Текст книги "Глиняная Библия"

И вот этот день настал. Аврам чувствовал тяжесть на душе, потому что понимал: ему следует подчиниться воле Бога, но при этом он неизбежно огорчит Фарру.

Его престарелый отец, который уже плохо видел и едва мог ходить, теперь большую часть дня дремал, мысленно переносясь в прошлые времена и страшась того, что ждет его в мире ином.

Как же сказать Фарре, что им снова нужно отправляться в путь? От одной мысли об этом у Аврама болезненно сжималось сердце, а на глазах выступали слезы, так как он был не в силах их сдержать.

Аврам любил своего отца, который всегда был для него мудрым наставником. Именно у него Аврам научился всему тому, что он сейчас знал, и, наблюдая именно за его умелыми руками, лепящими статуи, Аврам осознал, что не может Бог быть созданным человеком.

Фарра верил в Бога Единого и сумел привнести эту веру в души людей своего рода, хотя он отнюдь не препятствовал поклонению сделанным из глины и роскошно украшенным статуям богов, стоящим в святилищах.

Аврам неторопливо направился к дому своего отца, где его ждала Сара. Неожиданно он почувствовал, что отец его ждет и даже услышал его встревоженный голос. Аврам ускорил шаг.

Когда он подходил к Харрану, ему повстречался один мужчина из их рода, который повсюду искал Аврама, чтобы отвести его к отцу. Мужчина объяснил, что Фарра еще накануне вечером впал в полубессознательное состояние, из которого его никому не удается вывести, и что он все время зовет Аврама.

Войдя в дом, Аврам приказал всем женщинам выйти из комнаты отца и попросил своего брата Нахора оставить его наедине с отцом.

Нахор, утомившись за долгий рабочий день, вышел подышать прохладным ночным воздухом, а Аврам остался ухаживать за Фаррой.

Те, кто находился в доме, слышали, как из комнаты Фарры раздавался приглушенный голос Аврама, а еще им казалось, что они также слышат и слабый голос его отца.

На следующее утро Фарра умер. Рабыня Сары, жены Аврама, тут же сообщила об этом Ядину, отцу Шамаса, и тот немедленно пришел в дом Фарры, до которого от его дома было буквально несколько шагов. Там Ядин встретил Аврама и его брата Нахора, а также их жен Сару и Милку и племянника Лота.

Женщины причитали и рвали на себе волосы, а мужчины онемели от горя.

Ядин не растерялся и послал рабыню сказать его жене, чтобы она собрала других женщин и чтобы они вместе обмыли тело Фарры и подготовили его к сну вечному в земле Харрана.

Фарра умер в том месте, которое он очень любил, потому что именно в Харране во время отдыха между бесконечными переходами вместе со скотом в поисках новых пастбищ на белый свет родилось почти столько же его предков, сколько и в Уре.

Выждав положенное время, родичи покойного предали его тело земле – сухой и рассыпчатой в это время года.

Горе Аврама, лишившегося отца, было неизмеримым. Фарра был его родителем и его наставником, научившим сына всему тому, что тот сейчас знал. А еще Фарра помог Авраму найти путь к Богу и никогда не упрекал Аврама за то, что тот насмехался над изготовленными Фаррой глиняными статуями, которые становились богами по приказу какого-нибудь знатного чиновника, а то и самого царя.

Фарра чувствовал Бога в своем сердце – точно так же, как чувствовал Его в своем сердце и Аврам. Теперь Аврам стал главой рода, и именно он должен был вести людей в земли, где полно пастбищ и где можно будет жить в мире и благополучии, – земли, уготованные их роду самим Богом.

– Мы пойдем в Ханаан, – вскоре объявил Аврам. – Собирайтесь в дорогу.

Тут же разгорелись споры по поводу того, куда следует направиться. Некоторые предпочли бы остаться в Харране, другие предлагали вернуться в Ур, однако большинство родичей намеревались пойти за Аврамом, куда бы он их ни повел.

Ядин подошел к своему родственнику, ставшему теперь главой рода.

– Аврам, мы не пойдем за тобой в Ханаан.

– Я знаю.

– Ты знаешь? Откуда ты можешь это знать, если еще вчера вечером я сам даже не догадывался об этом?

