Текст книги "Глиняная Библия"

15

Роберт Браун подъехал к особняку, построенному в неоклассическом стиле, расположенному посреди парка, засаженного дубами и буками.

Шел мелкий дождик. Когда Роберт выходил из машины, мажордом уже ждал его возле авто с раскрытым зонтом. Роберт приехал сюда не первым: когда он поднимался к дому по лестнице, до него донесся шум голосов, перемежавшийся взрывами хохота и звоном бокалов. «Покровитель» Роберта стоял у входа, встречая гостей. Высокий, худощавый, с холодными как лед голубыми глазами и седыми волосами, когда-то имевшими золотистый цвет, Джордж Вагнер, несомненно, был импозантным мужчиной. Ни у кого не вызвал бы сомнения тот факт, что этот человек, несмотря на свой преклонный возраст, обладает огромной властью. «Сколько же ему лет?» – подумал Браун и вспомнил, что свое восьмидесятилетие его «покровитель» отметил еще несколько лет назад.

Кое-кто из министров, почти все функционеры Белого Дома, сенаторы, конгрессмены, финансисты, судьи, банкиры, президенты транснациональных корпораций, нефтяные и биржевые магнаты оживленно о чем-то разговаривали в изысканно обставленных залах, стены которых были украшены картинами великих мастеров.

Брауну здесь больше всего нравилась одна картина Пикассо из его «розового периода», на которой был изображен трагикомический арлекин. Она висела над камином в главном зале рядом с работами Мане и Гогена.

В соседнем зале висели три картины в стиле «кватроченто» а рядом с ними – полотно работы Караваджо.

Этот особняк походил на небольшой музей, где были представлены картины признанных мастеров-импрессионистов. Эль Греко, Рафаэля и Джотто; маленькие фигурки из слоновой кости; глиняные таблички времен Вавилонской империи; внушительные древнеегипетские барельефы времен Нового Царства, ассирийский крылатый лев…

Куда бы ни устремлялся взгляд, везде оказывалось какое-нибудь произведение искусства, свидетельствующее о великолепном вкусе хозяина дома.

Пол Дукаис подошел к Роберту Брауну, держа в руке бокал шампанского.

– Гляди-ка, мы тут все собрались!

– Привет, Пол.

– Редкостное мероприятие! Давненько уже никто не собирал в одном месте столько влиятельных людей. Сегодня здесь присутствуют почти все, кто дергает за ниточки, заставляющие двигаться мир. Не хватает только президента.

– Это не очень заметно.

– Мы можем поговорить?

– Думаю, это самое лучшее место для того, чтобы спокойно поговорить. Здесь на нас никто не обращает внимания: все болтают друг с другом, улаживая свои делишки. Как только ты найдешь подходящий для твоей руки бокал…

Они окликнули официанта, и Роберт заказал виски с содовой. Затем они нашли укромное местечко и стали болтать, как старые добрые знакомые.

– Альфред может создать для нас проблемы, – заявил Дукаис.

– Сообщи мне что-нибудь такое, чего я не знаю.

– Я сделал то, о чем ты просил. Один из моих лучших людей – бывший полковник, командир «зеленых беретов», которого зовут Майк Фернандес, поедет с Ясиром в Каир на встречу с Альфредом. Я доверяю Майку – он башковитый.

– Латиноамериканец…

– Сейчас в армии уже почти не осталось людей англосаксонского происхождения, так что за нашу славную родину теперь бьются негры и латиноамериканцы. Среди них, кстати, много толковых ребят. Им, чтобы выбиться наверх, приходится изрядно потолкаться, а потому не относись к ним так пренебрежительно.

– Я вовсе не отношусь к ним пренебрежительно, а просто сомневаюсь, что латиноамериканец сумеет найти общий язык с Альфредом. Альфред – это Альфред.

– Ну что ж, Майку придется найти подход к Альфреду. Я уверен, что Майк ему понравится.

