Текст книги "Валентайны. Девочка счастья и удачи"

Холли Смейл
Девочка счастья и удачи

Посвящается Отом.

Это всегда будет собачья жизнь.

Holly Smale

THE VALENTINES: HAPPY GIRL LUCKY

Originally published in English in Great Britain by HarperCollins Children’s Books.

Печатается с разрешения издательства HarperCollins Publishers Limited.

The author asserts the moral right to be identified as the author of this work.

Холли Смейл мечтала стать писателем с пяти лет, когда обнаружила, что книги не растут на деревьях, как яблоки. Любовь к интересным историям обеспечила ей много приключений в жизни: она работала моделью, вела уроки у детей в Японии, занималась связями с общественностью и с рюкзаком за плечами путешествовала по двадцати четырем странам мира. Окончила университет Бристоля, имеет диплом по английской литературе, написала магистерскую диссертацию по Шекспиру.

Серию о Валентайнах с нетерпением ждали во всем мире после успеха серии книг о девушке-гике, международного бестселлера, проданного суммарным тиражом более трех миллионов экземпляров во всем мире и переведенного на тридцать языков; эта книга также получила премию детской литературы «Уотерстоунз» в категории прозы для подростков и аудитории Young Adult.

«Девочка счастья и удачи» – первая книга новой серии, рассказывающая о жизни девочек из знаменитой семьи Валентайн.

Это история Хоуп.

Text copyright

© Holly Smale 2019

© Т. Артюхова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2020

1

СЦЕНА ПЕРВАЯ: СВЕТ. КАМЕРА. МОТОР. РИДЖЕНТС-ПАРК, ЛОНДОН, ВЕСЕННЕЕ УТРО.

Пятнадцатилетняя ХОУП стоит спиной к восходящему солнцу, голубое шелковое платье развевается на легком ветру. Ее волосы сияют, у нее идеальная осанка, и уже по первому кадру легко определить, что именно она – главная героиня этого фильма. Напротив нее – ПРЕКРАСНЫЙ ЮНОША.

ЮНОША

(очарованно)

Мы никогда с вами прежде не встречались, но я чувствую себя так, будто мы уже давно знакомы.

ХОУП

Вы тоже кажетесь мне смутно знакомым.

ЮНОША

(еще более очарованно)

Вы верите в судьбу, прекрасная незнакомка?

ХОУП

(смущенно)

Конечно, верю. Все в жизни происходит неслучайно.

ЮНОША

Тогда… может быть, вы – мой счастливый случай?

ЮНОША протягивает руку. Начинает играть музыка Teddy Bear’s Picnic.

ХОУП

Это все происходит так… би-и-и… быстро.

ЮНОША

Но мы ждали этого всю свою жизнь. А теперь… би-и-и… возьмите меня за руку, и вместе мы… би-и-и… би-и-и… би-и-и…

БИ-И-И…

Моргая, я смотрю на протянутую мне руку.

– Желаете что-нибудь добавить? – продолжает Юноша, еле заметно зевая. – Есть шоколадный соус и шоколадная крошка. Клубничный соус и орехи – за дополнительную плату. Карамельный соус или соус со вкусом ириски. За дополнительную плату могу предложить также кусочки шоколада или кусочки ириски, или…

Я вздыхаю. Он совершенно не знает своей роли.

Только что я была прекрасной героиней, которой суждено сбежать со своей второй половинкой, и вдруг оказалась на свидании с работником фабрики Вилли Вонки. Как обычно, мой вариант мне однозначно нравится больше.

– Да, пожалуйста… – Я снова улыбаюсь, а машина за моей спиной опять начинает сигналить. – А вообще-то, нет. Мне нравится без всего.

– Тогда с вас один тридцать.

Я улыбаюсь еще шире, чтобы на щеках появились ямочки, и протягиваю деньги, глядя на него через прилавок самым многозначительным взглядом; пускаю в ход весь свой актерский талант, чтобы передать целый комплекс сложных чувств (за такую игру обычно получают премии).

Юноша смотрит мне в глаза.

– Еще десять пенсов.

– Упс… – Наверное, я слишком сильно хлопала ресницами, поэтому ошиблась. – Вот, пожалуйста.

