Текст книги "Четыре Сына. Рождение легенд"

Когда Дамаск в полном недоумении воскликнул о своем потрясении, узкоглазый Тонг лишь хмыкнул и сказал, что здесь не две, а три палубы и что Младшие ученики изготавливают ядовитые тросы на случай, если на них нападет нуармутский змий, которого нельзя убить, но можно парализовать на несколько дней такими вот тросами.

Работа квихельмов удивила Белого, но не так как наличие на крохотном когге трех палуб. На логичный вопрос: "Как!?", парень, пожав плечами, ответил, что это все магия грагелей. Они мастера в таких трюках. Квихельмы часто заказывали у них корабли, пушки и магические артефакты. Брали серокожие дорого, но цена себя оправдывала.

Они спустились еще ниже на один уровень, и, после того как Тонг запустил своего спутника в отдельно отстроенную каюту, на подобии чулана на верхней палубе, Дамаск, наконец-таки, увидел Шаха. Он лежал на одной из двух небольших кроватей, закинув руку на лицо. Рядом с ним стоял маленький столик с графином воды и полупустая тарелка с финиками. Это помещение походило на обычную комнату, освещаемую магическими лампами с голубым огоньком внутри, от света которых Шах выглядел еще хуже. Удивительно, но здесь даже качки не ощущалось! Складывалось впечатление, что они не на корабле.

Как только дверь захлопнулась, а шаги лимоса затихли, замерший на пороге Дамаск неуверенно произнес:

– Черный?

– Я здесь, – тут же последовал ответ на керабском (между собой, по негласному договору, они общались на этом языке).

– Где Ганс и Шлепок?

– Сидят на кровати.

Белый глянул на пустую кровать, которая предназначалась ему, и увидел на ней вмятин двух маленьких поп. Все были на месте. От мысли, что у них все получилось, что они смогли убежать из Керибюса, от Атонаха, приятно затрепыхало сердце. Дамаск расслаблено подошел к своей постели и устало на нее плюхнулся.

– Как Шах? Приходил в себя? – спросил он, доставая из тарелки пару фиников без косточек.

– Я в себе, – раздался в ответ глухой безжизненный голос скорпуса.

– Ты как?

– О, чудесно, чудесно. Не прочь повторить.

Дамаска это слегка обидело.

– Где мы? – все также раздавлено произнес Шах.

– Разве Черный тебе не рассказал?

– Я не знал, что он и мелкие здесь.

Дамаск неодобрительно уставился в пустоту, где, по его мнению, находился Черный.

– Так, заканчивайте уже грызться друг с другом. У нас не должно быть секретов между собой и уж тем более каких-то обид. Нам это может слишком дорого обойтись. Начните уже нормально общаться. Шах, тебя это тоже касается.

Повисло гробовое молчание. Чтобы услышать реакцию на свои слова, Дамаск настойчивым голосом спросил:

– Бирм?

– Ну, – слегка недовольно ответил Черный, в знак согласия и принятия таких правил.

– Шах?

– Я тут при чем? Я против Черного никогда ничего не имел. Это он вечно баранится.

Дамаск прямо кожей ощутил, как эти слова привели Бирма в ярость, но он, во славу всех святых, смолчал.

– Так где мы? – как ни в чем не бывало, повторил свой вопрос Шах.

– Мы на том самом красном когге. Он принадлежит каким-то квихельмам…

– Кому, кому!? – перебил Белого скорпус, убрав руку с лица и уставившись на него красными глазами.

– Квихельмам. Вроде бы так они себя называли. А кто это?

Бывший предводитель Скорпусов смотрел на него со смесью ужаса и непонимания.

– Мы у квихельмов? – наконец, севшим голосом выдавил он из себя.

– Ну да. А что? Кто они такие?

– На каких условиях они нас взяли?

Испуг Шаха начал быстро передаваться Дамаску.

– Да ни на каких. Просто предложили отправиться с ними в Квихл. Этот Мастер сказал, что если…

Начав довольно бодро, энтузиазм Белого быстро сошел на нет, когда он увидел, как Шах вытаращился на него и даже приподнялся на локтях.

– Что? Что опять? Кто они такие? – первый не выдержал невидимый Бирм, подав голос из угла комнаты, где стоял низкий табурет.

