Текст книги "Брезентовый парус, или Каникулы в Астрахани"

Пашкино

– Славик, приготовь себе удочку и накопай червей. Завтра идём на Пашкино сажать картошку. Там с водокачки что-нибудь наловишь на жарёху.

– А мне обязательно идти? Без меня никак?

– Пирожки с картошкой любишь, а жареную картошку? Вот… завтра идём сажать.

– Можно же в магазине купить её, зачем мучиться, сажать?

– У тебя много денег, чтоб покупать? Тот и оно! Иди, копай червей.

– На хлеб ловить буду…

– Копай червей!

Мне не оставили выбора. И хоть я небольшой любитель рыбалки, но для каникулярного разнообразия согласился половить… Тем более, что я уже слышал, и не раз, про классный клёв на этом Пашкино. О, если б я только знал тогда, что вставать придётся очень рано! В шесть утра меня разбудили, а через полчаса мы уже шли по не в меру оживлённым улицам. Бабушка вела милую беседу с некой семьёй, явно двигавшейся, как и мы на посадку картошки. Я же в одиночестве плёлся за ними.

У меня в каждой руке по ведру с обрезками картошки, прикрытыми влажной тканью, и сумка через плечо – с удочкой-закидушкой и банкой червей. По пути к нам присоединились ещё люди с ведрами и даже тележками. С такими же сонными, как и я, детьми и подростками. Среди них я увидел и уже знакомую мне белобрысую девчонку с веснушками, ту что в реке свалилась мне на голову… Долго шли вдоль ерика, потом через аэродром и степью, хорошо хоть, иногда останавливались передохнуть. Всё это походило на кадры военных фильмов, когда население покидало свои дома перед вторжением вражеских войск, или на табор цыган… В голове завертелись строки, неизвестно откуда в неё попавшие: «И табор, шедший на закате, не чаял и дойти – в степи вставали рати и зелени полки…». Когда приду домой, непременно их запишу – может, получится симпатичное стихотворение.

Ещё немного, и за кустами жидовильника (местное название тамариска), росшего плотной стеной, послышались отдалённые голоса. Протиснувшись сквозь кустарник, я увидел частокол изгороди, силуэты людей и реку за ними. Здесь, наверное, полсела собралось! Все уже работали: копали грядки, ходили с вёдрами и укладывали картошку во вскопанную землю. Дети бегали к реке за водой и поливали стройные ряды грядок из вёдер, освободившихся после посадки обрезков картофеля. Все были настолько заняты делом, что лишь изредка перекидывались друг с другом фразами.

Мы подошли к своему участку, там нас уже ждала бабушка Надя. Обменялись приветствиями.

– Ну что, Надя, попьем компотику? Передохнём, и за дело! Славик, до жары надо управиться!

– А я-то причём? Я что, главная рабсила? Я помощник…

– Нет, вы на него посмотрите, две старые женщины будут рабсилой! Помощник… Ты на себя посмотри! Ты уже выше нас с баб Надей! Ты выше половины мужиков здесь… Пей компот, лодырь, если хочешь, и вот тебе рукавицы… И, айда копать грядки! А мы будем высаживать… Здесь лишних рук нет.

Мне особо спорить не хотелось. Все вокруг работали, даже маленькие дети копошились у грядок с картошкой. А некоторые лейками поливали посадки. Тем более, кто мне пирожки будет печь, если бабушка на меня разозлится? Она-то ведь всегда помнит обо мне: каждое утро блины, лепёшки, пирожки…

– А рыбу ловить когда я буду?

– Когда мы будем поливать. Или половину вскопай и иди!

Ладно, будем копать. Я копал, а «две старые женщины» попивали компот и иногда критиковали мою работу. Но потом и они взялись за дело. Руками закапывали обрезки картофеля в ими же сделанные ямки. Копать молча стало невесело, и я затеял разговор.

– Бабуль, я слышал, раньше астраханские степи заселяли нижегородскими крестьянами, а такие вот острова – каторжанами и ссыльными. У тебя что, предки – каторжники?

– Нет, наверное, крестьяне. Я из Бекетовки, а Николай, дед твой, сюда из Басов пришёл, этапом…; богатая семья была… до революции.

– Басы? Что за название странное? Это где?

