Текст книги "Дзержинский 119-й (Недокументальная быль)"

Сказав это, Евгений Сергеевич аккуратно затушил окурок в консервной банке, выполнявшей здесь роль пепельницы, решительно встал, проследовал к раковине, зажатой в тесном закутке между кухней и туалетом, и тщательно вымыл свою чашку. Глеб, давно приметивший приколотый над плиткой плакат с надписью «Не помыл за собой посуду – не жрёшь», понимающе улыбнулся.

Вскоре Евгений Сергеевич появился вновь, но уже одетый, в сером пальто и тёплой вязаной шапке.

– Дима, – произнёс он. – Я часа через два вернусь, ты, пожалуйста, будь в это время на месте. Нам с тобой днём предстоит кое-куда сгонять.

Бубнов, напившись чаю, сидел за столом неподвижно, со странным, совершенно отрешённым выражением лица – то ли глубоко задумался, то ли задремал, не смыкая глаз. Казалось, он даже не услышал обращённых к нему слов.

– Дима, – тронул его за плечо Евгений Сергеевич, – Дима…

– А? – едва почувствовав прикосновение, встрепенулся он.

– Вернусь я через два часа, говорю. Не уходи никуда, пожалуйста, – мягко повторил Евгений Сергеевич, давно знавший за ним подобную странность. – Или, если уйдёшь, вернись к этому времени.

Бубнов провёл ладонью по лбу, точно отмахиваясь от привязчивого дурного сна.

– Да-да, я понял тебя, понял.

Он встал, вышел из-за стола и, не произнеся больше ни слова, скрылся в коридоре.

– Ну чего, давай на вокзал, что ли? – дёрнул Глеба за рукав Ирокез – рослый крепыш, вдоль выбритой с боков головы которого, от лба до затылка, тянулась узкая полоса коротких, торчащих ёжиком волос. – Мы вот как раз собираемся.

Глеб был лёгок на подъём.

– Пошли, – застёгивая куртку, только и сказал он в ответ.

Они вышли на улицу втроём: Глеб, Ирокез и Серёга – тщедушный на вид парнишка с мрачноватым, неприветливым взглядом глубоко посаженных карих глаз. Серёгу до этого дня Глеб не знал вовсе, а про Ирокеза был немало наслышан от одного партийца, ездившего прошлой осенью в Москву.

– С самого начала шествия затесался в нашу колонну один здоровенный панк и давай орать громче всех, – поведал он тогда Глебу свои впечатления. – Сам бритый, только ирокез красный над головой торчит, да лоскуты драной тельняшки булавками сколоты. «Откуда? – спрашиваем. – Из какой организации?» А он угорает в ответ: «Из Русской Коммунистической Национал-Анархистской партии Советского Союза. Слыхал про такую?» Ну, теперь уже мы угораем: вот так партия! Да где ж такая есть? «Я сам себе партия, – отвечает. – Захотел – и создал». Я поначалу подумал – чокнутый какой-то, а потом разговорились, так ничего оказался парень, вполне адекватный. Сказал, что из Ростовской области, из города Шахты. И «Лимонку» читал, и Лимонова, и вообще в политике шарит прилично.

Именно после того шествия Ирокез, считавший себя ранее анархистом, и прибился к партии, перебравшись вскоре жить в «бункер».

Парнем он оказался бойким и говорливым, охотно рассказывал по дороге на вокзал обо всех последних новостях: об отвязных акциях и милицейских разгонах, о подготовке к выборам и вызовах в прокуратуру на допрос, о продаже газеты и перепалках с зеваками во время пикетов.

Многое из этого Глеб уже знал, поскольку партийная молва зачастую работала быстрее всякого телеграфа, мгновенно разнося вести из столицы по региональным отделениям или «регионалкам», как их называли москвичи. Часто в пути они сильно искажались и перевирались, доходя до провинции уже обросшими совершенно невероятными, фантастическими выдумками.

