Текст книги "Город слухов"

Глава 5

Однажды, сравнительно давно, Аннабелль побывала в полицейском участке. Ей исполнилось восемнадцать лет, и она пришла сдать экзамен на получение водительских прав. Седовласый, улыбающийся патрульный проверил остроту ее зрения по таблице на стене, ответ на билет по правилам дорожного движения, поездил с ней по городу в ее автомобиле. Аннабелль нервничала, но и радовалась своему очевидному успеху. Другого повода посетить полицейский участок ей уже не представилось.

Как преподавателю-воспитателю, Аннабелль приходилось иметь дело с лейтенантом Хоганом и одним или двумя полицейскими при разборе мелких нарушений правопорядка учащимися школы. Полицейские всегда были предельно вежливы, много шутили и не забывали, что перед ними красивая женщина. С Джорджем Телицки она лишь здоровалась при встречах на улице. Правонарушения малолетних не входили в круг его обязанностей.

До этого утра Аннабелль видела в полицейских умелых, благоразумных стражей общественного порядка.

В машине они не разговаривали. Родной город Аннабелль, ее мир, повернулся против нее. Несколько раз она открывала рот, чтобы высказать предположение насчет пропажи пистолета. Она случайно выбросила его с ненужными бумагами, отдала на школьные соревнования по стрельбе, забыла, что драмкружок не вернул пистолет после спектакля. Все знали, что у нее был пистолет. Возможно, его взяли на время, один из сторожей, кто-то из учителей, поехавший в банк с крупной суммой.

Но Аннабелль промолчала.

Полицейский участок оказался совсем другим. Никто не улыбался. Неприятно пахло хлоркой. Она видела блекло окрашенные стены.

Патрульный Маккарти, что-то печатавший на машинке, с интересом оглядел вошедшую Аннабелль с головы до ног. Телицки прошел к окну. Хоган сел за стол и углубился в лежащие перед ним бумаги.

Аннабелль осталась стоять у двери.

Наконец, Хоган посмотрел на нее.

– Давайте разберемся с пистолетом, – сказал он.

– Я бы хотела позвонить мистеру Крамеру, – настаивала Аннабелль.

Хоган повернулся к Маккарти.

– Позвони Сэму Крамеру в его контору в Латропе.

– Там вы его не найдете, – заметила Аннабелль. – Вы можете связаться с ним через редакцию “Вестника”.

– Я предупреждал тебя, Пат, – тут же вмешался Телицки.

– Что он делает в “Вестнике”? – спросил Аннабелль Хоган.

– Мистер Крамер находится в нашем городе, – ответила Аннабелль. – Он просил позвонить в “Вестник”, если мне понадобится его помощь. Вероятно, время от времени он сам звонит туда.

– Не надо звонить в “Вестник”, – не уступал Телицки. – Мы должны искать Крамера в его конторе. Стоит позвонить в “Вестник”, как Джейсон тут же прискачет сюда и напечатает в своей газете черт знает что. Нам это ни к чему, Пат.

После короткого раздумья Хоган велел Маккарти позвонить в Латроп и передать, что мисс Винтерс находится в полицейском участке и хочет поговорить с мистером Крамером.

Маккарти нашел номер в справочнике и снял телефонную трубку.

– Я вас слушаю, мисс Винтерс, – снова обратился Хоган.

– Я не знаю, где мой пистолет. Он лежал в ящике стола, когда я видела его в последний раз, несколько месяцев назад. Сейчас его там нет. Это все, что мне известно.

Хоган долго разминал сигарету, наконец закурил и прищурился на Аннабелль сквозь облако голубого дыма.

– Многие из нас совершают поступки, о которых потом сожалеют, – в его голосе слышалось неподдельное сочувствие. – Когда крыша рушится нам на голову, мы зачастую начинаем махать руками, не успевая подумать о том, что делаем. Нам кажется, что мы в безопасности, и вдруг – бум! Наши действия не поддаются логике. Мы безумствуем.

– Я не представляю о каких совершенных мной безумствах идет речь, – ответила Аннабелль.

Телицки отвернулся к окну, будто ему наскучила процедура допроса.