– А Мумра тебе не странное? Басы – это возле земель калмыцких… У них там было большое хозяйство: разная скотина и земля… Потом пришли зелёные, забрали у них скот и расстреляли родителей…

– Какие ещё зелёные? Ты шутишь? Красные и белые воевали… ещё были анархисты… Про зелёных ни разу не слышал. Дед же из казаков? Я видел его фото, он в чёрной форме там, молодой… Красные-то казаков расстреливали, красные… А не зелёные…

– Да, из казаков… Точно тебе говорю: зелёные! Да и тогда все друг друга расстреливали. Брат на брата шёл, сын на отца…, помутился у всех рассудок… В писании говорилось – придёт антихрист, замутит всем разум и будут друг друга убивать, – настаивала на своём бабушка.

– Антихрист… Зелёные это – партизаны степные, наверное… – усмехнулся я. – А мне отец говорил, что его дедов, они из ростовских казаков, под Ростовом расказачили и тоже расстреляли. А три брата, среди них и мой дед Иван, бежали в Саратов… Потом и там что-то не заладилось, и они разделились: Иван уплыл в Баку, а Михаил, кажется, ушёл на север Казахстана…, третий… не помню имени, в Саратове остался. Вот такая история!

– Ну, теперь понятно, откуда у тебя такая тяга подсолнухам головы рубить. Все казаки. Надя, – обратилась бабушка к подруге, – помнишь, как этот казак подсолнухам головы порубал?

Я растерянно посмотрел на них.

– Когда такое было? Что-то не припомню… Опять наговариваешь на меня.

– Да, маленький ещё был, но вы уже жили в Шевченко, – сказала бабушка Надя.

– Маленький, а кровь казацкая уже кипела! – вставила бабушка, ехидно посмеиваясь. И, подмигнув друг дружке, запели в два голоса:

 
Любо, братцы, любо,
Любо братцы жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
 

– Хорошо поёте, но это не женская же песня…

– А нам можно. Мы – рыбачки-казачки…, – и они дружно засмеялись.

Насмешки их мне не нравились, и продолжать разговор я не стал.

– Бабуль, похоже, я уже больше половины вскопал. Пойду на водокачку рыбу ловить?

– Иди. И удочку с червями не забудь. Да перекуси. Вон там, в свёртке. Курочка, картошка, помидоры…

– Хорошо хоть, не рыба.

– Ничего, и рыба будет! Вот наловишь, и будет…

Быстро перекусив, запив всё компотом и распихав по карманам мелкие яблоки «преснушку», как их называла бабушка за сладковатый вкус, пошел к деревянному строению на берегу – водокачке.

Когда-то в детстве, несколько лет назад, на своём жигулёнке, точно не помню цвет – белая или жёлтая машина – сюда на рыбалку меня привозил местный, всеми уважаемый хирург Завьялов. Не помню, наловили ли мы что-то, но было приятно прокатиться по селу и его окраине на машине, да ещё и с таким человеком.

Пройдя по пирсу и обогнув насосную, я увидел седого мужчину и мальчишку младше меня. Они ловили рыбу и складывали её в ведро. В ведре виднелись хвосты и головы окуней.

– Здравствуйте! А что, сегодня у воблы выходной? – попробовал пошутить я.

Но мою шутку не оценили и ответили, невозмутимо перекинув беломорину из одного уголка рта в другой:

– Нет её нонче, не клюёт, зараза!

– После обеда будет вобла, – подал голос мальчишка. Он сидел на самом краю водокачки, у перил, свесив ноги и болтая ими… Маленький и худющий…

– Деда, хватит уже ловить! Дай мырнуть… – заговорил он просящим голосом.

– Вон, пацан будет ловить. А ты ему всю рыбу распугаешь…

– А ему окунь не нужен! – крикнул мальчишка, вскарабкавшись на перила, и сиганул в воду!

– А-ааа… – заорал он в воде. – Животом!

– Охламон, – ругнулся дед.

– Деда, деда! – Прибежала, грохоча по доскам, уже знакомая мне девчонка в веснушках. Увидев меня, остановилась:

– Здрасьти!

– Здрасте!

И повернувшись к деду:

– Деда, бабушка зовёт обедать. Лёха, вылазивай! Пошли уже!

– Это мой брат. Дерётся во как! – И она продемонстрировала мне свой сжатый кулачок. Развернулась и убежала с таким же грохотом, будто нарочно ударяя пятками по доскам.

– Деда, давай быстрее! Остывает… – донёсся её удаляющийся голос.