Так, например, от старших товарищей Глеб много был наслышан о том, как лет пять назад по всей партии упорно гулял слух, будто на квартире у неистового, харизматичного петербургского «гауляйтера», чья фотография тогда не раз горделиво украшала страницы «Лимонки», стоит настоящая дыба, вся в запёкшейся человеческой крови, на которой регулярно подвергаются истязаниям предатели и враги. Ещё поговаривали (это уже было на памяти Глеба), что боевитая ячейка в Чебоксарах буквально со свету сживала начальника местного отделения «Роспечати», которому в отместку за отказ распространять «Лимонку» через сеть косков несколько раз заклеивали её номерами дверь в квартиру. А ещё…

Короче, уж что-что, а красиво присочинить партийцы умели всегда. И, странное дело, подобные легенды влекли в партию людей не меньше, чем скандальные телесюжеты об акциях или их газета «прямого действия», вызывая горячее желание поскорее прибиться к славной «банде штурмовиков».

Однако более всех подобных историй Глеб запомнил один случай, произошедший на их воскресном пикете (на «посту»), где партийцы продавали «Лимонку» и отвечали на вопросы проявивших к ним интерес прохожих, спрашивавших кто о чем: одни о партийной программе, другие о книгах Лимонова, третьи о том, когда же, наконец, скинут в Москве правительство.

Это было как раз после одной очень удачной акции в столице, сюжет о которой показали во всех новостях. Парень-партиец, придя на открытую лекцию одного очень известного политика-реформатора 90-х, слывшего в среде либеральной интеллигенции светочем экономической мысли, настоящим гуру, вдруг, в самый разгар его речи, вскочил с места и запустил сырое куриное яйцо в физиономию выступающего.

«Получи за приватизацию, гнида!» – гневный возглас партийца обжёг враз онемевших собравшихся, точно удар кнута.

Политик этот был особенно ненавистен народу. Причём, давно.

«Шоковая терапия», «рынок», «альтернативы нет» – эти манящие, но мало кому понятные поначалу слова слетали с его толстых, слащаво причмокивающих губ безостановочно, словно заклинания, творимые шаманом. Их поток не иссяк и тогда, когда для множества людей они сделались страшны и вызывали уже не благожелательное любопытство, а острую ненависть. Он ничуть не сменил фразеологии даже спустя десятилетие с момента начала реформ, хотя многие его прежние сподвижники теперь предпочитали вещать не о благой силе конкуренции, а о «социальной ответственности бизнеса». Иногда и впрямь казалось, что этому деятелю доставляет удовольствие созерцать муки истерзанной страны, что он прямо-таки упивается от восторга, сладострастно вслушиваясь в рёв боли.

Но вот, стоя за кафедрой актового зала в одном из престижных столичных вузов, он уже не самоуверен и не спесив, как секунду назад, а наоборот – выглядит растерянным, сникшим, и его враз побледневшие, жалко подрагивающие губы уже не могут издать ничего, кроме бессвязных, нелепых звуков. Яйцо, попав в грудь, чуть-чуть ниже увесистого, складчатого подбородка, медленно растекается желтоватым слизнем по накрахмаленной рубашке, галстуку, лацканам пиджака, а всполошившиеся телевизионщики суетливо вертят камерами во все стороны. То направят их на партийца, которому уже крутят руки мордовороты из охраны, то ещё на троих невесть откуда взявшихся здесь ребят, с криками расшвыривающих листовки по залу, то на незадачливого, затравленно озирающегося лектора.

– Какие же вы молодцы, ребята, какие молодцы! – восхищённо пожимал партийцам руки седенький краснощёкий пенсионер в линялом плаще, специально подошедший к их «посту». – Когда другие только языками мелят, вы настоящим делом занимаетесь. Таким, за какое не стыдно. Вы только подумайте: это ж какая радость у народа была – хоть и яйцом по морде, но получил-таки этот гад! Ох, получил!