– Когда рушится крыша, мисс Винтерс, – продолжал Хоган, – начинают убирать обломки и вытаскивают на свет многое из того, что, казалось, исчезло раз и навсегда. Мы сталкиваемся с этим постоянно. Допустим, мы поймали парня, совершившего вооруженное ограбление бензоколонки. До этого он не попадался. Но вот его поймали, он признается, а потом оказывается, что он воровал еще в школе, но тогда отделался лишь воспитательной беседой. Мы выясняем, что он груб с женщинами, пьет слишком много, или играет на бегах, или что-то еще.

– В прошлую пятницу, когда ваши ученики погибли на холме Кобба, я бы собственными руками удушил человека, который вынудил их свернуть с дороги. Мы все еще ищем его. Но в результате аварии выясняется, что происходит с нашими детьми. Чему их учат? Кто их учит? Я доверял вам, как себе, мисс Винтерс. Но на заседании совета крыша обрушилась над вашей головой. И с этого момента на поверхность всплывают разные мелочи, давно похороненные на дне. Мне не следовало говорить вам об этом. Я должен говорить с вами жестко и сурово, но я представляю, что у вас сейчас на душе. Это ужасное чувство вины. Страх, страх и стыд. И вам станет гораздо легче, если спрятанное внутри вырвется наружу, станет достоянием гласности. Если мы с этим согласимся, признаемся в том, в чем должны признаться, и пойдем на это добровольно…

– Мне не в чем признаваться! – выдохнула Аннабелль. – Я не чувствую вины… или стыда. Страх? Да, я боюсь, потому что люди, похоже, сошли с ума.

– Господи, когда же это кончится? – воззвал от окна Телицки.

– В конторе не знают, где мистер Крамер, – доложил Маккарти. – Если он позвонит, они передадут просьбу мисс Винтерс.

Хоган кивнул.

– У вас есть право, мисс Винтерс. Вы можете ничего не говорить, пока не приедет ваш адвокат. То есть мы можем приказать вам отвечать на наши вопросы, вы можете отказаться, и тогда нам придется запереть вас в камеру. Итак, у вас есть право молчать. Таков закон. Но мы сбережем массу времени и нервов, если побеседуем о том, что произошло на самом деле. Мы даже не будем вести протокол допроса. Просто побеседуем.

– Нам не о чем говорить, – ответила Аннабелль. От долгого стояния на одном месте у нее заболели ноги. – Я не знаю, куда делся мой пистолет. Это все, что я могу вам сказать.

– К черту пистолет! – взорвался Телицки. – Возможно, мы найдем его, возможно, вы бросили его в реку около молитвенного дома. Вернемся к более важному. Например, где вы были после половины второго ночи? Ваше гостиничное алиби не имеет веса. И что вы можете сказать о ваших отношениях с Коннорсом? И какой ваш совет привел Лайлу Каммингс и еще двух подростков к их смерти? И почему бы не рассказать нам о ваших извращенных вкусах?

При каждом слове Аннабелль отступала назад, пока не коснулась спиной серой холодной стены.

– Полегче, Джордж, – в голосе Хогана слышалась притворная жалость. Таков был их метод допроса, Хоган – мягкий и вежливый, Телицки – крутой и настойчивый.

– Полегче! – взревел Телицки. – Будь это мужчина, мы бы вышибли из него все, что нужно, за пять минут. Ты знаешь это не хуже меня. Бросаться на Коннорса, как публичная девка. Ненавидеть его, потому что он отверг ее притязания, потому что выставил ее перед людьми такой, какая она есть.

– Прекратите! – вскрикнула Аннабелль, вжимаясь в стену.

– Детям этого города хорошо известно, кто она такая! Прошлой ночью они назвали ее истинным именем! – гремел Телицки. – Да, им не следовало жечь крест перед ее домом, но назвали они ее правильно! – отвернувшись к окну, он замолчал.

Аннабелль, ошеломленная услышанным, стояла у стены. Кожа ее лица с такой силой обтянула скулы, что, казалось, вот-вот лопнет.

