Текст книги "Красная королева"

Карла

Сначала приходит боль.

Острая, невыносимая, повсеместная. Заставляющая кричать.

Ей кажется, что она кричит целую вечность, до предела надрывая легкие. Кричит отчаянно, дико. Страха пока нет – он придет позже. Сейчас она хочет лишь одного: чтобы боль как можно скорее прошла.

Боль не проходит.

Правда, слегка ослабевает, когда ей удается приподняться. Она лежала на животе, раскинув руки и упираясь сломанным носом в пол, совершенно выбившись из сил. Стоит ей пошевелиться, как носовая кость словно сталкивается с лобной, она чувствует это, даже как будто слышит неестественное постукивание.

Она ничего не видит. Вокруг непроглядная темнота.

Страха пока нет. Острая боль ушла, но взамен оставила глухой стук. Теперь ее лицо словно барабанная мембрана, по которой беспощадно и непрерывно бьют, и боль от ударов волнами отдает в глаза, в череп, в уши, в челюсти.

Карла теперь тихонько всхлипывает, отчаянно пытаясь понять, откуда взялась эта боль и что с ней делать. Она пытается сесть, но резкий приток крови к голове усиливает ее мучение.

Успокойся, успокойся.

Она снова ложится, на этот раз на спину, и от этого барабанная дробь ослабевает. Ненамного, но достаточно для того, чтобы проявились остальные ощущения.

Во рту Карла чувствует сухость и горечь. От запекшейся крови губы прилипли к зубам и деснам.

Отлепить их можно только через боль.

Эта боль несильная, легко контролируемая, и благодаря ей даже можно на секунду отвлечься от главной боли. Это все равно что отвести взгляд от тигра на пробегающую мимо мышку: грызун мгновенно исчезает в норке, а тигр все еще тут, по-прежнему торжествующе скалится и совсем не собирается отказываться от обеда.

И все-таки горечь во рту – это не кровь. Привкус железа, словно облизанной батарейки, чувствуется лишь на кончике распухшего, ватного и сухого языка. Но в остальной части рта – на внутренней стороне щек и нёбе – ощущается странный, чужеродный вкус, химический и неприятный.

Какое-то непонятное вещество.

Руки и ноги больше не слушаются ее, они как будто стали чужими частями тела, независимыми и практически неподвластными ее командам. Желудок превратился в крошечный, крепко сжатый комочек кислоты, из которого что-то рвется наружу. Карла испускает отрыжку – гулкую и резкую, словно выстрел, пропитанную тем же странным привкусом, что наполняет рот. Вслед за воздухом по открывшемуся пути поднимается скудное содержимое желудка. Карла безостановочно сплевывает слюну и желчь, до тех пор, пока ее не сковывают спазмы.

И тогда она, наконец, вспоминает. Объезд. Человек с ножом. Преследование в лесу. Решение сдаться и укол в шею.

Нет.

Нет.

Действительное положение вещей вдруг предстает перед ней с ужасающей ясностью. Худшего положения нельзя и вообразить.

И в этот момент ее настигает страх.

2
Очевидные вещи

– Это все?

Ортис отвечает не сразу. На какую-то долю секунды он осторожно переводит вопросительный взгляд на своего адвоката. Эта деталь не ускользает от Джона: уж он-то умеет вычислить вруна.

– Да. После этого он повесил трубку.

– Он не выдвинул никаких требований и не сказал, что позвонит позже?

– Нет, – категорично отвечает Ортис.

Даже слишком категорично.

– Он еще позвонит. Они всегда перезванивают, – говорит Санхуан.

– Вы сказали, у вас не сложилось впечатление, что это мог быть какой-нибудь знакомый бывшего мужа вашей дочери, – продолжает гнуть свою линию Парра. – Что вы имели в виду?

– Это был человек с твердым голосом. Он показался мне… решительным. С Борхой все это никак не вяжется.

Да уж, у него прямо нежные чувства к бывшему своей дочери. Но, с другой стороны, разве такое редкость?

– У вашей дочери нет знакомых с именем Эсекиэль, не так ли?

– Насколько мне известно, нет. И у меня самого тоже нет.

– Будем исходить из того, что это псевдоним, а не настоящее имя.

Сразу видно – элитное подразделение, думает Джон.

– Вы еще что-то хотите спросить по поводу телефонного звонка, или мы можем продолжать? – спрашивает Парра, поворачиваясь к Антонии.

В ответ она бормочет что-то вроде извинений и что ей нужно отлучиться в туалет. Никто не обращает на это внимания.