– Вы идиоты что ли? Как можно не знать кто такие квихельмы!? – искренне вознегодовал Шах.

– Ты это… не умничай давай. Мы знаем только то, что позволял знать Атонах, – слегка смутился Белый. – Так кто они такие?

Скорпус со стоном повалился обратно на подушку, вновь закидывая руку на лицо. Этот трагичный жест обеспокоил Дамаска сильнее всяких слов.

– Попали мы, ребятки, ох, как мы попали! – безжизненно произнес Шах.

Белый почувствовал, как леденеет кровь. Ему даже слово выговорить было сложно. Поэтому он сидел и тупо пялился на скорпуса, лежащего в очень драматичной позе. Бирм пришел в себя быстрее:

– Да ты хорош пугать-то! Объясни нормально!

– Да что тут объяснять. Мы сейчас на корабле самого страшного Братства на Эве. Их как только не называют – и Палачами Оркуса, и Детьми Смерти, и Возмездием Богов, но себя они называют квихельмами. Их даже мортенийцы боятся, и Ардал старается с ними не связываться. Вы ведь знаете кто такие мортенийцы?

– Нет, – хором ответили два мага.

Шах со всем осуждением, что в нем было, громко вздохнул, после чего продолжил:

– Это наемники Ардала. Первоклассные убийцы. Если встретите здоровых лысых мужиков с татуировками глаз на затылке – это мортенийцы. Но не об этом. Квихельмов вообще в народе любят. Квихельмы за простых людей всегда вступаются и всю несправедливость сильных мира сего обычно искореняют. Их братство было создано, примерно, во времена Великой Войны, всё их боевое искусство построено на том, чтобы убивать не просто людей, а самих фархаров. Им не страшен ни маг, ни фарх, ни сам Кардаш. Они живут по заповедям Оркуса и лишь его гнева страшатся…

– Если они живут по заповедям и служат народу, чего их бояться тогда? – перебил Бирм.

– Квихельмы хороши лишь тогда, когда не касаются тебя лично. Не дай Оркус попасть к ним в это Братство. Все, считай, ни жизни, ни своей воли. А потом, они же фанатиками становятся. Даже если и не очень-то им изначально хотелось быть квихельмами, потом они готовы жизнь положить ради Братства. Неизвестно, что с ними там делают, но я не хочу до самых седин быть на побегушках. Говорят, что многие из них погибают еще во время обучения. Вы как хотите, но я из одного полымя выбирался не для того, чтоб сразу в другое прыгнуть.

Повисло тягостное молчание, во время которого каждый думал о своем, но об одном и том же.

– И не будем забывать, что нас здесь больше, чем они думают. А я даже представить не могу, что квихельмы делают с теми, кто им врет, – поделился своими мыслями Шах.

– Сбегать что ли опять? – недовольно спросил Белый.

– А ты другой выход видишь?

– Нет.

– А если они не будут заходить ни в один порт, а сразу до конечной поплывут? А куда они, кстати, плывут? – прозвучал голос Черного.

– Мастер сказал, что в Гиваргис, – ответил Дамаск.

– До Гиваргиса месяц добираться. Заходить куда-то они однозначно будут. Хотя… это ведь квихельмы. Кто ж их знает! Да и кораблик у них непростой… – рассуждал вслух скорпус. – Но нам надо в Эссор. У меня есть идея, где мы можем там спрятаться.

– Где?

– В шахтах. Я слышал, туда берут всех, даже детей. Придется какое-то время попотеть, зато нас никто не найдет, да и без куска хлеба не останемся. Когда все утрясется, там уж решим, что дальше делать.

– Сколько до Эссора плыть? – поинтересовался Черный, озвучив мысль Дамаска.

– Седмицу где-то.

– А ты успеешь… поправиться? – запинаясь, спросил Белый, глядя на разбитого скорпуса.

Шах не разозлился, как того ожидал Дамаск. Он, все также продолжая лежать неподвижным бревном, спокойно ответил:

– Нет. Но вы мне поможете. И когда мы прибудем в Эссор, я буду здоров, как никогда.

В комнате повисла тишина.

– Мы, честно говоря, лекари не очень, – предупредил Черный.