– Нам известно о вашей встрече с Коннорсом, – подхватил инициативу Хоган. – Мы знаем, что вы приходили к нему из-за Шарон Джейгер. Он пригрозил рассказать обо всем, если вы не прекратите неестественную связь с этой девушкой. А вы предложили себя, чтобы подкупить его. Коннорс понимал, какая ему грозит опасность, и поделился подробностями вашего разговора со своими друзьями. Такие сведения не следует хранить в тайне. Он боялся вас, и не без оснований.

– Это ложь! – пролепетала Аннабелль. – В сказанном вами нет ни слова правды!

– Такое трудно переварить, мисс Винтерс. Я не верил своим ушам. Но Коннорс был пастором, и он рассказал обо всем судье Вудлингу и Эвери Хэтчу, чтобы защитить себя от вас. Мы пытались поговорить с Шарон Джейгер, но она еще очень слаба для настоящего допроса. Она сказала то, что мы и ожидали от нее услышать. Вы говорите то же самое, мисс Винтерс. Она испугана. Так же, как и вы.

У Аннабелль перехватило горло. Она должна выбраться отсюда. Она должна выбраться, прежде чем этот зыбучий песок не засосал ее в зловонную трясину, о существовании которой она даже не подозревала. Аннабелль повернулась и, ничего не видя перед собой, побрела к двери.

Не успела она пройти и двух шагов, как Телицки оказался перед ней.

Его сильные пальцы впились в плечи Аннабелль.

Она закричала, громко, истерично.

Аннабелль не видела, как распахнулась дверь и появился Сэм Крамер.

– Что здесь происходит, черт побери? – воскликнул он.

Билл выскочил из-за Крамера и отшвырнул Телицки от Аннабелль. Тот упал на колено, тут же поднялся на ноги с пистолетом в руке. Билл Джейсон шагнул к нему.

– Джордж! Убери пистолет! – заорал Хоган. Он и Маккарти выскочили из-за столов.

Крамер успел первым и вырвал пистолет из руки Телицки. Билла, побелевшего от ярости, держали Хоган и Маккарти. Телицки испепелял его взглядом.

– А теперь уходи отсюда, Билл, – твердо заявил Хоган. – Идет допрос, а не заседание суда. Если у нас будет что сообщить прессе, я дам тебе знать.

– Подожди меня в коридоре, Билл, – дрожащим от возмущения голосом добавил Сэм Крамер.

Билл повернулся, подошел к Аннабелль, обнял ее за плечи.

– Я не знаю, что эти сучьи дети сделали с вами, Аннабелль, – сказал он. – Но я узнаю. И об этом узнает весь город, округ, штат.

Часть III

Глава 1

Каким-то образом в это безумное утро Биллу Джейсону удалось выкроить время, чтобы написать передовицу “Вестника”. Газета появилась в киосках и у подписчиков, когда в полицейском участке еще продолжался допрос Аннабелль Винтерс.

Рок-Сити понял, что Билл Джейсон ринулся в бой, и за ленчем многие горожане почувствовали жало его резких слов. Передовица начиналась двумя колонками на первой странице под общим заголовком:

ИСТИННАЯ ТРАГЕДИЯ РОК-СИТИ.

“Это черный день для Рок-Сити.

День, когда одна трагедия громоздится на другую.

В ранние часы субботнего утра город ошеломило известие о том, что трое учащихся старших классов погибли в автокатастрофе на холме Кобба, а девушка, оставшаяся в живых, находится в критическом состоянии.

Сегодня новость об убийстве Бредли Коннорса, пастора так называемого молитвенного дома, усилила всеобщее потрясение.

Но самое худшее заключается в том, что большая часть жителей нашего города не представляет, в чем истинная трагедия Рок-Сити.

В скорби родителей, понесших невосполнимую утрату? Нет.

В безжалостном убийстве, унесшем человеческую жизнь? Нет.

Истинная трагедия Рок-Сити состоит в том, что его жители, подхваченные волной истерии, забыли о здравом смысле, терпимости, трезвости суждений.

Рок-Сити превратил себя в линчующую толпу.

Можно простить семьи, понесшие утрату. Их стойкость подверглась непосильному испытанию. Но их вытолкнули в середину линчующей толпы заблуждающиеся, легкомысленные и злобные люди.

Репутация тех, кто верно служит городу, обливается грязью, которую вряд ли удастся смыть.