– Итак, продолжим. Ваша дочь пропала во временном промежутке между десятью часами вчерашнего вечера и сегодняшним ранним утром. Последний след ее местонахождения зафиксирован в тот момент, когда ее шофер…

– Кармело, – уточняет Ортис, вновь принимаясь нервно расхаживать по гостиной. – Он часть нашей семьи.

– Когда ее шофер, Кармело Новоа Иглесиас, останавливается на заправочной станции в Вильянуэва-де-лос-Кабальерос в провинции Вальадолид. Там был произведен платеж в размере семидесяти восьми евро по кредитной карте Кармело. Бензин, две бутылки воды и упаковка лакричных конфет. Мы запросили у заправочной станции видео с камер наблюдения, чтобы выяснить, была ли в тот момент Карла в машине.

– Что вы имеете в виду?

– Как давно вы знаете Кармело Новоа, сеньор Ортис? – спрашивает Парра, слегка подаваясь корпусом вперед.

– Ах вот оно что, – говорит Ортис. – С моим бывшем зятем не получилось, так решили взяться за Кармело? Сколько раз вам повторять, что похититель – незнакомый человек?

– Сеньор Ортис… поймите, мы вынуждены искать среди ее окружения. Когда человек исчезает, в семидесяти восьми процентов случаев оказывается, что в этом замешан кто-то из ближайшего круга общения. Поэтому мы начинаем всегда с самых близких и постепенно расширяем круг.

– Тут речь идет не об исчезновении. А о похищении.

– Похищение без предъявления требований. Насколько нам известно, – добавляет Парра.

Что-то он явно подозревает, думает Джон. Все-таки у этого качкá что-то есть в его бритой башке.

– Возможно, их выдвинут позже, – отвечает за Рамона Ортиса адвокат. – Вы и сами это сказали.

– Да. Да, мы правда так сказали. Значит, вы заявляете, что шоферу, сеньору Кармело Новоа, можно доверять?

Он явно что-то подозревает, но все ходит вокруг да около, ожидая, что старик проговорится. Потому что понимает, что ему не все рассказали. Известный трюк.

– Абсолютно.

– Наш коллега из Ла-Коруньи навел кое-какие справки о сеньоре Новоа, – говорит Парра, показывая переписку в «Ватсапе» на своем телефоне. – Как выясняется, он завсегдатай казино «Атлантико».

Ортис не отвечает.

– Вы это знали?

– Сеньоры, я не понимаю, зачем моему клиенту знать…

– Да, знал, – перебивает его Ортис. – Он под контролем.

– Судя по всему, он туда ходит несколько раз в неделю. В основном, играет в блек-джек.

– И это мне известно.

– И он задолжал более ста тысяч евро.

Услышав это, адвокат Торрес с удивлением поднимает голову и обеспокоенно смотрит на Ортиса.

Ортис останавливается, прислоняется к камину и принимается нервно грызть ноготь на большом пальце.

– Мне неловко об этом говорить.

– Я понимаю, сеньор Ортис. Но это важно, – настаивает Парра.

Спустя целую вечность Ортис наконец перестает обкусывать себе кутикулу и отвечает.

– У Кармело был очень тяжелый период, когда умерла его жена. Они прожили вместе тридцать один год. И после ее смерти он пристрастился к картам.

– Он просил у вас помощи?

– Просил несколько месяцев назад. Я же вам говорю, он часть нашей семьи. Ради бога, я крестный его старшего внука.

– Вы дали ему денег?

– Нет, конечно, – отвечает Ортис. – Это была бы плохая идея.

– Для вас это небольшая сумма, не так ли?

– Финансовое состояние моего клиента в данном случае значения не имеет, – вмешивается адвокат.

– Но ведь правда небольшая?

Ортис хватает с камина декоративный керамический шар, выполненный в изящных шоколадно-оранжевых тонах – из отдела «Дом» одного из его магазинов, – и швыряет на пол. Звон керамики разбивает неловкое молчание, воцарившееся после слов Парры, и превращает его в оглушительную ледяную тишину.

– Да, я богат, – с перекошенным лицом отвечает Ортис. – У меня много денег, очень много. Я бы мог запросто решить проблемы Кармело. Но вместо этого я предложил ему поддержку. Я попытался ему помочь. Я сказал ему, что он может работать у нас до конца своих дней. Потому что именно так нужно относиться к близким людям. А Кармело – часть нашей семьи.

– Ваш отказ дать ему деньги, незначительную для вас сумму, возможно, был для него унизителен. Он мог затаить на вас обиду. За время шестичасовой поездки легко можно найти подходящий момент. Достаточно под каким-нибудь предлогом заехать на площадку отдыха, взять вашу дочь в заложницы, а затем попросить сообщника вам позвонить.