– Ой, да упаси Оркус. Короче, у некоторых квихельмов есть одно зелье, оно всегда при них. Черного цвета жидкость. У Мастера оно точно должно быть. Так вот, вы его стащите, перед самым нашим побегом.

На этот раз молчание длилось немного дольше. Идея Дамаску понравилась, но он даже представить не мог, как можно у этого страшного Мастера что-то украсть.

– Ну, как бы и воры из нас не ахти … – нарушил тишину голос Черного.

– Поэтому как же здорово, что вы вдруг стали невидимы.

Про себя Белый подумал, что одной невидимости мало, чтобы что-то стащить у Мастера Кутреда, но вслух произнес другое:

– А что мы все-таки будем делать, если они не будут заходить в эссорский порт?

Предводитель Скорпусов раздраженно вздохнул, недвусмысленно выражая этим вздохом пренебрежение к беспомощности своих попутчиков.

– К тому времени, когда мы достигнем Эссора, ты уже восстановишь свои магические силы, мы возьмем шлюпку и покинем это корыто. С твоими способностями управлять ветром, нам и парус не нужен будет. В два счета до суши доберемся.

– Тебя послушать, так вообще никаких проблем нет. Все настолько гладко, что хоть на санках катайся, – проворчал Дамаск.

– Так и есть.

– Что ж ты тогда после первого гладкого плана так паршиво выглядишь? – съязвил Бирм.

Белый согласно посмеялся, но смех его быстро оборвался, когда дверь в их персональную каюту открылась. Внутрь вошел лимос с девчачьим лицом. Его звали Райн, насколько помнил Дамаск. В руках он нес серебряный поднос, на котором стояли две глубокие тарелки с дымящимся супом. Без лишних слов, парень поставил его на столик рядом с финиками и графином, затем выпрямился и подозрительно начал осматриваться по сторонам, особенно его заинтересовал угол с табуреткой.

У Дамаска изначально-то не было ни капли симпатии к этому мальчишке, а сейчас его чувства росли в явную враждебность.

– Что-то не так? – вежливо спросил Белый на геллийском.

Лимос даже ухом не повел, выйдя на середину каюты и начав медленно крутиться вокруг своей оси.

– Сарпас! – вместо ответа, громко и четко выкрикнул он.

Под его черной жилеткой с вышитым узором из серебряной нити тускло вспыхнул белый свет. До Дамаска сразу дошла горячая волна магии.

– Эй, в чем дело!? – подскочил Белый, испугавшись, что у лимоса активировался какой-нибудь медальон обнаружения.

Райн все также оставлял вопросы мага без внимания, продолжая рассматривать каюту, сильно при этом щурясь. Вопреки страхам Дамаска, красивое личико парня сменило выражение подозрения на недоумение.

– Сапрас! – произнес он.

После этого лимос злобно посмотрел на часто дышащего Белого, и от этого тяжелого взгляда песочных глаз, ему стало сильно не по себе. От парня так и веяло угрозой.

Еще немного постояв, Райн развернулся и вышел из каюты. После такого незамысловатого общения, Дамаск сделал вывод, что, в общем и целом, квихельмы ему не нравятся.

– Вот ведь зараза хитрая! – негромко возмутился Шах, когда шаги за дверью стихли. – Если б не твоя странная магия, погорели бы на месте.

– В смысле?

– У этого гаденыша медальон "магического зрения" был. И он им сейчас воспользовался.

– И что?

– То, что, если бы ты набросил на Черного и мелких обычный полог невидимости, засранец мог бы их увидеть.

Дамаск про себя несказанно удивился. Что же тогда он сделал с мальчишками? Чем отличается обычный полог невидимости от его?

– Редкий, наверное, медальон-то… – предположил Белый, подходя к столику и беря одну тарелку с наваристым густым супом, от которого так восхитительно пахло, что рот в один момент наполнился слюной, а живот призывно заурчал, напоминая о своей пустоте.

– Редкий, не то слово! Странно, что у лимоса он есть. У квихельмов с высоким-то рангом не у всех имеется… – слегка удивленным тоном сказал Шах. – Как бы то ни было, с этим квихельмом надо быть настороже. Что-то мне подсказывает, с нас он теперь глаз не спустит.

– Это да… Шах, ты как? Есть будешь?

