Текст книги "Прошлое в наказание"

– Люба, а что если нам попробовать? – сказал я.

– Что?

– Жить вместе.

Она помолчала, задумчивое выражение ничуть не портило ее лицо. Глянула на меня тихими глазами.

– Вы мне нравитесь, Олег Евгеньевич. Но я вас не люблю.

– У тебя кто-то есть?

– Есть. Боря… Борис.

Вот как!

– Кто он?

Она вдруг улыбнулась, нежно, мечтательно.

– Мой сын.

У меня полегчало на душе.

– Сколько ему?

– Четыре.

– И с кем он? Ты здесь с утра до позднего вечера.

– Он с моей свекровью. И свекром.

Это было странно услышать.

– Ты же сказала, что развелась.

– Развелась. Но живу у его родителей.

– А твой бывший муж?

– А он с новой женой в нашей бывшей квартире… Теперь вам все ясно? – Она смотрела на меня с иронией.

– Что ты со мной на «вы»? Давно пора перейти на «ты».

– Теперь тебе все ясно? – повторила она с прежним выражением лица.

– Да. Теперь мне все ясно.

Готов ли был я растить чужого ребенка? Не знаю. Этот вопрос требовал осмысления. «Надо подумать, – решил я. – Все как-то неожиданно. Хотя можно было догадаться…»

От намерения пригласить Любу ко мне домой пришлось отказаться.

– Уже совсем поздно, – пробормотал я. – Одиннадцатый час. Пора по домам.

– Пора, – согласилась она.

Я не стал предлагать ей подвезти ее, тем более что она жила в другой стороне – ей, как и другим сотрудников штаба, предоставлялась разгонная машина. Попрощавшись, я пошел к себе, чтобы тут же отправиться домой.

На следующий день, общаясь с Любочкой, я все время испытывал сильное чувство неловкости. Словно накануне сделал что-то нехорошее. А Любочка вела себя так, будто ничего не произошло. Но ведь на самом деле ничего не произошло. Я сделал ей предложение, которое она не восприняла всерьез, и она сказала мне то, что охладило мой пыл. И все-таки некоторое смущение оставалось.

Потом я на неделю отправился в путешествие по городам Центральной России – Тула, Орел, Курск, Калуга. Я проверял, как ведется агитационная работа, как проходят массовые мероприятия. Стоило вечером вернуться в номер, начинались звонки по телефону: «Девочка не нужна?» или «Девочек не хотите?» Будто во всех городах действовали одни и те же люди. Я говорил: «Нет». Общение с проститутками не привлекало меня.

Все эти дни я думал о Любочке. Ее легкий характер влек меня. Как и ее молодость, ее задорная внешность. «Молодость пройдет, а легкий характер останется, – размышлял я. – С ней легко будет жить. Или я ничего не понимаю в людях. А ребенок… Будем воспитывать. Вместе с другими детьми». И все-таки мне трудно было принять существование Бориса.

Любочка ни в чем не изменила отношения ко мне – была так же приветлива, как и раньше, ничем не напоминала про мое серьезное предложение. Как ни в чем не бывало продолжала демонстрировать свой неунывающий характер. А я все еще испытывал незатухающее чувство неловкости.

Как-то, когда я спустился в столовую пообедать, я увидел ее за одним из столов. Подошел.

– Вы позволите, Любовь Николаевна, составить вам компанию?

– Пожалуйста. – Она, как всегда, лучезарно улыбалась.

Я сел напротив нее.

– Слушай, у тебя ведь есть высшее образование.

– Есть. Я – инженер-технолог. Окончила Бауманку.

– А чего же ты секретарем у Мининой работаешь?! – удивился я.

– Подзаработать хочу. Здесь зарплата гораздо больше, чем в моем институте.

Может быть, неформальная обстановка столовой навеяла такое настроение, а может, предыдущие долгие размышления, но я вдруг мечтательно проговорил:

– Знаешь, мне кажется, что у нас получится.

– Что?

– Жить вместе. Иными словами, семейная жизнь. Проблема лишь в одном.

– В чем? – Озадаченное выражение застыло на ее чудном личике.

– Ты сказала, что не любишь меня.

– Я такое говорила? – игриво удивилась она.

– Говорила.

Она посерьезнела, взгляд ее стал задумчивым.