Седой собрал удочку, взял ведро и молча ушёл. Мальчишки уже не было в воде.

Достав удочку и насадив трепыхавшегося червяка на крючок, закинул подальше от того места, где купался мальчишка. И стал ждать. Леска приятно подрагивала от течения воды. Напротив водокачки, метрах в ста, шумел густой кроной деревьев остров. Берега, поросшие камышом, казались непролазными. Я как-то в прошлом году плавал на этот остров. Туда самостоятельно, а оттуда – на старой трухлявой коряге. Весело было! Место там дикое! Будто нога человека никогда не ступала на этот остров.

Рыба не клевала. Я вытянул леску, чтоб заменить червя, но его там уже не было… Закинул ещё раз. У острова, шумно хлопая крыльями, приводнилась крупная птица. Пеликан! Ещё один рыболов. Не прошло и минуты, как он что-то поймал и, высоко закинув голову, заглотил, потряхивая из стороны в сторону клювом. Везёт же рыболову! Но я напрасно огорчался. Что-то резко потянуло мою леску, уводя её вглубь реки. Леска сильно натянулась, впиваясь в пальцы. Я тянул, рыба пыталась сорваться, уводя леску то в одну, то в другую сторону. Но метр за метром, и вот показалась тёмная спина рыбины. Когда вытягивал, думал – сорвётся над водой. Но вот она, рыбина, прямо передо мной! Большой, тяжёлый и сильный окунь! Снимая с крючка, чуть не выронил, уколовшись об его острые, колючие, как у ежа, плавники. Но всё же запихнул в сумку, где он продолжал бесноваться.

Обеспокоившись тем, что он выскользнет из сумки и уйдёт в воду, я с надеждой стал осматривать дощатые стены насосной, чтоб повесить её понадёжней. Искомое найдено! Кто-то заботливый вбил гвоздь. Повесив сумку, я опять закинул удочку. Пеликан у острова спокойно плавал, сверкая белизной оперения. Иногда похлопывая полураскрытыми крыльями.

Водокачка задрожала от топота бегущих ног. Опять эта девчонка!

– Можно, потише?! Рыбу распугаешь!

– А… Что поймал? – И сняв с гвоздя сумку, девчонка заглянула в неё.

– Ух, ты! Какая большая рыбина. У деда такой не было большой. Она, наверное, с икрой! Чтоб было много маленьких рыбок… Её надо отпустить! – И пошла с сумкой к краю водокачки.

– Эй, ты что?! А ну, повесь! – Кинулся я к ней, бросив удочку на пол. Едва я успел забрать сумку у девчонки, как моя удочка стала резко разматываться. И чуть не ушла в воду – я уже в последний момент прихлопнул её ногой. Взяв в руки удочку, повёл ей из стороны в сторону, проверяя, не сорвалось ли. Нет, сидит, сопротивляется.

– Ха-ха… Я пошутила, а ты поверил! Давай сумку – повешу.

– Нет уж, я сам… как-нибудь.

Но она, ловко выхватив у меня из рук, водрузила её обратно на гвоздь.

– Ну, что смотришь на меня? Давай, тяни уж! Кто там попался?!

Я осторожно начал вытягивать леску. Рыба упорно сопротивлялась. Должно быть, тоже большая. Но, вытянув из воды, я увидел средних размеров окуня. Ладно, сойдёт и такой. Отправил его в сумку к собрату, отчего сумка ожила и заплясала на гвозде. Я с опаской посмотрел на гвоздь – выдержит ли.

Сменив червяка, я приготовился забросить крючок. Девчонка молча за мной наблюдала.

– Что тебе ещё? Что смотришь?

– Давай, давай уж… Забрасывай, штоль!

Раскрутив грузило на леске, как пропеллер, отпустил. И тут же взвыл от боли. Крючок, проколов шорты, впился в тело, чуть выше бедра. На крючке поверх шорт, у самой лески, дёргался червяк.

– Ой, кровь! – взвизгнула девчонка, подскочив ко мне. – Сам себя поймал! Сейчас позову кого-нибудь…

– Стой! Стой… Погоди!

Но она уже убежала, грохоча по деревянному настилу. Только этого мне и не хватало! Чтоб сюда сбежались ещё и зрители! Я убрал свинцовые грузила удочки в карман и аккуратно намотал леску на удилище. Попытался извлечь крючок. Но острая боль не дала мне этого сделать. Он глубоко вошёл под кожу.