Наши пальцы соприкасаются, и я смотрю на них, ожидая молнии или нескольких искр, ну, или хотя бы обычной левитации. Но замечаю только, что под ногтями у него грязь, на щеках – прыщи, а фартук измазан шоколадом. А на мне, вообще-то, черные джинсы и свитер с блестками (к тому же, кажется, сейчас начнется дождь), так что реальность оказывается беспощадна к нам обоим.

Но здесь очевидно скрыт большой потенциал. Просто мне нужно поскорей разработать этот удачный киносюжет.

– А кстати, – начинаю я, а машина тем временем продолжает сигналить, – кто вы по знаку?..

– Хоуп! Что ты там делаешь? Ты сказала, что тебе просто нужно в туалет. У тебя запор или что? Быстро садись в машину, а то мы уедем без тебя!

Окей, но слова «туалет» точно не будет в первой сцене моего фильма. И «запор» я, конечно, тоже сразу вычеркиваю.

Юноша смотрит, что происходит за моей спиной, и тут его глаза расширяются от изумления при виде огромной шикарной машины.

– Вау, – говорит он уже совершенно бодрым голосом, – это…

– Ага. – Я отступаю на шаг. – Спасибо вам огромное за это прекрасное мороженое, о незнакомец. Я буду хранить его вечно, до тех пор пока оно не растает или не будет съедено.

Быстро (пока он не отвел от меня глаз) распускаю хвост и красиво взмахиваю своими черными кудряшками. Потом поворачиваю голову и смотрю через плечо долгим зачарованным взглядом.

ХОУП

Боюсь, теперь я вынуждена вас покинуть, но эти минуты буду помнить всю жизнь.

– Ну, пока! – весело кричу я ему и машу рукой на прощание.

ЮНОША

Прощайте, девушка моей мечты. Никогда больше мое мороженое не будет прежним.

Юноша-с-Мороженым пристально смотрит на меня; его лоб перерезает глубокая складка.

– Пока?

Я чувствую, как меня захлестывает волна удовольствия. В следующий раз, когда я сюда заскочу, он точно меня узнает, признается мне в вечной любви, ну и т. д., и т. п.

Этот парень очень похож на Того Самого.

– Хоуп, ну ты и тормоз! – почти ласково кричит моя сестра. – Иди сюда быстро!

– Иду, – кричу я в ответ.

Затем направляюсь к машине, и голубое платье, которого на мне нет, красиво развевается позади меня на ветру.

Конец сцены.

2

♋ Рак: 21 июня – 22 июля

Раки, ваш природный талант – налаживать связи с окружающими. Сегодня Меркурий и Венера у вас в четвертом доме, значит, вам особенно важны дом, семья, корни или родители. Используйте свои способности, чтобы стать с ними еще ближе.

Я Хоуп, что означает «надежда», и я – главная героиня этой истории.

Почти шестнадцать лет назад мои родители взглянули на мое сияющее новорожденное личико и подумали: «Эта девочка будет ясной, как радуга, как восход и как поцелуй в конце фильма. Эта девочка будет прыгать там, где все остальные будут просто идти, и будет стараться во всем видеть только лучшее; ей никогда не придется искать просвет в тучах, потому что в ее жизни не будет даже облаков».

И знаете что? Это прекрасно сработало. Где-то глубоко во мне таится надежда, она пустила корни в мою сущность, как маленькая вишневая косточка или даже как большая косточка авокадо. Хотя моя самая старшая сестра закопала свое имя в землю, а затем ушла от него так далеко и так быстро, как это вообще возможно.

Похоже на… наверное, на картошку.

– Ты вообще в порядке? – огрызается Мерси (чье имя означает «милосердие»), когда я осторожно забираюсь на заднее сиденье лимузина, благоговейно выставив перед собой драгоценное мороженое, Его Мороженое, Созданное Им Мороженое! – Нет, правда, Пудель, это не риторический вопрос, это реально попахивает диагнозом.

Вывернув голову и прижавшись носом к стеклу, с грустью смотрю на удаляющийся фургон с мороженым. Иногда прощаться так тяжело.

ХОУП

До новых встреч, моя шоколадная любовь.