– Ты все-таки не оставил эту идею?

– Нет.

– Ты говоришь: попробовать. Но это жизнь. Попробовать – прожить часть жизни. Твоей и моей. И если не получится ничего хорошего, эти годы потом не выкинешь.

– Ты боишься?

– Да, боюсь вновь ошибиться.

Я смотрел на ее лицо, задорное, симпатичное, сохранившее детскую миловидность. Оно мне нравилось. Хотелось целовать его.

– Перебирайся ко мне. – Я положил руку на ее руку, и она не убрала свою. – Давай прямо сегодня.

Она промолчала, но когда мы шли назад, тихо проговорила:

– Если ты хочешь, чтобы я поехала к тебе, отпусти своего водителя. Не хочу, чтобы он видел… куда я еду.

Я усмехнулся.

– Отпущу. Но утром он приедет за мной.

– Ты поедешь, а я поймаю машину.

Мне такие речи не понравились. Я остановился.

– Послушай, а что плохого в том, что мы станем жить вместе? Почему надо скрывать это? – Она молчала. – То есть ты выбрала вариант потрахаться и разбежаться? А я за то, чтобы у нас была семья… Анатолий – нормальный мужик. Он давно уже мой водитель… Мне кажется, что стоит публично объявить в штабе, что мы теперь вместе.

Поздно вечером, когда мы с Любой сели в машину, причем я не как обычно на переднее сиденье, а на заднее, рядом с ней, я сказал:

– Толя, мы с Любовью Николаевной решили пожениться. Так что не думай ничего плохого.

– А я и не думаю, – спокойно ответил он. Повернулся к нам. – Поздравляю. Жениться – дело хорошее.

На этот раз дорога до моего дома показалась мне совсем короткой. Лифт поднял меня и Любочку на пятый этаж. Дверь пропустила нас в квартиру. Люба скинула туфли, прошла босиком в большую комнату. Увидев на старомодной горке фотографию в рамке, спросила:

– Это твой отец?

– Да.

– Ты похож на него. Почему он такой грустный?

– Эта фотография сделана вскоре после его возвращения из заключения. Он сидел по политической статье.

Она продолжала смотреть на отца. Я подошел, обнял ее, принялся целовать. И она ответила мне.

В эту ночь мы не спали. Утром наскоро перекусили тем, что нашлось в холодильнике, и поехали в Президент-отель.

Я посматривал на Любу с тихой улыбкой. Мне было приятно, что она сидит рядом и что нас уже связывает нечто важное. Я в очередной раз слышал нежную, парящую мелодию «Air», той самой, из Сюиты для оркестра номер три Баха, а потом ее сменило Адажио из «Спартака» Хачатуряна. Мой благосклонный взгляд скользил по домам, пролетавшим по обе стороны от машины, а потом вновь возвращался к Любе.

Когда мы шли по холлу, я сказал:

– Надо найти время сегодня или завтра и съездить в ЗАГС подать заявление.

Подумав, она произнесла осторожно:

– Может, не будем спешить?

– А зачем тянуть?

Она остановилась.

– Понимаешь… – взгляд ее стал виноватым, – я не знаю, получится ли у тебя с Борисом.

– Да что же ты всего боишься? У тебя сын, у меня сын. Получится.

Она помолчала.

– Я не могу не думать о сыне.

– Все наладится.

– Олег, ты чего тут стоишь? – раздалось рядом. Это был Георгий Георгиевич.

– Обсуждаем с Любовью Николаевной производственные вопросы, – весело ответил я. – Здравствуйте.

– Здравствуй. Здравствуйте, Люба. По-моему, в кабинете удобнее решать вопросы.

– В кабинете каждый решит вопросы. А вы попробуйте в холле. – Я широко улыбался, и Рогожкин понял, что я шучу.

– Ну решайте, – позволил он и пошел дальше.

– В общем, сегодня или завтра. Хорошо?

– Хорошо, – без всякого энтузиазма выдавила она.

Разумеется, спешные дела захватили меня, едва я сел за свой стол. Ирина положила передо мной стопку писем и бумаг, требующих моего решения. Я занялся ими сразу после планерки у Филонова. Потом было две встречи. А после них вполне можно было прервать работу часа на полтора. Не хотел я откладывать на завтра столь важное дело. Ой как не хотел.