– А твой Майк сам откуда: из Доминиканской Республики, Пуэрто-Рико, Мексики?

– Он представитель третьего поколения его семьи, проживающей в США. Он родился здесь, и его родители тоже. Иммигрантами были его бабушка и дедушка: они перебрались из Мексики через Рио-Гранде. Так что ты зря чего-то опасаешься.

– Да не люблю я этих латиноамериканцев!

– Так ты вообще не любишь никого из тех, у кого кожа не такая белая, как молоко.

– Не говори глупостей! Среди моих хороших друзей есть и арабы.

– Да, но арабы для тебя – совсем другое дело. Не знаю почему, но совсем другое. Хотя сейчас, конечно, иметь друзей-арабов – политически некорректно.

– Мои арабские друзья не торгуют всяким барахлом на грязных базарах.

– Ладно, давай не будем тратить время на бессмысленные разговоры. Лучше скажи мне, какой уровень полномочий у Майка?

– Ты о чем?

– Ну, если Альфред окажется несговорчивым, если он станет вести нечестную игру, то что тогда мы должны будем делать?

– Для начала пусть они познакомятся и приступят к операции, а там уж мы посмотрим – смотря какие новости будет сообщать твой человек. Однако больше всего меня интересует информация, которая поступит от Ясира.

– А как быть с внучкой Альфреда?

– Если она найдет «Глиняную Библию», вы должны будете забрать эти глиняные таблички, ни в коем случае их при этом не повредив. Эти таблички не принадлежат ни Альфреду, ни его внучке. Задача твоих людей состоит в том, чтобы забрать эти таблички и доставить их сюда в целости и сохранности.

– А если девчонка окажет сопротивление?

– Пол, если Клара окажет сопротивление, тем хуже для нее. Твои люди должны выполнить то, о чем я тебе сказал, чего бы им это ни стоило.

– Если эти таблички будут найдены еще до того, как мы начнем операцию, нам придется вступить в конфликт с Альфредом.

– Тогда нам нужно будет постараться избежать крайних мер в отношении Клары – если, конечно, не окажется так, что забрать таблички каким-то другим способом будет просто невозможно. Ты на всякий случай должен иметь под рукой план относительно того, как нам провернуть операцию уже без Альфреда. Ясир тебе скажет, каким образом действовать.

«Покровитель» Роберта незаметно подошел к ним, – так незаметно, что, неожиданно увидев его рядом с собой, они оба вздрогнули. Вагнер улыбнулся, заметив их испуг, но его улыбка скорее была похожа на гримасу.

– Обсуждаете дела?

– Обговариваем мелкие детали операции. Пол хочет знать, какой у него уровень полномочий относительно Альфреда и его внучки.

– Всегда трудно найти золотую середину, – сказал Вагнер, глядя куда-то в пустоту.

– Да, и именно поэтому я хотел бы получить подробные инструкции, чтобы меня потом ни в чем не упрекали, – сказал Дукаис, – и чтобы не возникло какого-нибудь недоразумения. Я рад, что ты здесь и что я, таким образом, имею возможность услышать от тебя, каковы мои полномочия.

Старик надменно посмотрел на Дукаиса. Его взгляд красноречиво выражал то пренебрежение, которое Вагнер испытывал по отношению к Дукаису.

– На войне никто не устанавливает четких правил и запретов, друг мой, и единственное, что имеет значение, – это победа.

Он отвернулся и, подойдя к расположившейся неподалеку группе людей, присоединился к их разговору.

– Мне всегда казалось, что он не испытывает ко мне особых симпатий, – сказал Дукаис, судя по всему, не очень огорчившись.

– А он ни к кому не испытывает симпатий. Он просто хорошо знает, кто ему нужен, а кто нет.

– И в нас он нуждается.

– Именно так. В общем, ты слышал: на войне не бывает запретов.

Франк Душ Сантуш и Джордж Вагнер поприветствовали друг друга без излишних сантиментов. Вечеринка была в полном разгаре, и оркестр струнных инструментов слегка заглушал голоса переговаривающихся гостей.