Этой ночью перед домом честной женщины горел крест и одновременно дети наших добропорядочных горожан осыпали ее мерзкими ругательствами.

Нелепый исход заседания совета просвещения превратил город в улюлюкающую толпу, беснующуюся у подножия полыхающего креста.

В жажде человеческой крови взрослые люди публично признают отсутствие всяких приличий и моральных устоев у своих детей. Если бы это соответствовало действительности, стоило ли возлагать вину на единственную учительницу. Что произошло с семьей и ее влиянием? Не пора ли выставить на всеобщее обозрение родителей, забывших о своих прямых обязанностях, воспитании детей?

Убийце не место среди нас!

И мы узнаем имя виновника трагедии на холме Кобба, если полиция займется своим делом вместо того, чтобы тайком направлять ослепленных и жаждущих крови.

Со временем мы узнаем всю правду. Но что, если истина откроется слишком поздно?

Будем ли мы собираться на перекрестках и шептаться о том, что мы “немного поторопились”?

Наши сожаления в будущем не загладят жестокости и насилия настоящего.

Есть вопросы, на которые необходимо получить ответ.

1. Существует ли крупица доказательств того, что авария на холме Кобба явилась следствием безрассудства или безнравственности кого-либо из погибших подростков? Девушка, чудом оставшаяся в живых, сообщает о другой машине, ехавшей навстречу по их полосе движения. За рулем сидел пьяный? Преступник, бежавший с места еще не раскрытого преступления? В лучшем случае, это трус, который мог спасти детей, если б остановился. Как идут поиски этого человека?

2. В ночь аварии директор школ округа Эвери Хэтч подал в полицию официальную жалобу, обвинив учителей старших классов в аморальном поведении и использовании недопустимых методов преподавания. Так называемое недостойное поведение и вышеупомянутые методы и стали, по утверждению мистера Хэтча, причиной катастрофы на холме Кобба. Почему мистер Хэтч никогда не говорил об этом раньше? Учебная дисциплина, которая ему особенно не нравится, введена в школьную программу пять лет назад, при его согласии. Учительница, которую он обвиняет, преподает уже десять лет, и ее контракт подписан мистером Хэтчем. Как получилось, что мистер Хэтч внезапно прозрел в час ночи с пятницы на субботу? Почему мистер Хэтч не высказал свои опасения совету просвещения? Не поставил в известность директора школ штата, своего непосредственного начальника?

Пусть мистер Хэтч ответит на эти вопросы, потому что на нем лежит основная ответственность за массовую истерию, охватившую город. Пусть он ответит!

3. Сержант полиции, не кто иной, как Джордж Телицки, ходил от дома к дому, будто бы расследуя жалобу Хэтча, но на самом деле распространяя яд подозрений и недоверия. Расследование так не проводят!

В час ночи сержант Телицки сидел в патрульной машине в сотне ярдов от горящего креста и грязных криков, упомянутых выше. Сержант Телицки не пошевельнул и пальцем, чтобы прекратить это безобразие и арестовать хулиганов.

Почему?

В этот черный день Рок-Сити поддерживает действия Эвери Хэтча. Поощряет странное поведение сержанта Телицки.

Почему?

Пришло время ответить на эти вопросы, прежде чем массовая истерия не завела нас слишком далеко”.

Билл Джейсон, вне себя от гнева, сидел в машине почти полчаса, прежде чем из полицейского участка вышел Сэм Крамер.

Один.

– Для первого коктейля еще слишком рано, – сказал он. – Ты сможешь отвезти меня в суд округа, Билл?

– Где она? – спросил Джейсон. – Что они с ней сделали?

Крамер сел рядом с Биллом.

– Они задержали ее по обвинению в убийстве.

– Мерзавцы! – прорычал Билл.

– Она останется в камере, пока я не получу распоряжения судьи о представлении арестованной в суд для рассмотрения вопроса о законности ее ареста, то есть последует предварительное разбирательство дела, на котором суд решит, достаточно ли у них улик, чтобы держать Аннабелль под стражей. При других обстоятельствах я бы сказал, что она будет на свободе через несколько часов. У них ничего нет. Никто не видел ее на месте преступления. Нет никаких свидетелей. Нет и орудия убийства. Ее пистолет пропал, но это не означает, что Коннорса убили из ее пистолета. Все притянуто за уши, но если судью Эджерсона заразила местная болезнь… Поехали.

