Текст книги "Эти бурные чувства"

Кэтлин всегда была миролюбивой. По письмам, которые она и Розалинда регулярно писали Джульетте в Америку, неизменно кладя их в один конверт, было заметно, насколько разные у них характеры. Во-первых, несхожими были их почерки. Розалинда по-английски и по-французски писала размашисто, выводя множество петель, и чертила крупные иероглифы, когда переходила на китайский, а у Кэтлин, напротив, почерк был убористый, как будто ей постоянно не хватало места, и ее буквы или иероглифы то и дело налезали друг на друга. Но дело было не только в разности почерков, Джульетта могла отличить письмо одной сестры от письма другой и тогда, когда они печатали их на печатной машинке. Розалинда выражалась ярко и остроумно, чему не приходилось удивляться при ее классическом образовании. Было смешно, когда она описывала, как у мистера Бина на прошлой неделе лопнули штаны в самом интересном месте. Кэтлин была не менее начитанна, чем ее сестра, но ее взор всегда был устремлен внутрь. Она никогда не рассказывала о последних жертвах кровной вражды и не выдавала изречений относительно циклической природы насилия. Вместо этого она подробно, шаг за шагом, описывала, что надо сделать, чтобы положить этому насилию конец и наконец зажить в мире, удивляясь тому, почему никто в Алой банде, похоже, не способен установить этот самый мир.

У Джульетты имелся ответ. Только ей не всегда хватало духа сообщить его Кэтлин. Потому что кузина не желала слышать этот самый ответ.

– Этой женщине все время приходится иметь дело со всякой гопотой. – Джульетта оперлась подбородком о ладонь. – Думаешь, ее испугал бы какой-то там пистолет?

Кэтлин с досадой вздохнула и пригладила волосы.

– И тем не менее…

– Тебе же доводилось присутствовать на деловых встречах моего отца, – перебила ее Джульетта. – Я слышала, как мама говорила, что Цзюцзю привозил тебя и Розалинду на некоторые из этих встреч несколько лет назад, пока вам не надоело.

– Надоело только Розалинде, – невозмутимо ответствовала Кэтлин, – но да, наш отец привозил нас на некоторые переговоры.

– Переговоры, как же, – фыркнула Джульетта, откинувшись на спинку сиденья. Но насмехалась она не над Кэтлин, а над теми иносказаниями, к которым прибегали члены Алой банды, как будто не знали, как в действительности обстоит дело. Им давно пора начать называть вещи своими именами: вымогательство, шантаж.

Подъехав к дому, шофер притормозил перед воротами, но не заглушил мотор. Все ворота в ограде особняка были новыми, их установили вскоре после того, как Джульетта отбыла в Нью-Йорк. Они доставляли немало проблем тем Алым, которые охраняли усадьбу по периметру и должны были открывать ворота, когда к семье Цай приезжала родня. И сейчас двое Алых поспешили открыть тяжелые металлические створки прежде, чем Джульетта наорет на них за то, что они слишком медлят.

Но ничего не поделаешь, за безопасность приходится платить, ведь от угрозы никуда не деться.

– Ты же помнишь, как ведет дела мой отец, да? – спросила Джульетта. Сама она не раз наблюдала за этим после своего первого возвращения домой. И даже раньше – она помнила, как в самом раннем детстве она иногда улавливала запах крови, исходящий от ее отца, когда он поднимал ее.

Алая банда не терпела слабых.

– Да, – подтвердила Кэтлин.

– Если это может делать он, то почему то же самое не могу делать я?

Кэтлин нечего было на это ответить. Она только вздохнула и взмахнула руками, словно признавая свое поражение.

Автомобиль остановился. Его дверь открыла служанка, и, хотя Джульетта оперлась на ее руку, она могла бы выйти из высокого салона и без посторонней помощи, поскольку платье у нее было короткое, свободное и не стесняло движений. А вот Кэтлин понадобилось несколько секунд, чтобы достойным образом покинуть салон в тесном ципао. К тому времени, когда подошвы Кэтлин заскрипели, ступая по гравию подъездной дороги, Джульетта уже шла к парадной двери особняка, задрав голову к солнцу, чтобы погреть лицо.