Когда я вошел в приемную Мининой, Любочка взглянула на меня с тревогой.

– Угадала. Я по тому самому поводу.

– Но… я не могу. Я на работе.

– Это не проблема.

Я решительно захожу в кабинет. Минина за столом, смотрит на меня вопросительно. Я оставляю дверь открытой, Любочка застывает на пороге.

– Виктория, нам с Любой надо ненадолго уехать. Часа на полтора.

– Да? – удивляется она. – Ну… если надо, езжайте.

– Тебе не интересно, что у нас за дело?

Она в нерешительности.

– И что у вас за дело?

– Хотим подать заявление.

– Что?! – Ее лицо вытягивается.

– Подать заявление, – повторяю я.

Молчание длится невероятно долго, потом Виктория спрашивает:

– Люба, это правда?

– Да, – тихо отвечает Любочка.

Снова пауза, после чего прозвучало вполне обыденно:

– Езжайте. Ради этого стоит отлучиться.

Мы подали заявление. В ЗАГСе пришлось подождать полчаса, прежде чем подошла наша очередь. Нам назначили день: через три месяца, в начале июля, нас должны были расписать. Когда мы вышли на улицу, ярко светило весеннее солнце. Природа радовалась нашему намерению создать семью.

По пути назад я купил пять бутылок шампанского, и мы опустошили их в отделе с моими сотрудниками, с Викторией, с Лукиной и ее девочками, как она их называла. Нас поздравляли с началом семейной жизни, но я отвечал, что еще рано делать это, что мы лишь зафиксировали намерение, не более того. Люба выглядела несколько растерянной – похоже, она до конца не осознала, на что решилась.

– Что-то не так? – тихо спросил я, улучшив момент.

– У меня ощущение, что я сплю. Что ты со мной сделал? Я не собиралась выходить замуж.

– Я тебя околдовал. Не переживай, у тебя еще три месяца, чтобы привыкнуть к тому, что ты выходишь замуж.

– Три месяца? – Она смотрела на меня с беспомощной улыбкой. – Это для штампа в паспорте. А так мы уже въехали в семейную жизнь.

Она была права.

– Постараюсь сделать все, чтобы ты не разочаровалась в нашей семейной жизни за три месяца, – с самым честным видом пообещал я.

У меня тут же родился замысел встать утром пораньше и приготовить завтрак. Но Люба помешала осуществить задуманное: вечером она попросила заехать в продуктовый магазин, а утром к тому моменту, когда я проснулся, завтрак был готов. И не какие-нибудь бутерброды или дежурная яичница. Овощной салат и поджарка с макаронами ждали меня. И еще кофе, не мерзкий, растворимый, который я пил исключительно из лени, а настоящий, сваренный в турке.

Я закончил завтрак с твердым намерением на следующее утро самому приготовить еду. Но Люба вновь опередила меня. И еще через день.

– Ты не сердишься на меня? – спросил я.

– За что?

– За то, что я никак не могу проснуться раньше тебя и приготовить завтрак.

Она засмеялась, легко, непринужденно. Как ей шла улыбка! Она сидела по другую сторону кухонного стола. Я поднялся, сорвал ее с места, обнял, принялся целовать. Она не сопротивлялась, только прошептала:

– Нам пора на работу.

– Немного опоздаем, – был мой ответ.

В воскресенье появилась возможность отдохнуть. И мы Любой впервые за последнюю неделю расстались: она поехала к своему сыну, я – к своему.

Конечно, я чувствовал вину перед Кириллом – я не видел его два месяца и даже не звонил. Но сын встретил меня без всяких упреков, немного побыл со мной и ушел в свою комнату. Заглянув к нему, я увидел, что он сидит за компьютером.

– Играешь? – спросил я.

– Нет. Программу пишу.

Я подошел ближе – какие-то строчки возникали на экране.

– А что за программа?

– Тут… по математике, – рассеянно пробормотал он.

– Какой математике?

– Школьной. Какой еще? – с некоторым раздражением выпалил он.

– И что она даст?

Он выразительно посмотрел на меня – что за непонятливость!

– Решение. Что еще?

Я оставил его в покое, вернулся к Марине и теще.

– Какую-то программу пишет, – сообщил я.