Прибежала бабушка, девчонка и какой-то мужик с кусачками.

– Так, рыбак, ну-ка, повернись! – И он бесцеремонно развернул меня к себе.

– Так, терпи! Не ты первый… Надо, чтоб язычок крючка был наружу – тогда перекусим.

– Пап, а у него бешенства не будет? – Опять ехидничала девчонка в крапинку.

– Приготовься! – Он вывернул крючок, прокалывая кожу и… Щелкнул металл. И обе половинки крючка у него в руке.

– На, держи, – протянул он их мне, – на память о рыбалке.

Небольшой кончик крючка с язычком и половинку, привязанную к леске.

– Спасибо, – поблагодарил я папу вредной девчонки.

– Спасибо, Леша! – Вторила мне бабушка.

Я посмотрел на мужчину с кусачками. Что, у них в семье все Леши? Это я о мальчишке, брате этой, с веснушками.

– Пойдём, Славик, будем собираться домой, – сказала бабушка, похлопав меня по плечу.

– А копать? Сегодня не будем больше?

– Нет. Нам Лёша помог. – И она кивнула в сторону папы девчонки.

Уже подходя к участку, я вспомнил, не взял сумку с рыбой!

– Бабуль, я сумку забыл. Я…

– Я сейчас её принесу! – Тут как тут эта девчонка. Бабушки собирались, я допивал компот, когда прибежала эта вездесущая вредина.

– Спасибо, Даша!

– Даша? – Переспросил я, глядя ей вслед. – Не её имя!

– Имя не понравилось или девочка?

Я пожал плечами и ничего не ответил. Домой меня отправили одного, с пустыми вёдрами и с рыбой в сумке. А бабушки отправились в гости с семьёй мужчины с кусачками. В карманах шорт у меня оставались яблоки, и я ими скоротал себе дорогу. После такого насыщенного жаркого дня было приятно надкусывать брызжущий соком плод.

Придя домой, я обнаружил, что у меня нет ключей от дома. Рыжего псёнка Шарика тоже не было во дворе, бродил где-то без своей хозяйки. Мне хотелось есть. Чем перекусить, я нашёл быстро – под навесом кухни, на столе, стоял самовар и рядом, в кастрюле, накрытой крышкой, печенье, бублики и хлеб, варенье стояло на столе в вазочке с крышкой… Потом всё это я дополнил почти спелым абрикосом и крыжовником, собрав их, помыв и сложив в большой металлической тарелке, которую поставил на рундук. Лёжа, посматривая в небо и наслаждаясь ягодами, я незаметно уснул. Разбудили меня, конечно, комары.

Красноватый диск солнца уже наполовину спрятался за крышу соседнего дома. Бабушки по-прежнему не было. Спасаясь от комаров, я закутался в покрывало, снятое мной с бельевой верёвки во дворе. Возле меня юлой вертелся рыжий псёнок, усиленно виляя хвостом и преданно заглядывая мне в глаза. Выпрашивал еду.

– Что, Шарик, есть хочешь? Пойдём, посмотрим, что там осталось… Похоже, о нас с тобой забыли.

Остались только две печеньки и один бублик. Поделив это по-братски – ему бублик, мне печенье, вышел в палисадник. Шарик, в надежде, что ему что-нибудь ещё перепадёт – за мной. Я посматривал по сторонам улицы, прохаживаясь от калитки палисадника до ворот двора. Бабушки не было. Бегали собаки, ходили прохожие, да соседи гнали коров мимо…

Солнце уже спряталось за деревьями соседского сада, окрасив склон неба в оранжево-жёлтые оттенки. Зажглись первые звёзды. Назойливое комарьё лезло под покрывало и кусало за ноги. Мне пришлось сорвать ветку сирени и отгонять их ею. Сидя на рундуке, я прислонился к перилам и начал опять засыпать…

Скрипнула вертушка калитки, щёлкнула щеколда ворот, Шарик радостно запрыгал, потявкивая… Ну вот, дождались.

– Славик, заболтались мы совсем! Завтра поплывём на острова, ежевику собирать. Нам сегодня Лёша объяснил, где её искать.

– Плывите! Я дома буду.

– Дома? Что ты будешь делать дома? Рисовать? Ещё успеешь нарисоваться! А ты был на островах? Ты вообще представляешь, что это такое – идти под парусом?