Он ещё долго их благодарил, тряс поочерёдно руки, чего-то советовал, предлагал, а затем купил целую пачку «Лимонок», обещая раздать знакомым и соседям.

– Надо, надо вас, молодых, поддержать, надо, – бормотал он, неловко запихивая газеты за пазуху. – Всем про вашу партию расскажу, пускай знают. Есть ребята, есть молодцы на Руси, не перевелись ещё все.

Глеб долго смотрел ему вслед, пожалуй, впервые с момента вступления в организацию со всей отчётливостью осознавая, что если б не они, многим, наверное, было бы совсем уж отвратно и тошно жить…

* * *

Билеты они купили быстро, поскольку очередей у вокзальных касс в такое время не бывало. Их поезд отходил поздно, за полночь, и прибыть в Дзержинск они должны были завтра, к утру.

Глава II

Евгений Сергеевич ничуть не преувеличивал и, тем более, не хвастал, давая понять Глебу и остальным партийцам, что переговоры с КПРФ по поводу предстоящих выборов берёт на себя. Он действительно собирался их вести и даже предварительно прикинул, к кому именно в окружении Зюганова следует обратиться. Собственно, тут и раздумывать было особенно нечего – конечно же, к Олегу Ивановичу Вениаминову, депутату Госдумы от Нижегородской области, тому самому человеку, который несколько лет назад очень помог им во время суда над тремя активистами нижегородской ячейки, коих обвиняли в погроме, учинённом в штаб-квартире местного отделения СПС.[3]3
  «Союз правых сил» (СПС) – избирательный блок, организация праволиберальной ориентации, существовавшая с 1999 по 2008 г. В руководство в разное время входили такие деятели как С. Кириенко, Б. Немцов, И. Хакамада, Л. Гозман. (Прим. автора)


[Закрыть]

Идя на встречу, Евгений Сергеевич отлично понимал, что думский депутат вопросы о снятии партийных кандидатов не решает, но через него он рассчитывал выйти на самого предводителя российских коммунистов, резонно считая, что подобные просьбы следует высказывать при личной беседе. Просьбу эту он собирался подкрепить письмом от самого Лимонова, которое адвокат должен получить из СИЗО со дня на день. А пока письма ещё нет, он постарается уговорить Вениаминова посодействовать в организации встречи с Геннадием Зюгановым, без которой, ясное дело, надеяться на сход с дистанции кандидата от КПРФ не приходилось.

В сегодняшнем телефонном разговоре Вениаминов сказал Евгению Сергеевичу, что будет ждать его у себя в кабинете к четырём часам, после окончания общего депутатского заседания. От этого визита и от того, каким образом повернётся разговор, действительно зависело многое, поэтому, когда они с Бубновым подходили к высокому серому зданию на Охотном ряду, над главным входом которого сверкала позолоченная, украшенная гербовым орлом надпись «Государственная Дума», оба были на редкость сосредоточенны и немногословны – ни смешков, ни привычных улыбок.

– Ещё недавно митинговали здесь, депутатов засвистывали, а теперь вот сами пороги обиваем, – вдруг язвительно заметил Бубнов – не то в шутку, не то всерьёз.

Евгений Сергеевич философски развёл руками:

– Такова политика, Дима, ничего не поделаешь. Сейчас объективно мяч на их половине поля.

В бюро пропусков им выдали уже заранее заготовленные на их имена разовые квитки, и через несколько минут, миновав пост охраны, они уже шагали по ковровым дорожкам одного из многочисленных, отделанных дорогим, приятно поскрипывающим паркетом коридоров, в конце которого располагался депутатский кабинет.

Тучный, дородный Олег Иванович Вениаминов поднялся с просторного кресла и встретил партийцев широкой добродушной улыбкой.