– Не хватает только Энрике, – сказал Джордж.

– И Альфреда тоже. Не будь к нему так суров.

– Он нас предал.

– Альфред на этот счет совсем другого мнения.

– Вот как? Ты с ним разговаривал?

– Да. Он звонил мне в Рио три дня назад.

– Какая беспечность!

– Я уверен, что он выполнил все требования безопасности. Я находился в отеле, и его звонок был для меня неожиданным.

Что он тебе сказал?

– Он хочет, чтобы мы знали, что его целью не было предать нас или спровоцировать между нами конфликт. Он повторил свое предложение: успешно провести запланированную нами операцию, но чтобы мы, со своей стороны, отказались от «Глиняной Библии». Это щедрое предложение.

– Ты называешь его щедрым? А ты знаешь, сколько будут стоить эти таблички, если их удастся отыскать? Знаешь, какую власть они дадут тому, кто станет их обладателем? Послушай, Фрэнки, не дай себя одурачить. Меня очень беспокоит то, что вы с Энрике явно потакаете Альфреду. А ведь он нас предал.

– Не совсем так. Еще до того, как его внучка отправилась в Рим, он пытался уговорить нас отказаться от «Глиняной Библии» – если, конечно, сумеет ее найти, – в обмен на всю прибыль от других наших предприятий.

– Мы ему отказали, и он решил действовать так, как считает нужным.

– Да, и это с его стороны было ошибкой. Но сейчас он в ярости, потому как думает, что именно мы послали тех парней следить за его внучкой.

– Но это были не мы!

– Поэтому нам необходимо узнать, кто эти люди и почему они это сделали. Я не успокоюсь, пока мы это не выясним.

– Ну и что ты предлагаешь? Выкрасть директора того итальянского охранного агентства и заставить его признаться, кто был его заказчиком? Это было бы глупостью, мы не можем себе такое позволить.

– Я что-то тебя не понимаю. Я не понимаю, почему ты так благодушно относишься к этому инциденту. Кто-то следил за Кларой, и это вызывает тревогу.

– Клара замужем за одним из чиновников Саддама. Тебе не приходит в голову, что кто-то мог заподозрить, что Ахмед Хусейни – шпион? Саддам никому не позволяет покидать Ирак, а этот Хусейни ездит за границу и возвращается в Ирак, когда ему вздумается. Найдется немало людей, желающих разобраться, почему это возможно. Кто знает, может, в этом замешаны какие-то секретные службы Италии или даже НАТО. Организовать слежку за Хусейни мог кто угодно.

– Они следили не за Хусейни, а за Кларой.

– В этом мы не можем быть уверены.

– Это доподлинно известно, и ты об этом знаешь.

– У нас есть свои соглядатаи повсюду, поэтому нам не о чем беспокоиться.

– Я тебя не понимаю, Джордж…

– Вы уже не доверяете мне, как раньше?

– Мы тебе доверяем, но нас с Энрике мучают дурные предчувствия, а Альфред не на шутку рассержен.

– Это не он – это я не на шутку рассержен! Альфред нас предал! Он не имеет права захапать эти таблички, они ему не принадлежат! Вы что, так и не поняли значения того, что сделал Альфред? Никто из нас четверых не может принимать решения, направленные на собственную выгоду или соблюдение собственного интереса. Никто. Мы все об этом договорились. А Альфред теперь решил нас обокрасть.

– И как далеко ты готов зайти?

– Я или мы?

– Мы, Джордж. Как далеко готовы зайти мы?

– Предательство не прощают.

– Ты собираешься приказать его убить?

– Я не позволю ему украсть у нас то, что принадлежит нам всем.

* * *

Клара – уже с сумкой в руках – окинула взглядом свою комнату, тщетно пытаясь припомнить, не забыла ли она чего-нибудь. Ахмед ждал ее у выхода из дома: ему предстояло отвезти Клару на военную базу, откуда она собиралась полететь на вертолете в Телль-Мугхаир, а затем на джипе добраться до Сафрана.

