Текст книги "Взгляд назад: Культурная история женских ягодиц"

Норма

Создание

Первая примерочная, которую я запомнила, – это примерочная детройтского универмага Hudson’s. Жители городка, в котором я выросла, отправлялись туда за «красивыми» вещами. Там мама покупала мне комбинезончики и банты для волос, а себе – туфли на высоких каблуках (они были расставлены по универмагу на деревянных подставках, словно пирожные); там мы выбирали салфетки для родственников, которые готовились к свадьбе.

Во время этих магазинных экспедиций мама прокладывала через отделы товаров для женщин охотничью тропу, набирая гору одежды. Нам обеим нравилась эта часть шопинга. Для меня начальный беглый поиск подходящих вещей – это момент, когда оптимизм на пике и кажется, что вся одежда на вешалках выглядит отлично и тебе к лицу. Наперекосяк все идет обычно во втором акте магазинных приключений.

Хотя этот Hudson’s считался «красивым», примерочные в нем были, по выражению моей матери, «аховые». Вытертые грязные ковры, хлипкие перегородки, удушливо-низкие потолки и прямо-таки безжалостное освещение. В детстве я не задумываясь садилась там на пол, уставшая так, как сейчас устаю от похода в художественный музей, – перегруженная смыслами, а именно, как мне стало понятно уже во взрослом возрасте, магазинными манифестациями женственности: ароматами духов, текстурами шелка-сырца и чесаного хлопка, фантазиями, которые будил во мне этот взрослый женский мир. Иногда я сворачивалась калачиком на грязном буром ковре и просто засыпала.

Тем временем моя всегда аккуратная и собранная мама методично развешивала вещи, которые ей приглянулись, прежде чем снять собственную одежду. Она сама когда-то работала в Hudson’s и хорошо понимала, как часто продавщицам приходится складывать и отпаривать всю эту кучу барахла. Развернув пару новых брюк, она влезала в них и изучала себя в зеркале.

Это и была трудная часть.

Маме редко что-то действительно подходило. Обещание, которое таила в себе каждая вещь на полке, рассыпалось в прах, как только мама застегивала пуговицы или молнию. Подол оказывался очень длинным, талия – очень широкой; ткань очень тесно облегала. Я слишком низкого роста, говорила мама. Руки у меня слишком дряблые. И – у меня слишком большая попа. Описывая, почему на ней не сидит одежда, она всегда говорила не об одежде, а о себе самой. С одеждой все в порядке, говорила она. Это со мной что-то не так. Вскоре я усвоила этот язык и стала говорить так сама.

Примерка одежды часто ощущается как попытка втиснуть свое тело в чужие рамки – и чаще всего она ею и является. Каждое тело уникально, а современная одежда – это массовая индустриальная продукция: если брюки вам не подходят, то это происходит только потому, что пропорции вашего тела не соответствуют пропорциям тела, которое вообразил себе производитель одежды.

Помимо прочего, одежда предлагает нам откровенную материализацию нормы. Брюки – это предмет, который можно подержать в руках и который напоминает вам о существовании частей тела, буквально в него не помещающихся. Если какая-то вещь слишком велика или слишком мала, значит, где-то точно есть «нормальное», правильное тело, которое в эту вещь идеально впишется.

Но что такое «правильное» и «нормальное»? Моя мама часто говорила, что у нее слишком большая попа. Я тоже часто это говорю. Но «слишком большая» относительно чего?

___________

Ширина таза Нормы{167}167
  Впервые я узнала про Норму и Норммана в беседе с Кейт О’Коннор, аспиранткой Мичиганского университета, занимающейся историей евгеники в этом штате. После этого я обращалась к следующим источникам об этих статуях: Peter Cryle and Elizabeth Stephens, Normality: A Critical Genealogy (Chicago: University of Chicago Press, 2018); Julian B. Carter, The Heart of Whiteness: Normal Sexuality and Race in America, 1880–1940 (Durham, NC: Duke University Press, 2007); Dahlia S. Cambers, “The Law of Averages 1: Norman and Norma,” Cabinet Magazine 15 (2004); and Mary Coffey, “The Law of Averages 2: American Adonis,” Cabinet Magazine 15 (2004). Джо Тейт, архивист Кливлендского музея естественной истории, помог мне нарыть много первоисточников для этой главы. Я также обсуждала с Мэри Коффи ее статью “American Adonis” в сборнике Popular Eugenics: National Efficiency and American Mass Culture in the 1930s (Athens: Ohio University Press, 2006).


[Закрыть] составляет 73 см.{168}168
  Measurements of Normman and Norma, 1943, Dickinson-Belskie Files, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть] Попа у нее круглая, высокая и, так как Норма сделана из камня, подозрительно гладкая. Основательная, но никто не назвал бы ее большой. Будь она из плоти, на ней бы красиво сидел купальник, но сомневаюсь, что кто-нибудь задержал бы на этой попе взгляд во второй раз. У Нормы попа Златовласки, тело Златовласки. Все в ней, по крайней мере с точки зрения ее создателей, «в самый раз».