– О том, что твоя семья со мной не пойдет, можно прочесть по вашим лицам. Шамас мечтает о том, чтобы возвратиться в Ур, твоя жена тоскует по этому городу, где остались ее родственники, да и ты сам замышляешь обособиться в отдельный род и кочевать между Уром и Харраном в поисках пастбищ и злаков, которые обеспечат вам пропитание. Но я не упрекаю тебя за то, что ты решил так, и даже радуюсь за Шамаса.

Именно тоска, которую я постоянно вижу в глазах моего сына, заставила меня принять решение о возвращении в Ур.

Шамасу необходимо продолжить свое обучение письму. Он будет хорошим писцом, а еще человеком благочестивым и мудрым. Он не должен разделить судьбу кочевников.

– А когда ты уведешь отсюда наш род?

– Не раньше чем через месяц. У меня тут еще есть дела, но самое главное – я не могу отправиться в путь, пока не закончу свое повествование, которое записывает Шамас. Ему предстоит поведать нашим родственникам, оставшимся в Уре, и всем людям, которых он встретит в своей жизни, кто мы такие, откуда взялись и в чем заключается воля Бога. Мы не сможем понять, почему в нашей жизни так много страданий, если не поймем, зачем Господь создал нас, и не узнаем о грехе, совершенном первым мужчиной и первой женщиной. Все это может сохраниться в памяти людской, только если оно будет записано, а потому, прежде чем отправиться в путь, я хотел бы, чтобы Шамас записал все, что мне надлежит ему рассказать.

– Да будет так. Я скажу своему сыну, чтобы он нашел тебя, и приготовлю ему столько табличек, сколько будет нужно, чтобы записать все то, о чем ты поведаешь ему.

Аврам ждал Шамаса неподалеку от Харрана, в том же месте, где и всегда. После смерти Фарры они почти не разговаривали друг с другом. Мальчик подошел к Авраму с серьезным видом, мысленно подыскивая слова, которыми можно было бы выразить его скорбь в связи со смертью Фары, слова, соответствующие душевному состоянию Аврама. Однако Шамасу так и не довелось ничего сказать: Аврам сжал рукой его плечо в знак того, что все понимает, и жестом пригласил сесть рядом с собой.

– Мы скоро расстанемся и никогда уже больше не увидимся, – сказал Аврам.

– Ты никогда не возвратишься в Ур или хотя бы в Харран? – спросил Шамас, и в его голосе прозвучала тревога.

– Нет. Этот путь будет последним переходом в мой жизни, и я даже не оглянусь назад. Мы больше не увидимся, Шамас, но ты останешься в моем сердце, и я надеюсь, что и ты меня не забудешь. Ты сохранишь у себя таблички, на которых будет записана история сотворения мира, и поведаешь людям то, что услышал от меня. Они должны узнать правду, должны перестать поклоняться глиняным статуям, украшенным золотом и пурпуром.

Шамас ощутил огромную ответственность, возложенную на него Аврамом, и понял, как сильно он ему доверяет. Мальчик робко спросил Аврама, слышал ли он снова голос Господа.

– Да, он разговаривал со мной в тот самый день, когда я готовил Фарру к возвращению в землю, из которой Бог создал первого человека. Мне нужно выполнить то, что он от меня потребовал. Ты должен знать, Шамас, что мой род распространится по всем уголкам земли, и будут про меня говорить, что я – отец множества народов.

– И мы будем называть тебя Авраам, – сказал мальчик и недоверчиво улыбнулся, потому что знал, что Сара, жена Аврама, не родила ему пока ни одного ребенка.

Именно так. И под этим именем меня будут помнить дети моих детей и дети их детей, и дети детей моих детей, и так до скончания века.

Мальчика удивила уверенность, с какой Аврам заявил о том, что станет отцом множества народов. Но Шамас ему поверил, как верил и раньше, потому что знал: Аврам его никогда не обманывал, к тому же он – единственный человек, кому дано было разговаривать с Богом.

– Я скажу всем, что отныне тебя надо называть Авраам.

– Так они и будут делать. А теперь приготовься писать. Тебе еще многое нужно узнать до того, как мы с тобой расстанемся.

Шамас достал палочку для письма и положил себе на колени глиняную табличку, готовясь записать то, что ему станет рассказывать Авраам.