– Бабуля, я не хочу! Плывите, идите, а я об этом удовольствии в книжках прочту…

– Ну уж нет! Поедешь! Ещё спасибо потом будешь говорить… Это же поход! Сейчас покушаем и спать. Нам рано вставать. Баб Надя придёт в три, тебя разбудим в четыре…

– Что?! В такую рань? В середине ночи? Да вы что, издеваетесь?

– Выспишься в бударке, пока плыть будем.

– Бабуля, ты диктатор!

– Ну, а как ты хотел?! Под лежачий камень…

– Знаю, знаю, бабуля, не продолжай…

Брезентовый парус и утонувший самовар

По закрытым глазам сквозь веки пренеприятно ударил свет.

– Славик… Славик… Вставай… Пора уже… Славик… вставай…

Я отвернулся к стене и от этого света, и от этого назойливого голоса. Но меня трясли за плечо, стаскивали одеяло. И над всем этим звучал голос, заполнявший и неприятно резонирующий в пространстве моего ещё спящего сознания:

– Славик, вставай… Славик, пора… Славик…

Меня подняли, оторвав от подушки и сна, вращающегося в моей голове, я сидел на кровати, пытаясь понять, что происходит. Снится ли это мне или на самом деле… Наконец, я понял, что от меня хотят. Кое-как оделся, вполз ногами в резиновые сапоги и вышел в сад, в холод и влажность раннего утра. Мне дали в руки какую-то куртку: надевай! Потом какой-то тяжёлый свёрток водрузили на плечо и в руку вложили не менее тяжёлый мешок: неси! И мы пошли. Я шёл за двумя фигурами впереди, так и не осознав, зачем и куда. Я знал: просто надо идти! Я шёл и спотыкался, никак не реагируя на происходящее со мной. Свёрток на плече пренеприятно давил, а мешок оттягивал руку и пальцы, расслабляясь, несколько раз его выпускали, к тому же из-за своей длины он то и дело цеплял кочки и кусты травы. Мне вновь давали его в руку и, толкая в спину, заставляли идти. «Да ты проснёшься или нет, ирод».

До моего полуспящего сознания стали доходить звуки: звон ведра, гулкий звук шагов в лодке, стук весла и глухое позвякивание… Мы загружались в лодку.

– Славик, сталкивай и запрыгивай…

И я сталкивал лодку в воду, вползал в неё, поудобней устраивался на носу – дремал. Лодка покачивалась, журчала вода, скрипели уключины вёсел. Гулко и отдалённо звучали голоса. Но понемногу речная прохлада меня пробудила. Я стал осознанней отмечать детали происходящего.

– Хватит ему уже спать. Скоро на основной рукав выйдем. Надо будет парус ставить – там ветер нам поможет. Славик, смени нас уже на вёслах. Славик! Слышишь меня!

– Огрей его веслом Ивановна. Сразу пробудится…

– Не надо веслом… Всё, проснулся…, – подал я голос и принял вертикальное положение. Оглядевшись, понял: мы плывём. И плывём довольно давно – были уже за рембазой, почти на выходе из этой поселковой речушки.

Небо сплошь усеяно звёздами. Мутной змеёй тянулся Млечный Путь. Луны не было видно. Над рекой висела туманная дымка, приглушающая голоса и влагой осаждающаяся на одежду и предметы.

– Брррр… что так холодно-то, а?!

– Если проснулся – садись на вёсла! Грейся! Мы уже устали… На, рукавицы одень. Руки не натрёшь. Одевай, одевай. Быстрее – нас же сносит течение!

Первые несколько гребков дались мне тяжело. Мышцы вяло и неохотно тянули. Но уже скоро я вошёл в ритм, и мы пошли бодро к выходу меж островов, к большой воде – к основной и широкой реке, где противоположный берег едва виднелся. Там, на той стороне – Житное. Село, в котором я был лишь раз, да и то случайно – Чалкину Петру Ивановичу что-то там надо было, и меня взяли на экскурсию. Помню высокий холм над рекой, с которого открывался грандиозный вид на окрестности.

Стена деревьев справа окончилась песчаной косой, мы вышли из речушки.

– Всё, Надя, Матеровская протока кончилась, выходим к Старой Волге.

Почти безграничные просторы вод двух соединяющихся рек отражали первые проблески зари. Туман в этом месте уже рассеялся, и было видно, как ветер закручивает гребни волн. Ветерок коснулся моего лица и затих. Опять дуновение. И вот уже лёгкий бриз разворачивал старую лодку по течению реки. Бабушки засуетились.