– Он теперь все время какие-то программы пишет, – живо откликнулась теща.

Оказалось, что Кирилл не играет на компьютере. В отличие от своих сверстников, сочиняет программы. Мне было приятно услышать такое. Мой сын демонстрировал признаки незаурядного человека.

Дождавшись, когда теща выйдет, – не хотелось говорить о моих делах при ней, – я поведал Марине о намерении жениться и о поданном недавно заявлении.

– Рада за тебя, – добродушно проговорила она. – Значит, Люба. А я думала, Настя.

– Люба, – подтвердил я. – А у тебя как с этим делом?

– Никак. Ладно, не бери в голову. А чем вы там занимаетесь, в этом штабе?

– Проводим агитационную кампанию в поддержку Ельцина. Организуем разные мероприятия по всей стране.

– А может быть, нам стоит сменить президента?

Я аж подпрыгнул.

– На кого?! На Зюганова?!

– А хоть бы и на него. Неужели ты думаешь, что коммунисты в случае его победы тут же начнут строить концентрационные лагеря и сажать всех подряд?

– Лагеря, может, и не начнут строить, а вот административно-командную систему непременно примутся возрождать. А мы уже это вкусили по полной программе.

Марина помолчала, потом произнесла задумчиво:

– Бог с вами, агитируйте.

Бурные события лета

Первый тур выборов не принес победы. Ельцин опередил всех, но не набрал более пятидесяти процентов голосов. Зюганов немного отстал от него. На третье место вышел генерал Лебедь. Мы начали готовиться ко второму туру.

А дальше приключилось нечто совсем странное: дошла информация, что главный охранник уверен в нашем проигрыше во втором туре и настаивает на отмене выборов и введении чрезвычайного положения. Я в это не поверил – у нас был реальный шанс на победу. Но в тот же день я столкнулся с ним в фойе Президент-отеля, и он с ходу принялся убеждать меня, что необходимо отменить выборы и ввести чрезвычайное положение, дабы не позволить коммунистам прийти к власти.

– Голоса Явлинского и Лебедя не перейдут к Зюганову, – горячо возразил я.

– Я тебе точно говорю: Зюганов победит, – упрямо повторил он. – Сам знаешь, что после этого начнется. В ГУЛАГ мы с тобой отправимся. И еще много кто. В ГУЛАГ! Охота валить лес до конца жизни? Пойми, надо отменять выборы и вводить чрезвычайное положение.

Я, конечно, не верил в то, что Зюганов, придя к власти, начнет возрождать ГУЛАГ, хотя ничего хорошего от возврата коммунистов не ждал. Опасения главного охранника воспринимал как нежелание терять то положение, которое он имел.

– Нельзя отменять выборы, – категорично проговорил я. – Нельзя нарушать конституцию. Тем более что это ни к чему. Борис Николаевич победит.

Ой как ему не понравились мои слова. Нахмурившись, главный охранник махнул рукой и пошел дальше.

Через час я услышал слова о необходимости отмены выборов от Рогожкина. Он говорил об этом в кругу соратников на очередном совещании, на которое опять был приглашен я. Соратники согласились с ним, я единственный выступил против. Выслушав мои доводы, Георгий Георгиевич мягко произнес:

– Конституцию нарушать нехорошо. Но бывают обстоятельства, когда лучше нарушить конституцию, чем потерять страну.

– Выбор непростой: конституция или страна. Только, Георгий Георгиевич, я не уверен, что мы сейчас находимся в ситуации такого выбора. Возврат коммунистов к власти маловероятен.

– А про их первое место на выборах в Думу забыл? – Он пристально смотрел на меня.

– Сейчас у них второе место.

Он помолчал.

– Есть вещи, о которых мне нельзя рассказывать во всех деталях. Но общую информацию дать могу. Мои ребята – специалисты в некоторых специфических областях. – Он обвел рукой сидевших за столом. – Ты, наверно, давно уже это понял. В общем, их расчеты, и астрологические, и нумерологические, предсказывают победу Зюганову. Экстрасенсы тоже это чувствуют.

Что я мог ответить на столь весомые доводы? Хотел пошутить, что мои астрологи и нумерологи этого не подтверждают, но промолчал. В данной аудитории такую шутку не восприняли бы.

