Текст книги "Бремя императора: Скрытое пророчество"

8. Черный Клан

У большого стрельчатого окна сидела красивая черноволосая девушка в скромном сером платье послушницы и мечтательно улыбалась, глядя на облака. Еще немного – и совсем стемнеет. Он придет. Точнее – прилетит. До сих пор не верилось, что любимый умеет летать, но лгать Лек не стал бы. Обещал взять с собой в небо. Скорее бы уже прилетал, страшно по нему соскучилась.

Здание тарсидарского монастыря святого Даонира выглядело несколько необычно для центральных областей Элианской империи. Четыре узких, высоких строения, соединенные висячими мостиками и окруженные крепостной стеной в полсотни локтей, если не выше. В центре между башнями располагалась кубическая часовня с косым крестом Единого на крыше. Никаких украшений, сугубая функциональность. Совсем не так выглядели монастыри и храмы других орденов, их украшали бесчисленные статуи и барельефы, повествующие о житии отцов элианской Церкви, святых великомучеников Лодама и Эскена.

Далеко не всем служителям божьим нравилась эта варварская роскошь. Епископ Даонир, например, живший около семисот лет назад, проповедовал скромность во всем, от одежды до архитектуры. Поэтому построенный им монастырь и выглядел столь невзрачным. Даонирцы и до сих пор остались аскетами, несмотря на все произошедшие с учением основателей изменения. Одновременно они проповедовали принцип: «К вящей славе Единого!», оправдывая любые преступления во имя Церкви. Из этого монастыря выходили лучшие убийцы, отравители с фанатично горящими глазами, искренне верящие, что за все совершенные злодеяния их ждет рай.

Талантливую послушницу, успевшую спровадить к праотцам не менее десятка людей, неугодных архиепископу тарсидарскому, направили для обучения именно сюда. Лучшей школы отравителей в империи не существовало. Император, понятно, о существовании такой школы не имел ни малейшего понятия, даже не подозревал о ее существовании. Когда Элиа сообщила о ней, Маран долго не мог прийти в себя от изумления.

Его величество давно подумывал заслать агента в гадючье кубло епископата, и предложение баронессы ар Сарах оказалось очень кстати, хоть и не хотелось подвергать ее опасности. Однако Элиа настояла на своем, и Маран в конце концов согласился с ее доводами.

Святоши поверили девушке после того, как она без зазрения совести убрала нескольких недоброжелателей его преосвященства, которому как будто служил епископ Равитар, куратор Элиа. На деле, конечно, он, как и все прочие, не служил никому, кроме себя самого. Девушка ничуть не переживала по поводу случившейся по ее вине смерти нескольких «святых» отцов, каковых в большинстве искренне считала ядовитыми змеями. Все равно рвут друг друга без всякой пощады, так почему бы и не помочь им в этом благом деле? Количество сволочей уменьшится, уже неплохо.

Интрига, задуманная баронессой совместно с императором и Ланигом, постепенно разворачивалась. Элиа с недавних пор искренне уважала старого мастера, начисто позабыв о прежних страхе и ненависти. Да и сама добилась его уважения, поскольку действовала безо всяких сомнений, не разводила ненужных сантиментов. Надо убить врага? Значит, надо. На то он и враг. Угрызения совести? С какой стати? Враг бы не пожалел.

Служители церкви вызывали у девушки сильнейшее отвращение. Гнездо ядовитых гадов, да нет, хуже: гады редко кусают себе подобных, а эти – постоянно. Все время выискивают, как бы подсидеть и подставить соседа, прорваться выше любой ценой. Ценой чужой боли, чужих жизней, чужого унижения. Поварившись немного в мутном вареве тарсидарского епископата, Элиа поначалу растерялась. Не представляла себе, что те, чей долг – исцелять души, на самом деле не люди, а гнусные твари. Ни одного порядочного священника высшие чины Церкви в свою среду не допускали, а если какой чудом и прорывался, то белую ворону начинали травить скопом и очень быстро добивались желаемого.