В июне 1945 г. Норма впервые была выставлена в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. В противоположном конце зала стоял ее партнер, Нормман[19]19
  Обыгрывается созвучие имени Нормман со словами norm «норма» и man «мужчина». – Прим. пер.


[Закрыть]. Парные статуи представляли собой «типичные» мужскую и женскую особи человека в репродуктивном возрасте. Они были созданы гинекологом Робертом Лату Дикинсоном и художником Абрамом Бельски. Последний получил известность после нью-йоркской Всемирной выставки 1939 г., для которой он изготовил серию скульптур «Рождение», демонстрировавшую нормальное внутриутробное развитие человека.

Если «Рождение» Бельски показывало, что происходит при развитии здорового плода, то Норма была образцом женского тела, которое может и, по мнению ее создателей, должно выносить этот плод{169}169
  Rose Holz, “The 1939 Dickinson-Belskie Birth Series Sculptures: The Rise of Modern Visions of Pregnancy, the Roots of Modern Pro-Life Imagery, and Dr. Dickinson’s Religious Case for Abortion,” Papers in Women’s and Gender Studies 9 (2017): 5, https://digitalcommons.unl.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1010&context=womenstudiespapers.


[Закрыть]. Она не полная и не худая, но зато сильная, крепкая и способна родить много детей – не слишком сексапильна, но явно плодовита. Норма не похожа на флэпперов Гордон Конвей, но не похожа и на «гибсоновских девушек» с их мягкими, плавными формами. Бедра у Нормы стройные, но заметные, а грудь как будто выполнена резцом скульптора, который никогда не видел настоящей женской груди: два шара, неловко торчащие на грудной клетке. Как следует из ее имени, Норма ни в коей мере не исключительна. Она нормальна.

Бельски и Дикинсон предложили публике очень конкретный образ нормальной женщины. Она была белой, гетеросексуальной – дабы убедить нас в этом, в выставочном зале рядом с Нормой всегда стоял Нормман – и здоровой. Она выглядела несколько сурово, не отличалась соблазнительностью классических статуй и стояла идеально прямо, вытянув руки по швам, словно на иллюстрации из учебника биологии. Нормальная женщина была привлекательна своей нормальностью – так и было задумано.

Норма и Нормман были порождением американской евгеники{170}170
  Как и во второй главе, вся информация о евгенике в этом разделе исходит из следующих источников: моего интервью с Александрой Минной Стерн, профессором истории, истории американской культуры, женской и гендерной истории и заместительницей декана факультета гуманитарных наук в Мичиганском университете, об истории евгеники, и ее книги Eugenic Nation: Faults and Frontiers of Better Breeding in Modern America (Oakland: University of California Press, 2016). Я беседовала также с Кейт О’Коннор, аспиранткой кафедры американской культуры Мичиганского университета, изучающей историю и наследие евгенической стерилизации. Кроме того, я опиралась на книги: Adam Cohen, book Imbeciles; Lulu Miller, Why Fish Don’t Exist; Nell Painter, The History of White People.


[Закрыть]. Пока одни евгенические организации работали над проектами по принудительной стерилизации «неприспособленных», другие были заняты тем, что поощряли «приспособленных» людей больше рожать. Эти евгенисты – представители так называемой положительной евгеники – старались как можно яснее дать американцам понять, кто может считаться достойным размножения. Например, проводя многочисленные конкурсы под названием «Лучший ребенок». Такие конкурсы организовывались на государственных ярмарках Среднего Запада и напоминали животноводческие выставки с детьми вместо поросят. Призы получали самые «евгенические» младенцы – здоровые, крепкие и в других отношениях соответствовавшие идеалу приспособленности.

Норма и Нормман могли бы победить во взрослой версии такого конкурса. Белые, плодовитые и здоровые, они были зримым воплощением идеалов, к которым, как считали сторонники евгеники, должен был стремиться американский народ. Стоя в зале самого популярного музея естественной истории в Штатах, Норма и Нормман демонстрировали посетителям образец «приспособленности» взрослого человека. Они узаконивали эстетику нормальности. Только что закончилась Вторая мировая война и запрос на норму был очень силен в обществе. Людям хотелось быть нормальными.

Евгеника еще рассматривалась как научная дисциплина, поэтому при создании скульптурной пары Бельски и Дикинсон опирались не на свои собственные представления о норме, а на объективные данные. Параметры Норммана вывести было довольно легко: в Первую мировую войну в армии США обмерили всех призывников. Была также статистика, собранная Лигой Плюща, часть данных предоставили страховые компании. Достаточно было все просуммировать, разделить – и вуаля! Вот вам средний американец.

Создать Норму было труднее. Женщины тогда не служили в армии, и сначала казалось, что нужного банка данных просто не существует. Но Абрам Бельски и Роберт Дикинсон жили в эпоху метрик, во времена, когда казалось, что все на свете нужно измерить, проконтролировать и познать. Наверняка кто-то уже интересовался тем, как выглядит тело среднестатистической американки, заключили они.