Настойчивое навязывание идеи отмены выборов вызвало у меня тревогу. То, что ее авторы обращались ко мне, к другим членам команды, говорило, что им пока не удалось склонить на свою сторону Ельцина. Однако это могло произойти в ближайшее время. Я чувствовал необходимость посоветоваться. С кем? И тут словно вспышка: Эдуард!

Я позвонил брату, сказал, что необходимо срочно встретиться.

– Давай встретимся, – ответил он. – Погода хорошая. Посидим в сквере на Старой площади, подышим свежим воздухом. Жду тебя через полчаса около часовни в память героев Плевны.

Через тридцать минут я сидел на скамейке рядом с Эдуардом и рассказывал про сомнительную позицию некоторых довольно значимых людей в отношении второго тура. Закончил догадкой, что они боятся потерять то положение, которое имеют, потому и выдумывают небылицы про неминуемую победу Зюганова. Выслушав меня, Эдуард рассудительно проговорил:

– Во-первых, есть некоторая вероятность, что Зюганов победит. Несмотря на все усилия, которые предпринимаете вы и команда иностранных консультантов. А во-вторых… с чего ты решил, что противниками второго тура движет стремление сохранить положение, которое они имеют? Вполне вероятно, что они и мысли не допускают о потере своего положения. У них может быть иной побудительный мотив. Допустим, они хотят, чтобы Ельцин пошел антиконституционным путем.

– Зачем?! – удивился я.

Эдуард посмотрел на меня с легкой, прощающей улыбкой, как смотрят на неразумных детей. Помолчав, продолжил:

– Тогда Борисом Николаевичем легче будет управлять. И при этом вся ответственность за возможные отрицательные последствия целиком ляжет на Ельцина. Думаю, что такой вариант желателен для некоторой группы.

– Хочешь сказать, что за всем этим кто-то стоит?

Улыбка Эдуарда стала хитрой.

– Я ничего не хочу сказать. Я лишь делаю предположение, что есть те, кому было бы выгодно, чтобы Ельцин выбрал неконституционный путь.

Тут и я глянул на него с лукавым видом.

– Получается, что ты не из их числа.

Эдуард не был бы чекистом, если бы ответил «да».

– Видишь ли… Исторический опыт показывает, что антиконституционные действия, как правило, не приносят желаемого результата в долгосрочной перспективе. Так что… не всегда стоит их поддерживать.

Ясно было, что большего я от него не добьюсь. Тут я вспомнил про мои личные дела. Ехидно усмехнувшись, спросил:

– Что же ты не поздравляешь меня?

– С чем?

– С тем, что я и Любовь Николаевна Успенская подали заявление в ЗАГС.

– Да?! Я об этом ничего не знал. Поздравляю. – Мне показалось, что его удивление было искренним. – А кто она, Любовь Николаевна?

– Симпатичная молодая женщина с прекрасным характером. Сейчас мы работаем вместе в предвыборном штабе. Имеет высшее техническое образование, закончила Бауманку. – Я не стал говорить про ее сына.

– То, что с прекрасным характером, – это очень важно, – заключил Эдуард. – Когда свадьба?

– Девятого июля. Сразу после второго тура.

– Хочешь совместить победу на выборах с женитьбой?

– Так получилось.

– Пригласишь?

– Разумеется.

Возвращаясь в Президент-отель, я думал о том, что брат упомянул американских консультантов. Мы знали, что они располагаются неподалеку от нас, но никаких контактов с ними не имели и никаких рекомендаций от них не получали. Мы работали самостоятельно. Потом я думал о Насте и о Любе. Мне казалось, что с Любочкой будет проще жить, чем с Настей. Но с Настей – интересней. Настя – более глубокий человек. Все равно уже ничего не изменить. Да и не получилось бы у меня ничего с Настей – слишком она неприступная.

Приехав в Президент-отель, я прямиком направился к Виктории. Любочка сидела на своем месте.

– Мне срочно надо к Виктории.

– Она занята. У нее люди.

– Буду ждать, когда она освободится. – Я сел на один из стульев, стоящих у стенки напротив входа в кабинет. – Очень важный вопрос.

– Куда ты ездил?

– К Эдуарду, моему двоюродному брату. Он работает в ФСБ. Потом я тебя с ним познакомлю.