Для епископа Равитара новая послушница была всего лишь инструментом влияния, он даже подумать не мог, что резкий всплеск ненависти между соперничающими за влияние кликами – ее рук дело. Что именно баронесса ар Сарах стоит за всеми странными событиями последнего времени, за загадочными смертями нескольких высокопоставленных святых отцов, за поползшими по епископату жутковатыми слухами. Что именно эта прелестная юная особа, на которую облизывались многие из старых сластолюбцев, держит в своих нежных ручках многие нити происходящего в тарсидарской епархии, что архиепископ буквально тает, когда она входит, и позволяет своей любимице очень многое.

Всего лишь несколько месяцев заняло у Элиа это, девушка сама порой не понимала, каким образом у нее все получается. Наверное, просто оказалась в своей стихии, нашла точку приложения сил. Император с Ланигом тоже приходили в восторг, издали наблюдая за виртуозной игрой молодой баронессы. Они помогли Элиа понять, что далеко не все люди одинаковы, помогли разделить этих самых людей на своих и чужих. Ради своих девушка готова была на все. А чужие? Да бог с ними, если зла не творят, можно даже помочь в случае беды. Зато если творят… Тогда пусть не обижаются.

Одно только сильно смущало Элиа. Став послушницей, она постоянно страдала от домогательств монастырских сластолюбцев. Благо, хоть епископа Равитара многие побаивались, зная его репутацию хладнокровного убийцы, поэтому и курируемую им послушницу трогать не рисковали. Но нашлось немало таких, которые не боялись ничего и никого, живя только ради удовлетворения своих страстишек и гнусных желаний. Этим приходилось давать отпор, а попадались среди них и довольно высокопоставленные личности.

До того, как Элиа снискала доверие архиепископа и стала неприкасаемой, она время от времени вынуждена была просить Ланига убирать особо настойчивых. Тайные стражи старого мастера делали это быстро и незаметно, досаждающий объект просто исчезал. Бесследно. В епископате такое давно никого не удивляло, каждый паук думал только о себе, считал себя пупом земли, поэтому травили людей здесь часто и со вкусом. Или отправляли в мир иной другим способом, обычно – довольно грязным и жестоким. Самым шиком считалось обвинить противника в ереси, но не только обвинить, а и доказать каким-то образом свое обвинение. В этом случае врага ждал костер. Жгли приговоренных в отдаленных монастырях, куда редко наведывались горные мастера, – одного инцидента было бы достаточно для закрытия любого монастыря и репрессий по отношению к нарушившим закон.

С каждым днем девушка все больше поражалась концентрации мерзости в верхушке элианской Церкви. Кошмар, иных слов она подобрать не могла. И это при том, что простые приходские священники часто были самыми настоящими подвижниками, отдавали все силы служению Богу и людям, ничуть не жалея себя. Почему же так вышло, что все до единого высокопоставленные церковные иерархи – сволочь? Элиа много размышляла над этим, но ничего толкового так и не надумала. Попросить его величество разъяснить, что ли? Уж он-то наверняка знает. Или постараться дойти самой, понять своим умом? Наверное, второе все-таки будет достойнее.

Странно складывалась жизнь у Элиа в последние полгода. Не один и не два раза она пыталась осознать происшедшее. Не бывает ведь, чтобы вот так вот – все и сразу. Раньше – никчемная, бессмысленная жизнь, только пустоголовые поклонники вокруг – светские повесы, которых баронесса всей душой презирала и отваживала любыми способами. И почти нищета, когда каждый тархем считать приходилось: отец оставил ей совсем немного. Счастье еще, что процентов с этого немногого хватало на скромную жизнь, не пришлось искать работу или, что куда хуже – «покровителя». Впрочем, до такого гордая девушка никогда не опустилась бы, скорее бы покончила с собой.