Билл завел мотор.

– Мотив – публичное оскорбление на заседании совета просвещения? – спросил он.

– Если бы, – Крамер достал трубку. – Ну и гусь этот Коннорс!

– Коннорс?

– Он сказал Хэтчу и Сейру Вудлингу, каждому в отдельности, о неестественных отношениях мисс Винтерс и Шарон Джейгер.

– Что?!

– Он будто бы угрожал предать гласности их связь, а мисс Винтерс пришла к нему и предложила отдаться, чтобы заставить его молчать.

– О господи, – с отвращением пробормотал Джейсон.

– Над этим не посмеешься, – продолжал Крамер. – Они допросили Шарон, которая сказала им то же самое, что и Аннабелль нам. Они говорят, что Шарон и мисс Винтерс не могли сказать ничего другого. И это так, если они виновны…

– Всему городу известно, что Сейр Вудлинг ненавидит Аннабелль, – заметил Билл.

– Но не Хэтч, – возразил Крамер. – Объективно говоря, он честен. Если он утверждает, что Коннорс говорил ему о мисс Винтерс и Шарон, я уверен, что так оно и было. Таким образом, становятся весомыми и показания Вудлинга. Юридически эти сведения получены через вторые руки, и, возможно, их нельзя использовать как доказательства вины в судебном процессе. Но хороший прокурор может добиться, чтобы присяжные услышали эту историю.

– Святая корова!

– Опасность состоит в том, – Крамер наклонился вперед, прикрыв рукой спичку, поднесенную к трубке, – что они соберут достаточно улик, чтобы обвинить Аннабелль в нарушении общепринятых норм поведения, даже если им удастся повесить на нее убийство. Я вытянул из них версию Коннорса только потому, что они все рассказали Аннабелль, а она – мне. Поэтому и разгорелся весь сыр-бор. Но они намекнули еще на одну улику, дневник какой-то девочки. Мы должны добраться до него и как можно скорее, – Крамер изучающе посмотрел на Билла. – Ты по-прежнему веришь ей на все сто процентов?

– Я знаю ее не намного больше, чем ты, Сэм, – ответил Джейсон. – Но вся эта история дурно пахнет. Человек с извращенными половыми влечениями десять лет крутится среди детей, и никто никогда не слышал об этом ни словечка. Коннорс был и остается для меня мошенником и подонком, причем опасным для общества. Я сразу же поверил тому, что рассказала нам Аннабелль. И не сомневаюсь, что Коннорс сознательно оболгал ее перед Хэтчем и Сейром Вудлингом, – он улыбнулся. – Считай, что это моя женская интуиция.

Они уже подъезжали к зданию суда.

– Ты действительно хочешь помочь, а не только выполняешь свой долг как репортер “Вестника”? – спросил Крамер.

– А чем я, по-твоему, занимаюсь последние двенадцать часов?

– Хорошо, – кивнул Крамер. – Ты издаешь местную газету, значит, должен быть в курсе городских событий. Ты знаешь женщину, которая перешла на другую сторону улицы, увидев Аннабелль?

– Хильду Робинсон? Она учительница и, как мне казалось, близкая подруга Аннабелль.

– Попробуй поговорить с ней, Билл. Почему она отвернулась от подруги? Ей что-нибудь известно или она о чем-то догадывается? Нам нужна правда, независимо от того, поможет она нам или повредит. Выясни, кто из учащихся особенно близок с Аннабелль. Мы знаем о Шарон Джейгер. Кто еще?

– Будет сделано, – Джейсон остановил машину у здания суда.

Крамер остался сидеть, посасывая трубку, глядя прямо перед собой.

– Что тебе известно о Телицки?

– Мужлан, надевший пару начищенных краг и пояс с пистолетом. В Германии из таких, как он, формировали отряды штурмовиков.

– Мне кажется, у него что-то не в порядке с головой, – заметил Крамер. – Наблюдать за подростками, жгущими крест. Ходить по домам и вынюхивать не пойми что. Ему не понравится твоя передовица, Билл.