У нее все получится наверняка. У нее есть ее имя. Завтра она с утра пораньше явится на работу к этому самому Чжану Гутао и открыто с ним поговорит. Так или иначе она должна остановить это помешательство прежде, чем от него пострадают ее люди.

Внезапно сад огласил пронзительный крик.

– Али, что с тобой?

Джульетта резко повернулась в ответ на панику, прозвучавшую в этом крике. Ее сердце сжимал ужас.

Теперь уже слишком поздно.

Помешательство уже здесь.

– Нет, нет, нет, – завопила Джульетта, бросаясь к цветочным клумбам. Али шла мимо них, возвращаясь в дом и неся на бедре корзину с постиранным бельем. Вот только сейчас эта корзина валялась среди роз и выпавшее белье нещадно сминало цветы. А Али раздирала собственное горло.

– Положи ее, – приказала Джульетта ближайшему садовнику, тому самому, который и привлек ее внимание, закричав. Вместе они уложили служанку на землю, но, когда голова Али ударилась о мягкий грунт клумбы, ее пальцы уже были до костяшек погружены в плоть горла, разрывая сухожилия и мышцы. Раздавался жуткий чавкающий звук.

Глаза Али остекленели, руки обвисли.

Джульетту чуть не вырвало. Из горла Али хлестала кровь, и красное пятно расползалось по земле, пока не дошло до того места, где когда-то стоял флигель для слуг и где свой конец встретила няня.

Поэтому и не стоит любить слишком уж сильно, – оцепенев, подумала Джульетта. – Все равно ко всем нам придет смерть…

Из большого дома донесся вопль, полный ужаса.

Кэтлин.

Джульетта вскочила на ноги.

– Кэтлин! – закричала она. – Кэтлин, где ты?

– Джульетта, сюда!

Джульетта вбежала в дом и пронеслась по гостиной мимо тетушек, которые сидели на диванах, обмениваясь сплетнями, и сейчас, ахая, повскакивали со своих мест. В кухне она увидела Кэтлин, та стояла у длинного стола, застыв в ужасе, прижимая руки ко рту и сдерживая крик.

На полу корчился повар, по его предплечьям текла кровь. В метре от него в дверном проеме, ведущем в главный коридор, прислонившись к косяку, стояла служанка, колотя себя в попытке не поддаться помешательству.

– Отойди…

Служанка рухнула на пол. Из ее горла на затейливую резьбу, которой был украшен дверной проем, и на бежевые стены брызнула кровь. Джульетте пришла в голову смутная мысль о том, что это пятно на древесине, возможно, не удастся вывести, и оно останется в доме навсегда. Даже если оттирать его изо всех сил и потом закрасить, оно все равно проступит и будет напоминать о неспособности Алых защитить своих людей.

Служанка перестала шевелиться, и Кэтлин со сдавленным всхлипом кинулась к ней, при этом ее прическа растрепалась, и длинные волосы упали на лицо.

Это помешательство – оно может быть заразным.

– Стой, – истошно крикнула Джульетта.

Кэтлин остановилась как вкопанная, и в наступившей тишине Джульетта услышала один-единственный звук – свое тяжелое дыхание.

Она повернулась к двум тетушкам, которые осторожно вошли на кухню. Они в ужасе закрыли рты руками, но Джульетта не дала им времени на то, чтобы ужасаться.

– Приведите сюда людей, охраняющих ворота, чтобы убрать трупы, – приказала она. – И скажите им, чтобы они надели перчатки.

Глава одиннадцать

Джульетта захлопнула багажник автомобиля с такой силой, что кузов задрожал.

– Готово, – крикнула она шоферу. – Езжай.

Шофер, чье лицо отражалось в зеркале заднего вида, угрюмо кивнул. Автомобиль двинулся по гравийной дороге в сторону главных ворот и ближайшей больницы. Теперь Джульетте не надо было заниматься мертвыми телами – их, завернутых в простыни, погрузили в багажник и везли в морг.

– Барышня.

Джульетта повернулась и увидела перед собой посыльного.

– Да?

Он показал на дом.

– Ваши родители спустились. Они спрашивают, в чем дело.

