Текст книги "Прошлое в наказание"

Когда я ехал домой, я думал по поводу его совета исключить Гайдара из списка. Что за этим стояло? Желание помочь? Или решить какие-то свои задачи?

«Навряд ли он хочет подставить меня, – размышлял я. – Но и помогать в ущерб своей организации не станет… Думаю, все правда. Зачем им это надо? Непонятно… А как он узнал про Хакамаду? Одно из двух – есть стукач или прослушка. Может, и то и другое».

На следующий день, явившись к Гайдару на заседание штаба, я приглядывался к моим сподвижникам – с кем из них можно поговорить на столь деликатную тему, как исключение Гайдара из списка. И понял: ни с кем. Бессмысленно было затевать разговор, не имея на руках данных. А Эдуард не счел возможным мне их дать. Оставалось выступить с предложением заказать социологическое исследование, благо, до выборов был еще месяц.

Когда я огласил свое предложение, реакция последовала вполне ожидаемая: зачем? Что у нас не в порядке? Как мы используем полученные данные? А ведь я умолчал о том, что опрос должен был выявить желательный вариант изменения тройки. Говорить о возможном исключении Гайдара из списка я не рискнул.

Все-таки, следовало что-то придумать, как-то отреагировать на информацию, полученную от Эдуарда. «Почему такое отношение к Гайдару? Почему на него вешают всех собак? Наверно, потому, что он ничего не объяснял людям в девяносто втором, когда начались реформы. А люди не понимали, что происходит. И все тяготы, упавшие на них, списали на Гайдара. Он и сейчас уклоняется от выступлений. Но он должен выступать как можно больше. И объяснять, объяснять, объяснять».

В ближайшую встречу я поговорил об этом с Егором Тимуровичем. Он воспринял мои слова равнодушно.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – сказал после долгой паузы.

Тогда я выступил на заседании предвыборного штаба. Эмоционально изложил свои соображения. Меня поддержали все. Гайдар выглядел несколько озадаченным.

– Ну… если вы считаете, что я должен больше выступать, я буду выступать. Но зачем объяснять очевидные вещи?

– Егор Тимурович, – с укоризной произнес я, – то, что очевидно вам, далеко не очевидно для большей части нашего населения. Люди нуждаются в объяснении того, какие шаги, зачем предпринимались и предпринимаются сейчас.

– Хорошо… – проговорил он так, будто речь шла о чем-то совсем не касающемся его.

Мы с Михаилом и еще двумя членами штаба тотчас занялись переделкой плана встреч и выступлений нашей тройки, меняя соотношение в пользу Гайдара. Я был готов писать ему тексты выступлений, но Егор Тимурович на это не согласился бы.

Вполне можно было успокоиться на достигнутом, но ощущение, что не сделано все необходимое, донимало меня. Я искал упущения и наконец пришел к такому заключению: «Листовки у нас довольно скучные, длинные. Они правильные, но немногие прочтут их до конца. А из тех, что прочтут, немногие поймут их. Плакаты у нас тоже скучные, притом что очень правильные…»

– Надо сделать более яркими наши агитационные материалы, – говорил я вечером, сидя за длинным столом напротив трех прямоугольных окон, за которыми уже окутала все темнота. – Важно, чтобы листовки были короткие, запоминающиеся, как и плакаты. Неожиданные фразы, сюжеты. То, что останавливает, заставляет встрепенуться… Я набросал несколько листовок. Давайте обсуждать.

Короткие тексты понравились не всем. Главный довод был: они не дают полного представления о нашей программе. Я старался объяснить, что тех, кто читает длинные листовки, меньшинство. А мы должны в первую очередь обращаться к тем, кто ограничится одной фразой. И потому эта фраза должна быть яркой, запоминающейся. Как и надпись на плакате вкупе с картинкой.

Гайдар вновь сидел молча, погруженный в свои мысли, но в какой-то момент встрепенулся, проговорил сдержанно, в своей интеллигентной манере.

– На мой взгляд, Олег Евгеньевич прав. Нужны листовки с коротким текстом. Их надо раздавать на пикетах. А для тех, кто хочет разобраться, надо иметь некоторый запас листовок с длинным текстом.

Его слова положили конец спору. Оставалось только отстоять мои тексты. Что я с успехом и сделал в последующие полчаса.