Крамер успел просмотреть оттиск, прежде чем звонок Эда Джейгера выдернул их из редакции и послал в полицейский участок.

– Я не стремился содействовать росту его популярности, – ответил Джейсон.

Крамер все еще хмурился.

– Он чертовски быстро схватился за пистолет, Билл. Прошу тебя, будь осторожен.

Глава 2

Как и большинство молодых людей его поколения, Билл Джейсон спешил жить. Он учился в школе, колледже, служил в авиации. У него появилось много друзей, но после армии они разлетелись по всей стране. Родители Билла развелись, когда ему было десять лет, и он едва помнил отца, иностранного корреспондента одного из крупных информационных агентств. Хью Джейсон остался для сына далекой знаменитостью. Билл читал его статьи, время от времени появляющиеся на первых страницах газет. Четыре года назад он узнал, что отец должен выступить в Пресс-клубе Нью-Йорка. Он приехал и выслушал остроумного, прекрасно информированного незнакомца.

После лекции Билл представился отцу. Сцена получилась довольно комичной. Они оба не знали, как себя вести. У них не было общих воспоминаний. К тому же Хью Джейсон не знал, как объяснить появление тридцатилетнего сына пышной рыжеволосой девице, повисшей у него на руке. В конце концов они крепко напились.

Мать Билла умерла, когда он учился в колледже. Они были очень дружны, хотя последние годы виделись редко, после того как Билл в двенадцать лет уехал в частную школу. Мать оставила Биллу скромное наследство в пятьдесят тысяч долларов. Он решил купить небольшую газету и после долгих поисков остановил свой выбор на “Вестнике Рок-Сити”. Последующие годы львиную долю времени Билл уделял газете, стараясь вернуть ей былой престиж и соответственно поднять тираж и прибыль. Близко он ни с кем не сошелся. Многим он нравился, другие ненавидели Билла за его взгляды на различные злободневные проблемы, в том числе и политические, но почти все уважали.

Марк Свенсон, дожидавшийся Билла в редакции “Вестника”, относился к самым стойким его сторонникам. “Вестник” умел пробуждать спящую совесть, выступая с резкими, нетерпимыми статьями, он никогда не придирался к мелочам.

– Привет, Марк, – Джейсон сухо улыбнулся. – Я вижу, что достопочтенный совет просвещения, не теряя времени даром, распластался перед горсткой психов. Неужели вы не могли постоять за Аннабелль хотя бы двадцать четыре часа?

– У меня не было выбора, – ответил Свенсон. – Мне нравится Аннабелль. Я восхищаюсь ею. Я готов заявить публично, что верю в нее. Но выдвинутые против нее обвинения поставили нас к стенке, Билл. И совету пришлось временно отстранить ее от преподавательской работы, по крайней мере, до разбирательства ее дела. Оно назначено на пятницу, приедет директор школ штата. Если обвинения окажутся ложными, ее тут же восстановят во всех правах. Это я вам гарантирую.

– Аннабелль будет счастлива, – хмыкнул Билл. – Потом означает слишком поздно, Марк, и вы это прекрасно понимаете. Если уж вы решили постоять за Аннабелль, вам следовало выступить сейчас, а не потом.

В глазах Марка появился опасный блеск.

– Беды Аннабелль тронули вас, Билл, и меня это радует. Ей необходим отважный витязь. Но, допустим, кто-то выдвинул бы такие же обвинения против Эвери Хэтча? Не вы бы написали разгромную передовую с требованием немедленного отстранения его от должности?

Билл коротко взглянул на Марка, затем сел за стол. Его рот растянулся в широкой ухмылке.

– Конечно, написал бы, спасибо вам за напоминание.

– Но я бы хотел поговорить о сегодняшней статье. Той части, что касается Телицки. Вас, возможно, заинтересует, что вчера вечером я ворвался в полицейский участок, чтобы пожаловаться Хогану на Телицки. Тогда я не знал, о чем вы собираетесь писать в передовице. Я должен вам кое-что рассказать.

– Я слушаю.