– А, они спустились. Наконец-то, – пробормотала Джульетта. Не тогда, когда в коридорах звучали крики. Не тогда, когда Джульетта орала на бандитов, осыпая их площадной бранью, чтобы они побыстрее принесли простыни и чтобы служанки принесли воды, чтобы слуги попытались смыть пятна крови с половиц.

Им определенно понадобятся еще уборщики.

– Я поговорю с моими родителями, – вздохнула Джульетта. И, пройдя мимо посыльного, она направилась в дом. Возможно, у ее родителей была встреча в кабинете ее отца, но внизу полно родственников, которые своими глазами видели эти ужасные смерти, а новости в этом доме распространялись быстро.

Но, вернувшись в гостиную, Джульетта не поверила своим глазам, поскольку здесь собрались все ее родные.

– У нас что, вечеринка, на которую я не приглашена? – съязвила она, остановившись на пороге. В кухне все еще было полно крови, а вся ее родня собралась здесь, внизу? Они что же, хотят заразиться и умереть?

Господин Цай, встав с дивана, перебил кого-то из их родственников, который пытался что-то сказать.

– Джульетта. – Он показал подбородком в сторону лестницы. В руках у него она увидела три листка плотной кремовой бумаги. Дорогой бумаги. – Пойдем.

Остальные расценили это как приказание разойтись. Только Тайлер остался сидеть на диване, заложив руки за голову с таким видом, будто ему ни до чего нет дела. Перехватив убийственный взгляд Джульетты, он как ни в чем не бывало склонил голову набок.

Джульетта прикусила язык и быстро поднялась по лестнице вслед за своим отцом.

– Что нам делать с этими пятнами крови? – спросила она, когда они вошли в его кабинет. Ее мать уже сидела возле его письменного стола и просматривала какие-то отчеты.

– Мы наймем людей, чтобы вывести их, – ответила госпожа Цай, оторвав глаза от бумаг и сняв воображаемую пылинку с рукава своего ципао. – Меня больше волнует другое – почему кому-то вздумалось разрывать себе горло в нашем доме…

– Это помешательство, – перебила ее Джульетта. – Оно добралось сюда, и оно может быть заразным. Нам надо приказать тем служанкам, которые контактировали с погибшими, несколько дней не выходить из своих комнат.

Ее отец сел на свое кресло и сложил руки на животе, а мать устремила на нее вопросительный взгляд.

– Откуда ты знаешь, что речь идет о заразе? – спросил господин Цай. Джульетта замерла, только сейчас сообразив, что знает это от Ромы, но, судя по его тону, отец, похоже, ни о чем не подозревал и задал этот вопрос без задней мысли. И она велела себе успокоиться. Если бы ее отец что-то подозревал, он бы так и сказал.

– Об этом болтают на улицах, – ответила она. – И дальше ситуация может стать только хуже.

Госпожа Цай ущипнула себя за переносицу и покачала головой.

– Трое погибших в нашем доме – это пустяки по сравнению с теми тысячами, которые из-за политической пропаганды оказываются не на той стороне.

Джульетта изумленно моргнула.

– Но мама…

– Разве тебе не хочется узнать, почему все собрались внизу и были так увлечены беседой? – перебил ее господин Цай и пододвинул к ней листки бумаги, которые держал в руке. Значит, речь пойдет о чем-то другом, а помешательство, по их мнению, это только один из побочных вопросов.

Что ж, ладно, – подумала Джульетта. Если она единственная, кто правильно расставляет приоритеты, то она сама с этим разберется.

Она увидела, что на меньшем из листков выведено ее имя.

«Мисс Цай, я буду счастлив увидеть вас там. Пол».

– Что это? – спросила она.

– Приглашение, – объяснила госпожа Цай. – Нас приглашают на маскарад, который состоится на следующей неделе во Французском квартале.

Джульетта наклонилась, чтобы прочесть надпись на втором листке большего размера. Ей это не нравилось. Если иностранцы приглашают их к себе, то они наверняка чего-то потребуют взамен.

– Нас приглашают французы? – спросила она.

– Маскарад устраивают представители нескольких иностранных держав, – тихо ответил ее отец. И насмешливо добавил: – Французы, англичане, американцы и все прочие – они желают собраться и отдать дань уважения туземным силам Шанхая, – он процитировал ту часть письма, которую сейчас пробегала глазами Джульетта.