День выборов мне пришлось провести в Центральной избирательной комиссии. Она располагалась на Ильинке, в одном из зданий бывшего ЦК КПСС, большую часть которых заняла Администрация президента. Я торчал там, чтобы оперативно получать информацию о ходе голосования – данные о том, сколько где проголосовало на текущий час, и поначалу особой напряженности не было и в помине. Развалившись в кресле в зале, приспособленном для представителей партий и блоков, я размышлял: «Как быстро пронеслась предвыборная пора. Три месяца промелькнули прямо-таки стремительно. Теперь декабрь подведет итог нашей работе. Любопытно, какое место займем? Думаю, третье. Минимум четвертое…»

Ночью начали поступать данные по подсчету голосов. Они всерьез обеспокоили меня: поддержка нашего блока телепалась в районе пяти процентов, не превышая этого значения. Я надеялся на Москву, на Питер – там наших сторонников куда больше, чем за пределами двух столиц. «Они добавят голосов. Помогут переползти через проклятый барьер».

Утром в понедельник стало ясно – не получилось. «Объединенные демократы» чуть-чуть недобрали до проходных пяти процентов. Не помогли дополнительные выступления и короткие листовки. А Партия экономической свободы получила немногим более двух процентов. «Если бы Хакамаде отдали второе место, блок прошел бы в Думу, – повторял я про себя. – Если бы Хакамаде отдали второе месте, блок совершенно точно прошел бы в Думу». Тут впору было вспомнить «Похоронный марш», а точнее, третью часть сонаты для фортепьяно № 2 си-бемоль минор Шопена, называемую «Траурным маршем». Я чувствовал себя виноватым в том, что не смог убедить штаб в своей правоте. Надо было говорить с Гайдаром, с Яковлевым, спорить, доказывать. А я не стал.

Я звонил им в эту ночь, и Егору Тимуровичу, и Александру Николаевичу, и Юрию Дмитриевичу, сообщал поступающие сведения. Так что для них наш проигрыш не стал неожиданностью. Хотя и огорчил. Гайдар выслушал молча, потом пробормотал:

– Я понял. Спасибо.

А вот Александр Николаевич неспешно поинтересовался:

– Как же так получилось? Вроде все необходимое предприняли.

– Значит, не все, – мрачно ответил я, но не стал ничего добавлять.

Слова брата о том, что я должен был добиться своего, торчали в моей голове, давили на самолюбие. Чувство вины донимало меня.

Через два дня состоялся «разбор полетов». Искали причины проигрыша. Выступил каждый член штаба. Когда настал мой черед, я проговорил, сумрачно глядя на Гайдара:

– На мой взгляд, причина в том, что уровень вашей поддержки оказался ниже, чем мы полагали и чем показывал сентябрьский опрос. – Чтобы сгладить ситуацию, добавил: – Кстати, то, что президент и премьер поддерживали движение «Наш дом – Россия», тоже не особо помогло. Да, оно вышло на третье место, но они получили в два раза меньше голосов, чем коммунисты.

Гайдар промолчал, глядя куда-то вниз. Я даже предположить не мог, о чем он думает.

То, что надо было объединяться с Хакамадой, признали все члены предвыборного штаба. Я оказался прав. Только ничего уже нельзя было изменить. И это по-прежнему печалило меня.

Хотелось отдохнуть, перевести дух. Я взял недельный отпуск. Поначалу рассчитывал проваляться все дни, отоспаться всласть. А потом подумал: ну и скотина я, совсем забыл про сына, про своих друзей. И про Настю.

Вечером я приехал к Марине и Кириллу. Привез мандаринов и коробку шоколадных конфет.

– Ты на меня не обижаешься? – спросил я сына. – Я долго не появлялся, потому что был очень занят.

– Не обижаюсь, – вяло откликнулся он.

– Предлагаю тебе в ближайшее воскресенье отправиться на природу. Я хочу подарить тебе снегокат. И мы поедем кататься куда-нибудь, где есть горки.

Он оживился:

– В Коломенском можно кататься.

– Можно. Еще в Ясеневе есть большая горка. Там слаломисты катаются. Дети на санках – тоже.

– А когда ты купишь снегокат?

– Постараюсь завтра или послезавтра. Но ты его все равно увидишь только в воскресенье.

– А ты можешь привезти его, как только купишь?

Снисходительно усмехнувшись, я проговорил:

– Попробую.

Я на самом деле поехал на следующий день в «Детский мир» на Лубянке. Снегокат был приобретен. Я тут же завез его к Марине, теща открыла мне.

– Вот. Для Кирилла, – довольно проговорил я, занося играющий свежей красной краской увесистый аппарат.

Она посмотрела на меня с тихим сомнением, спросила:

– И куда его ставить?