Музыка становится громче.

КОНЕЦ СЦЕНЫ.

– Не называй меня Пуделем, – огрызаюсь в ответ, повернувшись лицом к сестре и облизывая мороженое. – Ты ведь знаешь, что мне это не нравится.

– Тогда, может быть, Пу-у-у… Пук? – Мер со вздохом кладет ноги в сапогах на высоких каблуках на сиденье рядом со мной. – Воняет, неприлично на публике и вечно рушит все планы.

– Я не такая.

– Такая.

– Нет!

Я показываю ей язык, она делает вид, что не замечает. Мерси семнадцать, и она невероятно гламурна; сегодня ее черные волосы собраны в тугой пучок, на губах – красная помада, а одежда вся черная: шелковая блузка, пальто с капюшоном, кожаные брюки.

Сиденья в автомобиле тоже из черной кожи, а потому всякий раз, когда она двигается, на всю машину разносится громкий скрип. Может быть, таким образом приветствуют друг друга души несчастных коров…

Мне вдруг становится ужасно смешно.

– У тебя разжижение мозгов? – ворчит Мер, ковыряя идеальный красный лак на ногтях. – Или беспричинные истерики – побочный эффект того, что у тебя в башке совершенно пусто?

– Мерси, прошу тебя, – встревает Эффи, оторвав взгляд от своего фитнес-браслета, – оставь Хоуп в покое. Ничего не случится, даже если мы немного опоздаем.

А все потому, что, пока я росла со своим именем внутри, а Мерси – без единого следа своего имени, шестнадцатилетняя Фейт, что означает «вера», всегда гордо несла перед собой свое имя как факел: добра, мила и очаровательна.

Кроме того, она всегда красива.

Знаю, что это не черта характера, но если бы Эффи была героем фильма, это непременно было бы отражено в сценарии. На ее лицо все обращают внимание в первую очередь, в отличие от нее самой.

Это совершенно неразумно, и, когда через годик я расцвету и стану выглядеть как она, собираюсь использовать это преимущество по полной.

Разбитые сердца, куда ни глянь.

– Ничего подобного, – фыркает Мерси, пристально глядя на меня, – потому что в воскресенье у меня есть дела поинтереснее, чем смотреть, как моя противная младшая сестра строит глазки этому прыщавому продавцу мороженого.

– Во-первых, – терпеливо объясняю я ей, – я не строила глазки, а смотрела загадочным взором, цель которого – пленять и очаровывать. А во-вторых, его прыщи, очевидно, скоро пройдут, потому что я видела на щеках много корочек. Что, съела?

Я победно скрещиваю руки на груди.

Мерси закрывает лицо рукой, а Эффи говорит:

– Мы подъезжаем к воротам, пожалуйста, перестаньте цапаться, ну хотя бы на… сорок пять секунд. Будьте так добры. Веселые выражения лиц на…

Машина скрипит колесами, останавливаясь.

– Йо-хо-хо, – кричит Макс, распахивая дверь и с улыбкой просовывая в машину свою коротко остриженную голову. – Кажется, три ведьмы на денек отвратились от своих метел. В чем секрет, мои болтушки?

Все, что нужно сказать вам о моем девятнадцатилетнем старшем брате, – это то, что он слишком буквально воспринимает свое имя.

– Какого черта…

– Что за слова, Русалочка? – смеется Макс, перелезая через сестру и усаживаясь в противоположном углу машины; из его драных джинсов торчат загорелые коленки. – Ты не рада видеть меня, сестричка? Конечно, рада. Точно рада. Смотри, как расплывается твое лицо в улыбке при одном взгляде на меня.

Он наклоняется вперед и пальцами растягивает губы Мерси в страшную, как из фильма ужасов, улыбку.

Она щиплет его в ответ.

– Ну почему же ты так меня раздражаешь?!

– Кто знает… – Макс откидывается на сиденье и ленивым жестом заводит скрещенные руки за голову, размышляя над вопросом. – Хочется сказать, что это дар богов, но не буду врать: я просто брал по ночам специальные уроки. Они хорошо тренируют такие навыки.

Потом он широко зевает, так что становятся видны все его зубы, гланды и ниточка слюны; и не теряет при этом своего очарования.