– Что-то серьезное? – осторожно поинтересовалась она.

– Да.

Она не стала расспрашивать, что стряслось, продолжила заниматься своими делами. А я не смог сидеть: встал, подошел к окну, принялся рассматривать открывающуюся панораму – Замоскворечье с его старыми и новыми домами, верхушками храмов. Мое окно выходило на другую сторону – на Москва-реку.

Виктория освободилась минут через пятнадцать. Я тут же зашел к ней, предупредив, что по очень важному делу, пересказал ей наш с Эдуардом разговор.

– Борис Николаевич отказался, – она пыталась успокоить меня.

– Они будут проявлять активность.

– Ну… на Ельцина давить бесполезно.

– Они не давят. Они попытаются ввести в заблуждение, напугать. И не только Ельцина.

– Думаешь, стоит поговорить с Борисом Николаевичем?

– Немедленно.

Подумав, она медленно проговорила:

– Хорошо. Попробую попасть к нему сейчас.

Мы вышли из кабинета вместе, но я задержался у Любочкиного стола, а Виктория, бросив: «Не знаю, когда вернусь», стремительно покинула приемную.

– Настолько серьезное дело? – Люба смотрела на меня встревоженно.

– Да.

Я рассказал ей все. Широко распространять эту информацию не стоило, но свои могли знать. Едва вернулся в отдел, Ирина позвала меня к телефону. Максим Сунгуров разыскал меня. Теперь он, успешный выпускник МГУ, работал в Российском представительстве Демократического института – организации, связанной с Демократической партией США.

– Олег Евгеньевич, простите, что беспокою вас. Мне надо выяснить одну вещь. Правда, что, – Макс назвал фамилию, – уговаривает президента отменить второй тур и ввести чрезвычайное положение?

Немного подумав – а чего скрывать? – я ответил:

– Правда.

– И что Ельцин?

– Ельцин не соглашается. И правильно делает.

– Спасибо.

Я понимал, куда уйдет эта информация, но считал, что нашим американским коллегам стоит знать правду.

На следующий день стало известно об отставке главного охранника. Одновременно из предвыборного штаба в Президент-отеле исчез Георгий Георгиевич Рогожкин, а с ним – все экстрасенсы, астрологи, нумерологи. В штабе говорили только об этих событиях.

Я не удержался, зашел к Виктории, дождался, когда она оторвет взгляд от бумаг.

– Рад, что президент поступил так.

Она усмехнулась как бы через силу.

– Твой главный довод помог. Борис Николаевич колебался, но когда услышал про то, что им проще будет управлять, если он уступит, сразу принял решение. Он этого на дух не переносит.

Я был доволен – такие слова падали елеем на душу.

– Ну, теперь только ждать второго тура… Слушай, а с Лебедем кто-нибудь переговоры ведет? Надо, чтобы он призвал своих сторонников голосовать за Ельцина.

– Ведут переговоры, – поспешила она заверить меня, – ведут.

– Может, мне подключиться?

– Не надо. Ты что, хочешь каждой бочке быть затычкой? Ведут переговоры люди посерьезнее тебя, имеющие соответствующие полномочия. Не дергайся. Все, что нужно, ты уже сделал. Теперь тебе надо больше внимания уделять будущей жене.

– Ладно, пошел уделять ей внимание.

Выйдя из кабинета, я сел напротив Любочки, уставился на нее преданным взглядом.

– Ты чего? – удивилась она.

– Приказано уделять тебе внимание.

– Кем?

– Викторией. – Кивком головы я указал на кабинет.

– А без приказа ты не можешь?

– Могу. Но с приказом буду делать это гораздо активнее.

Она смотрела на меня со снисходительной улыбкой, но я чувствовал, что ей приятно мое присутствие рядом с ней и то, что нас уже связывает нечто серьезное.

Второй тур принес победу Ельцину. Мы узнали об этом утром в понедельник, четвертого июля. Вечером был устроен банкет в ресторане Президент-отеля. Настроение у всех было праздничное. Пилось так легко и весело, что многие мои сотоварищи успели перебрать за короткий срок. Я тоже напился бы, но в какой-то момент прозвучал нежный голосок Любочки:

– Олежек, тебе достаточно. Давай поедем домой.