– А, революционеры пожаловали, пламенные борцы! – с нарочитой шутливостью произнёс он, пожимая руки. – И куда? В самые что ни на есть коридоры власти!

– Ну, а как же! Заждались они уже нас, родимых, ох, заждались, – не растерялся Евгений Сергеевич, но глаза его были на редкость серьёзны.

Он сразу заметил, что депутат Вениаминов «под мухой» и, вспомнив, что сегодня пятница и дело близится к вечеру, усмехнулся про себя.

Тот меж тем, даже не спрашивая гостей, по-хозяйски раскрыл шкаф, достал из него початую бутылку коньяка с затейливой заграничной этикеткой, плитку шоколада, надрезанный лимон на блюдце и три вместительные рюмки.

– Ну что, ребята, разговор, я так чувствую, у нас с вами будет обстоятельный, – крякнул он, щедро разливая коньяк.

– Спасибо, мне не надо, я не пью, – энергично запротестовал Евгений Сергеевич, видя, что Вениаминов собирается наливать и ему.

Он действительно совершенно не пил уже много лет, а удивлявшимся партийцам сообщал тоном решительным и непреклонным: «Я – всё, своё отпил ещё в молодости».

Вениаминов тоже недоумённо поднял брови и, собрав раскрасневшуюся, лоснящуюся кожу лба в толстые складки, пожал плечами:

– Не хочешь? Смотри… А-то ведь натуральный коньяк, из Франции.

Как-то так повелось, что ещё со времён суда над партийцами в Нижнем Новгороде, на который приезжал и Евгений Сергеевич, он стал называть его на «ты».

– Ну, ваше здоровье, товарищи-революционеры. Рот фронт! – провозгласил депутат ироничный тост и опрокинул стопку.

Бубнов отказываться не стал и, глотнув, с приятным удивлением ощутил во рту душистый, без горчинки, привкус, почувствовал, как тёплая влажная мягкость ласково растекается по полости его рта, горлу, пищеводу. Таких хороших коньяков ему, кажется, не доводилось пить ни разу в жизни.

– Ну, собственно, вы отлично знаете, зачем мы к вам пришли, – без предисловий Евгений Сергеевич перешёл к делу. – Мы пришли разговаривать по поводу предстоящих в Дзержинске довыборов в Государственную Думу. Позавчера председатель нашей партии Эдуард Лимонов был официально зарегистрирован кандидатом по 119-му одномандатному Дзержинскому избирательному округу, где также будет баллотироваться и человек от КПРФ. Поэтому наша просьба проста и, вместе с тем, очень корректна: мы просим руководство вашей партии сделать жест доброй воли – снять своего кандидата в пользу Эдуарда Вениаминовича, находящегося, как известно, в Лефортовском следственном изоляторе.

На последние слова Евгений Сергеевич сделал особое ударение, однако они, как ему показалось, не произвели на Вениаминова должного впечатления. Тот выдохнул в кулак, не торопясь отломил шоколадную плитку, сунул её в рот.

– Значит, хотите, чтоб мы кандидата нашего сняли? Ну, вы, ребята, отчаянные… – произнёс депутат таким тоном, каким обыкновенно взрослый родитель выражает горькое недоумение по поводу какой-нибудь сумасбродной выходки своего подросшего отпрыска.

– Да, отчаянные, – подтвердил Евгений Сергеевич спокойно. – Ничего иного нам не остаётся. Вы же прекрасно понимаете, что в нашем положении депутатский мандат – это единственный реальный способ вызволить нашего вождя из неволи до суда. Всё – других шансов больше не будет.

Вениаминов слушал молча, закусив губу, легонько почёсывая пальцами левой руки тяжёлый, выдающийся вперёд подбородок.

– Вы что, всерьёз верите, что сможете выиграть эти выборы? – спросил он, подняв на партийцев глаза, полные такого искреннего изумления, что он даже не счёл нужным его скрывать. – Вы действительно в это верите?