– А что значит «отвратились»? – спрашиваю я, наклонившись к нему.

– Это когда происходит что-то отвратительное, Медвежонок. – Брат улыбается и взлохмачивает мои кудряшки. – Кстати, должен предупредить: там просто тьма журналюг и папарацци. Но не трусьте, сестрички, я уже там побывал и закинул им кое-что на закуску. Как мы все держимся друг за друга, подставляем друг другу плечо в это тяжелое время и так далее, и тому подобное…

Он злорадно улыбается, а Фейт с Мерси переглядываются.

Так вот почему на Максе зеркальные солнцезащитные очки, хотя сейчас дождь, уже разошедшийся не на шутку. (На самом деле и до этого мои волосы уже не сияли на солнце – это был просто результат работы отдела спецэффектов в моем мозгу.)

– Боже, Макс, – шипит Мерси, очевидно, злясь на то, что первая не додумалась так поступить, – ты так стремишься к славе?

– Боже, Мер, – весело смеется он, – ты так завидуешь?

Машина делает последний поворот.

В животе становится щекотно от волнения. Ведь так важно взять все возможное из любой подходящей ситуации.

Привычным движением приглаживаю волосы и подкрашиваю губы. Если бы мне кто-нибудь только сказал, что сегодня здесь будут папарацци, я накрасилась бы гораздо тщательнее, позаботилась бы о том, чтобы даже сквозь тонированные стекла были видны мои изящные черты.

Машина плавно останавливается. Мы с братом и сестрами обмениваемся взглядами, на минуту действительно сплоченные тем, что ждет нас снаружи.

– На старт? – спрашивает Фейт, покусывая накрашенные губы.

– Внимание, – подхватываю я, стараясь не показывать своей радости. – Мы все внимание; зоркие, как орлы. Или кто там бывает еще более зорким? Ястребы?

Мерси закатывает глаза, натягивает на голову капюшон черного пальто и молча кивает.

Макс опускает очки на глаза.

– И… марш!

Мы одновременно распахиваем задние двери огромного черного лимузина.

На нас обрушивается шквал щелчков и вспышек.

– Валентайны! Это Валентайны!

Щелк. Щелк.

– Сюда! Макс, Фейт, Мерси, посмотрите на меня!

Щелк, щелк, щелк.

– Поговорите с нами! Вы можете рассказать, что произошло? Какие новости? Как Джульетта?

– Дети, что вы можете нам сказать? Сюда, посмотрите сюда!

Щелк.

– Поговорите с нами! Фейт! Фейт! Дамы, сделайте печальные лица для снимка!

Щелк, щелк, щелк, щелк.

Ведь я забыла вам кое-что рассказать.

Наша мама в реабилитационном центре.

И мы одна из самых знаменитых семей на планете. Династия кинозвезд, насчитывающая уже четыре поколения.

Наверное, когда я знакомила вас с нами несколько минут назад, мне стоило начать с фамилии, то есть с того имени, под которым нас знает весь мир.

Мы Валентайны.

3

Вы не узнали меня, правда?

Все в порядке, я этого и не ожидала. Мне еще нет шестнадцати, и это значит, что мне еще целых четыре месяца будут недоступны ни слава, ни деньги, ни роли в кино, ни награды, ни вечеринки, ни модные рестораны, ни дизайнерская одежда и обувь: это Семейное Правило!

Следовательно, у меня еще есть время потренироваться.

Когда меня наконец выпустят к моим преданным обожателям, я буду уже такой талантливой и настолько гламурной, что мои всемирно известные братья и сестры просто умрут от зависти. Они будут умолять меня раскрыть им секрет моего пути к мировому успеху, чтобы попытаться повторить мои подвиги. Я буду героиней, появления которой в фильмах вы будете ждать с нетерпением, из тех, кто сделает честь любой картине, мне не придется даже проходить предварительное прослушивание, и каждый парень, которому достанется главная мужская роль, еще до конца первой читки потеряет голову от любви.

А пока я просто иду куда-то со свитером на голове.

– Можно мне уже снять это, пожалуйста?

Кажется, меня ведут за руку через огромную металлическую рамку: я слышу характерный писк.