«Мы предлагаем наше гостеприимство всем, кто находится под покровительством господина Цая», – было написано дальше. Значит, на этот маскарад приглашают всех членов Алой банды.

Госпожа Цай презрительно фыркнула.

– Если бы иностранцы хотели отдать нам дань уважения, они могли бы для начала вспомнить, что это не их, а наша страна.

Джульетта с любопытством посмотрела на свою мать. Выражение неприязни подчеркнуло морщины на лице госпожи Цай, которые она каждое утро пыталась скрыть под слоем пудры.

– Однако, – продолжал господин Цай, как будто его жена только что не отпустила язвительное замечание, – встретиться с нами хотят именно французы. Тут где-то лежит еще одна карточка.

Под вторым листком бумаги лежал третий и последний, такого же формата, как и приглашение Пола. Эта бумага была прислана господину Цаю генеральным консулом Франции в Шанхае, и сообщение на ней состояло всего из двух строк. Консул просил о встрече во время маскарада, дабы обсудить положение дел в Шанхае, что бы это ни значило.

– Что ж, – сказала Джульетта, – значит ли это, что у нас неприятности?

– Возможно, и нет, – господин Цай пожал плечами. – Нам надо будет прояснить этот вопрос.

Джульетта прищурилась. Ей не нравилось многозначительное молчание родителей, как будто они чего-то ожидали.

– Надеюсь, вы не собираетесь заставить меня поехать на этот маскарад, – презрительно сказала она.

– Я не собираюсь тебя заставлять, ведь я не тиран, – ответил ее отец, – но я бы предпочел, чтобы ты все-таки отправилась туда со мной.

– Bàba, – прохныкала Джульетта, – в Нью-Йорке я побывала на стольких вечеринках, что хватило бы на девять жизней. Французы могут сколько угодно повторять, что они желают обсудить положение дел в Шанхае, но мы-то знаем, что они ничего не решают.

– Джульетта. – В голосе ее матери прозвучал упрек.

– Что? – возмутилась Джульетта.

– Полно, она права, – сказал господин Цай. – Французы просят о встрече только потому, что хотят поговорить о наших бойцах. Им хочется знать, сколько человек находится под моим началом, и они желают заручиться моей поддержкой на тот случай, если коммунисты затеют бунт.

Ее отец подался вперед, сверля ее взглядом, и Джульетта тут же пожалела о своем хнычущем тоне, поскольку почувствовала себя как в детстве, когда он выговаривал ей, если она просила не отправлять ее спать.

– Но нам по-прежнему нужны союзники. Нам нужны клиенты, нам нужно влияние французов и их поддержка. И мне нужна моя маленькая переводчица, когда они будут бормотать друг с другом по-французски, думая, что я ничего не понимаю.

Джульетта недовольно хмыкнула.

– Хорошо, – сказала она и сунула пригласительное письмо в карман, намереваясь прочитать его еще раз. – Я поеду, mais ce ñ’est pas de bon gré![4]4
  Но не по доброй воле (франц.).


[Закрыть]

Она направилась к двери, решив, что больше говорить не о чем. И уже взялась за дверную ручку, когда ее мать остановила ее.

– Подожди.

Джульетта замерла.

– Этот… Пол, – проговорила госпожа Цай. – Почему он написал тебе?

Госпожа Цай произнесла его имя так, будто это какое-то магическое заклинание, с помощью которого можно вызвать духов. Будто это не какой-то ничем не примечательный и скучный слог, а такое сочетание букв, в котором таится некий великий смысл.

– Он сын Уолтера Декстера, – вяло ответила Джульетта. – Они все еще хотят, чтобы мы стали посредниками в их бизнесе.

Госпожа Цай задумалась. Затем спросила:

– А он красив?

– Я тебя умоляю. – Джульетта подалась вперед. – Он использует меня, мама. Только и всего. А теперь позвольте мне уйти. Мне надо работать… Что ты тут делаешь?

Последние ее слова были обращены к Тайлеру, который стоял под самой дверью, так что, когда Джульетта открыла ее, она ударила его по плечу.