В 1945 г. банк данных наконец был найден. Оказалось, что пятью годами ранее такую информацию собирало Бюро домашней экономики при Министерстве сельского хозяйства США[20]20
  Основной задачей Бюро домашней экономики была информационная поддержка домохозяйств во времена Великой депрессии. Публикации Бюро были ориентированы преимущественно на семьи, которым приходилось кормиться, практически не имея средств к существованию. Характерны заголовки бюллетеней, выпускавшихся этим учреждением: «Диета для людей с ограниченным доходом», «Питание в соответствии с доходом семьи» и т. д.


[Закрыть]{171}171
  Архивистка Эмили Марш из архива Министерства сельского хозяйства США написала статью, доступную на сайте архива: Emily Marsh, “Apron Strings and Kitchen Sinks: The USDA Bureau of Home Economics,” US Department of Agriculture, https://www.nal.usda.gov/exhibits/ipd/apronsandkitchens/about. Я общалась с Марш, и она навела меня на несколько первоисточников ее исследования и помогла вписать его в более широкий контекст истории домашней экономики. Более подробно об истории домашней экономики см. архив по домашней экономике Корнеллского университета: https://digital.library.cornell.edu/collections/hearth/about.


[Закрыть]. Это Бюро было одним из немногих учреждений, принимавших на работу женщин-ученых и специалисток по статистике, а проектом по сбору данных руководила химик по имени Рут О’Брайен. Перед ней стояла задача разработки стандартных размеров готового платья. «Нам нужна стандартная размерная сетка, – объясняла О’Брайен, – потому что сейчас и ритейлеры, и потребители несут расходы, вызванные трудностями с покупкой хорошо сидящей одежды. Этих расходов можно избежать»{172}172
  Вся информация последующих абзацев, касающаяся Рут О’Брайен, взята из ее книги Women’s Measurements for Garment and Pattern Construction (Washington, DC: US Department of Agriculture, 1941), 1–73. В основном я опиралась на главы “Foreword,” “Measuring Procedures,” “The Schedule.”


[Закрыть].

Реализация проекта заняла целый год. На государственные деньги наняли команду измерительниц, которые были отправлены в Иллинойс, Мэриленд, Арканзас, Нью-Джерси, Северную Каролину и Калифорнию. В местных женских клубах измерительницы набирали женщин, изъявивших желание поучаствовать в замерах. Каждую участницу просили надеть хлопковые шорты и не очень тесно облегающий лифчик-бандо и подняться на специальную платформу. Помимо стандартных показателей роста и веса, было снято 58 дополнительных мерок. Измеряли обхват бедер в сидячем положении, длину паха, максимальную окружность бедра и многое другое. Измерительницами были составлены анкеты 15 000 женщин, но 5000 анкет О’Брайен отбраковала: в выборке была слишком велика доля молодежи. Кроме того, она исключила анкеты с очевидными ошибками в данных и анкеты небелых участниц. Рут О’Брайен не интересовала среднестатистическая американка – ее интересовала среднестатистическая белая американка. Об этом руководительница проекта открыто пишет в своем отчете, но никаких комментариев по поводу такой установки не дает. Более того, она прямо рекомендовала измерительницам скрывать этот факт от участниц измерений. «Если ради сохранения доброжелательной атмосферы в группе необходимо было снять показатели у женщин иной расы, чем европейская, это указывается в примечании, а анкета впоследствии исключается», – гласит отчет.

Для Абрама Бельски и Роберта Дикинсона эта особенность базы данных была не багом, а фичей. В конце концов, Норма была задумана как образец правильной американской женщины. Курировавший отдел физической антропологии в Американском музее естественной истории Гарри Шапиро был от нее в восторге. В музейном журнале за 1945 г. вышла его статья «Портрет американского народа», в которой он восхвалял статуи Бельски за то, что они канонизируют образ «белого американца»{173}173
  Harry L. Shapiro, “A Portrait of the American People,” Natural History 54 (1945): 248, https://archive.org/details/naturalhistory54newy/page/248/mode/2up.


[Закрыть]. Белым американцам, по мнению Шапиро, грозила страшная опасность расового смешения. Автор статьи с восхищением объяснял, как прекрасен Белый Американец – красивый, высокий и длинноногий. Весь текст читается как антропологическая реклама службы знакомств, потому что Шапиро постоянно сравнивает Норму и Норммана с людьми из других стран и исторических периодов – конечно же, не в пользу последних.

Гарри Шапиро, который потом станет председателем Американского евгенического общества, подчеркивал, что «нормальное» может быть идеальным. «Норма и Нормман, хотя они и были созданы в соответствии с обликом среднего взрослого человека, выражают далекую от средней гармонию пропорций». Их усредненность примечательна и, как это ни парадоксально, уникальна. Шапиро писал: «Давайте выразимся так: фигура среднего американца приближается к совершенству телесных форм и пропорций; такое “среднее” встречается исключительно редко».

Увидев у Шапиро уравнивание понятий нормального и совершенного, я сначала сочла это некоторой натяжкой. Совершенство, в конце концов, это не столько середина, сколько вершина. Как мне всегда казалось, совершенная женщина должна быть умнее, красивее, стройнее и грациознее всех остальных. Она должна быть особенной, а не типичной.