Ортис уже не так яростно возражает полицейскому. Он не из тех, кто признает свои ошибки. Он не делал этого, еще будучи двадцатилетним бедняком, а уж сейчас и подавно.

– То есть это я виноват, – говорит он в последнем порыве негодования. – Получается, вы обвиняете меня в том, что случилось с моей девочкой.

– Я такого не говорил, сеньор Ортис. Мы просто хотим, чтобы вы открыли глаза на очевидные вещи.

И Ортис широко открывает глаза, горбится, и, по всей очевидности, ему не хватает воздуха. Он нервно теребит левую руку и кажется будто вот-вот заплачет.

– Мне что-то нехорошо, – бормочет Ортис.

К нему подходит адвокат и кладет ему руки на плечи.

– Потерпи, – говорит он ему на ухо. – Врач уже ждет.

А затем оборачивается к остальным:

– Сеньоры, собрание закончено.

Парра и Санхуан нехотя поднимаются с мест. Похоже, они не слишком довольны развитием событий.

– Нам нужен будет доступ к компьютеру Карлы, все ее пароли…

– Я не располагаю этой информацией, но чем сможем – поможем, – говорит Торрес, преграждая им путь к Ортису. – Я лично этим займусь.

Антония огибает препятствие в виде адвоката и подходит к бизнесмену.

– Еще один вопрос, сеньор. Где сейчас ваш внук?

Ортис смотрит на нее, словно пытаясь понять, кто эта женщина и что она делает в доме его дочери. Когда он наконец отвечает, его голос словно доносится откуда-то из бесконечной дали.

– Моего внука отвезли в надежное место. За пределы Испании. Я не хочу, чтобы он был здесь, если вдруг журналисты обо всем узнают.

– Если и узнают, то точно не от нас, сеньор Ортис, – говорит Парра.

И уж тем более не от нас, мысленно добавляет Джон.

Карла

Оглушительный металлический лязг прерывает ее крики.

На какое-то время она словно потеряла рассудок. Она смутно припоминает, что искала в темноте выход, но не нашла. В приступе паники она звала на помощь до тех пор, пока не охрипла, пока из ее груди не стали вырываться лишь слабые стоны. И тогда она услышала этот лязг: он раздался где-то недалеко, отдаваясь смутным глухим эхом.

– Мне не нравится, когда ты кричишь, – говорит кто-то, когда эхо затихает.

Голос низкий. Мужской.

– Сеньор. Послушайте, сеньор. Мне нужна помощь, – еле слышно отвечает Карла.

Молчание.

– Сеньор… вы слышите меня? – настаивает Карла, изо всех сил напрягая горло. Ее голос звучит как сломанная гармоника.

– Я тебя слышу. Мне не нравится, когда ты кричишь.

– Сеньор, мне нужно выбраться отсюда. Пожалуйста, помогите мне выбраться. Я боюсь темноты.

– Скажи мне пароль от твоей электронной почты.

У Карлы кружится голова. Здесь очень, очень душно. Она не может нормально дышать, воздуха почти нет. Ей срочно нужно отсюда выйти.

– Дайте мне выйти! Я хочу выйти!

Она встает на колени и ползет вперед, в темноту, вытянув руку в поисках выхода. Ее пальцы натыкаются на что-то твердое, металлическое. Она слегка отступает и тут же вновь принимается ощупывать препятствие.

Дверь. Это дверь.

Стоя на коленях, Карла начинает отчаянно колотить по металлу. Но удары ее ладоней практически не слышны.

– Откройте! Пожалуйста, откро-о-ойте!..

Ее голос срывается, и мольба переходит в постепенно угасающие всхлипывания. В слезах Карла садится на пол, откидываясь спиной на металлическую дверь.

И тогда вновь слышится лязг. Он словно проходит через все ее тело, через голову, руки, плечи, прислоненные к дверному металлу. У нее начинает звенеть в ушах, диафрагма сжимается, боль в носу в разы усиливается, и от резкого вздрагивания она прикусывает себе язык.

– Мне не нравится, когда ты кричишь, и когда плачешь, тоже не нравится.

Карла хочет закричать снова, тело просит ее кричать, умолять, требовать, чтобы этот человек освободил ее, освободил немедленно. Но изнеможение, боль и что-то еще заставляют ее сдержаться.

И она сдерживается и замолкает, сжав кулаки.

– Ну что, успокоилась?

– Да, – шепчет Карла.

– Скажи мне пароль.