– Успокойся, – сказал он. – Я шел в туалет.

Они оба знали, что это наглая ложь, такая же наглая, как его ухмылка.

Джульетта захлопнула за собой дверь кабинета отца и уставилась на своего кузена, который молча смотрел на нее. На его щеке все еще алел порез.

– Ты желаешь что-то сказать мне, Тайлер? – спросила Джульетта.

– Только одну вещь, – ответил он и поднял глаза, зная, что ее родители могут слышать этот разговор. Le moment où tu n’est plus utile, je serai prêt à prendre ta place.

Джульетта напряглась. Удовлетворенный ее реакцией, Тайлер ухмыльнулся еще раз, затем бесцеремонно повернулся к ней спиной и начал удаляться по коридору, засунув руки в карманы и насвистывая себе под нос.

Когда ты перестанешь быть полезной, я буду тут как тут, чтобы занять твое место.

– Va te faire foutre[5]5
  Да пошел ты (франц.).


[Закрыть], – пробормотала Джульетта. Она быстро сбежала на первый этаж, перескакивая через ступеньки, скользнула сердитым взглядом по своим родственникам, все так же болтающих, рассевшись на диванах, и направилась прямиком на кухню. Здесь она обнаружила Кэтлин, которая все еще разглядывала пятна на полу. Она грызла яблоко, хотя Джульетта не могла понять, как у ее кузины мог сохраниться аппетит.

– Ну как? – спросила она.

– О, я уже десять минут назад поняла, что оттирать их бесполезно, – ответила Кэтлин. – Я разглядываю это пятно только потому, что оно похоже на кошку.

Джульетта моргнула.

Кэтлин откусила еще один кусок яблока.

– Что, по-твоему, я слишком быстро успокоилась?

– Вот именно. Кстати, ты сейчас не занята? Мне нужны твои связи в коммунистической среде.

– Заявляю тебе в последний раз. – Кэтлин бросила огрызок яблока в мусорное ведро. – То, что мне известно, которые из них наши шпионы в партии, вовсе не делает меня коммунисткой. Что именно ты хочешь узнать?

Джульетта уперла руки в бока.

– Домашний адрес Чжана Гутао.

Кэтлин наморщила лоб, припоминая.

– Разве ты не можешь найти его на рабочем месте? Он редактор их газеты, не так ли?

– Я могу порыскать и у него на работе, – согласилась Джульетта, – но мне нужен запасной вариант.

«Запасной вариант», как же. Джульетте был нужен его домашний адрес, чтобы покопаться в его вещах в том случае, если его ответы не удовлетворят ее.

Но ей не было нужды объяснять это Кэтлин. Кэтлин и так знала, что у нее на уме. Ее кузина шутливо отдала честь и улыбнулась.

– Есть.

* * *

– Вши? – в ужасе повторил Рома.

– Они подобны вшам, – со вздохом поправил его Лауренс. И показал пальцем на полоску кожи, которую он срезал с головы трупа и с которой свисали маленькие мешочки, содержащие дохлых насекомых. Веня позеленел, а Маршал прижимал пальцы ко рту.

– Они перескакивают с волос одного человека на волосы другого, а затем зарываются под кожу, – продолжал Лауренс. Он ткнул в одно из насекомых пальцем. Один из стоящих рядом научных сотрудников побледнел, но продолжал с любопытством наблюдать за этим ни на что не похожим вскрытием, происходящим прямо на рабочем столе его шефа. Ничего страшного: Белым цветам приходилось видеть и не такое.

– О боже, – пробормотал Маршал. – Мы могли заразиться.

Венедикт оскорбленно фыркнул.

– Они же дохлые, – сказал он, махнув рукой.

– Это ты заставил меня извлечь одно из них. – Маршал вздрогнул всем своим дородным телом. – Это было так противно…

Рома побарабанил пальцами по столу. В лаборатории было душно, к тому же ночью он плохо спал. И теперь у него раскалывалась голова.

– Господа, господа, перестаньте, – сказал он, пытаясь заставить Веню и Маршала вновь переключить свое внимание на Лауренса, но из этого ничего не вышло.

– Блестящее будущее Белых цветов благодарит тебя.