И все же в рассуждениях Шапиро есть зерно истины. Мое собственное тело часто казалось мне в некотором смысле аномальным. Большая попа, легкое косоглазие и отсутствие спортивных способностей всегда ощущались как дефекты, хотя на самом деле это просто мои особенности, и, безусловно, особенности достаточно распространенные. И тем не менее они никогда не воспринимались как нормальные – именно потому, что смысл нормы состоит не в наличии среднестатистических или часто встречающихся признаков, а скорее в близости к недостижимому идеалу.

Норма и Нормман экспонировались в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке всего несколько недель, а затем поехали вглубь континента. Скульптуры Бельски вместе с серией «Рождение» купил директор Кливлендского музея здоровья Бруно Гебхард. В Кливленде они произвели сенсацию.

С 1927 по 1935 г. Бруно Гебхард работал куратором Немецкого музея гигиены в Дрездене, организуя выставки с откровенно евгенической повесткой. В США он продолжил свою карьеру, хотя здесь ему приходилось работать с большей изощренностью.

Норма не казалась Бруно Гебхарду только образом совершенного женского тела. Ему хотелось доказать, что евгенические представления о совершенстве могут воплощаться и воплощаются в реальности. «Нормальное тело», которое является чем-то совершенно фантастическим, как тело греческой богини или модели с картинки в модном журнале, никак не помогало Гебхарду, Шапиро и их единомышленникам приблизить мир, населенный исключительно Нормманами и Нормами. Нужно было убедить «приспособленных» американцев в том, что они тоже могут быть идеальными. Поэтому уже через два месяца после того, как статуи оказались в Кливленде, Гебхард в сотрудничестве с газетой Cleveland Plain Dealer объявил конкурс красоты – точнее, конкурс нормальности, цель которого состояла в том, чтобы найти девушку, больше всех остальных похожую на Норму. Конкурс должен был продемонстрировать жителям Кливленда, кто среди них лучше всего соответствовал идеалу человека, а заодно прорекламировать новые приобретения Музея здоровья.

В течение десяти дней сентября 1945 г. журналистка Джозефина Робертсон, которая вела в Cleveland Plain Dealer рубрику о здоровье, плодила тонны посвященных Норме материалов. Робертсон всячески побуждала читательниц принять участие в конкурсе, целью которого, согласно опубликованной в газете рекламе, было «стимулирование интереса американцев к физической активности» и «американскому типажу». Она обсуждала со священниками{174}174
  Josephine Robertson, “Church Interests Itself in Norma,” September 19, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть], врачами{175}175
  Josephine Robertson, “Norma’s Husband Better Be Good,” September 15, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть] и интеллектуалами{176}176
  Josephine Robertson, “Norma’s Gym Suit in ’90s Covered All,” September 12, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть] «типичную американскую девушку»{177}177
  Josephine Robertson, “Our ‘Norma’ Is Larger Than Her Grandma,” 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть], беседовала с художниками{178}178
  Josephine Robertson, “Norma Is Appealing Model in Opinion of City’s Artists,” September 15, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть] об эстетических достоинствах Нормы, а с фитнес-тренерами{179}179
  Robertson, “Norma’s Gym Suit in ’90s Covered All.”


[Закрыть] – о том, какие упражнения нужно выполнять, чтобы стать на Норму похожей. Статьи и заметки Робертсон были довольно банальны и выражали идеи, которые и по сей день легко встретить на страницах женских журналов о красоте и здоровье: журналистка и ее собеседники пытались объяснить, что именно считается нормой, почему нормальное красиво, а ненормальное – нет, кто всписывается в норму, а кто – не очень{180}180
  Хотя евгенисты часто вносили вклад в теории, ставившие белых людей выше темнокожих и азиатов в расовой иерархии, их основной расовый интерес заключался в контроле самой белизны. Как рассказывалось в предыдущей главе, у ученых существовали мириады способов для классификации и ранжирования людей с разных концов света, которых мы бы сегодня назвали белыми. Во многих из этих систем люди, считавшиеся «менее белыми», считались также более склонными к преступности и слабоумию, поэтому евгеническое оправдание подозрительности по отношению к этим группам было составным элементом более масштабного проекта по избавлению мира от преступности и инвалидности.


[Закрыть]. Нормальной оказывалась, конечно же, белая, физически крепкая и здоровая женщина определенных пропорций.

Конкурс, как и само создание статуй, был очень своевременным: с тех пор как США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, прошел всего месяц, с момента официальной капитуляции Японии – две недели. Американским женщинам в течение четырех лет приходилось выполнять мужские обязанности, трудясь на оборонных заводах и зарабатывая семье на пропитание. У общества назрела настоятельная потребность ясно артикулировать идею «нормальной женщины». Нормальной – то есть женственной, но не слишком женственной; сильной, но не слишком сильной; с попой крепкой, но не слишком большой. Нормальная женщина наконец могла покинуть завод, выйти замуж за солдата и начать возрождать мир, только что истекавший кровью.

