопедии и книги Дэвида Харви A Brief History of Neoliberalism (Oxford: Oxford University Press, 2005).


[Закрыть]. Новая волна государственного регулирования труда и природопользования (были, например, созданы Агентство по охране окружающей среды и Управление по охране труда) вызвала неоднозначную реакцию богатых и влиятельных американцев. Отчасти как ответ на действия правительства в этих кругах формируется новая экономическая философия – неолиберализм. Ее сторонники провозгласили своими главными ценностями неограниченную свободу рынка, частную собственность и индивидуальные свободы. Неолиберализм приобретал все большую популярность не в последнюю очередь потому, что он апеллировал к американскому мифу о self-made man. Новая философия перешагнула классовые барьеры в тот момент, когда ее последователи стали представлять ее как средство преодоления экономических кризисов 1970-х.

Но неолиберализм недолго был просто экономической философией. Вскоре он приобрел черты всеобъемлющей идеологии, а его щупальца протянулись чуть ли не в каждую сферу американской жизни. Неолибералы смешивали свободу рынка с индивидуальной свободой, игнорировали коллективные способы действия и предлагали судить о ценности человека главным образом в категориях рыночной стоимости. Воспринятые серьезно, эти идеи оказывали значительное влияние на то, как человек мыслил о самом себе, в том числе на то, как он воспринимал собственное тело. Стройность и подтянутость связываются со способностью к самоконтролю уже давно, но в 1970-е хорошая физическая форма стала важнейшим способом продемонстрировать миру свои неолиберальные ценности: индивидуализм, дисциплину и способность к работе над собой. Страна вернулась к идее о том, что человек управляет своей судьбой, а спортивное тело стало визуальным символом новой трудовой этики и самоконтроля.

На пике этого бума индивидуализма, в 1968 г., авиационный врач Кеннет Купер опубликовал книгу «Аэробика»{205}205
  Kenneth H. Cooper, Aerobics (Lanham, Maryland: M. Evans, 1968).


[Закрыть]. Автор восхвалял достоинства новых упражнений, которые, по его словам, укрепляли не только торс и конечности, но также и сердечные мышцы. До этого момента у большинства американцев спортзал ассоциировался в основном с культуризмом, маргинальной мужской субкультурой, которая воспринималась как что-то среднее между цирком и фрик-шоу{206}206
  Информация по истории аэробики взята в основном из «Аэробики» Купера и следующей литературы: Black, Making the American Body; Elizabeth Kagan and Margaret Morse, “The Body Electronic: Aerobic Exercise on Video: Women’s Search for Empowerment and Self-Transformation,” TDR 32, no. 4 (1988): 164–80; Claire Elaine Rasmussen, “Fit to Be Tied,” in The Autonomous Animal Self-Governance and the Modern Subject (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2011), 137–66; Jenny Ellison, “Not Jane Fonda: Aerobics for Fat Women Only,” in The Fat Studies Reader, eds. Esther Rothblum and Sondra Solovay (New York: New York University Press, 2009), 312–19; а также интервью с Натальей Петжелой.


[Закрыть]. Культуристов считали одновременно женоподобными (их подозревали в гомосексуальности, потому что они проводили слишком много времени в компании других мужчин и слишком заботились о своей внешности) и гротескно мужественными, кичащимися собственной силой и огромными мускулами. Это была крайность, и подражать образу жизни культуристов почти никто не хотел. Публикация книги Купера, однако, предложила альтернативу культуризму: автор предлагал не наращивать преувеличенно огромную мускулатуру, а развивать силу и выносливость. Аэробика продвигала образ стройного и поджарого бегуна на длинные дистанции или ловкого танцора. Этот образ был привлекателен для всех гендеров, но особенно нравился женщинам – как и сегодня, в конце 1960-х занятия аэробикой рекламировались не только как способ оздоровления сердечно-сосудистой системы, но и как действенное средство похудения. Но женское тело, ассоциировавшееся с аэробикой, оставалось гетеронормативным. В нем не было места огромным бицепсам или иным формам, которые могли бы связываться с преувеличенной маскулинностью.