– Нет, – просто ответил скорпус, слегка побледнев и задышав ртом.

– Тогда, Бирм, я тебе оставлю, а эту порцию, Шлепок, Ганс, делите между собой, – быстро распорядился Белый, отправляя в рот первую ложку.

Когда все, кроме тошнящегося Шаха, насытились, Дамаск разлегся на кровати, уставившись в потолок. Вдруг на него напало беспокойство за Ганса. Всегда такой подвижный, шумный и крикливый мальчишка вел себя на редкость тихо.

– Ганс, братишка, иди-ка сюда, – позвал Дамаск мальчика, протягивая руку.

На кровати началось неуверенное шевеление, после чего Белый почувствовал, как кто-то маленький лег рядом и крепко к нему прижался.

– Ты чего такой тихий?

Ответа не последовало.

– Ганс, все нормально? У тебя ничего не болит? – все сильней беспокоился маг, слыша в ответ лишь молчание.

– Шлепок, он все время с тобой был?

– Каждую секунду, – подтвердил Шлепок.

– Вы не падали? Не ударялись ни обо что?

– Нет. Все ладно было.

– Почему тогда он молчит? – не унимался Белый. – Бирм, может его видимым сделать? Посмотреть все ли в порядке?

– Сдурел? – вмешался Шах. – Ничего ни с кем не надо делать. Все в порядке с блохой. Напуган просто. Не каждый день такие марафоны с погоней устраивают. Я видел уже такое не раз, когда после серьезных потрясений даже самые громкие дети переставали говорить.

– И как долго они не говорили? – беспокойство послышалось и в голосе Черного.

– Да когда как. Бывало и вовсе переставали.

Дамаск почувствовал, как ноги у него заледенели. Если так случится, то виноваты будут именно они.

– А что если он не заговорит? – вторя мыслям Белого, задал волнующий вопрос Бирм.

– Значит, слава Оркусу, какое-то время мы побудем в тишине, – раздраженно ответил Шах.

Прошло четыре дня. Еды, что приносили для Дамаска и Шаха, катастрофически не хватало на пятерых. Поэтому коллективно было принято решение, что Бирм и Шлепок будут таскать припасы квихельмов из шкиперской каюты. Вроде бы пока невидимые гости на корабле замечены не были.

Ганс до сих пор продолжал молчать, Шах валялся на кровати, Бирм же и Шлепок то появлялись в каюте, то пропадали. Дамаск почти все время проводил на верхней палубе, смотря на темные волны и тренируясь переходить на магическое зрение. С каждым разом у него получалось все лучше и лучше. Теперь, чтобы начать видеть мир во всех его "красках", Белому не требовался всплеск эмоций. Достаточно было сосредоточиться на себе, на пульсирующем огоньке, который чувствовался в центре чревного сплетения.

Когда Дамаск медитировал на носу корабля, за ним очень часто наблюдал Мастер Кутред, что крайне раздражало мальчика. Он мог смотреть на него несколько часов к ряду, затем просто вставал и уходил. И чем дольше капитан корабля наблюдал, тем сильнее в Белом крепло чувство, что если он отправится вместе с квихельмами в Квихл, вряд ли ему удастся потом покинуть Братство.

За все это время Дамаск сошелся лишь с одним человеком на борту – лимосом Тонгом. Он был довольно открытым парнем и всегда дружелюбно отвечал на вопросы. Очень часто, когда Дамаск сидел на носу корабля, смотря в черно-синюю даль океана, к нему присоединялся Тонг. По большей части, они просто молчали, наслаждаясь свежим соленым ветром, приятно ласкающим разрумянившиеся лица. Но бывало, мальчишки начинали разговаривать обо всем и ни о чем. Один из таких разговоров навсегда запал в душу Дамаска, оставив глубокую зарубку на дощечке важных знаний в его памяти.

Это случилось на третий день плавания, когда Илар уже практически скрылся за горизонтом, а бледнеющая в вышине Чара с каждой минутой вбирала в себя все больше серебра. Белый как обычно проводил время на верхней палубе красного когга. В этот момент, к нему присоединился лимос Тонг, запрыгнув на бортик корабля.