В конкурсе Гебхарда поучаствовало 3864 читательницы Cleveland Plain Dealer. Анкета, опубликованная в газете, была гораздо проще, чем та, которую использовали сотрудницы Рут О’Брайен: требовалось указать только рост, вес, объем груди, обхват талии, бедер, одного бедра в отдельности, икры, щиколотки и длину стопы{181}181
  Robertson, “Norma Is Appealing Model.”


[Закрыть]. Кто-то снимал мерки самостоятельно, кто-то посещал привлеченные к организации конкурса городские мероприятия, где это делали измерительницы{182}182
  Газетные вырезки рекомендаций, как обмерить себя самостоятельно для конкурса на лучшую Норму – September 10, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть]. В последний день конкурса Кливлендское отделение Ассоциации молодых христианок сняло мерки более чем у тысячи женщин{183}183
  Josephine Robertson, “3,700 Send Measurements in Ohio Search for Norma,” September 20, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio.


[Закрыть].

На следующий день 40 девушек, пропорции которых оказались ближе всего к пропорциям Нормы, собрались в том самом отделении Ассоциации молодых христианок на финальный этап конкурса{184}184
  Josephine Robertson, “Theater Cashier, 23, Wins Title of ‘Norma,’ Besting 3,863 Entries,” September 23, 1945, Dickinson-Belskie Files, 1945 Norma Contest scrapbook, HealthSpace Cleveland Collection, Cleveland Museum of Natural History Archives, Cleveland, Ohio, https://drive.google.com/file/d/1QVkZOQPvytkw8YQufOhmQv0Bg7eM048R/view.


[Закрыть]. Происходящее напоминало одновременно «Мисс Америку» и эксперимент в научной лаборатории. Финалисток повторно измеряли и оценивали члены жюри, состоявшего из профессора анатомии университета Кливленда, чиновника из Образовательного совета, который курировал физкультуру и спорт, и журналиста Cleveland Plain Dealer. Затем результаты измерений были сведены в таблицу, и жюри попыталось определить победительницу. Итог был полностью предсказуем: ни одна из участниц конкурса не соответствовала параметрам Нормы. Как и говорил Шапиро, «среднее» – исключительная редкость.

Ближе всех к Норме оказалась Марта Скидмор, белая 23-летняя билетерша местного театра{185}185
  Там же.


[Закрыть]. Джозефина Робертсон посвятила ей статью, в которой девушка описывалась как едва ли не карикатурный идеал послевоенной женственности. Во время войны Марте пришлось стать шлифовальщицей в Parker Appliance Co. Когда война закончилась, она вернулась на работу в театр, потому что хотела уступить свое место на фабрике ветеранам. Марта уже была замужем (на протяжении всей статьи Робертсон называет ее «миссис Скидмор»), любила плавание, танцы и кегельбан, считала себя «среднестатистической девушкой со своими вкусами» и говорила, что, пока не начались поиски Нормы, в ее жизни «ничего необыкновенного никогда не происходило».

___________

Идея нормы всегда связана с какой-то идеологией. В истории со статуями Бельски и Дикинсона этой идеологией была евгеника. Мужчинами, измерявшими параметры девушек в отделении Ассоциации молодых христианок, двигало, по сути, желание когда-нибудь избавиться от всех недостаточно белых, недостаточно здоровых и недостаточно гетеросексуальных людей. Сторонники евгеники совершенно открыто пытались вывести расу идеально-нормальных американцев и приравнивали обладание полнотой гражданских прав к обладанию среднестатистическим, но явно не существующим в реальности телом. Кодифицируя норму, они кодифицировали и аномальность. В задачу создания идеала всегда имплицировано определение ненормального.

Но если история Нормы что-то и доказывает, то лишь тот факт, что ни одно живое человеческое тело нормальным не является. Несмотря на все старания Рут О’Брайен, ее проект потерпел полную неудачу – собрав и обработав все данные, она обнаружила, что для создания однозначных и осмысленных рекомендаций производителям готовой одежды у нее оказалось слишком много переменных. Ни Гебхард, ни О’Брайен не нашли высшую степень нормальности, о которой мечтали. Их проекты были обречены, потому что человеческие тела не стандартны. У кого-то грудь торчащая, у кого-то висит, у кого-то толстые щиколотки, у кого-то тонкие, бывают узкие бедра при широких плечах и наоборот. И еще у кого-то попа большая, а у кого-то маленькая.

Случившееся с Саарти Баартман сегодня кажется нам чудовищной историей из далекого прошлого. Хочется думать, что мы переросли и Норму. Однако реальность вокруг говорит о том, что представления о нормальном и ненормальном чрезвычайно долговечны и продолжают жить в нашем сознании даже в отсутствие формирующих и регулирующих нормы музейных кураторов и скульпторов. Сегодня Норма, может, и не взирает на нас свысока в музеях гигиены, но зато она всегда прячется в примерочных магазинов, на страницах журналов и в бесконечных лентах соцсетей.