Клара не согласилась на то, чтобы Ахмед поехал вместе с ней, да и Фатиму она пока брать с собой не захотела. С нее было вполне достаточно и четверых охранников, которым Альфред Танненберг приказал не спускать с его внучки глаз.

Ахмед уже больше не жил в Золотом доме: несколько дней назад он переехал к своей сестре.

Клара знала, что у мужа был очень долгий и серьезный разговор с дедушкой перед тем, как хозяин Золотого дома уехал в Каир. Однако ни тот, ни другой не захотели сказать ей, о чем же они так долго разговаривали. Ахмед лишь коротко сообщил Кларе, что, возможно, ему придется отложить свой отъезд из Ирака до того момента, когда начнется война, но это было лишь предположением. Клара попыталась заставить Ахмеда дать ей хоть какие-то объяснения, но муж продолжал держать язык за зубами.

Ее попытки разговорить дедушку тоже не увенчались успехом.

– Позвони мне, как только приедешь, – попросил Клару Ахмед. – Я должен быть уверен, что у тебя все хорошо.

– У меня все будет хорошо, не переживай. Я пробуду там лишь несколько дней.

– Да, но американцы почему-то особенно жаждут разбомбить именно тот район.

– Пожалуйста, не переживай. Ничего плохого не случится.

Она поднялась в вертолет и надела наушники, чтобы меньше слышать шум вертолетных винтов. Клара рассчитывала уже в полдень быть в Сафране, она надеялась, что в этом уединенном месте у нее будет возможность о многом подумать.

Ахмед, смотревший на удаляющийся вертолет, вдруг ощутил неимоверную свободу. В течение ближайших нескольких дней ему уже не придется чувствовать себя виноватым, потому что именно чувство вины он испытывал, когда находился рядом с Кларой. Он осознавал, какие огромные усилия она делала над собой, чтобы не поддаться эмоциям и не позволить себе ни малейшего упрека в его адрес. Ему же расставание давалось легко, даже очень легко, тем более что пути назад у него уже не было.

Однако Ахмеду предстояло сделать непростой выбор: или поддаться шантажу со стороны дедушки Клары и принять участие в его последней операции, которая вот-вот должна была начаться, или попытаться бежать из Ирака куда подальше.

Ахмед чувствовал, что ему буквально в затылок дышат люди Полковника. Танненберг, конечно же, попросил Полковника, чтобы за Ахмедом установили слежку, а потому покинуть Ирак для него стало довольно проблематично. Если Ахмед останется, он, наверное, разбогатеет: Альфред заверил его, что щедро оплатит его участие в последней операции и, кроме того, затем поможет уехать из Ирака.

Только дедушка Клары мог гарантировать ему выезд из Ирака, но стоило ли теперь доверять Танненбергу? Может, он просто использует Ахмеда, а в самый последний момент прикажет его убить? Трудно было что-либо предугадать: с Альфредом никто ни в чем не мог быть уверен.

Ахмед поговорил со своей сестрой – единственной его родственницей, все еще жившей в Багдаде, да и то мечтавшей отсюда уехать. Она вернулась в Ирак чуть меньше года назад, когда ее мужа – профессионального итальянского дипломата направили в Багдад, и очень надеялась, что их немедленно эвакуируют, как только загрохочут барабаны войны.

А пока что сестра согласилась приютить Ахмеда в своем доне – просторном одноэтажном здании, расположенном в районе, в котором проживало много дипломатов из западных стран.

Ахмеду выделили комнату младшего из его племянников, а того временно поселили вместе со старшим братом.

Сестра Ахмеда посоветовала ему просить политическое убежище, однако он понимал, в какое затруднительное положение поставит своего зятя, если явится в посольство Италии и попросит предоставить ему политическое убежище. Может возникнуть дипломатический скандал, да и Саддам, наверное, все равно не позволит ему выехать из страны, какое бы дипломатическое прикрытие не попытались предоставить ему итальянцы.