– Ной прожил девятьсот пятьдесят лет, и было у него три сына: Сим, Хам и Иафет. Они населили землю своими детьми и детьми детей своих. И поэтому все люди говорили на одном языке – том языке, на котором говорил Ной. Кочуя по земле, нашли люди в земле Сеннаар равнину и начали делать кирпичи и обжигать их огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И начали они строить город и решили также построить башню такой высоты, чтобы было ее видно с любого края земли, и чтобы по башне той можно было подняться до небес и постучаться в дверь жилища Бога. Когда строили они ее, сошел Господь посмотреть, что строят сыны человеческие, и огорчился надменностью их, и снова покарал их.

– Но почему? – не выдержал Шамас. – Я не вижу ничего плохого в том, что они хотели добраться до неба. В Уре священники изучают звезды и потому все время смотрят на небо. А еще в Уре царь хотел построить возле Сафрана зиккурат,[9]9
  Зиккурат – храм-башня в древней Месопотамии.


[Закрыть] чтобы священники смогли разгадать тайны Солнца и Луны, понять откуда появляются и куда исчезают звезды, научиться делать сложные измерения. Мы знаем, что Земля круглая, потому что это показали расчеты священников, наблюдавших за небом.

– Замолчи немедленно! – воскликнул Авраам. – Тебе следует записывать то, что я тебе рассказываю, а не спорить с Богом.

Шамас прикусил язык. Он боялся Бога – того Бога, которого считал своим, потому что он был Богом Авраама и его семьи Читая в сердцах человеческих, Бог, наверное, часто гневается. Неужели он покарает и его, Шамаса, раз он подумал, что Бог бывает несправедливым?

– Люди хотели поглумиться над всемогуществом Божиим и построить башню, на которой можно было бы укрыться, если Господь вдруг нашлет на землю кару ужасную, подобную всемирному потопу, – продолжал Авраам. – Поэтому на этот раз Бог решил смешать языки людей, чтобы один не понимал речи другого. С тех пор у каждого племени свой язык, и племена северные не понимают южных, а восточные – западных. Даже в одном городе встречаем мы людей, не понимающих друг друга, ибо одни приехали в этот город из одних мест, а другие – из других. Господь не потерпит ни спеси, ни тщеславия своих созданий. Не дано человеку глумиться над Богом, и не дано ему приблизиться к границам, установленным Богом между Небесами и Землею.

Время опять пролетело незаметно, и только появившаяся на западе небесного свода луна напомнила Аврааму и Шамасу, что пора возвращаться домой. Они направились к Харрану, и Авраам помог Шамасу нести глиняные таблички. У двери дома Шамаса их ждал Ядин, который тут же пригласил своего родственника разделить с ними трапезу – хлеб и молоко.

Авраам и Ядин долго разговаривали о путешествиях, которые им предстояло совершить в противоположных направлениях, понимая, что вряд ли они еще когда-нибудь увидятся.

Ядин хотел положить конец своей кочевой жизни и навсегда осесть в Уре, где Шамас смог бы стать писцом во дворце. Илия закончит обучать Шамаса обращаться с буллами[10]10
  Булла – предмет из глины круглой конусообразной или цилиндрической формы, использовавшийся для регистрации операций торгового обмена.


[Закрыть] и калькулями,[11]11
  Калькули – набор глиняных фишек, соответствующих количеству тех или иных предметов.


[Закрыть] тем более что Шамас уже хорошо разбирался в этом, благодаря обучению в Харране.

За последние годы Шамас превратился в подростка, который уже ясно понимал, что в учебе невозможно преуспеть без большого усердия. Свою роль сыграло также и то, что писцы Харрана были с Шамасом гораздо менее терпеливы и уделяли ему меньше внимания, чем Илия, и Шамасу пришлось несладко – ему могли запретить посещать занятия, если бы он не проявил должной старательности в учебе.

Однако ему нужно было еще многому научиться, прежде чем он сможет стать дуб-саром, затем, через много лет работы писцом, – сес-галем, и, наконец, уже на закате жизни, станет ум-ми-а.

Шамас сидел и молча слушал разговор отца с Авраамом, запоминал советы, которые они друг другу давали.

Зима уже сдавала свои позиции, и весна постепенно окрашивала землю в зеленый цвет, а небо – в ярко-голубой. Сейчас было самое подходящее время для того, чтобы отправиться в путь.

Авраам и Ядин договорились, что перед тем, как расстаться, они принесут в жертву ягненка. Они надеялись, что это будет благосклонно воспринято Господом.

– Отец, когда мы отправимся в путь? – спросил Шамас, едва только Авраам вышел из их дома.