– Я тебя умоляю, что это будущее будет знать о моем героизме?

Рома переглянулся с Лауренсом и покачал головой. Когда Веня и Маршал разговаривали между собой, встревать было бесполезно. Когда они вместе не замышляли каверзы, между ними неизменно шла перебранка. Они почти всегда пререкались из-за сущих пустяков, не стоящих таких долгих споров, однако это не мешало им спорить до посинения.

– В общем, – сказал Лауренс, когда в их перепалке наступила секундная передышка, – с теми ресурсами, которые у нас есть, мы, вероятно, находимся в более выгодном положении, чем шанхайские больницы. Я бы с удовольствием попробовал разработать лекарство от этой болезни, если тебе угодно.

– Да, конечно. Это было бы замечательно. Спасибо, Лауренс…

– Не спеши благодарить меня. Я не смогу найти средство от этой странной паразитарной инфекции без вашей помощи, молодые люди.

– Мы сделаем все, – заверил его Рома.

– Мне нужно будет провести эксперименты. – Лауренс задумчиво кивнул. – Вы должны найти мне живую жертву этой инфекции.

– Живую… – начал было Маршал, но Рома ткнул его локтем в бок.

– Мы постараемся, – быстро сказал он. – Спасибо, Лауренс. Я правда очень вам благодарен.

Когда Лауренс нехотя кивнул, Рома сделал знак Вене и Маршалу следовать за ним, и они трое вышли из лаборатории. Рома радовался тому, что Маршал ухитряется сдерживаться, пока они идут по коридорам, но, когда они наконец оказались на тротуаре, тот вскипел.

– Какого черта? Как мы, по-твоему, сможем раздобыть для него живую жертву этой хвори?

Рома вздохнул, засунул руки в карманы и двинулся в сторону штаб-квартиры Белых цветов. Веня следовал за ним, а Маршал, которого переполняла энергия, забежал вперед и начал пятиться задом.

– Ты споткнешься о какой-нибудь камешек, – предостерег его Венедикт.

– Ты действуешь мне на нервы, – добавил Рома.

– Мы не сможем узнать, что человек стал жертвой этого помешательства, пока он не начнет отдавать концы, – продолжал Маршал, не обращая внимания на их слова. – А когда это случится, как предотвратить его смерть, пока мы не доставим его в лабораторию?

На мгновение Рома закрыл глаза. А когда открыл их снова, у него было такое чувство, будто его веки весят тысячу тонн.

– Не знаю.

У него все больше болела голова, и он почти не участвовал в разговоре. Когда они дошли до главного здания Белых цветов, он невнятно попрощался. Венедикт и Маршал недоуменно посмотрели на него, затем разошлись, и каждый направился к себе. Его друзья простят его, ведь когда ему бывает нужно подумать, он всегда замолкает. В этом городе шум, что невозможно расслышать даже собственные мысли.

Рома закрыл парадную дверь. Ему нужна тишина, чтобы придумать план.

– Рома.

Он поднял голову, поставив ногу на первую ступеньку лестницы. На площадке второго этажа стоял его отец и сверлил его взглядом.

– Да?

Не говоря ни слова, господин Монтеков протянул руку с листком бумаги. Рома подумал, что отец спустится ему навстречу, когда он начнет подниматься, но тот остался стоять на месте, вынуждая Рому взбежать по ступенькам, чтобы не заставлять его ждать.

На листке были написаны имя и адрес.

– Найди его, – с презрительной усмешкой сказал господин Монтеков, когда Рома поднял глаза, ожидая объяснений. – Согласно моим источникам, за этим идиотским помешательством могут стоять коммунисты.

Рома сжал листок.

– Что? – удивленно спросил он. – Они же уже много лет пытаются получить от нас поддержку…

– И, поскольку мы постоянно отказываем им, – перебил его отец, – они сменили тактику. – Они пытаются устроить тут свою революцию, сокрушив нашу силу до того, как мы им помешаем. Останови их.

Неужели все так просто, и во всем виновата политика? Если истребить бандитов, некому будет сопротивляться. Если заразить рабочих, гнев и отчаяние сделают их восприимчивыми к любой революционной пропаганде. Проще простого.