Нет, так поступать было нельзя. Стоило попытаться бежать из страны без чьей-либо помощи, не компрометируя никого, а тем более своих родственников.

Когда вертолет приземлился на военной базе неподалеку от Телль-Мугхаира, у Клары возникло ощущение, что ее голова вот-вот расколется на части. У нее сильно болели виски, потому что от невыносимого грохота вертолетных винтов не спасали даже наушники.

Значительная часть военной техники Ирака была самым настоящим металлоломом – в том числе и вертолет, на котором прилетела Клара. Впрочем, Полковник сразу же предупредил Клару, что другого вертолета он ей выделить не сможет.

Выехав с военной базы на джипе в сопровождении двух солдат и машины сопровождения с четырьмя охранниками, приставленными к ней дедушкой, Клара почувствовала себя немного лучше.

Стояла жара, пыль поднималась от малейшего движения, а когда навстречу попадался какой-нибудь автомобиль, их окутывало облако желтой пыли, которая затем начинала хрустеть на зубах.

Староста деревни встретил Клару на пороге своего дома и пригласил ее выпить чаю. Они обменялись обычными для такого случая любезностями, потратив на это ровно столько времени сколько требовали приличия. Затем Клара рассказала, с какой целью она приехала.

Староста выслушал ее внимательно, с легкой улыбкой, и тут же заверил, что, следуя данным ему Ахмедом по телефону инструкциям, он организовал первоочередные работы. Местные жители уже начали возводить глинобитные дома, благо что глины в этой местности было хоть отбавляй. Так же как и три тысячи лет назад, глину смешивали с водой и затем добавляли в нее сухую солому, песок, гальку и золу. Техника строительства была довольно примитивной: стены возводили слой за слоем, накладывая каждый новый слой на уже высохший предыдущий. Чтобы уберечь строения от дождя, их накрывали соломой и пальмовыми листьями. Полдесятка домов были уже готовы, и, судя по темпу строительства, к концу недели вполне могли быть закончены еще шесть.

Внутри эти не особенно большие дома были незатейливыми. Тем не менее по настоянию Ахмеда в них предполагалось установить душевые кабины и примитивные санузлы.

Явно гордясь тем, что под его руководством был выполнен большой объем работ за столь короткий срок, староста деревни заверил Клару, что он лично уже отобрал среди жителей деревни тех, кто будет работать на раскопках.

Клара поблагодарила его за усердие и, начав разговор издалека, чтобы не обидеть старосту, объяснила, что сама хотела бы поговорить со всеми жителями деревни, так как рабочие, которые ей нужны, должны соответствовать определенным требованиям. Она также сказала, что уверена в правильности его выбора, однако попросила его все же позволить ей самой побеседовать со всеми жителями, которые выразили желание поучаствовать в работе археологической экспедиции.

После довольно долгих препирательств Клара решила мимоходом упомянуть имя Полковника, чтобы наконец закончить бесконечный спор со старостой деревни, упорно настаивавшим на том, что только он может правильно подобрать людей.

Услышав имя Полковника, староста тут же согласился удовлетворить просьбу Клары и сказал, что на следующий день она сможет побеседовать с кем только захочет. Он также сообщил ей, что и некоторые женщины деревни выразили желание поработать: они могли бы, например, стирать белье и убирать в жилищах иностранцев, пока те будут находиться на раскопках.

Вечером Клара сказала старосте, что принимает его предложение остановиться в его доме на половине, где жили его жена и дочери, пока не прибудет основной состав экспедиции. Но сначала она хотела бы сходить к месту раскопок, чтобы решить, какие еще работы предстоит выполнить в ближайшее время. Староста согласился. Он знал, что Клара все равно будет делать то, что ей захочется, к тому же на нем не лежала ответственность за нее, несмотря на то что вместе с ней из самого Багдада приехали ее личные охранники.