– У меня в носу щекотно.

– Прекрати сморкаться в мой кашемир от Burberry! – Мерси тыкает меня в живот. – Тебе никогда не приходило в голову, что можно просто приклеить себе на лицо комок шерсти, Пудель? Тогда нам не пришлось бы делать это каждый раз.

Эффи осторожно снимает у меня с головы свитер, и мир снова возникает перед моими глазами: милый небольшой коттедж с серо-зеленой входной дверью, приглушающей все звуки, красивые цветочки, аккуратные живые изгороди, небольшие деревца и огромный, шестиметровый, металлический забор, закрывающий все это от внешнего мира.

– Вам недолго осталось это делать, – напоминаю я им, пока мы идем по влажной гравиевой дорожке. – Буквально через несколько месяцев я стану такой знаменитой, что вы сможете продать мои сопли на ebay за миллионы, и какой-нибудь жуткий парень, просто помешанный, купит их и вырастит из них в пробирке сопливую мини-версию меня, чтобы всегда носить ее с собой.

Мерси в ужасе рассматривает свой свитер, прежде чем убрать его в рюкзак Fendi, а Фейт смеется.

– Я купила бы себе такую вещицу, – говорит она с улыбкой и целует меня в лоб: – И носила бы ее в кармане, когда тебя нет поблизости, По.

– Интересно, сколько вообще стоит в месяц этот мамин Привилодж? – спрашивает Макс, пока Эффи набирает очередной сложный код на металлической панели в каменной стене. – Двадцать кусков в месяц? Тридцать? Это безумие!

Дверь в коттедж беззвучно открывается.

– Здесь не следует произносить таких слов, – замечает Эффи, пока мы идем по залитому солнцем коридору.

– К маме это не относится! – быстро говорю я. – Она просто очень устала.

– Конечно. Ведь это так тяжело – целый день ничего не делать, и так двадцать недель подряд. Я просто уверена, что мама совершенно без сил, ведь она то сидит в парилке, то делает косметические процедуры, то пьет зеленый чай. Бедняжка, как она вымотана!

Я рада, что Мерси это понимает. Очевидно, если бы маме не нужно было здесь находиться, ее бы тут и не было. Она была бы дома с нами, или на съемочной площадке, или устроила бы себе длинные каникулы на Мальдивах, как прошлым летом.

– Селфи! – громко требует Макс, поднимая телефон, когда мы все собираемся у знакомой двери. Я выложу пост: «Приехали навестить сумасшедшую на чердаке, LOL! Хештег: печальные_лица».

Эффи качает головой, потом откашливается.

– Мама, – ласково зовет она и стучит в дверь, – тебя не сильно утомят посетители?

Повисает долгая тишина.

Мы слышим, что за дверью передвигают мебель, расстегивают и застегивают молнии, захлопывают зеркальце. Наконец раздается слабый голос:

– Да-да, думаю, все в порядке. Заходите, мои дорогие.

Мы толкаем дверь и оказываемся в огромном сьюте.

Вокруг все безупречно и однообразно, как в старом черно-белом фильме. Даже огромные букеты в вазах, которыми заставлены все поверхности, строго серебряного и белого цветов.

Мама лежит на кушетке, мастерски поставленной под луч солнечного света. На ней белая шелковая просторная пижама, и у нее идеальный макияж. Светлые волосы с платиновым оттенком аккуратно причесаны, глаза закрыты, и одна ладонь аккуратно прижата ко лбу. Я под впечатлением. Мама умеет себя эффектно подать.

– Боже, вы что, издеваетесь? – громко вздыхает Мерси.

– Мои дорогие! – Ее ресницы дрожат, серебристые глаза открываются и смотрят в потолок. – Как хорошо, что вы пришли. Я так по всем вам скучала! До самых костей, до самой глубины моего… ох…

Я сажусь на кушетку рядом с ней.

– Мамочка, – говорю я, пытаясь ее обнять, – мы тоже скучаем! Как ты? Ты уже ходила гулять в поле? Нужно сходить, ведь ты Телец, и прогулка – идеальная оздоровительная процедура для твоего душевного спокойствия.