Карла уже открывает рот, чтобы ответить, но что-то снова ее останавливает. Это голос, который она уже слышала. В лесу.

Ничего не говори.

Он убьет меня.

Ничего не говори. Если ты скажешь ему пароль, у него будет доступ ко ВСЕМУ.

Если он будет меня пытать, то все равно его получит.

Тогда попробуй с ним договориться. Он хочет одного, а ты попроси взамен другое.

– Пароль, – повторяет мужчина.

– Нет.

– Скажи мне пароль, а иначе я зайду внутрь и убью тебя.

Угроза вновь заставляет Карлу содрогнуться. Дыхание учащается.

Он блефует.

– Нет, вы меня не убьете. Потому что иначе вы не получите пароль.

Молчание.

– Я могу войти и пытать тебя, пока ты не скажешь.

Я не могу. Не могу. Я должна сказать.

Не сдавайся так легко. Ты всегда слишком легко сдавалась.

Карла сжимает кулаки и мотает головой, пытаясь справиться с болью.

Ладно. Ладно.

– Как вас зовут? Меня зовут Карла. Карла, – повторяет она. Где-то она слышала или читала, или, может, видела в каком-то фильме, что необходимо добиться того, чтобы

Скажи прямо. Похититель. Насильник. Убийца. Выбери любое определение.

чтобы тот, кто может причинить тебе зло, увидел в тебе человека. Увидел личность. Чтобы не воспринимал тебя просто как тело, как предмет.

– Я и так знаю, как тебя зовут.

– А как зовут вас?

Молчание.

– Можешь звать меня Эсекиэль.

– Эсекиэль… А меня зовут Карла. Выпустите меня, и я дам вам денег. Я могу прямо сейчас сделать перевод. А потом вы меня отпустите. Клянусь, что никому не скажу о том, что произошло.

– Деньги мне не нужны. Мне нужен пароль.

– Ладно. Тогда дайте мне воды.

Молчание.

– Ты мне скажешь пароль, если я дам тебе воды.

И это не вопрос.

Тишина на этот раз длится дольше, а затем Карла слышит металлический скрип.

– Вот твоя вода.

– Где? Я ничего не вижу!

Слышится щелчок. На полу рядом с дверью возникает прямоугольник света.

В центре – полулитровая бутылка воды.

Этот островок сияния среди абсолютной, непроглядной темноты кажется нереальным. Карла бросается к бутылке. Судорожно, до хруста сжимает пластик, отвинчивая крышку и поднося горлышко ко рту. Выпивает половину двумя большими глотками. Два удара воды обрушиваются на ее пустой и слабый желудок. Карла вновь чувствует спазмы и не может сдержать рвотной рефлекс: почти вся жидкость тут же выплескивается из нее на пол.

– Воду ты получила. Теперь говори пароль.

Карла подползает к прямоугольнику света. Он всего-то сантиметров двадцать в высоту и сорок в длину. Стоя на коленях, она пытается просунуть в него лицо. Ей удается разглядеть – по ту сторону двери – ботинки, подсвеченные фонариком. Резкий луч света больно бьет ее по глазам. Она тут же прикрывает их рукой, пытаясь что-то увидеть сквозь пальцы.

– Подождите секунду. Давайте поговорим… Я могу…

Дверь захлопывается, и прямоугольник света исчезает. Карла слышит щелчок по ту сторону двери. Возможно, это засов.

Нет. Нет.

– Выпустите меня! – кричит она, вновь принимаясь колотить в дверь.

– Ты просила воды в обмен на пароль. Теперь говори.

Карла не знает, что ей делать, и плачет от отчаяния.

Не говори. Если скажешь, потеряешь свой единственный козырь.

– Прошу вас…

На этот раз слышатся три яростных лязга подряд, и грохот оглушает Карлу. Бьет по барабанным перепонкам, отдаваясь пронзительным эхом и сотрясая дверь. Карла сворачивается калачиком на полу, прижимает колени к груди, затыкает уши.

И сквозь слезы начинает диктовать пароль.

3
Массаж

Антония и Джон спускаются на лифте и уже собираются незаметно покинуть здание, но у самого выхода им преграждает путь один из сотрудников отдела похищений.

– Что, не выпустишь нас?

Полицейский в ответ качает головой, показывает им за спину и скрещивает руки на груди. Обернувшись, они видят Парру с пунцово-красным лицом. Он бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Хотелось бы знать, откуда вы тут взялись, – говорит он, вызывающе глядя Джону в глаза.

– Давайте успокоимся, капитан, мы здесь все заодно, – отвечает Джон, доставая из кармана пиджака полицейский значок и поднося его к лицу Парры.