Тиражирование

При всем своем могуществе и головокружительных прибылях индустрия готовой одежды сравнительно молода, а стандартная размерная сетка еще моложе{186}186
  Я уже занималась исследованиями истории размеров для статьи, которую я писала в Paris Review про Jumpsuit, арт-проект, созданный Обществом рациональной одежды (Heather Radke, “The Jumpsuit That Will Replace All Clothes Forever,” Paris Review, March 21, 2018, https://www.theparisreview.org/blog/2018/03/21/the-jumpsuit-that-will-replace-all-clothes-forever/). Одна из соавторов проекта Jumpsuit, Эбигейл Глаум-Лэтбери, также помогла мне понять историю размеров благодаря серии интервью, проведенных мною специально для этой главы. Кроме того, я обращалась к статьям: Julia Felsenthal, “A Size 2 Is a Size 2 Is a Size 8,” Slate, January25, 2012, https://slate.com/culture/2012/01/clothing-sizes-getting-bigger-why-our-sizing-system-makes-no-sense.html; Laura Stampler, “The Bizarre History of Clothing Sizes,” Time, October 23, 2014, https://time.com/3532014/women-clothing-sizes-history/; Gimlet Media, “When Did Pants Become a Thing?,” Every Little Thing podcast, April 8, 2019, https://gimletmedia.com/shows/every-little-thing/n8hw4d. Я также опиралась на книгу Сары-Грейс Хеллер A Cultural History of Dress and Fashion in the Medieval Age (London, England: Bloomsbury Academic, 2018).


[Закрыть]. Вплоть до XIX в. вещи изготавливались так, как сегодня шьют разве что одежду от-кутюр – для конкретного человека и вручную. До XIV в. европейский костюм не предполагал ничего облегающего, все вещи были свободного кроя и легко поддавались подгонке. Каждый предмет одежды был рассчитан на многолетнюю носку, а при пошиве учитывались потенциальные изменения в фигуре его хозяина. У абсолютного большинства людей были всего одна-две туники, рубахи или пары штанов за всю взрослую жизнь. Относительная безразмерность и долговечность средневековой одежды объяснялась тем, что процесс ее изготовления был чрезвычайно трудоемким: каждую вещь не просто приходилось шить вручную – нужно было сначала спрясть шерсть и изготовить ткань и фурнитуру для ее пошива.

Промышленная революция в конце XVIII в. значительно упростила производство ткани. Был изобретен механический ткацкий станок, появились хлопчатобумажные и шерстяные фабрики, готовые ткани стали доступными для большого количества людей. Это был поистине титанический сдвиг{187}187
  Alli Farago, “The Textile Industry During the Industrial Revolution,” globalEDGE, October 18, 2017, https://globaledge.msu.edu/blog/post/54483/the-textile-industry-during-the-industrial-revolution.


[Закрыть]. Процесс изготовления одежды стал проще, а труд портного – дешевле, потому что значительная часть его работы теперь оказалась делегирована низкооплачиваемым рабочим текстильных мануфактур. Дорогие мастера теперь шили сложные, искусно декорированные костюмы для богатых людей, швеи средней руки работали на дому, по стандартному раскрою изготовляя одежду для рабов Юга, шахтеров Запада и скромных джентльменов Новой Англии{188}188
  Ava Baron and Susan E. Klepp, “ ‘If I Didn’t Have My Sewing Machine…’: Women and Sewing Machine Technology,” in A Needle, a Bobbin, a Strike: Women Needleworkers in America, eds. Joan M. Jensen and Sue Davidson (Philadelphia: Temple University Press, 2018); “History of Sweatshops: 1880–1940,” National Museum of American History, August 9, 2021, https://americanhistory.si.edu/sweatshops/history-1880-1940.


[Закрыть]. В 1850-е гг. производство одежды стало еще проще и дешевле благодаря массовому распространению швейных машинок. Вещи теперь производились в невиданных до этого количествах{189}189
  Grace Rogers Cooper, The Sewing Machine: Its Invention and Development (Washington, DC: Smithsonian Institution Press, 1976), 57–58.


[Закрыть].

Как и многие другие вещи и технологии, первые стандартные размерные сетки были разработаны для нужд армии. Наполеону – он и тут был новатором – было необходимо одеть в военную форму сотни тысяч мужчин. Сшить ее каждому индивидуально не представлялось возможным. С аналогичной проблемой столкнулись британцы в Крымскую войну и американцы в Гражданскую. Решалась проблема примерно одним способом. Приблизительное представление о пропорциях мужчины можно получить по обхвату его грудной клетки, думали военные чиновники. И разрабатывали для военной формы стандартный размерный ряд, исходя из одного этого показателя.

В мирные годы XIX в. разработанную в армии систему размеров внедрили в серийное производство недорогих мужских костюмов для повседневной носки. В них все больше и больше нуждался зарождающийся класс белых воротничков. Размерная сетка была неидеальная, но вполне пригодная, в частности, потому, что мужское тело более предсказуемо, чем женское: мужчины не беременеют, у них нет груди и редко бывает круглая попа. Пошив мужской одежды превратился в большой бизнес: к 1890-м гг. портновский квартал Нью-Йорка стал крупнейшим работодателем в городе. Но, как это до сих пор бывает в индустрии, большие прибыли не означают честной оплаты труда. Люди, занятые в серийном производстве мужской одежды, были в основном иммигрантами – сначала из Ирландии, потом из Германии и Швеции, в 1890-х гг. – из Южной и Восточной Европы. Им платили крайне мало, не говоря уже о том, что приходилось работать в чудовищных условиях.