Одного Элиа раньше не понимала: почему в обществе ее считают подлой и хладнокровной стервой, добивающейся своего любыми способами? Только за то, что смеялась над молодыми глупцами? При воспоминании о прежней себе девушка тяжело вздохнула. Не слишком умна она тогда была. Не видела, не чувствовала, что кое-кто из поклонников любил ее по-настоящему, всей душой. И обошлась с ними так же, как с остальными. Двое покончили с собой. Она не обратила внимания на их смерть: в голову не пришло, что это из-за нее.

Наверное, так Элиа и продолжала бы жить, бессмысленно и бесполезно, если бы не случайная встреча с Леком ар Сантеном на приеме в честь совершеннолетия наследника рода ар Инвах. Эта встреча перевернула всю ее жизнь, изменила бесповоротно, навсегда. Затем была беседа с Ланигом ар Вортоном, собственное прозрение, поход на исповедь, во время которой исповедник предложил ей отравить человека, ставшего дорогим, что сразу убило наивную детскую веру. И император. Этот невероятный человек восхищал Элиа до глубины души. Как он может быть таким всепонимающим, таким добрым и одновременно таким жестким? Как его на все хватает? И на всех?!

Осознав, что любит Лека ар Сантена, девушка готова была отдать любимому тело и душу, сделать для него все. Однако, прежде всего, горца требовалось сохранить живым и хотя бы относительно невредимым. Церковь ведь не оставит юношу в покое, раз уж приговорила к смерти. Император предложил обмануть святош, но Элиа посчитала, что этого недостаточно, и предложила свой план. Маран удивился, но принял ее предложение. Подключил к делу Ланига ар Вортона, и интрига начала раскручиваться.

Больно было обманывать любимого, но девушка сделала это ради его же блага. После его мнимых похорон Элиа снова пошла в церковь при епископате. Приход баронессы ар Сарах, которая уже два дня как должна была быть мертва, вызвал немалый переполох. Исповедник с елейным голосом долго выспрашивал девушку о подробностях происшедшего. Затем ей принесли воды, в которой чувствовался привкус того самого яда, от которого «умер» Лек. Спасибо его величеству, наложившему на Элиа заклятие, после которого ей стали не страшны любые яды.

Переполох в епископате набирал обороты. Особенно перепугались святые отцы после того, как из стакана, недопитого девушкой, заставили отхлебнуть какого-то служку. Бедняга к утру помер, а с баронессой не произошло ровным счетом ничего: она сладко проспала несколько часов в выделенной ей келье.

Ошеломленный епископ Равитар принялся травить ее самыми разными ядами, но Элиа их просто не замечала. Поняв, что столкнулся с чем-то необъяснимым, Равитар решил использовать девушку. По распоряжению будущего куратора баронесса приняла первый постриг, став послушницей. Во время торжественно обставленной церемонии она тихо посмеивалась: клятвы, данные врагу – ложь во спасение родины и любимого.

Для проверки куратор поручил новой послушнице убрать одного из церковных чинов, давно мешавшего Равитару. Девушка проделала это быстро, красиво и без малейших сомнений. Покойный обожал красивых женщин и, встретив прелестную послушницу, лукаво стрелявшую глазами по сторонам, не устоял, приказав идти за ним. Элиа, ласково улыбаясь, заколола сластолюбца тонким стилетом, вынутым из волос, и отправилась к епископу Равитару докладывать о выполнении задания. Тот был восхищен откровенным цинизмом девушки, решив, что перед ним зверь его породы. Она не стала разубеждать куратора, сыграть хладнокровную эгоистку вовсе несложно…

С тех пор отношение к баронессе изменилось, она стала в епископате своей. Относительно, конечно, своей, всего лишь инструментом для устранения неугодных, но все-таки.

Немного освоившись в новой среде обитания, девушка начала приводить в действие свой план. Подбросив кое-кому тщательно сфабрикованные доказательства, стравила две влиятельные клики, уже больше сотни лет пребывавшие в состоянии хрупкого нейтралитета. В результате больше десяти самых опасных для императора «святых отцов» покинули сию юдоль скорби. Одно это уже оправдывало присутствие девушки в змеином кубле.