– Прасковья, давай парус! Ладь…

Они вдвоем ловко развернули брезентовое полотно и закрепили к перекладине. Я хотел помочь, но не знал, что от меня требуется.

– Славик, бери мачту. Ставь вот сюда!

– Где мачта эта?

– Да вот же она! Поднимай…

Я поднял со дна лодки бревнышко с деревянным колёсиком и с прорезью у заострённого конца, вставил в отверстие посередине скамьи, уперев в основание под нею. Пока я поднимал и ставил мачту, бабушки успели пропустить через прорезь в бревне канат и дружно, вдвоём, подняли перекладину с брезентом, закрепив концы вшитой в него верёвки по бортам лодки.

Парус сонно хлопнул тканью и обвис. Но вот подул, просыпаясь, ветер и упруго наполнил парус своей силой. Лодка, почувствовав ускорение, задрожала и, набирая скорость, пошла вперёд. За бортами стремительно зажурчала вода, лодку слегка вдавило в реку.

– Славик, хватай весло и на корму! Живо! Правь.

– Куда править-то?

Я плюхнулся на корму с веслом, с ужасом наблюдая, как быстро у кормы проносились струи воды. Вода была так близко ко мне!

– А мы не утонем? А?

– Правь! Правь! Балбес. Ты не видишь куда нас несёт?!

– А куда его тут ставить? Весло…

– В руках держи и покрепче, чтоб не вырвало. А то руками будешь грести, если не хочешь, чтоб нас унесло в море…

Последнее предупреждение поступило вовремя: весло уже коснулось воды, и её мощь чуть не увлекла его за собой, в реку. Я вдавил его в воду и почувствовал мощные потоки воды. Лодка, или бударка, как называла её бабушка, чутко реагировала на каждое движение весла. Струи воды, журчащие по бортам, закручивались спиралями за веслом…

– Левее, Славик, левее… Держись середины реки. Там течение быстрее. Быстрее приплывём.

Бабушки с гордостью посматривали на свой латаный брезентовый парус. Их глаза лучились невероятной энергией, лица порозовели… Да… Вот что делают со старушками возможности и свобода. Они будто вновь вернулись в свою молодость, в те времена, когда им всё было по силам…

Бабушка и раньше мне говорила, что в войну они, женщины, сами на бударках и куласах ходили по реке и рыбу ловить, и чилим с ежевикой собирать. Но мне тогда как-то плохо в это верилось – бабушка любила приукрасить события, а то и вовсе их придумать. Я помню бабушкины рассказы про ураганы, бушевавшие на Волге и переносившие пароходы по своей прихоти с воды на сушу, про духа воды, который сел к ним на корму бударки и хотел их утопить… Но молитвой «Отче наш» и крестным знамением они его победили. Мне в таких случаях сразу вспоминается сюжет из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда он попал в лифт и, не зная, как раскрыть створки двери, перекрестил их и молвил, увидя нужный результат: «Вот что крест животворящий делает!»

Бабушки, поглядывая то на парус, то на стремительную воду за бортом, поглаживали борта лодки, что-то приговаривая… Заговаривают лодку? Хорошо хоть без танца с бубном… Наконец, до меня донеслись слова мой бабушки, сидевшей ко мне ближе баб Нади: «Наша бударочка… Терпи, родненькая, терпи…, вот сплаваем на Цыганку и отдохнём».

Мачта скрипела у основания, лодка вибрировала от сопротивления воды, но увлекаемая парусом, стремительно неслась вперед. Впереди и чуть левее носа лодки показалось солнце, оно выглянуло из-за крон деревьев далёкого берега или острова – поднималось выше и выше, стремясь оторваться от горизонта, от островов, поросших лесом. Его яркий тёплый свет добавил контрастности окружающему, чётко обозначив каждую деталь и каждый предмет этого утреннего мира. Желто-оранжевые краски заиграли на воде и всём пространстве вокруг. Ещё мгновение назад береговые деревья казались мрачными и серыми, и вот они позеленели, наполняя мир своими яркими красками жизни. Природа ожила вокруг – появились птицы, и не только вездесущие вороны…