– Вот почему, когда Илар восходит, он освещает мир розовыми лучами, а когда садится – кроваво-красными? – вдруг спросил он, глядя на горизонт. – Неужели, Оркус так показывает нам игру жизни и смерти?

Надо сказать, Дамаск не ожидал подобных вопросов, поэтому слегка растерялся.

– Честно говоря, никогда не думал об этом… – ответил Белый.

– Когда же еще об этом думать, как не в такие моменты?

Дамаск не стал отвечать. Атмосфера природного таинства была разрушена, и Белый теперь тупо пялиться на почти скрывшийся в океане ободок Илара.

– Давно ты в Братстве, Тонг? – спросил Дамаск, глядя на мягкий профиль юного квихельма.

– Лет с четырех-пяти, наверное.

– А что стало с твоими родителями?

Лимос посмотрел на Белого с явным удивлением.

– Ничего. А что с ними должно было стать? Полгода назад я получил письмо от матери, отец все также является главным казначеем при султане Арома, а мать воспитывает двух моих младших сестер. Так что у них все очень даже неплохо.

Дамаск впал в некое подобие ступора. Он-то думал, что квихельмы подбираю только мальчишек-бродяг. А тут перед ним стоял представитель зажиточного сословия, если не знатного.

– Но как они отдали тебя квихельмам в таком раннем возрасте? – наконец, оформил Дамаск свою мысль в слова.

Тонг по лицу своего странного собеседника пытался понять шутит тот или нет, с подозрением смотря в его наивные голубые глаза.

– Это большая честь, если член семьи избирается провидицей квихельмов. Через нее люди слышат глас Оркуса. Если она выберет сына короля, тот должен отдать его на воспитание квихельмам. Это значит, что ему предначертано нечто большее, чем править королевством. Это все знают. Мои родители с великой радостью передали меня квихельмам. И я ни разу не пожалел, что нахожусь среди таких достойнейших и сильнейших мужей Эвы.

Тонг говорил спокойно. Он всего лишь пытался объяснить, и, самое удивительное, при таких громких словах вовсе не походил на фанатика.

– Почему вы всех сильней? Почему вас бояться даже мортенийцы?

– Какой самый большой страх у человека? – ни с того ни с сего кинул лимос в лоб вопрос, спустя несколько секунд молчания.

Белый задумался. Он прикидывал разные варианты, но, в общем-то, они сводились к одному.

– Страх смерти? – предположил маг.

– Нет. Смерть сама по себе не страшна. За ней грядет небытие. Забвение. Люди боятся боли. Боль – это всегда страшно. Она делает плоть слабой, а душу безвольной.

В Квихле нас учат именно этому. Нас приучают к боли. Искореняют этот разъедающий страх. Мы не боимся ни ран, ни пыток, ни смерти. Нас нечем пугать, оттого пугаем мы. Нас боятся, потому что мы ничего не боимся. К тому же квихельмы обучены убивать, а это, согласись, довольно опасное сочетание.

Эти слова лимоса тяжело упали на сердце Дамаска, как камень падает на дно океана. Именно тогда он четко для себя решил, что если, не дай Оркус, ему доведется перейти дорогу квихельмам, нужно цепляться за любую возможность, дабы избежать столкновения.

Однако это было не все, что узнал Дамаск в тот вечер. Тонг поведал, что через два дня корабль будет проплывать мимо Эссора. Но заходить в порт они не собирались.

Это был явный сигнал к действию. Ночью, когда все керибюсцы собрались в своей каюте, Дамаск озвучил новость. Тут же было решено (точней решил Шах, как-то все организационные вопросы сами собой перетекали к нему), что все время Черного теперь будет посвящено попыткам украсть у Мастера Кутреда флакончик черной жижи. Сказать прямо, Бирм был не в восторге, но против большинства пойти не мог. По плану, он должен был управиться максимум до вечера второго дня. После чего, все пять человек покидают красный когг на украденной шлюпке. Так как корабль был полностью оснащен магией, освобождая членов экипажа от нужды дозора, эта задача становилась, поистине, легка. Необходимо лишь усыпить сторожащие артефакты, которые были рассованы по всем углам судна. Эта задача ложилась на Дамаска. Благо, за проведенные дни на корабле, он выяснил местоположение всех ловушек.