Однако куратор, епископ Равитар, так и остался для Элиа загадкой. Чем на самом деле занят этот неопрятный толстяк, любитель красивых мальчиков и эля в непомерных количествах? Внешность обманчива, Равитар оказался куда опаснее архиепископа, которому вскоре представил девушку.

Поручив послушнице устранить двух надоевших до зубной боли противников, его преосвященство пришел в восторг: Элиа обставила смерть епископов с ледяной элегантностью, они просто уснули в своих постелях и не проснулись. Целители разводили руками – сердечная недостаточность, ничего не поделаешь. Конечно, на самом деле убирали неугодных тайные стражи, но об этом никто не подозревал. С тех пор архиепископ называл баронессу «Дитя мое». Дитя ласково улыбалось в ответ и, не торопясь, рыло «благодетелю» глубокую яму.

Элиа досадливо постучала пальцами по подоконнику. Епископ Равитар куда-то уехал, его не было уже две недели. Судя по последним событиям, святоши готовятся к чему-то страшному. Проклятие, а она так и не сумела выяснить – к чему именно! Предупредила императора, конечно, пусть тайная стража и невидимки будут наготове, но это не слишком-то поможет в случае беды. Нужно знать, к чему готовиться, а вот этого как раз никто и не знал.

Похоже, загадочное дело вел как раз ее куратор, но даже намеков не делал, как обычно, – похвастаться Равитар любил, следовало только надавить своевременно на нужные точки. Однако на сей раз обычный метод не сработал, куратор только загадочно улыбался, говоря, что до победы остался один шаг, что надо всего лишь немного подождать. Какой победы?! Над кем? Над его величеством? Этого нельзя допустить. Архиепископ вообще ничего не знал о тайнах своего ближайшего помощника, что вовсе неудивительно. Он был всего лишь щукой, тогда как Равитар – акулой, успешно притворившейся безобидным окуньком.

Еще одно вызывало беспокойство. С тех пор как в епископате стало известно, что Лек ар Сантен жив, ей перестали доверять. Элиа не раз замечала подозрительные взгляды, направленные в ее сторону. Похоже, вскоре придется уходить, все возможное здесь она уже сделала. Арват перемещения император вживил ей в один из зубов, достаточно надавить на него определенным образом, чтобы оказаться в элиандарском кабинете его величества.

После отъезда куратора девушку спровадили в этот монастырь, и она даже не знала, что произошло за это время в епископате. От церковников можно ждать чего угодно, их единственная цель – власть, ради нее они способны сотворить самое чудовищное преступление. Нужно что-то делать, но что? Нарушать приказ куратора нельзя, если хочет остаться полезной императору в этом гадюшнике. Проклятье! Его величество тоже приказал сидеть тихо и не высовываться. Элиа молча бесилась, бездействие выводило ее из себя.

Келья, выделенная послушнице, находилась на самом верху южной башни, под кровлей. Порой слышно было, как по крыше ходят и воркуют голуби. Обстановка очень скромная – узкая жесткая кровать, покрытая серым колючим одеялом, столик у окна, шкафчик для одежды, книжная полка с трудами святого Даонира. И молитвенный коврик в углу, на котором полагалось проводить не менее десяти часов в день.

За Элиа никто не следил, слежку она научилась чувствовать очень хорошо. Еду ей приносили в келью. По утрам приходил наставник, обучавший разбираться в ядах, противоядиях и способах их применения. По вечерам – настоятель с душещипательными беседами, которые надоели девушке до тошноты. Странно все-таки. Разве стали бы ее обучать чему-нибудь, если планируют убрать? Кто их знает, церковники мыслили каким-то вывернутым, непонятным образом. Впрочем, надавить на арват Элиа всяко успеет, а там пусть ищут, сколько хотят, – скоро Церковь расколется, и епископам станет не до сбежавшей послушницы.