Моя мужская гордость возмутилась: что это она командует мной, ограничивает мою свободу?! Но разум согласился: и в самом деле довольно. Утром будет болеть голова, будет мучить жажда. Зачем мне это? Я послушался голоса разума, и мы с Любой незаметно покинули ресторан.

Вся наша последующая работа состояла в подготовке отчетов о проведенных мероприятиях, акциях и потраченных деньгах. Попутно я готовил нашу с Любочкой свадьбу.

Виктория согласилась быть свидетелем со стороны невесты, а Валера Комяков – со стороны жениха. Я пригласил всех своих литературных друзей: Сашу Лесина, Леню Ваксберга, Диму Ушакова и его супругу Иру, свою давнюю начальницу Инну Моисеевну (вот кто удивился моему звонку), пригласил Эдуарда, Марину, пригласил Филонова и многих сотрудников предвыборного штаба, а еще Элеонору Лукину и ее команду. У Любочки был свой список гостей. Помимо прочего, я договорился с рестораном, тем самым, в котором мы уже праздновали победу. Ушли все деньги, которые я заработал на выборах, но событие стоило того.

Настя была единственным человеком, которого я не стал приглашать. И вовсе не потому, что я отдал предпочтение Эдуарду. Мне почему-то не хотелось, чтобы она присутствовала на моей свадьбе с другой женщиной.

В субботу Любочка одела красивое белое платье, а я – строгий черный костюм с белой рубашкой и галстуком, и мы поехали сначала в парикмахерскую, потом в ЗАГС. Виктория с Валерой были уже там.

– Привет, жених, – сказала мне Виктория. – Посмотри, какая у тебя невеста. Загляденье. – Они поцеловались с Любой. – Прекрасно выглядишь. Настоящая красавица.

– Спасибо.

И в самом деле, с новой прической, не такой мальчишеской, как раньше, взволнованная, раскрасневшаяся, Люба казалась мне очень красивой. Я смотрел на нее с удовольствием. Виктория вручила ей букет хризантем и негромко поинтересовалась:

– А ты почему без фаты?

Смутившись, Люба проговорила:

– Я же не в первый раз… Не стала надевать.

– Ну и ладно. Ничего страшного.

Мы вошли в холл, здесь стояли парочки новобрачных, окруженные группками родственников, друзей. А потом я увидел женщину, пожилую, сухонькую, с тихим худым лицом – она неотрывно смотрела на меня. Рядом с ней стояла девушка, простоватая на вид, она с интересом смотрела по сторонам, потом, увидев Любу, радостно улыбнулась, кинулась нам навстречу. Пожилая женщина последовала за ней.

Когда они приблизились, я услышал тихий голос Любы:

– Это моя мама и моя сестра.

Я знал, что они приедут из Брянска, – Люба родилась там и жила до поступления в Бауманку. Пожилая женщина, все так же пристально глядя на меня, сухо произнесла:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – осторожно выдавил я.

– Вы ее не обманете?

– Мама! – раздался рядом голос Любы.

– Я имею право спросить. – Она по-прежнему не сводила с меня взгляда.

Что я мог ответить в этой ситуации? Только одно:

– Я не собираюсь ее обманывать.

Теперь она посмотрела на Любу.

– Если ты любишь его, выходи замуж. – Тут она шагнула к Любе, и они обнялись.

Так они стояли некоторое время, потом мать отпустила дочь, отвернулась, достала из кармана жакета платок, принялась вытирать слезы. Все это время сестра Любы – я вспомнил, что ее зовут Надя, – стояла рядом, продолжая с любопытством смотреть по сторонам. Она не была такой симпатичной, как Люба, и выглядела немного бестолковой.

Тут нас пригласили в зал. Я и Любочка шли впереди, следом Виктория с Валерой, потом Любины мать и сестра, замыкал нашу группу Анатолий, надевший по этому поводу светлую чистую рубашку.

Мы с Любой сделали все, что от нас требовалось: дружно подтвердили намерение сочетаться браком, подписали важный документ, официально меняющий наше семейное положение, поцеловались и обменялись кольцами, которые я успел купить вчера. Потом свои подписи поставили Виктория и Валерий. Торжественные звуки «Свадебного марша» из сюиты «Сон в летнюю ночь» Феликса Мендельсона звучали в действительности, а не только в моей голове. После этого мы на двух машинах поехали в Президент-отель.