Клара подумала, что эта деревня наверняка получила свое название из-за желтого цвета почвы, такой же желтой покрывающей все вокруг пыли и желтовато-соломенного цвета камней. Ей нравился этот цвет, который придавал какой-то своеобразный колорит этому полузабытому месту, расположенному так близко к древнему Уру.

Клара попросила сопровождавших ее охранников держаться подальше: ей хотелось побыть одной, не ощущая их присутствия буквально на каждом шагу. Охранники не подчинились, потому что полученные ими от Альфреда указания были однозначными: они не должны были терять Клару из виду, и если кто-либо попытался бы причинить ей хоть малейший вред, они должны были убить его. Перед этим, если будет такая возможность, следовало выяснить, что это за человек и на кого он работает. Никто в мире не мог предпринять попытку причинить Кларе хоть какой-то вред, не поплатившись за это своей жизнью.

Как Клара ни настаивала, ей не удалось переубедить охранников. Единственное, чего она смогла добиться, – они стали держаться от нее на некотором расстоянии, но ни на секунду не теряли ее из виду.

Клара стала ходить по периметру уже откопанных руин, гладя остатки камней, из которых когда-то было построено это таинственное здание. Она рассматривала его с разных сторон, смахивая прилипшие к камням кусочки земли, а еще она собирала маленькие обломки глиняных табличек и аккуратно укладывала их в холщовую сумку. Затем она села на землю и, опершись спиной о камни, дала волю своему воображению, пытаясь мысленно увидеть где-нибудь поблизости писца по имени Шамас.

16

– Аврам, то, что ты мне рассказываешь, описывается и в «Поэме о Гильгамеше»! – воскликнул Шамас.

– Ты в этом уверен?

– Да как же я могу быть в этом не уверен, если мы ее изучали с Илией?

– Я тебе уже говорил, что люди иногда пытаются объяснить то, что происходит вокруг них, и слагают об этом сказания и поэмы.

– Ладно, продолжай рассказывать о Ное.

– Это, в общем-то, не история о Ное – я тебе рассказываю о том, как разгневался Бог на людей за непослушание их. Увидел Бог, что все мысли и желания их сердец были зло, и решил он истребить свое самое любимое творение – человека. Был же на земле праведник по имени Ной, и обрел он благодать в очах Господа, и Бог в извечном милосердии своем решил спасти Ноя.

– Для этого повелел Господь Ною сделать ковчег из дерева гофер и осмолить его смолою внутри и снаружи, – подхватил Шамас, пересказывая то, что он уже написал на одной из глиняных табличек, лежавших стопкой возле пальмы, на ствол которой он опирался спиной. – Это я записал раньше. И размеры ковчега: длина ковчега триста локтей, ширина его пятьдесят локтей, а высота тридцать локтей. Дверь в ковчег была с боку его, а еще Бог приказал устроить в нем нижнее, второе и третье жилье.

– Я гляжу, ты точно записал все то, что я тебе рассказывал.

– Конечно. Хотя эта история мне нравится меньше, чем история сотворения мира.

– А почему?

– Я много думал об Адаме и Еве и о том, как скрылись они от взора Господа, ибо убоялись его, потому что были нагими. А еще о проклятии, которое Бог наложил на змея за то, что тот обольстил Еву и склонил ее к неповиновению Господу.

– Шамас, ты не можешь записывать только то, что тебе нравится. Раз уж ты попросил меня рассказать тебе историю сотворения мира, тебе необходимо узнать и о том, как Бог решил истребить людей с лица земли и затопил всю землю. Если ты не хочешь больше записывать…

– Да нет же, конечно хочу! Просто мне припомнилась «Поэма о Гильгамеше», и… – мальчик прикусил язык, боясь вызвать гнев Аврама. – Прошу тебя, прости меня и продолжай!

– На чем мы остановились?