Весь следующий день чародея не отпускало тягостное чувство. А если добавить то, что ушедший воровать целебное зелье Бирм все никак не возвращался, Белый начал сильно сомневаться в заранее продуманном побеге.

Илар медленно покатился к закату. Дамаск, Шах, Ганс и Шлепок безвылазно сидели в своей каюте. Большую часть времени они молчали.

Белый понял, что время уже шесть часов вечера, так как Тонг принес им ужин в виде жареной рыбы, фиников и звездообразных зелено-желтых фруктов. В этот момент произошло страшное событие, и осознание масштаба этой катастрофы пришло много позже.

Поставив на столик поднос, Тонг развернулся и вдруг неожиданно замер. Он смотрел на край кровати Дамаска, до отказа расширив свои узкие глаза. Белый проследил за его взглядом, но ничего не увидел.

– Ты чего? – поинтересовался он.

Лимос тут же протер глаза двумя пальцами и, с неудовольствием посмотрев на голубые светильники, добродушно произнес:

– Да ничего. Сегодня учили меня тросы делать для змиев. Так там одна партия искрить начала, меня слепануло ненадолго. Вот теперь до сих пор всякая ерунда мерещиться.

– А… – протянул Дамаск.

– Ну ладно. Вы тут ешьте. Ты это… хворого-то покорми что ли. А то так и не поправится никогда.

– Я здоров, – хрипло буркнул Шах.

– А я гляжу упрямый парень. Неплохой квихельм из него может получится.

– Не может, – все также враждебно ответил скорпус.

Это развеселило лимоса. Уже у самого выхода, продолжая улыбаться, Тонг доброжелательно произнес:

– Выздоравливайте, в общем. Завтра увидимся.

Когда дверь за ним захлопнулась, Шах сварливо проворчал:

– Держи карман шире, прощелыга.

Дамаск хмыкнул и сел на кровати, потянувшись к тарелке с рыбой. Скорпус же как лежал, так и остался лежать. Ел он в эти дни крайне мало.

– Слушай, Шах, Тонг прав. Тебе надо поесть, а то загнешься.

В ответ Шах лишь фыркнул, но все же начал медленно подниматься, не открывая глаз. Этот процесс длился довольно долго. Даже когда скорпус переместился в вертикальное положение, он несколько минут просто сидел, уткнувшись в руку, в позе эдакого мудреца в раздумьях.

Жуя рыбу и выковыривая из нее косточки, Дамаск внимательно за ним наблюдал. Наконец, парень убрал руку от лица и открыл глаза, сощурив их в крошечную щелку.

– Смерть Палача была слишком легкой. Надеюсь, в аду он пройдет все пытки, уготованные ему Кар…

Речь Шаха оборвалась на полуслове. Он, так же как и Тонг до него, уставился на угол кровати Дамаска. Лицо его разгладилось и приняло выражение потрясения. Белый посмотрел туда же, и кусок рыбы встал у него поперек горла. Неподалеку от него сидел еле видимый, но все же видимый, Ганс, грустно посасывающий финик. Во рту у Дамаска пересохло. Он быстро оббежал взглядом все помещение и наткнулся на полупрозрачную фигуру Шлепка, который, стоя на табуретке, разглядывал волшебный синий огонек в лампе.

Чувство произошедшего ужаса в сознание Белого оформилось лишь только после того, как он перевел взгляд на побелевшего Шаха. До него дошло, что еще один вполне уже визуально воспринимаемый человек сейчас бродит где-то по верхней палубе.

– Черный! – громко воскликнул Дамаск, вскакивая с кровати и бросаясь к выходу.

Но только он распахнул дверь, как больно врезался в кого-то, отлетев назад в каюту. Придя в себя, Белый посмотрел на открытый проход, откуда на него, с другого конца, как на ненормального, смотрели два взрослых квихельма, прервавших свою вечернюю трапезу.

– Белый, мать твою… – раздалось злобное шипение Бирма совсем рядом.

Он грубо дернул Дамаска за шиворот, ставя на ноги. Квихельмы даже пережевывать перестали, наблюдая, как мальчишка, словно медуза в воде, воспаряет на ноги.

– Дверь закрой! – все также злобно шептал Черный.