Стемнело. Элиа все так же сидела у окна, погрузившись в свои мысли. Она ни о чем не жалела, понимая, что будет работать на императора до самой смерти – Элиа преклонялась перед этим человеком. Кроме того, девушка ощущала себя в своей стихии: ей всегда недоставало большого дела, дела жизни. Этим делом для нее стало сохранение империи. «Высший свет», в котором она прежде вращалась, оказался всего лишь накипью, ничего не решающей и ни на что не пригодной. Прикосновение к тайнам боевого братства и его величества заставляло восторженно ежиться. Она хотела быть с теми, кто делает реальное дело, помогает людям жить по-человечески.

Что-то мелькнуло в небе, и в воздухе перед окном повис радостно улыбающийся Лек. За спиной молодого горца бились полупрозрачные черные крылья. Значит, правда – он и в самом деле умеет летать. Опасаясь, что кто-нибудь заметит любимого, Элиа отступила внутрь, приглашающе махнув рукой. Юноша ловко скользнул в узкое окно, крылья исчезли, будто их никогда и не было.

Молодые люди на мгновение замерли, жадно глядя друг на друга, и бросились обниматься. Элиа таяла в объятиях Лека. Хоть бы только никакой монастырской крысе не пришло в голову наведаться на верхние этажи южной башни. Но вряд ли, после тяжелого дня подниматься на самую верхотуру желающих не найдется. Кроме настоятеля, старого убийцы, чтоб ему провалиться. На всякий случай девушка задвинула засов, но не была уверена, что это поможет – отец-настоятель каким-то образом проникал в любую запертую келью, если хотел этого, некоторые монахи всерьез полагали, что он вездесущ. Это, конечно, вызывало у Элиа смех, но одновременно и настороженность. На чем-то ведь эти слухи основаны.

– Здравствуй, моя хорошая! – шептал Лек, целуя любимую. – Здравствуй, моя единственная!

– Я тебя тоже люблю… – Девушка улыбалась, возвращая поцелуи.

Одежда полетела на пол, и влюбленные забыли обо всем на свете… Времени у них было совсем немного, вскоре начнется полуночная молитва, на которой Элиа обязана присутствовать, как и любой проживающий в монастыре. Их возносило к небесам и швыряло в пропасть, но часть сознания каждого все равно оставалась настороженной – враждебная территория, где все возможно. Картаги Лека лежали рядом.

– Спасибо… – устало сказала Элиа, положив голову любимому на колени.

– Тебе спасибо, моя хорошая… – Юноша наклонился и поцеловал ее в лоб. – За то, что ты есть.

– Не за что, – иронично хмыкнула девушка. – Я и сама совсем не прочь быть.

– Да, тут дело одно образовалось…

– Какое?

– Его величество сказал, что ты должна моей ученицей стать. Что ты – Леди из пророчества Пятерых.

– Не поняла. – Элиа недоуменно наморщила нос. – Какое отношение ко мне имеет эта сказка?

– Не сказка, – поморщился Лек. – К величайшему моему сожалению, не сказка. Я – горец из этого дорхотова пророчества, носитель мечей Тьмы. И крылья у меня черные. Не знаю еще, что все это означает, его величество ничего не говорит толком. Загадочный он наш, достал уже своей загадочностью до самых печенок. Знаю только, что нам всем предстоит вытаскивать империю из какой-то ямы.

– Тьмы? – Девушка задумчиво прикусила нижнюю губу. – Мне это не нравится, Тьма всегда была злом.

– Чушь какая! – возмутился горец. – Не повторяй бредней святош. При чем здесь добро и зло, ответь мне? Тьма – это всего лишь свобода, ограниченная твоей собственной совестью. Тот, кто думает, что Тьма – это вседозволенность, глубоко заблуждается. Такой урод и становится тем самым злом, которое потом приписывают самой Тьме. А без Тьмы жизнь вообще невозможна – необходимо равновесие.

– Возможно, ты и прав…

– Раз ты должна стать моей ученицей, то ты тоже принадлежишь Тьме, и твой луч будет черным.

– Но твои прежние ученики не принадлежат ей! – нахмурилась Элиа.