– На лоджии будет стоять.

– Там и так тесно.

– Место найдем. А сейчас пусть в комнате Кирилла стоит.

– Споткнется, лоб разобьет.

– Не споткнется, – уверенно возразил я, занося снегокат в комнату сына.

Вечером я собрал друзей в Пестром зале ЦДЛ: Сашу Лесина, Диму Ушакова, Леню Ваксберга.

– За что пьем? – поинтересовался Лесин, едва рюмки были наполнены.

– Обмываем мой проигрыш.

Он очень удивился – его худощавое лицо еще больше вытянулось.

– Что у тебя стряслось?

– Выборы проиграл, – признался я.

– Эти, что были?

– Да.

– Захотел стать депутатом?

– Депутатом становиться не собирался, а в выборах участвовал. Избирательный блок, за который я отвечал, продул. Не прошел в Думу.

– Что за блок? – живо поинтересовался Леня. Я назвал. Он состроил нечто пренебрежительное на лице. – Да не могли вы пройти с такой тройкой. И нечего расстраиваться.

– Как нечего?! Я дело завалил… – Усмехнувшись, продолжил: – Впрочем, есть еще один повод.

– Какой?

– Весьма серьезный. – Придав лицу загадочное выражение и выдержав паузу, я выпалил: – Давно с вами не виделся. – Поднял рюмку: – За нас. Чтобы все у нас было хорошо.

Рюмки сошлись и вновь разошлись, чтобы влить содержимое в наши глотки. Холодная водка была хороша. Закусили соленостями и вареным языком с хреном. Выпили еще по одной. Разговор неминуемо скатился к тому, кто что написал или опубликовал.

– У меня книга вышла, – в голосе Димы сквозило смущение. – Любовный роман.

– Вечно востребованный жанр, – бойко прокомментировал я.

– Заказали – я написал… – Он, похоже, не был доволен этой работой. – А так у меня есть новые произведения.

– У меня два романа лежат в разных издательствах. – Леня вяло улыбался. – Правда, не любовные. Обычная проза. Любовь там есть, но это не главное. Когда выйдут – неизвестно.

– У меня вышла книжка рассказов, – буднично поведал Саша. – Правда, напечатал ее за свой счет.

– Это неправильно, – с некоторой снисходительностью возразил Ваксберг. – Книги должны издаваться за счет издателя.

– А на мой взгляд, главное, что вышла. – Я вновь наполнил рюмки, заканчивая бутылку. – Выпьем за литературу. За муки творчества. И за радость творчества.

Тост охотно поддержали. Рюмки энергично сошлись, издав правильный звук, поделились водкой. Остатки закуски пошли в ход.

– А ты чем похвалишься? – обратился ко мне Леня.

– Ничем. Я ничего не пишу. Вернее, пишу, но очень специфическую прозу. Я же вам говорил. Деловые письма, аналитические записки, справки. Недавно листовки сочинял… Написал программу партии. По-моему, очень недурственную. – Небрежно усмехнувшись, заключил: – Я теперь мастер делового жанра.

Принесли горячее и еще одну бутылку. Мы принялись за еду. Некоторое время стояла тишина, потом Дима обратился ко мне:

– Ты не женился?

– Нет.

– А чего?

– Все не до этого. А потом… так проще.

– Тоже верно… А я вот женился. – Вновь смущение отразилось на его округлом лице.

– Да?! На ком?

– На Лене Корчагиной. На ком еще? Мы с ней наконец официально оформили отношения.

– Все равно надо отметить. – Я в очередной раз наполнил рюмки, поднял свою. – Поздравляю. Счастливой семейной жизни.

Тост был горячо поддержан.

После пятой рюмки Ваксберг обратился ко мне с крайне серьезным видом:

– Ты мне скажи, что вы там строите? Какую экономическую систему?

– Цивилизованный рынок, – охотно принялся объяснять я. – Эффективную рыночную экономику и развитое социальное государство…

Я хотел развить мысль, но Леня прервал меня:

– А что на самом деле происходит, ты знаешь? Директора выводят из предприятий самое ценное оборудование и продают его. Или забирают в личные фирмы. Предприятия прекращают работу, сотрудники остаются без зарплаты, потом их выгоняют, а цеха и здания продают. Это что, рыночная экономика?

– Пойми, это всё старые предприятия…

– А люди?! Тоже старые?!

– Важно, чтобы появилось некоторое количество крупных предпринимателей. Они станут локомотивами экономики, – цитировал я Анатолия Чубайса. – Но малый и средний бизнес тоже необходимы.