– Ты же слышал, что через месяц нас здесь уже не будет. Мы пойдем не одни, потому что и другие люди из нашего рода хотят возвратиться в Ур вместе с нами. А ты позднее не пожалеешь о том, что не пошел вместе с Авраамом?

– Нет, отец, я хочу вернуться домой.

– Ты сейчас и так находишься в своем доме.

– Я считаю, что мой дом – это то место в Уре, где я вырос. Я буду скучать по Аврааму, но он ведь сам говорил мне, что каждый должен идти своей дорогой. Он обязан выполнить то, что велел ему Бог. От меня же, как мне кажется, Бог ожидает, что я вернусь в землю наших предков. Там я расскажу нашим родичам все что знаю об истории сотворения мира, и буду тщательно хранить таблички, на которых я записал повествование Авраама.

– Ну что ж! Ты сам выбрал свою судьбу.

– Нет, отец, я думаю, что ее определил Бог. Авраам спрашивал меня, что я чувствую в душе, а там такое чувство, что мне просто необходимо вернуться в Ур.

– Я тоже это ощущаю, сынок, и твоя мать тоже. Ее сердце полно тоски, и она снова станет радостной лишь тогда, когда мы вернемся в Ур. Она хочет умереть там, где рождались и умирали ее родственники. Наш дом сейчас находится здесь, но, тем не менее, мы чувствуем себя в этих местах чужаками. Да, нам нужно вернуться в Ур.

Шамас ощутил прилив радости. Предстоящее путешествие вызывало у него внутренний трепет: он испытывал настоятельную необходимость чем-то нарушить монотонный ход своей жизни. Они будут идти днем и разбивать лагерь на ночь, и тогда женщины примутся печь хлеб, чтобы сразу же его съесть.

Он уже мысленно представлял себе, как будет нырять в Евфрат, а еще как все они будут сидеть вокруг костра и разговаривать.

Но затем Шамас вдруг почувствовал щемящую боль в груди: он вспомнил про Авраама. Он знал, что очень сильно будет по нему скучать. Мальчик не сомневался в том, что этот его родственник – особенный человек, которому самим Богом уготовано стать отцом множества народов. Шамас, по правде говоря, совершенно не понимал, как это может произойти, потому что жена Авраама – Сара – так и не родила своему мужу ни одного ребенка. «Но если Бог что-то пообещал, то так оно и будет», – сказал сам себе Шамас.

Он уже закончил записывать историю сотворения мира, рассказанную ему Авраамом. Шамас не испытывал ни малейших сомнений, что именно так все на самом деле и было.

Тем не менее отношение Шамаса к Богу было довольно сложным. Иногда ему казалось, что он вот-вот сможет постичь тайну бытия, но каждый раз его сознание вдруг начинало затуманиваться, и он терял способность о чем-то думать.

А еще он довольно часто не понимал деяний Божиих, особенно когда Бог, разгневавшись, сурово карал род человеческий. Шамас никак не мог постичь, почему Господь так нетерпимо относится к неповиновению.

Однако непонимание Бога и осуждение в глубине души некоторых из его поступков по отношению к людям отнюдь не уменьшали веру Шамаса в Господа.

Его вера была подобна каменной глыбе, упокоившейся на поверхности земли на веки вечные.

Отец попросил Шамаса быть поосторожнее, когда они прибудут в Ур. Нельзя было подвергать сомнению ни существования Энлиля – отца всех богов, ни Мардука, ни Тиамат, ни каких-либо других божеств.

Шамас понимал, что ему будет трудно рассказывать о Боге, у которого нет лица и которого нельзя увидеть, а можно лишь ощутить в своем сердце. Поэтому мальчик решил, что будет с большой осторожностью затевать разговор о Боге, не пытаясь противопоставить его другим богам. Ему нужно было лишь посеять семена веры в Господа в сердцах тех, кто его будет слушать, а затем подождать, когда из этих семян появятся ростки веры в Бога Единого.

И вот настал день расставания. Еще толком не рассвело, а Авраам со своим родом и Ядин со своей семьей уже готовились отправиться в путь по утренней прохладе. Женщины нагружали ослов поклажей, а их дети сновали туда-сюда со слипающимися после сна глазами, мешая работе своих матерей.

Шамас с нетерпением ждал, чтобы Авраам позвал его, и очень обрадовался, когда глава рода и в самом деле жестом подозвал его к себе.

– Пойдем, у нас еще есть время поговорить, пока наши люди готовятся покинуть Харран. – сказал Авраам мальчику.