У входа нас ожидала внушительная толпа. Радостные лица, множество цветов, добрые пожелания, звучащие со всех сторон. Пару минут спустя мы с Любой утянули всех гостей внутрь, к широкой лестнице, ведущей к просторному холлу, а там налево – в банкетный зал.

Мы заняли место во главе длинного стола, по бокам сели Виктория и Валерий. Но я тут же вскочил, вспомнив про новую тещу – разыскал ее и Надю, привел, посадил рядом с Викторией. Вслед за ними – Инну Моисеевну, которую усадил рядом с Валерой. А потом выудил из толпы Эдуарда, подвел его к Любочке.

– Люба, это мой двоюродный брат Эдуард.

– Очень рада, – с лучистой улыбкой проговорила она.

– Поздравляю. Желаю счастья. – Эдуард вручил ей цветы, а мне большую увесистую коробку. – Вот вам кофемашина. Будет варить каждое утро кофе. Сама.

Эдуарда я усадил рядом с Инной Моисеевной. Все остальные занимали места за столом без моего вмешательства. Саша Лесин, Леня Ваксберг и Дима Ушаков устроились на другом конце стола с явным намерением хорошо выпить, хотя рядом с Димой сидела его жена Лена, хорошо знакомая мне по литературной студии. Я охотно составил бы им компанию, но сегодня был не тот случай.

Веселье удалось. Непрестанно звучали добрые пожелания, много раз кричали «горько», и мы с Любой принимались целоваться. Я видел радость на лицах, и мне это нравилось. Даже Татьяна Петровна, Любина мама, часто улыбалась, хотя порой ее лицо становилось чересчур серьезным.

Анатолий увез меня и Любу в девять вечера. Багажник был забит подарками. Провожала нас такая же толпа, какая встречала. Любу упросили бросить букет, нашлась та, которая поймала его. Чуть позже Толя привез к нам Татьяну Петровну и Надю – я настоял на этом. Мои новые родственницы придирчиво осмотрели квартиру и сочли ее подходящей для жизни. Позже мы пили чай, расположившись за столом в гостиной. Татьяна Петровна рассказывала мне всякие истории, связанные с Любой.

– Боялась кататься на качелях, – добродушно говорила она. – Я ее посажу, а она вцепится в меня и не отпускает. Я ей: смотри, другие дети качаются, и ничего страшного. А она ни в какую.

– Потом-то научилась, – бойко возражала моя свежеиспеченная жена.

– Потом научилась… Это только через год.

Люба выглядела счастливой, но усталой. Немного погодя я разложил диван в гостиной, и Люба постелила матери и сестре. Пожелав им спокойной ночи, мы отправились в свою комнату.

– Ты довольна? – спросил я, когда мы легли.

– Да, – беззаботно выдохнула она, закрыла глаза и тотчас погрузилась в сон.

Я смотрел на ее нежное лицо, уже такое знакомое, и думал: «Не знаю, ошибка это или нет, но теперь она – моя настоящая жена».

Утром я проснулся раньше Любы. Тихонько встал, прошел в кухню. Татьяна Петровна была уже здесь – что-то готовила. Я поздоровался.

– Доброе утро, – радушно отвечала она мне. – Ты чего вскочил?

– Наспался.

– Ну и хорошо. Скоро завтракать будем. Я вот салат готовлю, кашу. Ничего, что я тут хозяйничаю?

– Это прекрасно.

– А что на «ты» перешла?

– Нормально.

Тут она глянула на меня пытливо.

– Я вот что тебе скажу: ты Любу не балуй. Она с норовом. Ты ей не дай сесть тебе на шею. Не обижай, но и не дай сесть на шею.

– Не дам, – поклялся я.

Вспомнив про подарок брата, я распаковал кофемашину, установил на столе. Пачка кофе была приложена. Часть ее ароматного содержимого насыпал в контейнер, залил в емкость воды, нажал кнопку. Машина сочно заурчала, перемалывая порцию кофейных зерен, потом зашипела, и вскоре темно-коричневая жидкость полилась в чашку. Аромат кофе разошелся по кухне. Я попробовал получившийся напиток – вкус мне понравился.