Несколько мгновений он пытливо переводил взгляд с Евгения Сергеевича на Бубнова, словно стараясь понять: блефуют ли эти странные, в чём-то симпатичные, но всё-таки малопонятные ему люди, или же говорят на полном серьёзе, действительно рассчитывая провести сидящего в тюрьме Лимонова в Думу.

– Верим, – отозвался Бубнов без колебаний. – Конечно, верим.

Он произнёс это с таким решительным напором, что Вениаминов даже подрастерялся. В сущности, он приглашал партийцев на разговор не для того, чтобы в самом деле обсуждать с ними возможность снятия их кандидата в пользу Лимонова (такая возможность в руководстве КПРФ даже не рассматривалась!), а совсем для иного – от себя лично постараться убедить этих не слишком, как ему казалось, искушённых в политике людей отказаться от заведомо безнадёжной затеи: бороться за место в Госдуме на дзержинских выборах. Он был абсолютно, стопроцентно убеждён – никакого успеха им не видать, только потратят зря уйму денег, времени и сил.

Вениаминов хорошо помнил то давнее уголовное дело, в которое на правах общественного защитника включился совершенно искренне и по собственной воле, дабы помочь нескольким молодым ребятам избежать тюрьмы. Они показались тогда ему такими порывистыми, горячими, но, в то же время, ещё такими наивными, несмышлёными. Причём, все: и те, которых судили, и те, которые приезжали поддержать подсудимых из Москвы. Казалось бы, за прошедшие годы, после стольких-то разочарований, драм и даже трагедий, партийцы должны были сделаться прагматичнее, хитрее. Ан, нет. И сейчас он с удивлением видел перед собой всё то же, так поразившее его в своё время, мечтательное, дерзновенное выражение лиц, всё ту же непреклонную веру в собственную правоту.

– Верите, значит…хм, – повторил он и снова протянул руку к бутылке с коньяком.

– Если бы не верили – вообще бы в эти выборы не ввязывались, – заявил Евгений Сергеевич. – Поэтому и просим вас оказать содействие в организации встречи с Геннадием Андреевичем. Вы же знаете, они с Лимоновым знакомы ещё с начала 90-х: печатались в одних газетах, выступали на одних митингах…

– Да знаю, знаю. Можешь мне не рассказывать, – с ноткой нетерпения перебил Вениаминов, намекая, что говорить хочет совсем о другом. – Ребята, никто против вас в нашей партии ничего не имеет. Правда, поверьте. Но вы же сами должны понимать: выборы в Государственную Думу – это вам не яйцами кидать, это дело очень ответственное. Вы хотя бы приблизительно представляете, какие для этого требуются деньги, какие ресурсы? У вас же всего этого нет и близко!

Произнося это, он невольно морщился, полагая, что вынужденно разжёвывает им, неискушённым, прописные, азбучные истины, известные любому профессиональному политику, и данное обстоятельство его заметно раздражало.

– Зато у нас люди есть, – запальчиво возразил Бубнов. – Причём, такие, каких ни за какие деньги не найдёшь. Мы в курсе, что нас ожидает в Дзержинске. Знаем, что по этому округу кроме вашего человека ещё либералка-СПСница выставляется, потом какой-то профсоюзный бонза… Но это не важно. Если Лимонов с ними один на один останется, без соперника-коммуниста, то мы их всех сделаем, вот увидите.

Вениаминов, снисходительно улыбаясь, подлил коньяка: сначала Бубнову, затем себе.

– Да кто ж спорит с тем, что люди у вас замечательные? – не покривил он душой. – Сам знаю, помню ваших ребят, что штаб СПС у нас в Горьком в пух и прах разнесли, – он подчёркнуто употребил именно это название – Горький вместо Нижнего Новгорода. – Молодцы, парни! Так их, либеральных мразей!

Он чокнулся с Бубновым, выпил вторую рюмку, удовлетворённо крякнул и отправил в рот сочный лимонный ломтик.