И Марк рассказал о разговоре в кухне Каммингсов, о визите Телицки и дневнике Лайлы, который сержант унес с собой как важное вещественное доказательство.

– Я весь кипел, – продолжал Свенсон. – Гневные фразы роились в моей голове от этого возмутительного вторжения в личную жизнь погибшей девочки. Чем больше я думал о том, что этот мерзавец спокойно и методично уничтожал веру Каммингсов в единственную дочь, тем больше я распалялся. Но Хогана не было, а Телицки, как я понял из вашей статьи, наслаждался зрелищем горящего креста. Я решил, что заеду в участок утром. Но утром все заслонила смерть Коннорса. Я растерялся, не зная, что предпринять. Если бы я поднял шум из-за дневника, возможно, это повредило бы Аннабелль. Поэтому я поехал сюда, понимая, что вы – ее друг и, скорее всего, помогаете Сэму Крамеру.

Билл закурил.

– Да, в хорошенькую историю угодила Аннабелль, – он взял карандаш. – Вы уверены, что запомнили все слово в слово, Марк? “Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала “нет”. Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс”, – он записал оба предложения в блокнот.

– Именно это сказала мне миссис Каммингс. Разумеется, дневника я не видел. Его взял Телицки.

– Ох уж этот Телицки, – вздохнул Билл. Карандаш в его пальцах переломился надвое. – Интересное получается дело, Марк. Коннорс сообщает Хэтчу и Вудлингу невероятные подробности личной жизни Аннабелль. Но мы не можем допросить его. Он мертв. Девушка пишет в дневнике странные фразы, но мы не можем узнать от нее, что они означают. Она мертва. Нельзя вколотить ложь в горло мертвеца. Нельзя просить погибшую девочку излагать свои мысли в дневнике не столь двусмысленно, – нахмурившись, Билл вновь взглянул на блокнот. – Каммингсы не сомневаются в значении этих слов?

– Нет. И я уверен, что тут не обошлось без Телицки.

– Телицки! – вспыхнул Джейсон. – И какая муха его укусила?

Тут в кабинет влетел Джерри Хейвенс, единственный репортер “Вестника”.

– Думаю, я узнал все, что известно об убийстве, – выпалил Джерри. – Набирается не так уж много, Билл. Стреляли снаружи, через одно из окон. С расстояния примерно пятнадцать футов, если убийца приставил пистолет к стеклу. Земля очень твердая. Следов от обуви нет. Я не знаю, выбрасывает ли “особый” при выстреле гильзу или нет, но пока ее не нашли. Убийца не заходил в фургон, поэтому нет и отпечатков пальцев.

– Надо быть хорошим стрелком, чтобы попасть из пистолета между глаз с пятнадцати или двадцати футов, – заметил Марк.

– Или стрелявшему просто повезло. Именно на этом будет настаивать братец Телицки, – возразил Билл. – Аннабелль, я в этом не сомневаюсь, не попадет в амбарную дверь, бросая горстью риса, но ей может улыбнуться случай. Когда его убили, Джерри?

– Время установлено достаточно точно. Док Паттон произвел вскрытие. В желудке Коннорса оказался бифштекс, хлеб, какой-то томатный соус, скорее всего, кетчуп, и кофе. Он поел не больше, чем за час до смерти. И нашелся свидетель, разделивший эту трапезу.

– Кто?

– Сейр Вудлинг.

Кресло Джейсона отлетело назад. Он вскочил на ноги.

– Вудлинг?

– Да. После заседания совета просвещения он поехал с Коннорсом к нему домой.

– Обсудить планы на следующий день, – кивнул Билл.

– Вудлинг говорит, что около часа ночи они ели гамбургеры и пили кофе. Потом он отправился в клуб “Рок-Сити”.

– Кто это сказал?

– Сам Вудлинг. Бармен подтвердил, что он появился в клубе примерно без четверти два. Есть другие признаки, температура тела, что-то еще. Они также указывают, что смерть наступила около двух часов ночи.

– Я бы отдал руку, чтобы узнать, о чем они говорили в фургоне Коннорса, – сказал Билл, – пока младшая группа жгла крест на лужке перед домом Аннабелль.