– Они такие же, как я сам, носители великих мечей. Не слишком многому я их научил, если честно, они меньше чем за год сами стали невидимками почти без моего участия. Сейчас мы на одном уровне. Я пока не считаю себя вправе двигаться дальше, слишком многого еще не понимаю. Мне всего девятнадцать лет! Какой из меня, к дорхоту, старший мастер?!

Девушка смотрела на нахмурившегося Лека и размышляла. А ведь у него сейчас духовный кризис, он сам еще не понимает, кем и чем стал, не знает, что должен делать и ради чего. Запутался в самом себе. Витки осознания. Император как-то рассказывал об этом, только Элиа тогда не очень поняла, что он имеет в виду. Зато хорошо поняла сейчас. Вот оно, оказывается, как бывает.

Каждый человек, следующий Пути, обязательно доходит в своем развитии до перепутья, развилки, где должен сделать выбор, как и куда следовать дальше. И следовать ли вообще. Подавляющее большинство горных мастеров так и не забираются выше первого уровня понимания, белый шнурок получает один из нескольких сотен, носящих черный. Причина одна – непонимание сути Пути Воина. Нежелание платить страшную цену за это понимание. Не все находят в себе мужество отречься от себя самого. Слишком трудно, слишком больно, слишком безнадежно. На этом перепутье сейчас и находится Лек ар Сантен, по мастерству давно превзошедший многих старших мастеров, но по сути таковым не ставший: не решается сделать выбор.

Однако Элиа понимала, что горец выберет, и совсем скоро. И знала, каким этот выбор окажется. Она понимающе улыбнулась и нежно погладила любимого по щеке. Ему будет трудно, но он справится. Лек будет драться до конца. В этом девушка была уверена.

Влюбленных отвлек скрип ступеней под чьими-то тяжелыми шагами. Элиа досадливо выругалась, а горцу пришлось в спешном порядке одеваться и прыгать в окно. Только воздух зашумел под взмахами черных крыльев, и девушка снова осталась одна. Принесло ведь кого-то, не поленился подняться на самый верх башни в двести локтей. Судя по звукам и покашливанию, сам настоятель, взявший в последнее время моду подолгу беседовать с послушницей о сути заповедей отцов-основателей Церкви. Не сидится ему в тепле, все ходит и ходит, никак не успокоится.

И в самом деле, когда Элиа открыла дверь, перед ней стоял отец Ордан. Старик опирался о посох и тяжело дышал. Девушка едва сдержалась, чтобы не высказать слуге божьему все, что думала по поводу несвоевременного визита. Он втянул ноздрями воздух и понимающе усмехнулся. Ой, мама, он же все понял, похоже… Или? Дорхот его разберет, этого доставучего святошу, все возможно, в молодости, похоже, сам немало девок перепортил.

– Здравствуй, дочь моя, – в голосе настоятеля искрилась ирония. – Натешилась?

– Здравствуйте, святой отец! – Элиа сделала книксен, все еще проклиная про себя проницательность даонирца. – Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Да ты садись, дочь моя, в ногах правды нет. – Он прищурился, сам с явным облегчением опускаясь на табурет. – Все ты понимаешь. Посадить бы тебя на хлеб и воду за распутство, ну да пес с тобой, молода еще, глупа, никуда от природы не денешься. Думай только когда и с кем, а то подловят, что слаба на передок, мало не покажется. Нашу кухню ты знаешь.

– Знаю, святой отец. – Девушка покраснела, досадуя на себя – слишком соскучилась, нельзя было встречаться с Леком здесь. Слава Единому, что старый убийца не знает, с кем она встречалась, тогда бы точно срочно бежать пришлось.

– Давно хотел поговорить с тобой на одну интересную тему, дитя. – Взгляд отца Ордана был тяжелым, давящим. – Ты кое-чего так и не поняла, поэтому совершаешь много ошибок. Признаю, ты неплохо справляешься, но воспринимаешь работу слишком лично, слишком близко к сердцу, а этого быть не должно.

– Я не… – растерялась Элиа.