Несмотря на популярность мужского готового платья – то есть одежды, которую можно просто купить в магазине и носить, не перешивая, – индустрия пока не предложила ничего подобного женщинам. Однако нельзя сказать, что никто не пытался. Производители одежды, конечно же, понимали, что женщины, которые покупают вещи прямо с вешалки, – это золотая жила. Однако первые попытки перейти к серийному производству женской одежды были не слишком убедительными: в 1890-х гг. появились только почти готовые платья, которые предполагалось заказывать по каталогу или покупать в магазине, а потом подгонять по своей фигуре самостоятельно или у портного.

Переход окончательно совершился в начале XX в. Примерно в то же время, когда Коко Шанель начала одевать женщин в простые и удобные вещи, индустрия готового платья перешла к серийному производству женской одежды. Сначала в производстве использовалась размерная сетка, смоделированная по образцу уже имеющейся сетки мужских размеров, – то есть пропорции женского тела предполагалось достраивать, опираясь на обхват груди. Как и следовало ожидать, это был полный провал. Размер груди у женщин может очень по-разному соотноситься с другими телесными параметрами: у девушки с широкими бедрами может быть маленькая грудь, у женщины с длинными ногами – большая. Покупательницы массово возвращали приобретенную одежду.

Проект Рут О’Брайен окончился неудачей, но производители одежды все же попытались воспользоваться собранными ею данными. Оказалось, что на практике ее система была неприменима: она предполагала 27 размеров, каждый из которых потребовал бы создания отдельных лекал, что было крайне дорого и потому экономически нецелесообразно. В 1958 г. Национальное бюро стандартов, также опираясь на исследование О’Брайен, разработало новую размерную сетку. Она строилась на допущении, что женская фигура имеет форму песочных часов; каждый размер получил номер от 8 до 38. Поначалу производители одежды были обязаны следовать этому размерному ряду, в 1970 г. система стала добровольной, в 1983 г. ее упразднили – она тоже оказалась непригодной.

«Одежда сидит хорошо, только если сшита специально для вас», – говорит мне Эбигейл Глаум-Лэтбери, художница, модельер и профессор Школы Чикагского института искусств. Она проделала колоссальную исследовательскую работу по системам размеров одежды, их истории и современному устройству. Глаум-Лэтбери объясняет, что размер, указанный на какой-либо женской вещи, не дает практически никакой информации о том, как эта вещь будет сидеть. Я несколько раз беседовала с профессором Глаум-Лэтбери отчасти потому, что этот ее вывод кажется мне одновременно странным и любопытным. Я почти никогда не довольна тем, как на мне выглядит одежда, которую я покупаю, но тот факт, что ее производители даже не рассчитывают на то, что эта одежда будет хорошо сидеть, был для меня откровением. Дело не в том, что они не хотят изготавливать вещи, подходящие женщинам с самыми разнообразными фигурами, дело в том, что даже при современных технологиях это попросту невозможно.

Посадка, в конце концов, определяется особенностями телосложения, объясняет Глаум-Лэтбери, а их невозможно стандартизировать. Даже у женщин одинакового роста и с одинаковым обхватом талии, груди и бедер фигура может выглядеть по-разному. Лучше всего, говорит она, это видно на примере груди: «И у меня, и у вас, допустим, грудь 100 см в обхвате. Но у меня шире спина и плечи, а у вас полнее бюст. У меня груди скорее торчат вбок, а у вас – выступают вперед». То же самое справедливо относительно обхвата бедер и талии – они не говорят о форме попы ровно ничего. Каждая женская попа уникальна, поэтому создать стандартную сетку размеров брюк – это совершенно нереалистичная задача.

Разрабатывая новую модель одежды, дизайнер обычно сначала смотрит, как она выглядит на манекене – твердом и безголовом торсе с ногами, весьма условно похожем на тело. На следующем этапе нужно понять, как ведет себя эта новая вещь на живом человеке – что происходит с ней, когда человек наклоняется, поднимает руки или садится, и как материал, из которого она сшита, ощущается на коже. Тут на сцену выходят модели, специализирующиеся на примерке образцов и макетов одежды. Или одна конкретная модель{190}190
  Помимо интервью с Эбигейл, чтобы лучше разобраться в устройстве современной системы размеров, я опиралась на следующие источники: Suzanne Kapner, “It’s Not You. Clothing Sizes Are Broken,” Wall Street Journal, December 16, 2019, https://www.wsj.com/articles/its-not-you-clothing-sizes-are-broken-11576501384; and Daniel Soyer, “Garment Sweatshops, Then and Now,” New Labor Forum 4 (1999): 35–46.