– Я вам не доверяю. На этих выборах за «Яблоко» голосовал. А в будущем году на выборах президента проголосую за Зюганова.

– Леня, побойся Бога! Тебе мало семидесяти лет советской власти?

– Ты боишься коммунистов? Но чему-то они должны были научиться. В Польше они стали социал-демократами.

– Мы не в Польше. Наших коммунистов не переделать.

– А вы – наши демократы – не лучше.

– Ребята, что вы какую-то херню несете, – возмутился Лесин. – Нашли о чем спорить. Будто у нас нет более важных дел. – Он решительно взялся за бутылку.

Мы изрядно выпили в тот вечер. Но я не был пьян. Развез друзей по домам – в такую холодину, какая стояла на улице, я не считал возможным предоставить их самим себе. Лишь после того, как Саша, живший дальше всех, под моим пристальным доглядом, пошатываясь, вошел в подъезд, я сказал Анатолию: «Домой».

Новые выборы и Любочка

Новый, девяносто шестой год я впервые за долгое время встречал в семейной обстановке. За столом сидели Кирилл, Марина, теща. А еще Василий и Настя – я пригласил их с согласия Марины. Мы пили шампанское, ели всякие вкусности, приготовленные тещей и принесенные Настей и мною. Слушали музыку и даже немного танцевали. Угомонились в пятом часу. Я заказал такси. Когда готовились к отъезду, Марина успела шепнуть мне:

– Твой выбор одобряю. Если она станет твоей женой, буду рада.

Я не стал ничего объяснять. Промолчал, состроив загадочное лицо.

Второго января мы встретились вновь – я забрал Кирилла, заехал за Василием, за Настей, и мы вчетвером отправились в Ясенево на гору кататься на снегокате. Погода стояла прекрасная – веселое солнце и небольшой мороз. Длинный, уходящий в овраг склон был заполнен слаломистами, но сбоку летели вниз большие и маленькие фигурки на санках. Вскоре мы присоединились к ним. Разумеется, катались дети – они умещались вдвоем на снегокате, но один раз я съехал сам, а вслед за тем уговорил скатиться с горы Настю. Ей понравилось, и хотя она визжала от страха, съехала еще раз.

Обедали мы в ресторане рядом с метро «Академическая» – так хотелось есть, что я попросил Толю остановиться у первого попавшегося заведения общественного питания. Впрочем, он припарковал машину у третьего по счету – два других, на его взгляд, выглядели совсем несолидно.

Ресторан был посредственный, но Кирилл и Василий с аппетитом уплетали и закуску, и первое, и второе; Настя – тоже. Я едва поспевал за ними. Мы с Настей закончили обед чашкой кофе: она взяла капучино, я – американо. Кофе оказался неплохим, что было редкостью для Москвы.

Настя не позволила мне заплатить за них с Василием – вытащила из кошелька и положила на скатерть деньги за половину счета. Я не стал упорствовать, спрятал купюры в портмоне. Когда вышли на улицу, заполненную бодрящим морозным воздухом, зимнее солнце уже клонилось к закату. Мы не спеша уселись в машине.

– Зря ты не пошел с нами, – обратился я Анатолию, как только поехали.

– Я пообедал, пока вы катались с горки, – немного смущенно произнес он. – У меня были бутерброды.

– Сухомятка до добра не доводит, – назидательно сказал я.

Он промолчал.

Солнце уже скрылось, когда мы подъехали к дому Насти и Василия. Я тоже вышел из машины. Сколь безмятежной казалась ее улыбка.

– Спасибо тебе за чудесный день.

Я не сказал ей то, что очень хотел сказать: если бы мы были вместе, все дни стали бы чудесными. Я только выдохнул:

– Пожалуйста.

– До свидания.

Она пошла к входу, Василий последовал за ней. Я дождался, когда они скрылись за серой дверью, вернулся в машину, сел сзади, рядом с Кириллом. Требовалось обсудить один вопрос.

– Через месяц с небольшим твой день рождения. Что тебе подарить?

Он задумался, глядя, куда-то вверх, потом пытливо посмотрел на меня.

– А снегокат не ко дню рождения?

– Нет, конечно. Подарки не дарят загодя.

Выслушав, проговорил с некоторой осторожностью:

– А компьютер ты мог бы подарить?

– Компьютер?.. Попробую.

С довольным видом он уставился вперед.