– Как же я смогу остановить целое политическое движение? – пробормотал Рома, мысля вслух. – Как я…

Отец с силой ударил его костяшками пальцев по голове. Рома отшатнулся, чтобы избежать второго удара. Глупо было размышлять вслух там, где отец мог его услышать.

– Я же дал тебе его адрес, – рявкнул господин Монтеков. – Иди. И выясни, насколько верно то, что мне сообщили.

С этими словами его отец повернулся и снова скрылся в своем кабинете, захлопнув за собой дверь. Рома остался стоять на лестнице, держа в руке листок бумаги и чувствуя, что его головная боль стала еще сильнее.

– Ладно, – с горечью пробормотал он.

* * *

Кэтлин шла по набережной, медленно ступая по твердому граниту. Здесь, вдалеке от порта, было почти тихо, его разноголосый гвалт сменился звуками, доносящимися с верфей и из помещений лесоторговых компаний, в которых рабочий день подходил к концу. Почти тихо, но не покойно. В Шанхае нигде не бывает покойно.

– Лучше поторопись, – пробормотала она себе под нос, посмотрев на свои карманные часы. Скоро солнце начнет заходить, а после наступления сумерек у реки Хуанпу бывало холодно.

Дойдя до хлопкопрядильной фабрики, Кэтлин зашла внутрь не через дверь, а воспользовалась окном бытовки, находящейся в задней части здания. Перерывов у здешних рабочих было мало, но ближе к концу смены они начинали заходить сюда, чтобы немного передохнуть, и, когда Кэтлин пролезла через окно и перекинула ноги внутрь, она увидела перед собой женщину, которая ела из миски рис.

От неожиданности женщина поперхнулась.

– Простите, простите, я не хотела вас напугать! – быстро заговорила Кэтлин. – Не могли бы позвать сюда Да Нао? Речь идет о деле, важном для Алых. Ваш начальник не станет возражать.

– О деле, важном для Алых? – переспросила женщина. На руке у нее был красный браслет, значит, она под защитой Алых, но в тоне ее прозвучало недоверие. Встав, женщина на секунду прищурилась, впившись взглядом в Кэтлин.

Кэтлин машинально дотронулась до своих волос, чтобы удостовериться, что ее челка не растрепалась. Она старалась не дотрагиваться до лица, поскольку по утрам тратила слишком много времени на то, чтобы нанести макияж и придать своей коже бархатистость, а своему подбородку – остроту.

После долгого молчания женщина кивнула и сказала:

– Сейчас.

Оставшись одна, Кэтлин выдохнула. До этой минуты она не осознавала, насколько напряжена. А что, если эта женщина захотела бы узнать, каким образом Кэтлин связана с Алыми? Но это Кэтлин была облачена в шелковое ципао, а на работнице была хлопчатобумажная униформа, которую она, скорее всего, носила уже много лет. Она бы не посмела возражать.

Единственным человеком, который ставил под сомнение ее право на существование, был ее собственный отец.

– Не думай об этом, – пробормотала Кэтлин себе под нос. – Выкинь эти мысли из головы.

Но она уже думала об этом. Об их первой ссоре, когда ее отец прибыл в Париж, узнав, что один из его трех детей заболел.

«Это инфлюэнца, – сказали врачи. – Она может не выжить».

Ее отец был вне себя, он не понял, о чем толковали врачи, поскольку почти не знал французского. А когда Кэтлин попыталась помочь, выйдя с ним в коридор после ухода врачей, чтобы перевести их слова…

– Я даже слушать тебя не могу. – Он смерил ее презрительным взглядом, на лице было написано отвращение. – Пока ты не снимешь это…

– Прекрати, – перебила его она.

Он вскипел. Возможно, дело было в том, что она оборвала его, а, возможно, свою роль сыграл ее слишком повелительный тон.

– Чему тебя вообще учат твои наставники? – рявкнул он – Не смей мне дерзить…

– А то что, Bàba? – спокойно поинтересовалась она. – Что ты сделаешь?

Тысячи лет самым страшным преступление в Китае считалось отсутствие сыновнего или дочернего почтения. Иметь детей, не наделенных xiàoshùn, было участью более горькой, чем смерть. Это означало, что в загробной жизни ты будешь забыт, станешь блуждающим призраком, обреченным на голод, поскольку твои непочтительные потомки не приносят жертв.