Серый брезентовый парус, раскрашенный большими ржавыми пятнами, был с заплатками. Они отличались от старого полотна зеленью новенького брезента. Видимо, ночью, когда я спал, бабушка его латала. Я посмотрел на неё: неужели не хочет спать? Бабушки о чём-то переговаривались на носу лодки. Весело посматривали в мою сторону, говоря, видимо, что-то смешное обо мне. Еще бы! Я, как заправский рулевой, сидел на корме и вёл нашу утлую шхуну к далёким и неведомым берегам, к берегам, поросшим камышом… и кустами ежевики…, и лотосом, качающимся в тихих водах ериков. Туда, где обитают только вороны, да лягушки… Хотя я неправ, конечно, бабушка говорила мне, что там есть и лисы, и зайцы…, рыщут волки… Есть там и кабаны… А вот и ещё один житель диких мест! Высоко в небе прямо над нами кружил пернатый хищник. Орёл? Я почувствовал некое сожаление, что так мало знал о природе здешних мест. А ведь мой дед, заядлый охотник и рыбак, не случайно сюда перебрался из Баку. Здесь есть, на что посмотреть и чему удивиться…

У отчаянных путешественниц, двух неунывающих бабушек, проснулся аппетит, и они начали извлекать из мешков у их ног узелки с провизией. Разворачивать, раскладывать свою снедь. Варёная картошка, помидоры. Варёная, а ранее высушенная, рыба… А вот и яйца показались… Да, действительно, проголодались. Жестом спрашивают меня, что я буду. Качаю отрицательно головой. Но завидев яблоки, показываю, как надкусываю яблоко… Бабушка поняла и, пробравшись осторожно по лодке, придерживаясь за борт, протянула мне два яблока.

– Скоро опять пойдём на вёслах. В ериках нет ветра. Так что отдыхай пока…

Она вернулась на своё место. Бабушки что-то стали обсуждать, показывая друг другу на берег по правому борту. Повернулись ко мне и махали руками, показывая направление. Смотрю туда, а там сплошная стена камыша и чакона. Направил лодку в указанном мне направлении… Ветер неожиданно стих. Парус пару раз хлопнув, пытаясь надуться – обвис. Бударка, потеряв ход, закачалась на волнах. Нас несло течением и совсем не туда…

– Разбираем мачту, и на вёсла!

Я и не предполагал раньше, что у этой спокойной старушки может быть такой командирский командный голос. Просто-таки капитан корабля! Солнце уже начало припекать и я, сняв с себя куртку, сел за вёсла. В несколько гребков мы подплыли к стене зарослей, которые при нашем приближении расступились в стороны, обозначая едва видимую протоку, вся её поверхность была затянута плавающими на воде растениями…

– Всё, здесь мы на веслах не пройдём… Славик, складывай их.

Бабушка быстро взяла длинную неровную палку, выполнявшую роль шеста, и, отталкиваясь от дна протоки, направила лодку вперед, в заросли камыша у огромного дуба, заселённого несметным количеством ворон. Продравшись через камыши, мы оказались в небольшой бухте с чистым песчаным берегом. Вытянули нос лодки на берег, и бабушки, прихватив по горлянке, посудине из сушёной тыквы, пошли в разведку: ягоду искать. Они скрылись в дебрях высокой травы и кустарника, и только шелест, хруст и покачивание этих дебрей выдавали их направление и присутствие. Но вскоре всё стихло в густой, сумрачной тени деревьев, обступивших нашу пристань.

Мне было нечем себя занять. В кронах деревьев шумно галдели вороны. Их гвалт назойливо лез в уши. Комары, почувствовав жертву, потянулись ко мне. «К тому, кто долго сидит на месте, подкрадывается скорпион несчастья» – так, кажется, было сказано в каком-то историческом романе об арабских войнах. И я отправился изучать берег – бродил по песку и отмели, разглядывая и удивляясь первозданной дикости. Пару раз чуть не наступил на водянку, одна стремилась к реке, другая – на берег, с небольшой рыбой в пасти. Трогать их не стал. Не стал кидаться камнями или бить ветками, как это делают многие истеричные граждане мира этого… Мне нравились змеи. В них есть что-то таинственное, магическое. Они будто из другого мира, из другого измерения… Эти безногие существа вездесущи и стремительны. Пока я разглядывал змею с добычей, на лодке хозяйничали вороны. Они со знанием дела прыгали по сумкам и мешкам, заглядывая в них.