– Правда? – спрашивает мама, поглаживая мою голову кончиками пальцев, и я отодвигаюсь подальше, чтобы дать ей больше места. Она с трудом встает на ноги.

– О боже.

Она тщательно разглаживает складки, которые появились на ее шелковой пижаме из-за моего напора, потом смотрит на меня.

– Хоуп, дорогая, – говорит она, немного хмурясь, – ты должна сидеть прямо. Иначе у тебя будет кривая спина, а в твоем возрасте это уже очень трудно исправить.

Я хватаюсь за этот знак внимания.

– Извини.

– Фейт. – Мама скользит по комнате и берет лицо Эффи в свои руки: – Любимая, ты пользуешься кремом, который я тебе дала? У тебя большие поры. Не забывай, что эти камеры с высоким разрешением увеличивают каждый недостаток.

– Да, каждый вечер, мам. Честное слово.

– Умница.

Теперь очередь Макса.

– Дорогой, как дела в Барбикане? Я понимаю, у привидения нет слов, но все-таки это важная роль. Я постаралась задействовать кое-какие связи, но, боюсь, в основном все зависит от твоих актерских качеств.

У брата начинает дергаться левый глаз.

– Все в порядке. В смысле, я умираю до того, как поднимается занавес. О чем еще можно мечтать?

Мама ничего ему не отвечает и поворачивается к Мерси.

– Эти кожаные брюки смотрятся на тебе потрясающе, дорогая. Но ты не думаешь, что четырнадцатый размер сядет лучше? Кажется, в двенадцатом тебе неудобно.

От напряжения у Мер двигаются желваки.

– Спасибо, они прекрасно сидят.

– Да, конечно. – Мама вяло улыбается. – Я просто беспокоюсь о тебе.

– Правда? Приятно для разнообразия.

Повисает тишина.

– Мама, – Фейт резко делает шаг вперед, – наверное, тебе стоит отойти от окна. Макс притащил сюда папарацци, а у них очень мощные камеры.

Мама сразу выпрямляет спину.

– Ох, – вздыхает она, приближаясь к окну и распахивая пошире шторы, – настоящие коршуны. Никакого личного пространства! Никакого уважения к частной жизни! Неужели эти койоты умеют только брать, брать и брать и хотят, чтобы мы давали, давали и давали?!

Мерси, Фейт и Макс переглядываются, приподняв брови.

– Да, это странно, – иронизирует Мерси.

Мать встает так, чтобы свет хорошо падал на ее высокие скулы, потом задумчиво смотрит вдаль, и в ее серебристых глазах появляется блеск.

– Вы случайно не видели там никого из LA Times?

– Не-а, – ухмыляется Макс. – Но я видел кое-кого из The Telegraph. Ведь как раз эту газету читает бабушка, правда?

Мама резко задергивает шторы и делает шаг назад.

– И… как она поживает?

– Она хочет знать, почему ты живешь здесь, а не дома с детьми, – говорит Мер, уставившись на свои алые ногти. – Вообще-то, мы все хотели бы получить ответ на этот вопрос, когда у тебя вдруг появится свободная минутка.

– Ах, дорогие мои, – говорит мама с нежной улыбкой, – так мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Я обязательно справлюсь с этим недугом, обещаю вам!

Она аккуратно садится на кушетку, изящно скрестив ноги.

– А сейчас, боюсь, я слишком устала. На два часа у меня назначена встреча с одним уважаемым травником, так что…

В наступившей тишине Мерси выразительно смотрит на свои часы. Сейчас нет еще и десяти утра.

– Конечно, – говорит Эффи, покусывая нижнюю губу. – Тебе нужно прийти в себя, мам. Увидимся в следующее воскресенье, да?

Поддавшись минутному порыву, я снова бросаюсь к маме.

– Сейчас ретроградный Нептун, – шепчу, уткнувшись ей в шею, пока она пытается устроиться на пышных подушках. – И это объясняет все! Так что не забывай о свежем воздухе, избегай красного цвета и спрячь это себе в наволочку.

Мама не успевает ничего сказать, а я уже сую ей в руку мешочек с лавандой, целую ее в щеку и выскальзываю из комнаты.

Я прекрасно завершила эту сцену.