– Одна у вас беда, ребята. Плохо вы, на самом деле, представляете, что такое в России политика. Вы думаете, от того, что вы чиновникам пиджаки пачкаете, на крыши министерств забираетесь и флагами везде машете, что-нибудь изменится? Да чёрта с два! Так серьёзные дела не делаются, криком ничего не добьёшься. Кричали вон все девяностые на площадях, глотки насквозь проорали – только толку ноль. Политика в нашей стране – это совсем не митинги, не махание флагами. В политике у нас тот силён, у кого связи повсюду есть, люди надёжные там и сям расставлены, у кого деньги солидные водятся. А у кого всё это сейчас? Разве у митинговых крикунов?

Евгений Сергеевич досадливо заелозил пальцами в бороде. Он уже понял, к чему клонит Вениаминов, но деликатно продолжал слушать, давая тому высказаться до конца.

– Вот у нас, в КПРФ, курс чёткий. Мы депутатов своих повсюду проводим – во всех регионах, на всех уровнях. Где можем, там и губернаторов проталкиваем. В Думе наша фракция вторая по численности. Вот это и есть сила. А где сила, там будет и власть. Мы уже сейчас на неё серьёзно влиять можем. Вот хотя бы тот же самый разгром СПСовского штаба взять. Думаете, почему ребят ваших не посадили, почему все они условными сроками на суде отделались? Просто так, думаете? Нет, потому что мы, коммунисты, подключились. А мы – не абы кто. Треть областного собрания – наши депутаты. Вот и выходит, что хочешь – не хочешь, а приходится с нами считаться. Да и судьи-то ведь тоже обычные советские люди. Прекрасно они знают, что собой эта СПС представляет.

– Олег Иванович, мы всё это помним, и, уверяю вас, не забудем о вашей помощи никогда. Но сейчас ситуация складывается так, что только избрание в Думу может реально освободить Лимонова из тюрьмы, – мягко, но с упорством продолжал настаивать Евгений Сергеевич. – Мне бы хотелось переговорить на эту тему с Зюгановым лично. В конце концов, если КПРФ действительно снимет кандидата в пользу Лимонова, то в репутационном плане от этого только выиграет – к силе приложится справедливость. Коммунистическая партия проявит подлинное благородство и действительно протянет товарищескую руку радикальной оппозиции. Ведь чего нам с вами, в самом деле, делить – мы же патриоты!

– Ну, в самом деле, что вам это депутатское место? Одним больше, одним меньше… – развил его мысль Бубнов. – Всё равно, если Лимонов пройдёт в Думу, то будет вашим союзником. Не с «медведями» же ему блокироваться.

Вениаминов не торопясь налил по третьей.

– Эх, ребята, ребята, – по-отечески проговорил он, точно журя их за незрелые мысли. – Все-то вы такие романтики, такие идеалисты…

На сей раз пить ему пришлось одному, так как Бубнов к рюмке не прикоснулся и, кажется, даже не заметил, что в неё налито. Он продолжал сидеть неподвижно и сверлил депутата взглядом своих округлых, слегка навыкате, глаз.

– Дохлое это дело, говорю вам, – назидательно повторил Вениаминов. – Можете, конечно, и на Геннадия Андреевича выйти, и с ним побеседовать, но только я вам сразу скажу: не будем мы никого снимать. Этот Басов в качестве депутата нам самим позарез нужен. Он мужик толковый, дельный. С возможностями… финансовыми, – и, сказав это, он выразительно поглядел на Евгения Сергеевича. – Сами же знаете, в политике сейчас без этого никуда.

– Кто ж он такой, Басов этот? Миллионер что ли какой? – покачал головой тот.