– Помолчи, да послушай лучше старого, опытного человека, – раздраженно проворчал настоятель. – Давно хотел тебе это сказать, да все как-то случая не выпадало. Я тебе, дитя, зла не желаю, что бы ты там по этому поводу ни думала. Глупишь ты, воспринимаешь объект, как человека, как врага. Так нельзя, пойми. Для тебя объект человеком быть не должен, это всего лишь помеха, требующая устранения. По почерку твоей работы видно, что ты ненавидишь и презираешь устраняемых. Это верный способ провалиться. Ум должен оставаться холодным и ясным, ненависть ослепляет, заставляет терять осторожность. Не ты первая такая. И все, не понявшие вышесказанного, обязательно гибнут. Раньше или позже, но гибнут.

– Но я ни разу не провалилась, святой отец! – возразила удивленная девушка.

– Да, ты обладаешь хорошими задатками, дитя, – вынужден был согласиться старик. – И ты удачлива. Но на удаче далеко не уедешь. Слишком рискуешь. Ну кто тебя просил за одну ночь работать двоих? Ты не подумала о том, что первого могут обнаружить и поднять переполох? Не подумала. А это случилось. Едва ушла ведь? Так?

– Вы правы… – Элиа покраснела, вспомнив упомянутый эпизод – действительно сглупила, захотела справиться быстрее и едва не была поймана. – Извините…

– А мне чего тебя извинять? – Настоятель безразлично пожал плечами. – Это ты себя едва в могилу раньше времени не загнала, а не меня. Перед собой и извиняйся. Учись быть не только сильной, но и мудрой.

– Какая же мудрость в чужой смерти? – не выдержала девушка.

– Неважно, чем ты занимаешься, – задумчиво посмотрел на нее старик, – важно, как ты делаешь свое дело. Мастером можно стать, даже будучи наемным убийцей, а ты убиваешь во славу божию.

– Ой, только не надо этого! – брезгливо скривилась Элиа. – Не юродствуйте, святой отец! Какую там славу божию? Убираю одну сволочь по приказу другой, ничуть не меньшей.

– И это имеет место быть. – Губы настоятеля искривились в ироничной усмешке. – Куда же без этого? Надо находиться на стороне сильного, чтобы своевременно подставить ему подножку. В момент слабости. Но так, чтобы он не понял, кто ему эту подножку подставил, а продолжал считать тебя самым верным из слуг.

– Зачем все это, святой отец? – Элиа опустила голову. – Вся эта подлость и жестокость? Неужто сильный не бывает добрым? Обязательно подонком?

– Говорят, попадаются и добрые. – В глазах старика на мгновение мелькнула грусть. – Изредка. Только я вот за всю жизнь так ни одного и не встретил. И если побеждает жестокий и подлый, то, значит, именно такой, по божьему замыслу, и должен победить. Не нам протестовать против законов мироздания, дитя. Они нам могут не нравиться, но поделать ничего нельзя. Мир таков, каков он есть. Так что, приходится играть по его правилам.

«Дорхотов хвост тебе в глотку, сволочь старая! Можно их изменить, эти скотские правила, – мелькнула по краю сознания раздраженная мысль. – И нужно. И добрых я встречала. Врешь ты. Не выйдет у вас заставить всех принять подлость за благородство, а жестокость за доброту. Не выйдет!»

– Ты еще очень наивна, дитя. – Отец Ордан насмешливо посмотрел на девушку, будто угадав ее мысли. – Хочется с Единым пободаться? Ну-ну, поглядим, как оно у тебя выйдет. Эх, молодость-молодость! Не хотите вы, глупые, чужим опытом пользоваться, все собственные шишки набить стремитесь. Что ж, набивай, мешать не стану. Только попомнишь еще мои слова. Постарайся хоть поменьше эмоций в работу вносить, не то худо будет. Попробуй хоть раз на чистой логике отработать. Сама поймешь, что лучше оно.

– Здесь я с вами согласна, – развела руками Элиа. – Попробую. Только я уже две недели в монастыре безвылазно сижу, скоро на стену лезть начну с тоски.