– Теперь, когда мы вот-вот расстанемся, я еще сильнее чувствую, что буду скучать по тебе, – признался Шамас.

– Да, мы оба будем часто вспоминать друг друга. Но я хочу дать тебе задание, о котором я тебе уже говорил: позаботься чтобы не пропала записанная тобой история сотворения мира. Я тебе рассказал, как Бог создал мир, и ты, как и я, знаешь, что именно так оно и было. Люди забыли о том, что они – всего лишь частичка его дыхания, и склонны думать, что не нуждаются в нем, однако затем зачастую сами упрекают его в том, что он не помог им, когда они нуждались в его помощи.

– Да, я тоже часто размышлял об этом.

– Разве мы можем понять Бога? Мы ведь были сотворены из глины, подобно тем божествам, которых я лепил вместе с моим отцом Фаррой. Мы ходим, разговариваем, чувствуем только потому, что он вдохнул в нас жизнь, и если он захочет, то может лишить нас ее, точно так же, как я разломал крылатых глиняных быков, которым другие люди поклонялись, словно богам. Но это были боги, созданные мной, и они затем были уничтожены моей же рукой.

Нет, мы не сможем понять Господа, – продолжал Авраам, – и нет смысла даже и пытаться сделать это', а тем более мы не имеем права осуждать Господа за дела его. Я не могу ответить на многие твои вопросы о Боге, потому что у меня нет на них ответов. Я лишь знаю, что существует Бог, который есть начало и конец всего сущего, ибо именно он все это и создал, а еще знаю, что он создал нас, людей, и обрек нас на смерть, потому что дал первым людям право выбора, и они свой выбор сделали.

– Бог будет везде сопровождать тебя, Авраам, куда бы ты ни пошел.

– И тебя тоже, да и вообще всех нас. Господь все видит и все чувствует.

– А с кем мне можно говорить о Боге?

– С твоим отцом Ядином, который уже носит Бога в своем сердце. Со старым Иоавом, и с Забулоном, и со всеми своими родственниками, с которыми ты отправляешься в это путешествие, и с теми, кто остался в Уре.

– А кто же будет наставлять меня в этом?

– В жизни каждого человека наступает момент, когда, чтобы найти правильное решение, нужно обратиться к своей душе. У тебя есть отец, и ты вполне можешь положиться на его любовь к тебе и его житейскую мудрость. Он сумеет помочь тебе и подскажет ответы на вопросы, которые терзают твое сердце.

Они услышали, что их зовет Ядин: пришло время трогаться в путь. У Шамаса подступил ком к горлу, и он с трудом сумел сдержаться и не заплакать. Он подумал, что если заплачет, то над ним будут смеяться, потому что он уже почти взрослый.

Авраам и Ядин крепко обнялись, прощаясь навсегда. Они в последний раз пожелали друг другу удачного путешествия и всего наилучшего в будущем.

Затем Авраам обнял Шамаса, и у мальчика невольно соскользнула по щеке слезинка, которую он тут же вытер кулаком.

– Не стесняйся того, что чувствуешь боль от расставания с теми, кого любишь ты и кто любит тебя. Мои глаза тоже полны слез, пусть даже я и не позволяю им пролиться. Я всегда буду тебя помнить, Шамас. Ты должен знать, что я стану отцом множества народов, каким был Адам, а благодаря тебе люди узнают историю мира и расскажут ее своим детям, а те – своим, и так от поколения к поколению и до скончания веков.

Авраам подал сигнал, и люди его рода тронулись в путь. В тот же миг и Ядин поднял руку, показывая своей семье, что и ей пришло время покинуть Харран. Они пошли в противоположных направлениях, иногда оборачиваясь и махая руками на прощание. Шамас то и дело бросал взгляд в сторону Авраама, надеясь, что тот обратит на него свой взор, однако Авраам решительно шел вперед, не оборачиваясь. Лишь только когда он достиг холма с пальмовой рощей, в которой они с Шамасом провели так много вечеров вместе, он ненадолго остановился и окинул рощу взглядом. Авраам чувствовал, что Шамас смотрит на него издалека, и обернулся, понимая, что мальчик ожидает от него последнего прощального жеста. Их взгляды уже не могли встретиться, однако они оба осознали, что смотрят друг на друга.

Солнце уже поднялось, и начался еще один день, которому – как и всем другим – было суждено кануть в вечность.