Дамаск ощущал себя ватным, поэтому дверь закрыл практически бессознательно. Как только она захлопнулась, Бирм дал волю гневу.

– Пошли вы оба! И ты! И ты, сволочь! – срывающимся голосом, стараясь не переходить на крик, выдавал Черный. Только старательно приглядевшись, Дамаск увидел его призрачный силуэт, тыкающий пальцем сначала в него, а затем в Шаха. – Этот демон меня чуть не поймал. Он смотрел прямо на меня! У него этот медальон еще поганый был, как у этого лимоса слащавого, так он что-то буркнул и прям на меня зырел все этом время! Он меч вытащил. Меч! Рубанул меня да промазал! Слава Оркусу, волна хлестанула, я смотаться успел! Если вам так нужно это зелье, то идете и сами его доставайте! Дебилы!…

Высказав свое недвусмысленное мнение, Бирм прошел к кровати Белого и с размаху на нее плюхнулся, так что слегка испуганно смотрящий на него Ганс даже подлетел в воздух на сантиметр. В каюте повисло молчание. Дамаск и Шах обменялись взглядами. Даже скорпус не знал, что на это сказать.

Шумно дыша, показывая тем самым крайнюю степень своего негодования, Бирм потянулся к фрукту-звезде под названием карамболь, окатив при этом сидящего напротив Шаха ледяным взглядом. До него не сразу дошло, что парень-то смотрит прямо на него.

Лишь спустя минуту, надкусывая сочный фрукт, Черный вдруг замер и уставился на сидящего рядом Ганса. Все взгляды были обращены в его сторону и вот тут-то все встало на свои места.

– Ах ты мракобесина! – завопил Бирм, запуская в Белого карамболь. – Ты не мог сказать, что магия твоя сойти может!

Дамаск успел увернуться.

– А я знал!?

Этот ответ настолько сильно разозлил Черного, что он с ревом вскочил с кровати и кинулся на Белого. С разбегу получилось так, что сначала парни вписались в стену, а затем с грохотом повалились на пол. Нельзя сказать, что зрелище отличалось красотой и изяществом. Силы были явно на стороне Бирма, так как он превосходил и по росту, и по крепости телосложения. Но Дамаск брал энтузиазмом, энергично колошматя своего черного брата.

За этой яростной бойней котят, с явным интересом наблюдал Шах, мысленно подумывая, что хорошо все-таки, что эти двое маги. С такими бойцами в своей команде и в переулок страшно выйти. Бывший предводитель Скорпусов был частым свидетелем (а зачастую и прямым участником) разборок на улицах Керибюса. Повидал он всякое, иногда доходило до смертей, но, честно говоря, на такую мышиную возню даже смотреть было стыдно.

"Ай да принцессы мне достались…" – презрительно подумал про себя Шах. Но ход разборок вдруг резко начал набирать опасные обороты, когда Черный очередным перекатом оказался сверху Дамаска, схватил его за волосы и пару раз приложил лицом о деревянные доски пола. Скорпус решил вмешаться. Он неторопливо переставил тарелки с подноса на столик и взял алюминиевый узорный блин в руки.

– Иди-ка сюда, Шлепок.

Напуганный мальчишка быстро подбежал к Шаху, готовый выполнить любое его поручение.

– Возьми-ка поднос… А теперь иди и от души бей им по харе Черному, чтоб успокоился, – монотонно объяснил скорпус.

Шлепку очень хотелось вступиться за Белого и проучить напавшего на него негодяя. Что собственно он и сделал, подбежав и с размаху впечатав посудиной в лицо Черного, так что тонкий металл даже немного выгнулся.

Тараканья склока закончилась. Дамаск перевернулся на спину держась за окровавленное лицо, а почти уже проявившийся Бирм пытался остановить полупрозрачную кровь, капающую из носа и лопнувших пухлых губ. Шлепок, держа в руках оружие своего преступления, поспешил обратно к Шаху, опасаясь мести Черного.

– Мне тут в голову мысль пришла… – как ни в чем не бывало, произнес скорпус, спустя несколько минут: – Раз такое дело, у Белого все лицо вон вдребезги. Почему бы ему не сходить к Мастеру и не попросить зелья. Вот так вот напрямую. Ведь, очевидно же, что этот старикан испытывает к тебе симпатию.