[Закрыть]. Если за последние десять лет вам доводилось носить женские джинсы, то, скорее всего, они были рассчитаны на попу Наташи Вагнер. Вагнер – одна из самых востребованных таких моделей{191}191
  Я брала интервью у Вагнер в сентябре 2020 г., и вся биографическая информация исходит оттуда, как и вся информация о процессе работы с фит-моделями. Я также подтвердила эти факты у Глаум-Лэтбери. О Наташе Вагнер рассказывается в ряде изданий, посвященных моде, таких как Vogue (Olivia Fleming, “Meet the Model Whose Bottom Is Shaping a Nation,” Vogue, June 29, 2015, https://www.vogue.com/article/best-jeans-butt-model-natasha-wagner), Refinery29 (Liza Darwing, “This Denim Model Literally Has the Best Butt in the Business,” Refinery29, June 30, 2015, https://www.refinery29.com/en-us/2015/06/90010/jeans-model-natasha-wagner), WNYC (Jenna Flanagan, “Fashion Fit Models: Rarely Seen but Essential to the Runway,” WNYC, February 17, 2011, https://www.wnyc.org/story/115002-behind-stage-fashion-week-fit-models/). В данном разделе опиралась на эти источники и на интервью с Вагнер.


[Закрыть]. Она сотрудничает с 7 for All Mankind, Mother, Citizens of Humanity, Re/Done, Paige, Black Orchid, Vince, Proenza Schouler, Gap, Lucky Brand, Old Navy и Levi’s. Vogue назвал ее «женщиной, зад которой формирует нацию». Интернет-портал Refinery29 пишет, что у Наташи «лучшая попа в этом бизнесе». Ее работа – быть телом, которое представляет нас всех, телом, которое, как Норма, одновременно нормально и идеально, – тем телом, на которое действительно хорошо садится любая одежда.

Наташа Вагнер выросла в Лос-Анджелесе. Она изучала теорию коммуникации в Калифорнийском университете, работала официанткой в Chili’s и была членом женского студенческого объединения. Одна из ее сокурсниц подрабатывала моделью. Как-то раз она попросила Наташу заехать вместе с ней в агентство за зарплатой. Это был вечер пятницы, девушка хотела покончить с делами как можно быстрее, и поэтому ей нужен был компаньон, чтобы иметь возможность ехать по выделенной полосе[21]21
  По американским ПДД существует carpool lane – выделенная полоса для водителей с пассажирами; в машине должно быть как минимум два человека. – Прим. пер.


[Закрыть]. В модельном агентстве на Вагнер сразу обратили внимание. «Они меня обмерили, но я тогда не придала этому особого значения, – вспоминает она. – А потом мне стали названивать. Оказалось, что у меня именно те параметры, которые им были нужны. Я чувствовала себя так, как будто выиграла в лотерею!»

Какие именно это параметры, Вагнер мне не скажет. Мы беседуем по телефону, и она говорит о них так загадочно, словно эти цифры представляют собой коммерческую тайну. Тогда я прошу Наташу описать ее попу. Она немного колеблется, потом останавливается на определении «совершенная в своем несовершенстве». Судя по фотографиям, которые я нашла в интернете, Наташа Вагнер – стройная длинноногая блондинка с мелированными волосами по пояс. Конвенционально привлекательная женщина. В сети множество изображений ее попы в джинсах. На мой взгляд, если сравнивать со средним женским задом, попа действительно довольно маленькая, хотя, безусловно, больше, чем у худосочных моделей 1990-х. Именно это, по мнению модных гуру, составляет секрет ее привлекательности. «Если вы примеряете макет вещи на очень фигуристую девушку – с узкой талией и широкими бедрами – или на девушку с прямоугольным типом фигуры – на такую, у которой талия и бедра примерно одной ширины, – объясняет журналу Vogue дизайнер, работающий с Наташей Вагнер, – вещь будет хорошо сидеть только на женщинах, похожих по фигуре на вашу модель… А Наташа стройная, но не слишком худая, и у нее есть грудь и попа, но не слишком большие. Это фигура средняя по всем параметрам».

Эта кажущаяся усредненность, по словам Вагнер, и делает ее успешной моделью для примерки макетов одежды. «Если у компании хватает денег только на одну модель, им нужна не слишком крупная, не слишком субтильная, не слишком высокая и не слишком худая девушка, – объясняет она мне. – Это я!»{192}192
  Fleming, “Meet the Model.”


[Закрыть] Я тут же вспоминаю о всех «слишком», которые фигурировали в обсуждении Нормы в 1945 г. Тело Наташи Вагнер во многих отношениях уникально, даже если дизайнеры считают ее женщиной с образцово средней фигурой.

Когда производитель одежды ищет модель, специализирующуюся на примерке образцов и макетов, сначала ему нужно организовать собеседование. На этом этапе претенденток приглашают в офис компании. Там с них снимают мерки, для чего модели нужно надеть трико из плотно облегающего спандекса. Если она доверяет человеку, снимающему мерки, то ее обмеряют в нижнем белье. Нужно измерить окружность основания шеи, ширину плеч, объем груди, обхват талии, обхват бедер, одного бедра в самой широкой части и в середине и длину шагового шва. Затем на девушку примеряют одежду.