– Ну, миллионер – не миллионер, а человек солидный, вы уж не сомневайтесь. Нашей горьковской организации таких как раз и не хватало. Вы сами посудите: власть нас чем давит? Правильно, чиновниками своими, административным ресурсом, да ещё олигархами разными, которые за неё горой. Вон, захотели, да и нарисовали себе на президентских выборах в девяносто шестом какие угодно проценты. А пошли бы на улицы – перестреляли бы всех не хуже, чем в девяносто третьем. Всякую сволоту нанять, чтоб народ расстреливать, у них бы денег хватило, можете не сомневаться. У них сила сейчас – вот к ним и льнут. А станет Басов депутатом, за ним следом к нам и другие нужные люди потянутся, с деньгами, со связями. И другой уже тогда расклад в области будет, совершено другой.

– Постойте, но если вы говорите, что этот ваш Басов – человек денежный, с возможностями, то значит он – скрытый буржуй, а коммунистом так, только прикидывается, – опять встрял Бубнов. – То есть вы выдвигаете в депутаты какого-то буржуя. Но где же ваша… – он хотел сказать «совесть», но осёкся и после недолгой паузы закончил иначе. – Но как это согласуется с коммунистическими принципами?

Лицо Вениаминова поскучнело. Бутылка коньяка была выпита почти до дна, и он всё чаще начинал поглядывать на свои большие наручные, с причудливым циферблатом, часы, явно показывая, что разговор себя исчерпал.

– Вы, небось, не хуже меня знаете, сколько денег требует партийная деятельность, – вяло и даже как-то механически произнёс он в ответ. – На одни членские взносы не проживёшь. Нам нужны люди обеспеченные, крепко стоящие на ногах. Без них никак.

Евгению Сергеевичу сделалось ясно, что на этом, собственно, можно и закруглиться: встать, поблагодарить важного собеседника за откровенность и вежливо уйти. Но мысль о брошенном в тюремную камеру вожде, которого он по-настоящему уважал и любил, не позволила этого сделать вот так сразу.

– У меня есть письмо от Лимонова к Геннадию Андреевичу, – попытался он зайти с другого края. – Мне бы хотелось передать его лично в руки адресату. Если есть у вас возможность этому поспособствовать, то я был бы вам крайне признателен. К Зюганову я могу подъехать в любой момент, когда ему будет удобно.

– Письмо? – переспросил Вениаминов и, недолго подумав, неожиданно согласился. – Ладно, валяйте. От меня не убудет. Только ещё раз предупреждаю – эта встреча лишена практического смысла. Никто Басова с выборов снимать не станет, не надейтесь.

Когда Евгений Сергеевич с Бубновым вышли обратно на улицу, там уже совсем смерклось. Они направились молча в сторону метро, но возле какого-то дома вдруг, не сговариваясь, остановились. Евгений Сергеевич вытащил пачку сигарет, закурил, выпустил обильно клубящийся на холоде дым. Ему пришлось поплотнее натянуть шапку, так как после тёплого уюта депутатского кабинета мороз казался особенно крепким.

– Сергеич, но ведь если они оставят своего Басова, то всё бессмысленно, – нарушил молчание Бубнов. – Там, в провинции, люди проголосуют за него просто потому, что он от КПРФ. Сто пудов так и будет!

– Не бессмысленно, Дима, – тихо ответил тот, выдержав паузу. – Знаешь ли, иногда случаются чудеса. И может быть, сейчас как раз тот самый случай.

Бубнов посмотрел на него непонимающе, даже ошарашено. Мол, что ты несёшь, Сергеич? Какие ещё, к чёрту, чудеса!

Но тот невозмутимо продолжил:

– Да, Дима, иногда события принимают неожиданный поворот. Просто надо понимать, что каждое чудо предваряется сначала чьим-то жгучим желанием, а затем неутомимой, самоотверженной деятельностью. Я сейчас не могу тебе этого доказать, просто я это чувствую, и ты, пожалуйста, поверь мне на слово: всё, что нам предстоит в Дзержинске, мхом не зарастёт и не канет в Лету.