Но это отец отправил их сюда, отправил на Запад, где их научат новому, новым идеям, новым представлениям о загробной жизни, не требующим сожжения бумажных денег. И Запад их развратил, но кто в этом виноват?

Ее отцу больше было нечего сказать.

– Уходи, – рявкнул он. – Иди к своим сестрам, а я поговорю с врачами.

Кэтлин не стала возражать. Отойдя и оглянувшись на своего отца, стоящего в коридоре, она подумала о том, не проклинал ли он когда-нибудь вселенную за то, что она забрала у него жену, которая умерла в родах, оставив после себя трех дочерей, трех незнакомок. Кэтлин, Розалинду и Селию.

Девочку, которая всю жизнь была болезненной и слабой.

Девочку, которая должна была стать ослепительной шанхайской звездой.

И девочку, которая хотела только одного – чтобы ее оставили в покое и позволили быть такой, какая она есть.

Кэтлин крепко сжала кулак и стиснула зубы. Будь его воля, ее отец заставил бы ее скрываться. Он бы скорее отрекся от нее, чем позволил ей вернуться в Шанхай одетой в ципао, а сама она скорее собрала бы свои вещи и поселилась в Европе, чем продолжила играть роль блудного сына своего отца.

Наверное, ей повезло, что Кэтлин Лан – настоящая Кэтлин, – проболев две недели, умерла от инфлюэнцы, дожив до четырнадцати лет без настоящих подруг, поскольку она всю жизнь была далека от своих двух сестер. Как можно было скорбеть о той, кого ты никогда не знала по-настоящему? И под черной траурной вуалью ее лицо ничего не выражало, а взгляд был холоден, когда она смотрела на урну с прахом сестры. Когда между вами пустота, кровь превращается в водицу.

– Я не стану звать тебя Селией, – сказал отец в порту, подняв их чемоданы. – Это не то имя, которое я дал тебе при рождении. – Он искоса посмотрел на нее. – Но я стану звать тебя Кэтлин. И ты не должна говорить об этом никому, кроме Розалинды. Это ради твоей собственной безопасности, ты должна это понимать.

Она понимала. Она всю жизнь боролась за то, чтобы ее называли Селией, и вот теперь ее отец захотел дать ей другое имя, и… она могла с этим смириться. Тройняшки Лан покинули Шанхай так давно, что, когда они наконец вернулись, никто не заметил, что у Кэтлин изменилось лицо. Никто, кроме Джульетты – Джульетта подмечала все, но их кузина сразу же согласилась звать ее Кэтлин так же быстро, как прежде начала называть ее Селией.

Теперь Кэтлин отзывалась на это имя, как будто оно было ее собственным, единственным именем, которым ее когда-либо звали, и это служило для нее утешением, как бы странно это ни звучало.

– Здравствуйте.

Кэтлин вздрогнула, когда в бытовку вдруг вошел Да Нао, и прижала руку к груди.

– Вы в порядке? – спросил Да Нао.

– Да, в полном, – выдохнула она. – Мне нужно кое-что узнать. Домашний адрес Чжана Гутао.

Хотя ее кузина об этом и не подозревала, Джульетта была знакома с Да Нао – чье имя означало Большой мозг. Часть своего времени он проводил, работая на этой хлопкопрядильной фабрике, а другую часть – работая рыбаком и поставляя Алой банде свежую рыбу. Он нередко приходил в дом семьи Цай, когда Джульетта была ребенком, и был там по меньшей мере три раза после ее возвращения в Шанхай. Алые любили, чтобы им подавали только самую свежую рыбу. Но им необязательно было знать, что их главный поставщик также является их глазами и ушами внутри Коммунистической партии Китая.

– Адрес Чжана Гутао, – повторил Да Нао. – Вам нужен… домашний адрес генерального секретаря?

– Да.

Да Нао состроил гримасу, словно говоря: На кой ляд вам сдался его адрес? Но он не задал этот вопрос, а Кэтлин не стала на него отвечать, и рыбак, задумчиво постучав себя по подбородку, сказал: