Текст книги "Золотые тротуары (сборник)"

– Не боишься, если кто-то нагрянет среди сна? – спросил я его.

– Типун тебе на язык, Игорь! Есть у меня крутая игрушка, любого положит! – сказал он и, показав на выпуклую часть верхнего кармана, добавил шепотом: – Сувенир из той квартиры.

– Ну, а старушка как? – поинтересовался я.

– Барыня отлично! Ей повезло. Сказала, что коммунисты вернут на Родину всех дворян с почестями и отдадут им прежние поместья. Полное затмение разума, согласен, Рыжий?

Она тоже согласилась, собрала тряпок на грузовик, а когда за ней приехали важные люди из посольства, то отказались взять барахло, ссылаясь, что у нее все будет в СССР. С собой можно прихватить разве что сумочку. Она стала топать ногами от ярости. Потом вернулась в салон и приказала консулу взять букет засохших пыльных роз – подарок Василия Павловича – и положить их осторожно в машину.

– Поселили ее на Невском проспекте около Го – стиного двора. Игорь, учись! – закончил Женя, ехидно с насмешкой потирая синий от холода нос.

P.S. Попозже он и сам переедет в Ленинград, где тоже получит шикарную мастерскую. Казалось, что все идет к лучшему и тяжелое позади. Женя даже снова начал писать картины и успешно продавать их, но в очередной приступ депрессии напился до чертиков. Далее, совершенно обезумевший, облился керосином и поджег себя спичками. Спасти его не удалось, и милицейские установили причину смерти как самоубийство.

Золотые тротуары
Воспоминания об Эдуарде Лимонове

– Художник, да? Из Нью-Йорка? Вот это да! И что вы делаете в Париже, товарищ? Наверное, пишите портреты туристов на Монмартре? – спросил меня хрипловатым голосом пузатый мужчина, стоящий возле калитки церкви, что на рю Дарю.

«Мудак!» – подумал я, глядя поверх золотых куполов с крестами на голубое небо.

– Нет, не угадали, – ответил и постарался потихоньку отойти от любопытного в сторону, а тот привязался, двигаясь за мной по пятам, расспрашивая о деталях заокеанской жизни, слегка намекая, что приверженец свободы и демократии. В доказательство того из-под пиджака виднелась засаленная в пятнах белая майка с флагом США.

Все это происходило одним воскресным утром в начале октября. Вот служба закончилась, и прихожане густой толпой спустились по ступенькам храма, расходясь по сторонам, делясь на мелкие группы, как тогда их назвали «красные и белые», по принципу, кто и когда иммигрировал. Первая волна аристократы-барины и новые, причем плохо говорящие по-французски, люди, именующие себя ужасным словом «диссиденты», – в общем, дети презренных большевиков. Тогда, в восьмидесятые, было модно ругать страну под названием СССР, и мой новый знакомый считал долгом брызнуть в нее плевком мести тихого обывателя.

Подтянув и затянув ремнем сползающие брюки, он готов был много навыдумывать, но тут к нам подошел прыщавый юноша и спросил:

– Где находится вход в полуподвальный склеп? – уточнил, тот, куда приходят молиться французы.

Я иногда заходил туда. Помещение с покатистым арочным потолком, намного скромнее, чем наверху. Да и люди не те, явно. Преимущественно парижские буржуа. Мы показали ему дверь. Далее пузатый мужик встрепенулся, ломая фразы, понес чушь. Трудно перевести дословно, но звучало примерно так: «Советую зайти, гарсон. Напротив церкви чудное пристанище любителей выпить рюмку водки и съесть селедку», – чем, безусловно, славился угловой ресторан под названием a la ville de Petrograd. Французик сделал понимающий вид и удалился за ограду. Через минуту вернулся, поддерживая под локоть седого старичка.

Пузатый, глядя на них, произнес:

– Дедушку вывел помолиться за грехи земные. Скоро тот предстанет перед страшным судом! Бог-то рассудит!

Я усмехнулся, не дослушал фразу и вышел на улицу.

А французик со старичком появлялся в церковном дворике каждое воскресенье. Отводил его до входа и возвращался или к ограде, или к машине, где поджидал конца службы. Но один раз мы разговорились, прячась под навесом от дождя. Ключевая тема была тогда в Париже про канадского миллионера, который по пьянке окунулся прямо в фонтан на площади Согласия и сдуру залез на его третий ярус. Обливался водой, кидая вещи вниз. Там и поскользнулся, ударился головой о край и так завыл, что прохожие вызвали полицию. На помощь мигом примчались пожарники. Сняли окровавленного дебошира, отвезли в больницу. Миллионер едва очухался, как выяснилось, потерял золотые часы с драгоценными камешками на дне фонтана. Новость попала сразу под перья журналистов, которые сами же оценивали потерю аж в целый миллион франков. Я внимательно слушал историю, иногда поддакивая.

Почувствовав во мне хорошего собеседника, французик даже повеселел, а в доказательство сего представился: «Жиль», – после чего расспросил меня, чем занимаюсь.

– Ах, художник! Так и догадался по вашему красному пиджаку. – Капли дождя падали ему на волосы, мешая сосредоточиться. – Конечно, для творческих людей Париж – это центр! Мало есть таких мест на земном шаре, к сожалению. Я работаю сиделкой, вроде компаньона для дедушки – генерала в отставке. – Из разговора стало понятно, что дед был капризный, и если делал подарок, то всегда бесполезный. Недавно сделал такой: купил Жилю дорогой альбом для почтовых марок, разве что французик не коллекционер, и так далее. – Каждое утро выходит и стреляет во дворе своего частного особняка из пистолета по пустым бутылкам. – Ха-ха! Мы смеемся до кашля. – У моего генерала есть замечательная знакомая. Скажи, хочешь, я тебя познакомлю с интересной дамой – владелицей шикарных обувных бутиков, Ольгой Берлути?

– Для интимных связей, что ли?

– Нет! Что ты?! И зачем? Девушка в возрасте, да и страшная. Главное, месье, заключается в другом. Она покупает картины современных художников. Может, приобретет твою.

Прозаичная идея захватила дух. Теперь мне захотелось и самому узнать поподробнее ситуацию, но Жиль засуетился, замолчал, увидев прихожан, выходящих из подвала кельи.

Прежде чем уйти, сказал на лету:

– Жди меня послезавтра в четыре часа у касс метро «Франклин Рузвельт». – И, торопясь, пошагал забирать дедушку.

И я стал готовиться, ибо перспектива заработать деньги на продаже картин была кстати. Мои долги быстро росли, прижимая меня плотно к стенке. Через день еще с утра приготовился к знакомству. Для престижа нагладил брюки, почистил гуталином ботинки, взял папку с фотографиями работ и пришел вовремя к месту встречи. Жиль уже поджидал у касс, читая журнал. Предупредил меня сразу обо всем. Если он договорится, то при удачном стечении обстоятельств десять процентов ему на лапу – за услуги. Мадам Ольга – богатая, с обширными связями в кино и театре. Дружит с Бельмондо и Катрин Денев, с Елисейских Полей.

Мы завернули в боковую улицу. Издалека виднелось панно: золотыми буквами на черном фоне выведено: «Berluti». Бутик лишь с несколькими парами ботинок на темной, но элегантной витрине. С угла дома массивная деревянная дверь. После длительного звонка она открылась, и молодая девушка пригласила вовнутрь, где находилась обширная комната – сборище дорогого цвета с бархатными диванами.

Хозяйка, мадам Ольга, сидела за заваленным тряпками столом и пришивала рукав платья. Подняла очки, увидев Жиля, радостно всхлипнула:

– Привет, красавец! Давно не наведывался. Как там мой приятель-генерал, живой? – Она встала из-за стола и гусиной походкой подошла целоваться по-парижски: два раза в щечку. – Русский художник? – спросила, глядя мне в глаза. – Знаю. Про вас рассказал Жиль по телефону. Что будете пить? Чай или кофе?

Пока приготавливались различные предметы: чашки, тарелки, – я огляделся в поисках знаменитых ботинок. И вправду на этажерках у стены были расставлены рядами модели элегантных мужских туфель. Без всяких около них ценников. Явно вещи для миллионеров.

За кофе с пирожным завел тему про картины, тотчас показывал фотографии работ. Мадам Ольга оценила, сравнив их с ранним творчеством кубистов, чем и огорчила мое эго:

– Люблю больше классику, месье Игорь.

Подтвердив мои подозрения, оборвала полностью все надежды, а чтобы не продолжать обсуждение скучной для общества темы изящного искусства, увлеклась литературой и сообщила приятную новость: ее последним кумиром является совершенно незнакомый миру Лимонов, которого она вот уже читает пару дней.

Я занялся саморекламой и выдал такое, что ее потрясло:

– Да, я этого писателя знаю. Старый друг. Могу, если желаете, мадам, познакомить.

– Разве? Так буду благодарна! – Помедлив продолжила: – Приходите ко мне, устрою маленький прием. Скажем в воскресенье, five o’clock. – Достала карандаш и написала адрес в моей записной книжке.

Вскоре она дала понять – пришло время сказать до свидания. Жиль на прощание кокетливо пообнимался с мадам, доставляя той удовольствие. Мне вспомнился разговор о ней тогда под навесом церкви, мол, старая и толстая, но если оценивать объективно, то она совсем еще даже привлекательная, очень веселая женщина.

Когда мы вышли на улицу, мокрую от дождя, мой друг произнес, наверное сглаживая провал экспедиции, фразу о терпении:

– В следующий раз повезет больше.

Утеха моя была в другом – приглашение в гости к Ольге с Лимоновым, на этом и расстались. Жиль спустился в метро, а я все решал, что делать, и, глядя на закат сквозь Триумфальную арку, вдруг заметил средь опавших листьев золотой тротуар. В нем калейдоскопом сияли лучи солнца, превращая Елисейские Поля в фантастическую сказку. Перепрыгнув через лужу, открыл дверь телефонной будки. Пошарив рукой по дну кармана, нашел монетку. Номер телефона я знал наизусть, и двадцать центов мгновенно утонули на дне автомата. Раздались гудки, чуть погодя – голос Лимонова:

– Да, слушаю! – Сначала повышенный тон, потом смягчился, узнав о причине звонка. – Говоришь, Рыжий, что баба с бабками? Ну, сходить познакомиться можно – вдруг какой-нибудь меценат? Хотя, Рыжий, ты вечно что-нибудь замутишь, и в итоге получится ерунда!

Мне пришлось еще раз прокрутить рекламу про мадам, и только тогда он согласился.

Кем в те времена был эмигрантский начинающий писатель Эдик под псевдонимом Лимонов? Почти никем! О нем знал разве что узкий круг друзей и его любовницы. Первая книга на французском утонула в дебрях местной литературы, но Эдик парень самолюбивый, чутьем понимал, тут для него неограниченный контингент читателей, выбиться можно только наглостью и скандалами. С деньгами было плохо. Пил дешевое вино и ругал свою подругу, сумасбродную Наташу Медведеву. Та хоть пела русские песни в кабаке, там же и спивалась. Используя ее молодость и шарм, клиенты в перерыве щедро угощали спиртными коктейлями «за компанию», соблазняя красавицу с порочной целью, так что та еле добиралась домой. Часто дралась в такси и получала фингал под глаз. В общем, Эдик жил на горячем вулкане. Они расходились, сходились, ругались и мирились.

Я стоял возле громадной лужи и наблюдал, как отблеск светофора плескался, изменяя окраску воды то в красный, то в зеленый, пока не появился переходящий через дорогу Лимонов. Чубчик волос развевался на ветру, расстегнутая куртка с вышитым нитками драконом и брюки дудочки. Мог сойти за московского стилягу.

– Привет, Рыжий! Что, ноги моешь? – начал ехидным голосом, потом поинтересовался, куда мы направлялись. К счастью, это было совсем рядом от улицы Риволи района Маре, где он, впрочем, жил. Когда отошли, похвастался, что для поклонницы имеется подарок – завернутая в бумагу его последняя, вышедшая из печати книжка. Вынул из-под мышки и показал пакет. – Скоро еще одна выйдет, старик, но эти проклятые суки дали гонорар совсем мизерный! Эксплуататоры! – Ругаясь на порочную капсистему, последовал за мной.

Мадам Ольга открыла дверь и стеснительно спросила, глядя на Эдика:

– Месье Лимонов? Писатель? Ну что же стоите, друзья, проходите, пожалуйста! – И широко улыбнулась.

За ней тянулся длинный коридор, завешанный картинами в золотых рамах, а так квартира, похожая на ее бутик. Те же бархатные диваны в просторном салоне, пуфики да персидские ковры. На мраморном столе стоял приготовленный к чаю сервиз. Пока мадам рассматривала подарок – книгу, уже подписанную автором, – я сел в кресло у окна, наблюдая за обоими. Мадам совращала Эдика, стоя почти вплотную, то и дело поправляя падающие лямки длинного платья, из-под которого выглядывали носки туфель на высоких шпильках. Завершив ритуал порхающей птички, она пригласила к основной программе знакомства: взять пирожное, налить чаю в чашки и начать светский разговор. Все, кроме религии и денег, темы табу. На меня они мало обращали внимания, скорее создавалось впечатление, что все идет своим чередом. Мадам, распустив крылья, щебетала про вечные ценности культуры, Эдик уже пил дорогой коньяк рюмками и энергично что-то доказывал, а я все старался быть еще ближе к сладкому. От пирожных остались пустые тарелочки, но по-прежнему хотелось есть.

Воспользовавшись кратким отсутствием хозяйки, суетившейся на кухне, решил полакомиться фруктами из вазы. Взял яблоко и разочаровался сразу. Оно оказалось просто правдоподобной копией. Чуть сконфузился, показал Эдику. Тот, шутя, сделал скверную мину, поскоблил поверхность вилкой и положил обратно в вазу.

– Рыжий! Тут и баба Ольга такая. Фуфло! – сказал он и долил последние капли из бутылки в стакан, выпив одним дыханием, крякнул хихикая. От него отдавало духом мальчика из серой провинции, далекого Харькова.

К счастью, мадам вернулась с пышным тортом из мороженого. К нему специально полагалось шампанское. И опять зазвенели бокалы, от литературы остались лишь воспоминания, в воздухе витал легкий флирт. Я делал вид, что читаю со столика журнал, и догадывался, что мое присутствие тут не обязательно. Мадам встала с дивана и повела нас показывать свои обширные хоромы: спальню, с громадным балдахином, далее кабинет, заваленный тряпками, под конец экскурсии – ванную с джакузи. Когда мы вернулись на прежнее место, то за окном быстро стемнело. Стоял полумрак.

– Ну что ж, мои друзья, извините, но мне пора собираться на ужин, – сказала Ольга и пообещала новую встречу когда-нибудь в ближайшем будущем.

Как только дверь квартиры захлопнулась за нами, я взял под руку опьяневшего Лимонова, и мы начали спускаться по лестнице. На нижней площадке сделали паузу у высокой пальмы. Потрогав листья, мы решили, что она загибается от жажды. Вокруг было тихо, когда мы вдвоем стали молча писать в кадку. Земля была твердая, и брызги летели по сторонам, образуя тонкий ручей.

– Хватит, Рыжий, безобразничать. Мы же солидные люди.

– Ага, Эдик, полили цветочек. Пусть растет…

На улице моросили холодные капли дождя, попадали мне за шиворот рубашки. Редкие прохожие торопились, укрывшись зонтиками. Мы, мокрые, перебежками добрались до Риволи на остановку автобуса.

– Поеду домой, Рыжий, а то Наташа будет сердиться. А про мадам забудь. И про свидание тоже. Она хоть богатая, но сумасшедшая истеричка, – сказал Эдик совершенно трезвым голосом.

Как-то раз, спустя годы, я встретил на приеме в русском посольстве мадам Ольгу в сопровождении молодого человека. Узнав меня, поинтересовалась судьбой писателя и огорчилась, услышав, что тот уехал и живет в Москве, получил долгожданную известность. «Передавайте ему привет». – «Обязательно, мадам». И разошлись. Про привет я, конечно, забыл, но однажды, сидя на московской кухне, в разговоре с Эдиком упомянул ее имя в связи со скандалом про одного министра, которого обвинили в коррупции. В доказательство приводили в пример тот факт, что купил ботинки в бутике мадам Ольги за 60 тысяч франков. Сумма внушительная для тех времен, что вызвало резонанс среди обывателей. Он выслушал новость без особого интереса, лишь чуть припомнив давно забытую историю пустой фразой: «Несчастная буржуйка», – и перешел на другие темы…

Обед с модным писателем и многое другое
Рассказ об Эдуарде Лимонове

И чего ради собралась толкучка теток перед мэрией шестого района этим ранним утром? Постепенно понимаю – это демонстрация протеста. Среди демонстрантов самопальные плакаты на кусках дерева, на которых от руки выведено разное, но смысл явно один. Люди недовольны работой дворников улиц. Я прохожу мимо, наблюдаю за облокотившимся на метлу безразличным ко всему высоким негром в рабочей форме. В толпе промелькнуло знакомое лицо пацана – это Феликс, дружок с Бульвара. «Что он делает тут? Вроде бы живет в пригороде», – спросил себя и, стараясь быть незамеченным, наблюдал, как тот жестикулировал длинными руками перед стоящей блондинкой. К сборищу людей отношусь по-честному прохладно. Держась за полы шляпы от порывистого ветра, продолжил путь к ближайшей булочной, что за углом площади Сен-Сюльпис. Купив горячий багет, по дороге домой вновь встретил Феликса с блондинкой. Я пересек тротуар и поздоровался.

– Вот твоя землячка. Лихая туристка из Москвы, – пояснил он, представляя свою спутницу таким широким галантным жестом парижского денди. – Ее имя Таня.

Девушка, потупив взгляд, мило улыбнулась. По-французски знала примерно слов десять и рада была услышать родную речь. Мы разговорились с обмена вопросами: кто, откуда? – полностью игнорируя нашего друга до тех пор, пока он не посмотрел на часы и сказал:

– Камрады, вижу, вы снюхалась. Жалко, что русский не преподавали в моей школе. Я, хотя есть важное мероприятие, опаздываю к званому обеду у тети. Надеюсь, вы и без меня хорошо проведете время. – И, засунув руки в карманы, Феликс засеменил короткими шажками вдоль по переулку.

Девчонка оказалась шустрая и общительная. Всего за две недели во Франции успела перезнакомиться со многими людьми. Мы дошли до кафе с крытой от непогоды террасой. Внутри горел свет, сидели люди, была уютная атмосфера, да и туфли у моей спутницы промокли еще с утреннего дождя. Уместились вдвоем на диване и заказали чай. Она все рассказывала про то, чем занимается, гуляя по городу. Тема обширная и достойная внимания. Ее влекло туда, где скапливается больше всего народу. Где демонстрации, там и она. Говорит, в будущем найдет работу в социальной сфере. С Феликсом познакомилась еще до того, как попала на толкучку протестующих у мэрии. Произошло это прямо у порога церкви Сен-Жермен, где она разглядывала лики святых. Он подошел тихо сзади и о чем-то начал спрашивать. Сначала испугалась, но сразу успокоилась.

«Симпатичный парень», – решила по-простому и кое-как ответила по-французски. В ту далекую эпоху Горбачева, надо сказать, что туристов из России чуть прибавилось. Ее же пригласил Фонд мира на конгресс по правам человека, ну а Феликс увязался и напросился погулять. Так они и попали на площадь Сен-Сюльпис. Ее короткий рассказ был усыпан восторгами о городе, пока мы не затронули сумасбродную жизнь местной богемы и постепенно не перешли к литературе иммигрантских писателей: Набокова, Зиновьева и, к удивлению, Лимонова. Тут я воспрянул духом. Сладкое чувство важности перехватило горло, и я объявил ей как можно скромнее, что якобы знаком с автором скандальных книг.

– Ой, а скажите, могли бы мне достать его книгу по-русски «Это я, Эдичка»? – Она уже побывала в книжном магазине Imka press и купила все, кроме одной этой, и теперь с умилением смотрит на меня взглядом доброй кошки.

– Спрошу его насчет книги. Может, есть еще в закромах. Хочешь с автографом? Поверь, сущий пустяк. Он подпишет лично для тебя.

– Разве? Вот будет сюрприз для моей мамы! Она у меня ведь продвинутая! – Она была счастлива в предвкушении подарка.

Допив кофе, мы договорились встретиться вскоре и пойти посмотреть картины знаменитых художников в музее Дорсей.

– Послушай, Игорь! Книги у меня той давно нет. Знаешь, у меня много работы. Пишу статью в газету. Хочешь, заходи завтра на обед. Только, пожалуйста, один. Без всяких баб, хорошо? – ответил мне Эдик в тоне провинциального барина.

Отказываться от встречи я считал ошибкой и с удовольствием тут же согласился.

Итак, на следующий день, ровно в 13 часов моя рука толкнула тяжелую деревянную дверь дома 5 по улице Х, и та со стоном и скрипом отворилась. За ней была обшарпанная деревянная лестница. Автор знаменитой книги жил здесь давно. Типичная для Парижа запутанная планировка большой квартиры. Примечательно, при отсутствии лишней роскоши на подоконнике цвели пышным цветом душистые герани.

– А ну, стиляга, давай заходи! Чего ждешь? Письменного разрешения? – Стоя за порогом в одних трусах, которые растянулись парусом, Эдик выглядел вызывающе агрессивно. То, что он в таком виде, меня мало удивило, бывало и хуже.

– Сейчас. – Я снял шляпу и улыбнулся, смущенно входя в прихожую. – Ладно, Эдик, прикалываться! Как прекрасно чувствовать аромат свежего сваренного супа!

– Что несешь чепуху, Рыжий! Лучше расскажи, чем дышит эмигрантское болото? – Намек на Аиду, жену фотографа Сычева, и ее окружение. Спрашивая, сконцентрировался на новостях. Поставил на стол тарелку густых щей и подтолкнул мне табуретку. Сам же остался стоять у пролета в салон, наблюдая пристально за комаром, спрятавшимся под тенью стены. Быстрым движением полотенца шлепнул по нему. – Какое чудное удовольствие! Размазать гадкого кровопийцу! – сказал он, слушая мои пересказывания политических интриг Франции, услышанных за чаепитием у Аиды.

А именно: потопление судна с жертвами гринписовцев. Кокнули тех секретные агенты дворца Елисея. Приложилась к этому и рука президента Миттерана. Полное фиаско. Топорная работа. Горе-диверсантов повязали почти сразу. Провал операции и скандал в прессе.

Проглотив последнюю ложку куриного супа, я спросил:

– Где красавица Наташа?

Он замялся:

– Вчера уехала на три дня к одной подруге. Далеко за город. К такой настоящей шизе. Точно, напьются там до чертиков, потом начнет жаловаться на жизнь… Ну, ладно. Хватит базарить о ней. – И свернул резко тему на более лирические тона.

Его последняя новость: попробовал себя на поприще журналиста и настрочил уже пару статьей для газеты с анархическим уклоном. Я старательно облизал ложку и намекнул о десерте. Вообще-то напрасно. Заранее знал, что вряд ли у него есть что-то, кроме кефира. С улицы послышались громкие голоса прохожих.

– Евреи, marais. Настоящие гетто. Фольклор… – Обрывок фразы повис в воздухе, после чего он почесал рукой мелкую чахлую бородку и нагнулся ко мне. Шепнул интригующе: – В спальне тебя ждет маленький сюрприз. Только особенно не увлекайся, Рыжий! Давай иди!

Я опешил от предложения, чуя подвох или дурацкий прикол чудака писателя. Переборол стеснение и пошел в сопровождении Эдика, идущего сзади на цыпочках, через весь салон к боковой комнате. Вошли вместе. Луч дневного света упал, освещая стул с женской одеждой. Поверху лежал белый лифчик. Дверь закрылась, щелкая замком, и все погрузилось в кромешную тьму. Теперь осталось лишь молча продвигаться наугад, щупая перед собой предметы, до тех пор пока не дотронулся до металлической спинки кровати. Далее пальцы почувствовали голую женскую ногу, торчащую из-под смятого одеяла. Ведя дальше, обнаружил часть веревки, обмотанной на запястье. Слышался тихий стон и содрогания тела. Сообразил сразу: «Явная игра в садо».