– Потерпи немного, – язвительно посоветовал старик. – Скоро такое начнется, что всем нам работы хватит. На долгие годы. Кстати, любовника твоего, если поймаю – выпорю так, что про сладенькое надолго забудет. Нечего мне тут бордель из монастыря устраивать!

– Больше не повторится, святой отец. – Девушка едва скрыла насмешливую ухмылку – лови, старче, хоть изловись, а невидимку, да еще и крылатого, все равно не поймаешь. Подумал, что ее потянуло на кого-то из местных уродов? Фу, гадость какая!

– Надеюсь, – прищурился настоятель, продолжая сверлить послушницу тяжелым, внимательным взглядом. – Ладно, пойду я, дитя. Скоро на молитву. И ты чтобы пришла. Гляди мне – пропустишь, пороть велю. Голой, на глазах у всех.

– Не пропущу! – заверила Элиа.

Настоятель тяжело встал, немного постоял и кряхтя направился к выходу из кельи. Уже в дверях он вдруг обернулся и почти неслышно сказал:

– А своим передай, что не стоит слишком уж давить, Церковь многое может. Я о настоящей Церкви говорю, а не о накипи, в епископатах засевшей.

Старик насмешливо взглянул на замершую у окна девушку и вышел. Только ступени снова заскрипели под тяжелыми шагами грузного тела.

Элиа едва могла дышать от потрясения. Передать? Своим? Он догадался? Ой, мамочка! Бежать! Немедленно! Или? Она растерянно смотрела на открытую дверь и не понимала, что делать дальше. Но если старый убийца понял, что она шпионка, то почему не выдал? Настоящая Церковь? Но она ведь только создается. А может, давно существует внутри того бардака, что устроили карвенские прихвостни? Необходимо как можно быстрее связаться с императором, этой же ночью. Пусть его величество решает, это его прерогатива.

Вскоре зазвонил колокол, призывающий на полуночную молитву. Элиа со вздохом взяла с полки молитвенник и вышла из кельи. Спускаясь по бесконечной лестнице, она тихо проклинала надоевшие монастырские порядки.

Лек шел по улице злой, как дорхот, из-за прерванного свидания. Он опустился на землю неподалеку – император просил не летать над городом, чтобы не вызывать ненужных слухов и паники. Надо было облететь Тарсидар по дуге, теперь из-за собственной глупости через центр идти придется, где «ожившему» горцу лучше не показываться. Но что ж теперь делать? Точно говорят, что из-за дурной головы ногам покоя нет. Юноша двигался быстрым шагом, почти не обращая внимания на окружающее. В случае нападения среагировать успеет, чувство опасности за последнее время сильно обострилось: от стрел десяти лучников уходит с завязанными глазами.

С утра предстояло отправляться в Нартагаль, Жрица видела сон, что Неизвестная там. В городе Авендар. Островитянку придется брать с собой, без нее никто нужного человека не узнает. Хорошего мало – надо будет присматривать за беспомощной девчонкой, еще не способной ни на что, а значит – резко снижается боеспособность отряда. Переводные талисманы друзьям выдали, одежду тоже. Необходимо будет также спрятать картаги, строя из себя спесивых дворян королевства.

Два дня люди Ланига дрессировали побратимов, вдалбливая в их головы нартагальские обычаи. Единый, да как люди могут жить по таким обычаям и считать их естественными? Дикое какое-то общество. Большая часть населения – безответные рабы, затем прослойка магов, воинов и купцов. Наверху – шесть классов аристократии, владеющие жизнью и смертью всех остальных. Каждое движение, каждое слово диктуется этикетом, нарушение которого влечет за собой смертную казнь вне зависимости от сословия. Разве только представители высшего класса, инары[7]7
  Инары – высший класс нартагальских аристократов, равны по положению имперским герцогам.


[Закрыть] да священники Единого, могут позволить себе некоторые вольности, но и они избегают ссориться со Смотрящими, стоящими на страже Блага, как называют свой образ жизни нартагальцы.