Шамас нашел глазами свои последние записи на глиняной табличке и стал громко читать:

И сказал Господь Ною: войди ты и все семейство твое в ковчег; ибо тебя увидел Я праведным предо мною в роде сем. И всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского.

– Пиши, – сказал Аврам и начал диктовать:

Также и из птиц небесных по семи, мужеского пола и женского, чтобы сохранить племя для всей земли. Ибо, через семь дней, я буду изливать дождь на землю сорок дней и сорок ночей; и истреблю все существующее, что Я создал, с лица земли.

Ной сделал все, что Господь повелел ему.

Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришел на землю. И вошел Ной и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним в ковчег от вод потопа. И из скотов чистых и из скотов нечистых, и из всех пресмыкающихся по земле по паре, мужеского пола и женского, вошли к Ною в ковчег, как Бог повелел Ною. Через семь дней воды потопа пришли на землю.

В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей…

Мальчик проворно водил палочкой для письма по глине, мысленно представляя, как отворились окна небесные и как через них стали изливаться потоки воды, которой Бог хотел затопить землю. Ему вдруг припомнилось, как трескается кувшин с водой и как из него тут же выливается его содержимое. Не отрывая взгляда от таблички, Шамас продолжал записывать то, что ему диктовал Аврам:

И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрыли все высокие горы, какие есть под всем небом… Истребило всякое существо, которое было на поверхности земли от человека до скота, и гадов, и птиц небесных… И вспомнил Бог о Ное… и навел Бог ветер на землю, и воды остановились. И закрылись источники бездны и окна небесные, и перестал дождь с неба. Вода же постепенно возвращалась с земли, и стала убывать вода по окончании ста пятидесяти дней. И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских. Вода постоянно убывала до десятого месяца; в первый день десятого месяца показались верхи гор.

Аврам замолчал и закрыл глаза. Шамас воспользовался этим, чтобы немного передохнуть. Он писал на каждой глиняной табличке с обеих сторон, и это было для него занятием не из легких. После того как Аврам закончит рассказывать историю о Ное, Шамас хотел поговорить с ним о том, что терзало его в снах. Ему хотелось возвратиться в Ур, потому что в Харране он чувствовал себя чужаком, хотя здесь рядом с ним были его отец, мать и братья. Однако радость общения с близкими родственниками пропала с тех самых пор, как он пришел с ними в этот город. Теперь, когда бы он ни посмотрел на своего отца или свою мать, они всегда были в плохом настроении. Вся их семья очень скучала по прохладным комнатам того дома, который отец Шамаса некогда построил неподалеку от ворот Ура. И полукочевая жизнь уже не казалась им такой привлекательной, как раньше.

– О чем ты задумался, Шамас?

– Об Уре.

– И что же ты о нем думаешь?

– Думаю о том, что уж лучше бы я остался там и жил вместе с моей бабушкой. И ходил бы учиться к Илии.

– Тебе не нравится в Харране? Здесь ведь ты тоже учишься.

– Да, учусь, но тут все по-другому.

– Что же другое?

– Все: солнце, ночь, то, как разговаривают люди, и то, как пахнет инжир.

– Д-а, тебя охватила ностальгия!

– А что такое ностальгия?

– Тоска по тому, что утеряно, а иногда и по тому, чего человек и сам толком не знает.

– Я не хочу покидать наш род, однако жить в этих местах мне совсем не нравится.

– Ну, мы пробудем здесь не так уж долго.

– Я знаю, что Фарра очень старый, и когда его уже не будет, ты поведешь нас в Ханаан. Однако я не знаю, хочу ли я идти в Ханаан. И моей матери тоже хотелось бы вернуться в Ур.

Шамас замолчал, огорчившись тем, что слишком уж разоткровенничался. Он боялся, что Аврам все расскажет его отцу, и тот расстроится, когда узнает, что его сын чувствует себя несчастным. Аврам, похоже, догадался, о чем думает Шамас.

– Не беспокойся, я никому ничего не скажу. Однако нам нужно подумать, как снова сделать тебя счастливым.