Эдик с силой оттащил меня и вытолкнул за дверь:

– Хватит с тебя! Словил кайф? Сделай одолжение, старик! Посиди в шкафу, пока баба не оденется и не уйдет, а мы потом еще пообщаемся.

Просьба из разряда взаимопонимания. Единственная мебель в салоне, куда можно было забраться, платяной шкаф меблированной квартиры. Что ж, я с трудом залез туда, расталкивая одежду, присел и затих, сгорбившийся в углу, ожидая финала сцены. Постепенно глаза привыкли к темноте. Мешал лишь запах скисшего одеколона. По периметру из разных щелей витала тонкой пеленой звездная пыль, мечась мелкими звездочками на свету. Еле сдерживая дыхание, хотелось чихнуть, прищемил рукой нос, как в тот момент послышались громкие голоса. Промелькнула мигом женская фигура с подстриженными коротко волосами и с явно африканским лицом. Теперь доносились обрывки фраз: «Mon chéri a bientôt», – а в ответ, с русским акцентом на букву «Р», раздался голос Эдика: «Merci pour la moment formidable». Закончилось прощание сочными поцелуями. Далее наступила тишина.

– Рыжий! Ты что, уснул там? – За вопросом резко распахнулась дверь шкафа, ослепляя лучом солнца. От неожиданности у меня даже появилась икота. Про увиденное промолчал. Просто пожаловался на пыль и тесноту шкафа. – Ну, подумаешь, помучился пару минут и скулит! Вот на нарах, с уголовниками, вот это да!

Он засмеялся, надевая пиджак и поправляя брюки в дудочку. Заглянул на кухню и вынес кастрюлю. Мы сели за стол и разлили по тарелкам еще теплый суп. Совсем игнорируя произошедшее, говорили о политике, погоде и деньгах, которых у нас было мало. И все-таки под конец он решил похвастаться своими успехами Дон Жуана. Выложил из толстой папки письма поклонниц:

– Рыжий! Такие телки пишут мне! После того как вышла книга на французском языке, секс с автором – сплошная эротика!

Я украдкой посмотрел на приложенные к письмам фото голых красавиц и спросил:

– И та, которая лежала в спальне, тоже из круга почитателей?

– Да, чокнутая мулатка! Искусала всю грудь зубами. Очень опасная баба, с ногтями леопарда. – Последнее было сказано тоном знающего толк в тонкостях садо-мазо.

Догадываюсь, он играл на публику – какой крутой пацан, настоящий писатель! Однажды, может, соберется с духом и напишет про наш куриный суп с развратной негритоской. Про лихое бытье парижского прошлого. Про молодость и многое другое, пикантное.

Подождав удобного момента, когда проглотил последний кусок курицы, я похвалил за обед, особенно за такой теплый прием, и предложил: раз такой хороший день без дождя и довольно теплый для декабря, выйти на улицу и прогуляться по району.

– Тьфу, Рыжий! Совсем забыл. Совсем скоро у меня встреча с журналистом в кафе. Могу взять с собой, если будешь вести себя тихо, – ответил он, собирая в кучу письма.

Засуетился, исчез в ванной побрызгаться Наташиными духами, спускаясь по лестнице, дал последние указания: не вмешиваться в разговор и, главное, молчать. Я согласился кивком головы.

От дома до того кафе было пешком минут десять. Эдик размашистым шагом лавировал среди множества евреев в огромных черных шляпах, фланирующих лениво вдоль фасадов домов, собравшись кучками. Перед магазинчиками и ресторанами за углом тянулась прямая улица до того самого кафе. Через витрину была видна лохматая голова парня, одиноко сидящего в пустом помещении.

– Ага, ждет писака! Это прекрасно! А то журналисты – настоящие разгильдяи, могут и забыть о свиданке.