Тот и не думает на него взглянуть.

– Мне уже известно, кто ты, инспектор Гутьеррес. Чего я не понимаю, так это какого черта третьесортный полицейский сует свой нос в дело высшей категории. В мое дело, между прочим. И это еще кто такая?

Антония немного тушуется перед агрессивностью капитана. При этом она даже не может сделать шаг назад: второй полицейский угрожающе встал прямо у нее за спиной.

– К ней даже обращаться не смей. А ты лучше отойди, – предупреждает Джон, – а иначе получишь.

Второй полицейский отступает на пару миллиметров.

– Я спросил, кто это.

– Не твое дело. Тебя предупреждали, что мы придем, так? – уклончиво отвечает Джон.

– Да, мне сказали сверху. Что придут двое наблюдателей.

– Вот мы и наблюдаем. Или что, тебе не нравится, когда на тебя смотрят?

Джон произносит последнюю фразу немного манерно и с подковыркой, чтобы капитан Жозе Луис Парра, альфа-самец, отец семейства и гордый обладатель поло с вышитым на рукаве гербом Испании, изменился в лице.

– Послушай, ты, пидор…

Джон весь напрягается, ожидая удара, который предвещает взгляд Парры, но удара не следует. Вместо этого звучит голос Антонии.

– Капитан Парра, я Антония Скотт. Я работаю в Интерполе, занимаюсь криминалистическим анализом громких дел.

Джон прямо в осадок выпадает. Антония сказала это слащавым голосом и с приторной улыбкой. Просто воплощение перемирия. Даже руку протягивает Парре. И это при том, что обычно она бежит от физического контакта, как фрилансер от налоговой инспекции!

К счастью для Антонии, Парра не слишком-то торопится пожимать ей руку. Он недоверчиво смотрит на нее сверху вниз: разница в росте у них сантиметров тридцать.

– Ага, вот прямо-таки из Интерпола?

Антония засовывает руку в один из карманов своей сумки и достает удостоверение. На этот раз капитан Парра берет его в руки и с удивлением рассматривает.

– Ладно, – говорит он, похлопывая себя удостоверением по ладони. – А скажи-ка, дорогуша, каким боком тут Интерпол?

– Я участвую в одном крупном проекте, который готовится на мировом уровне. Преступники с нестандартными характеристиками и новые способы борьбы с ними. Я уже давно хотела работать с вами и со специалистами ОБПВ. Когда мы узнали, что вы занимаетесь таким значимым исчезновением, я села на первый самолет и прилетела в Мадрид.

Вот что эти альфа-самцы действительно обожают, так это когда им массируют их эго, думает Джон.

– Изучение ваших методов поможет получить ценнейшую информацию для сотрудников полиции всего мира, – продолжает Антония. – Не каждый день есть возможность работать с подразделением, у которого за последние шесть лет показатель эффективности восемьдесят семь процентов.

Ну прямо умаслила.

Парра в нерешительности покусывает нижнюю губу. Ему хотелось бы поверить ее словам.

– На самом деле, эффективность у нас восемьдесят восемь и три десятых. А этот? – показывает он на Джона.

– Инспектор Гутьеррес назначен мне в качестве связного. В настоящей момент он проходит этап профессиональной переориентации.

– Ну да, а если быть точнее, то он отстранен от должности с лишением жалованья. Как поживает твоя шлюшка, Гутьеррес? Хорошее получилось видео.

У Джона прямо язык чешется сказать в ответ пару фразочек с упоминанием матери, сестры – если она есть – и жены капитана Парры. Но сейчас не самый подходящий для этого момент.

– Я облажался. И вот сейчас я здесь в роли няньки.

– Я понимаю, что наше присутствие для вас непривычно, но поверьте, капитан, мы просто хотим понаблюдать за вашей работой. И возможно, внести свой скромный вклад.

Парра кивает с очень серьезным видом, явно пытаясь скрыть свое довольство.

– Ну разве что очень скромный. Если хоть в чем-то мне помешаете, сразу свáлите отсюда, и мне по хер, из Интерпола вы или еще откуда. И не смейте разговаривать со свидетелями без моего ведома и в отсутствии моих людей, ясно?

– Нам бы и в голову такое не пришло, – отвечает Антония.

Парра поворачивается к Джону, который смотрит на него глазами ягненка.

– Да, разумеется.

– Так, ну ладно, а сейчас – спать, – говорит капитан, словно обращаясь к непослушным детсадовцам. – Завтра утром зайдете в департамент, и вас там введут в курс дела.