Мальчик, немного успокоившись, кивнул и снова взял в руку палочку для письма, чтобы продолжать записывать то, что ему рассказывал Аврам.

И он услышал от Аврама, что Ной сначала выпустил из ковчега ворона, а затем голубя, чтобы увидеть, сошла ли вода с лица земли, и что Ною пришлось выпускать голубя и второй раз, и третий, пока голубь, наконец, не возвратился к нему. А еще – что Бог сжалился над людьми и сказал: «Не буду больше проклинать землю за человека… и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал».

Аврам также поведал Шамасу, что Бог благословил Ноя и сынов его и сказал им, чтобы они плодились и размножались и наполняли землю. И отдал Господь людям все движущееся, что живет, как некогда зелень травную дал им, но запретил им есть плоть с душою ее, с кровью ее. «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека».

– А может, он вернул людей в рай? – спросил Шамас.

– Нет, этого не произошло, хотя Бог простил нас и снова превратил человека в самое важное существо его творения отдав в его руки все то, что он создал на земле. Однако с тех пор уже ничего не доставалось даром. Людям и животным приходится бороться за то, чтобы выжить. А еще нам приходится работать, чтобы добыть семя земное. А еще женщинам приходится в муках рожать потомство наше. Нет, Бог не вернул нас в рай – он всего лишь пообещал не истреблять нас с лица земли. Никогда уже больше не отворятся окна небесные и не будет уже потоков воды и потопа для опустошения земли… На этом сегодня закончим, а то солнце уже садится. Завтра я расскажу тебе, почему не все люди говорят на одном языке и почему не всегда понимают друг друга.

Мальчик удивленно поднял брови. Аврам, конечно, был прав: становилось все темнее и темнее, и уже пора было уходить. Однако Шамасу хотелось еще хотя бы немного послушать повествование Аврама. Конечно, мать может вскоре его хватиться, а отец, чего доброго, поинтересуется, что он выучил за сегодняшний день. Сделав над собой усилие, Шамас быстро поднялся, аккуратно собрал таблички и бегом направился к дому, построенному из глиняных кирпичей, в котором жила его семья.

На следующий день Аврам не пришел на встречу с Шамасом: ему хотелось побыть в одиночестве, ибо он слышал внутри себя голос Бога. Этой ночью он проснулся весь в поту, чувствуя, как сжимаются все его внутренности.

Поднявшись, он пошел куда глаза глядят и так бродил целый день, пока не наступил вечер. Аврам решил отдохнуть в пальмовой роще, вокруг которой росла мелкая трава. Там он стал ждать знамения Господнего.

Закрыв глаза, Аврам вдруг почувствовал, как у него закололо сердце, и в этот самый миг он отчетливо услышал голос Господа:

Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую Я укажу тебе. И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение. Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну: и благословятся в тебе все племена земные.

Аврам открыл глаза, ожидая увидеть Господа, однако пальмовую рощу уже окутала ночная тьма, и только красноватая луна и тысячи звезд, кажущиеся малюсенькими переливающимися точками, сияли на небосклоне.

Аврама снова охватило беспокойство: он только что отчетливо слышал голос Бога и все еще ощущал, как эхо произнесенных Господом слов отдается в нем.

Он знал, что ему придется отправиться в землю Ханаанскую, как того хотел Господь. Еще до того как Аврам покинул Ур, Господь указал ему, куда он должен держать путь, однако Авраму пришлось по дороге задержаться в Харране, потому что Фарра был стар и хотел отдохнуть на земле своих предков.

День уже много раз сменял ночь, а ночь – день, но род Фарры все еще находился в Харране, где они нашли хорошие пастбища, а в городе можно было выгодно торговать. Они осели в этих местах надолго, подчиняясь воле Фарры, однако Аврам всегда знал, что их пребывание здесь – временное, ибо настанет день, когда Господь потребует от Аврама выполнения своей воли.