– Ах, вы ж… А ну, пошли! Кыш! Кыш! – заорал я и замахал руками, побежав к лодке. Мои вопли не вызвали у них никакой особой паники. Вороны, посмотрев в мою сторону и, видимо, оценив расстояние, продолжали мародёрствовать. И только, когда я схватил ветвь и подбежал, они взмыли в воздух. Пройдя по воде к корме, я понял: эти воровки улетели с добычей. Один свёрток с едой они сумели развернуть, раскрошив хлеб и картошку. Аккуратно всё собрав, я стал внимательней следить за лодкой и вовремя успел пресечь ещё две попытки вторжения этих крикливых и наглых птиц.

Вскоре вернулись из разведки бабушки.

Здесь мало ежевики, сетовали они и показывали мне полунаполненные горлянки. Надо по ерику Цыганка плыть на другой остров, дальше. Там точно много ягоды, так им сказал Лёша – тот самый мой избавитель от рыболовного крючка.

Мы столкнули лодку в воду, погрузились и шестом, корявой палкой, продвигая бударку направились на поиски более благосклонного к нам места. Опять шли на вёслах по какому-то руслу, с шестом пробирались сквозь густые заросли, пригибаясь и уворачиваясь от свисающих низко ветвей деревьев, росших у самой воды. Их мощные корни, как гигантские змеи, переплелись, давая пристанище множеству лягушек и мелким водяным черепахам.

Проплывая почти вплотную возле такого корня дерева, выглядывавшего из воды, я заметил маленькую черепашку. Она сидела совершенно рядом. На расстоянии полувытянутой руки. Длинная шея с маленькой головкой, тёмный плоский панцирь, усыпанный светлыми пятнами. Я протянул руку, намереваясь взять её за панцирь. Но она, укусив меня за палец, юркнула в воду.

– Ах, ты… какая…

– Славик, а ты что думал? Она игрушечная? И позволит взять себя? Им такие вольности незнакомы… Славик, смотри! Вон видишь, это растение на поверхности воды? Это чилим, водяной орех. Мы им в войну от голода спасались. Считай, все на нём и выжили.

Бабушка наклонилась к воде и вытащила пучок растения. Что-то сорвав, протянула мне. Это были зеленоватые плоды. Плотные и рогатые, как мины первой мировой войны. Значит, чилим… Моя каникулярная экскурсия в самом зените! Будет о чем написать в школьном сочинении «О том, как я провёл лето в деревне у бабушки»… Хотя здесь, в этой ссылке, мне всё чаще вспоминался чеховский Ванька с его письмом на деревню дедушке. И иногда мне очень хотелось написать что-то вроде: «Милые маменька и папенька, заберите вы меня, Христа ради, отсель. Нет моих сил больше терпеть эти неудобства. Бабушка кормит меня одной рыбой: пирожки с рыбой, картошка с рыбой, суп с рыбой, даже котлеты из рыбы! А вчерась мне была выволочка за то, что не уследил за поливом грядок, и вода разлилась по двору, от чего все деревянные дорожки поплыли…, за что меня и отходили коромыслом. Сделайте божицкую милость, заберите меня отселя домой. Обещаю исправно выносить мусор и менять песок у котёнка. И полы в комнате буду мыть чаще… Кланяюсь вам в ножки и буду вечно молить бога, только заберите меня домой…». Окрик бабушек вернул меня к действительности.

– Эй, эй, Славик, ты что творишь? Не видишь, куда гребёшь?

Бударка прямиком шла в переплетение корней деревьев. Пришлось при помощи шеста сдавать обратно и выправлять курс.

Из узкой протоки мы выбрались на открытую воду. Перед нами была неширокая речушка, возможно, тоже ерик. Может быть, это и есть Цыганка. Пройдя немного вдоль неё, направили лодку к берегу. Но пристать не удалось. Всё мелководье было затянуто корнями деревьев, росших у самой воды. Обмотав цепь вокруг ближайшего ствола дерева, мы по воде вышли на сушу. Бабушки опять ушли осматривать окрестность, а я, побродив по воде, присел на мощный корень, выступающий из воды. Здесь в большом количестве летали стрекозы, и очень большие, и совсем крошечные. Иногда мелькали и бабочки. Вода совершенно прозрачна, чистое золотистое дно… Стайки разнообразных мелких рыбёшек метались по отмели, видимо, хорошо укрытой от хищных рыб. Вот, мимо моих ног проплыл змееподобный малёк угря или миноги. Вот бьётся о ноги рыбёшка, напоминающая окуня…