– Чего? – прогнусавил Дамаск, зажимая нос.

– Чего ты не понял? – раздраженно переспросил Шах.

– Не даст он мне ничего.

– Он несколько часов потратил, чтобы уговорить тебя ехать в Квихл. Не заставить, а уговорить! Он мог бы просто посадить тебя под волшебный замок до самого конца путешествия и все. Но не сделал этого. Вдобавок выделил тебе отдельную каюту, кормит, поит, делать ничего не заставляет. Значит твое доброе расположение ему зачем-то нужно. Так что иди и проси у него зелье.

Изначально, испытывая ненависть лишь к Бирму, Дамаск теперь чувствовал острую неприязнь и к Шаху. Все болело, лицо гадко пульсировало, хотелось послать куда подальше всех на свете! Но вместо этого, Белый поднялся и молча направился к выходу.

– И будь понаглей! – донеслось ему в спину.

– Иди ты в задницу, Шах… – послышался негромкий голос Бирма из-за захлопнутой двери.

Удивленные взгляды сопровождали Дамаска до самого чулана Мастера. Толи оттого что вид крови был привычен квихельмам, толи их просто не интересовало, где парень так искалечился, но никто и не подумал поинтересоваться о причинах столь чудного преображения мальчика, у которого, в принципе, на этом корабле, не могло возникнуть никаких проблем.

Дамаск не постучал, а пробарабанил в дверь. Разрешения войти он дожидаться не стал, нагло ввалившись в чудную каюту. Небрежно закинувший на переговорный стол свои длинные ноги и читающий толстую книгу в потрепанном переплете, Мастер Кутред оторвался от желтых страниц и с легким недоумением посмотрел на своего гостя, поверх прямоугольной стекляшки на своем носу.

– Здрасте! – очень громким и недовольным тоном произнес Дамаск.

Мастер захлопнул книгу, произнес непонятное слово, после которого стекляшка на его переносице исчезла, а затем спокойно ответил:

– Здравствуй, Дамаск. Что с тобой приключилось? Ты пришел ко мне, чтобы на кого-то пожаловаться?

– Пожаловаться? – непонимающе переспросил Белый, сбитый последним вопросом. – На кого мне жаловаться?

– Позволю себе предположить, на того, кто разбил тебе лицо.

Дамаск даже слегка оскорбился. Это каким надо быть трусом, чтобы ходить на кого-то жаловаться. Он маг! и сам может за себя постоять!

– Я не из этих… – угрюмо выдавил из себя Белый, сдерживая злость на то, что Мастер заподозрил его в таком непотребстве.

– Тогда что же привело тебя ко мне?

Громко шмыгнув и вытерев рукавом кровавую соплю, Дамаск без обиняков спросил:

– Хочу попросить у вас черного целительного зелья.

Долгие секунды Мастер смотрел на мальчика без какого-либо выражения на лице. Белого это нисколько не смутило. Он был зол, поэтому все что происходило воспринимал как вызов, готовый в любую минуту кинуться чуть ли не в драку.

– Хорошо. Держи, – доставая из переднего кармашка на своем поясе маленькую склянку черной жидкости, сказал Кутред.

Медлить Дамаск не стал, быстро пересекая каюту. Он уже было потянулся к крохотной бутылочке, которую Мастер держал двумя пальцами за горлышко, как неожиданно мужчина зажал ее в кулаке, с неподдельным интересом спросив:

– Позволь задать тебе вопрос, Дамаск.

Белый перевел недовольный взгляд с кулака на загорелое орлиное лицо капитана корабля. Посчитав, что, в общем-то, за целебное зелье можно и ответить на вопрос, маг с серьезным выражением произнес:

– Задавайте.

– Ты всегда говоришь правду?

Дамаску вдруг показалось, что от его ответа зависит многое.

– Всегда, – после недолгой паузы, сказал он.

– Почему?

– Почему? – переспросил Дамаск, слегка не поняв вопроса, так как считал ответ очевидным.

– Да. Почему? Разве ты никогда никого не обманывал?

Белый задумался. Вспомнив пару случаев своего обмана, он честно признался:

– Обманывал. Четыре… а, нет, пять раз. Но и эти случаи мне неприятно вспоминать.