Он был прав. Редкий случай. Парень привстал и подвинул для нас стулья. Как расположились по краям, сразу заказали кофе. На стол легла потрепанная тетрадка и пластиковая ручка. Почти сразу началось интервью. Тема для той эпохи банальная, и вопросики тоже. Похвастаться было нечем. По большому счету, диссидентом себя вряд ли он считал. Читал стихи по квартирам и чердакам знакомых московской интеллигенции. Притом шил друзьям на примитивной швейной машинке брюки и из простыней рубашки. Да и эмигрировал отчасти за новыми приключениями. Журналист все искал каверзными вопросами связи с вездесущим КГБ. Нужно написать про страшное, чтобы читатель вздрогнул, а тут одна лапша без интриги. Эдик выдавил из себя маленькую историю о его проблемах с той властью. Интеллектуальная борьба с тиранами-коммуняками. Продолжалась эта словесная канитель минут десять, потом настала пауза, после чего парень хотел добавить последний штрих к встрече и, наклонившись через пустые чашки, предложил нам попробовать колумбийский кокаин.

– Отличное качество! Товар из проверенных источников, – доверительно шепнул он и, увидев блеск в глазах писателя, выстроил тонкую линию на чистом листе тетрадки.

Я равнодушно наблюдал за ними, нюхавшими по очереди пластиковой трубочкой белый порошок.

Бармен встревоженно выглянул из-за стойки и сделал кислую мину:

– Эй, наркоманы! Убирайтесь отсюда, пока не вызвал ментов! – И для верности слов он взял трубку телефона.

Во избежание осложнений и напрасных проблем с блюстителями закона мы решили дружно покинуть заведение.

На улице темнело. Сиреневой изморосью шел дождь. Подняв воротник куртки, журналист попрощался:

– Думаю, материала для маленькой статьи хватит. Если что, то прибавлю сам, и спасибо за интервью, и удачи, писатель.

– Вот мудак! Хотя все они одинаковы. Напишут, половину высосут из пальца и скажут, чистая правда!

Эдик возмущался, красочно ругая печатных попугаев. Героин действовал на него положительно. Он оживился и говорил без конца. Свернули к площади де-Вож, где было оживленно. Под освещенными арками у столика ресторана заметил упавший на тротуаре кусок хлеба, живо подобрал и объявил новую идею: идти кормить голубей у памятника королю. Того, что в центре сада. Внутри него было безлюдно. Голые деревья ежились от мелкого моросящего дождика, который мы просто игнорировали. Проделав полукруг, подошли к скамейке и сели.

– Сюда часто прихожу. Думаю, Рыжий, тут счастливое место. Да и не надо платить за стулья, как это делают в Люксембургском саду.

– Согласен, старик. Там не успеешь взглянуть на небо, так подбегает молодой человек и требует франк. Всего-навсего за десять минут!

У Эдика продолжался накопленный эффект наркотика. Он молотил одну произошедшую давно с ним любовную историю за другой, изредка кидая мелко кусочками хлеба по сторонам. Голубей особенно не было. Лишь мигом слетелась стая черных ворон, те, быстро подбегая, хватали крошки и отлетали на расстояние.

– Суки, откуда они тут? Убью паршивцев!!! – закричал он, кидая в них яростно горсточку щебня.

Вороны лениво взлетели. Моя фетровая шляпа намокла, и струйки воды ручьями текли уже по лицу. Теперь находиться и мокнуть под дождем было глупо.

Я встал, встряхивая капли с воротника, посмотрел на слегка трясущегося от холода друга и позвал скрыться под колоннады, а там зайти в любой бутик и погреться. Идея была одобрена.

– Тут, в общем-то, прохладно, да и голуби куда-то девались, – сказал он трезвым голосом и, засунув руки в карманы, молча пошел за мной к выходу из сада.

Перейдя дорогу, мы снова очутились среди праздно гуляющего народа. Чувствовалась такая беззаботность предстоящих праздников. Витрины магазинов были украшены бумажными наклейками еловых веток. Везде слышалась унылая рождественская музыка. Вдруг Эдик посмотрел на меня серьезно и произнес:

– Рыжий! Завтра приедет Наташа, а простыни грязные! Тьфу! Надо срочно стирать, а то такой нагрянет скандал! Все рамы вылетят из окон!

Я увидел в его глазах панику и согласился с ним, что время уже позднее и надо уже расходиться по углам. Моментом позже он почти рысцой огибал свежие лужи, но тут же вернулся, будто забыл что-то спросить у меня.