Пьер Ледюк, священник римской католической церкви святой Катерины, сидел в кабинете, когда домоуправительница доложила о приходе Билла Джейсона. Святой отец, франко-канадец по рождению, невысокого роста, широкоплечий, с коротко стриженными курчавыми волосами и грустными черными глазами, иногда сверкающими яростью, получил этот приход пятнадцать лет назад.

Билл Джейсон нечасто сталкивался с отцом Ледюком. Он не был католиком. Билл знал о существовавшей в городе определенной предубежденности к некоторым католическим постулатам и старался ни в коей мере не потворствовать этой предубежденности в своей газете. В отце Ледюке Билл видел образованного, культурного человека, с присущим ему чувством собственного достоинства, без малейших проявлений ханжества. Священник поднялся навстречу Биллу, приветствуя его улыбкой и крепким рукопожатием.

– Я как раз читаю вашу передовицу, мистер Джейсон, – Ледюк кивнул на газету, лежащую на столе. – Думаю, в ней заданы вполне уместные вопросы.

– Благодарю, святой отец, – ответил Билл и сел на предложенный стул.

– Чем я могу вам помочь? – спросил священник.

Билл потер подбородок тыльной стороной ладони.

– Я не уверен в вашем отношении ко всей этой истории.

В глазах Ледюка сверкнула веселая искорка:

– Вас интересует мое мнение по вопросу сексуального воспитания?

– Для начала, да.

– Католическая церковь, за исключением редких случаев, не одобряет сексуального воспитания в школах. Мы убеждены, что в этом вопросе ответственность лежит исключительно на семье и, при особых обстоятельствах, на самой церкви. Мы всегда…

– Одну минуту, святой отец, – прервал его Билл. – Не думаете же вы…

– Мистер Джейсон, в своих передовицах вы можете без помех высказать все, что считаете нужным. Если вас не затруднит, предоставьте такую возможность и мне.

– Извините, святой отец.

– Мы всегда возражали против любой формы сексуального воспитания вне семьи. Но, мистер Джейсон, католическая церковь не имела ничего против преподавания биологии в наших школах. Мне представилась возможность ознакомиться с содержанием этой дисциплины, не только теперь, но и пять лет назад, когда ее ввели в школьную программу. Родители-католики приходили ко мне за советом, так как это факультативный предмет. Я им сказал, что, по моему мнению, эта дисциплина абсолютно пристойна, так же, как и используемые учебные материалы, в том числе и склоняемый всеми фильм. И рекомендовал сомневающимся родителям разрешить детям изучать биологию.

– В городе повсюду говорят, что католическая церковь выступает за запрещение биологии, – заметил Билл. – Многие оправдывают этим захлестнувшую город истерию.

Священник помрачнел:

– Для истерии нет оправданий. Если она будет нарастать, я встану с вами плечом к плечу, лицом к толпе, – он глубоко вздохнул, но по его лицу проскользнула улыбка. – Я не психоаналитик, мистер Джейсон. Хотя у нас есть определенный навык. Исповедальня научила меня многому, а кое-что из услышанного применительно даже к создавшейся ситуации. Мне кажется, вам следует иметь это в виду.

– Я слушаю, святой отец.

– Когда у человека болит живот, мы спрашиваем, что он ел за обедом. Мы узнаем, что он съел гренок с сыром, понимающе киваем и говорим: “Вот причина его недомогания”. Но также уместно спросить, мистер Джейсон, а как привык питаться этот человек? Почему его пищеварительная система не смогла справиться с гренком с сыром? Катастрофа на холме Кобба и есть гренок с сыром, вызвавший боль. Но что произошло раньше, задолго до катастрофы, много лет назад? Где-то там, мистер Джейсон, лежит истинная причина. Где-то там закопаны корни зла. Теперь вам ясна моя позиция, мистер Джейсон?

– Да, и я рад, что мы в одной лодке, – кивнул Билл. – Могу я процитировать вас в газете, если возникнет такая необходимость?

– Если вы процитируете меня правильно, – улыбнулся священник. – Поймите, я не собираюсь обелять или осуждать того или иного учителя. Биология, в том виде, как она преподается в школе, не является курсом сексуального воспитания. Но учитель может давать советы, противоречащие принятым нравственным нормам.