Первый рабочий день в наступившем году принес неприятный сюрприз: Филонова сняли, на его место был назначен министр по делам национальностей и региональной политике – человек, сыгравший немалую роль в том, что началась чеченская война. Я был удивлен, кинулся к Сухатову, тот сказал, что Филонова решено использовать на выборах. А тот, который сменил его… «Да, принял Борис Николаевич такое решение. Назначил. Посмотрим, как будет работать».

Филонов на самом деле получил некие полномочия и большой кабинет на Старой площади. Через день вызвал меня.

– Идет создание предвыборного штаба Ельцина, – сообщил он. – Предлагаю тебе возглавить там отдел по взаимодействию с партиями и общественными организациями.

Я согласился. Мне это было интересно. Простор для инициативы и живое общение по-прежнему привлекали меня. Я тут же разыскал моих прежних сотрудниц Ирину и Валентину, они с ходу согласились продолжить работу со мной. Еще двух человек я пригласил из тех, кого давно знал и кто хорошо разбирался в партиях и общественных организациях – Валеру Комякова и Володю Жирихина. Валера был заместителем Николая Травкина в Демократической партии России, той самой, которая обеспечивала работу по референдуму в Татарстане.

Поначалу штаб расположился в гостинице «Мир» поблизости от Белого дома, но там работа не заладилась, прежде всего по причине отсутствия финансов. Невозможно проводить мероприятия, не имея на это денег. Именно на эту вялую пору пришелся день рождения Кирилла. Так что время для приобретения подарка сыну выкраивать не пришлось. Я купил компьютер, не самый дорогой, но и не дешевый. Сын пришел в восторг, увидев содержимое коробок, тут же вытащил и установил на столе блок, клавиатуру. Я помог ему извлечь из самой большой коробки и поставить на стол тяжеленный монитор. Все нужные соединения он подключил сам. Компьютер ожил. Я смотрел на Кирилла с довольной улыбкой – мне было приятно, что я смог сделать для него что-то серьезное.

– Ты балуешь его, – негромко сказала Марина.

– Это не тот подарок, который для баловства, – возразил я. – Компьютеры всё больше входят в нашу жизнь. Пусть осваивает.

– Будет играть с утра до вечера. Я уже не раз слышала, что те, у кого есть компьютеры, безостановочно играют во всякие игры.

Я глянул на нее с лукавством:

– А на что здесь ты?

– Хочешь, чтобы я превратилась в надсмотрщика?

– Может, и не понадобится. Посмотрим…

Через неделю, когда стараниями Анатолия Чубайса появились наконец деньги, штаб перебрался в Президент-отель на Якиманке. Можно было начинать работу.

Настроение у большинства членов штаба не отличалось оптимизмом. Все знали, что у Ельцина поддержка в пять процентов, тогда как у Зюганова намного больше; все помнили, что коммунисты заняли первое место на недавних выборах в Думу. Так что многие члены штаба не видели перспективы победы, у них был один расчет – подзаработать. А вот мы с моей маленькой командой полагали, что ситуация не безвыходная и предвыборную кампанию можно провести так, чтобы коренным образом переломить расклад голосов. Мы делали ставку на различные общественные организации, которые должны были во всех городах, где у них есть отделения, агитировать против Зюганова, объясняя: его победа обернется катастрофой для страны. А чтобы выступления были яркими, намечалось привлекать к ним артистов, писателей, поэтов. На все выделялись деньги, и вполне оправданно: требовались помещения, листовки, оплата поездок творческих групп. Вскоре заработала не только моя группа – штаб осуществлял широкую деятельность по всей России.

А потом стали происходить странности: со всех уголков страны пошли бравурные сообщения об успехе усилий региональных властей, добившихся изменения настроений у населения. Мне трудно было в это поверить. Я отправился к своей давней знакомой Элеоноре Лукиной, которая возглавляла группу кураторов регионов движения «Выбор России», рассказал ей о своих сомнениях, и она подтвердила их, выдав мне увесистую стопку бумаг – аналитическую справку о состоянии дел в субъектах Российской Федерации. Элеонора в прошлом была научным сотрудником в секретном НИИ, работу она организовала по-серьезному: все ее сотрудницы умели собирать, проверять и анализировать информацию, которую получали от людей, живущих в разных частях страны. Элеонора делала итоговую справку.

Когда я принес эту справку Филонову, он полистал ее с подозрением и вынес приговор:

– Чепуха. Не могут правильные результаты отличаться от тех, которые дают губернаторы и руководители региональных управлений ФСБ. Не могут.

– Вполне могут, – мягко возразил я. – И те и другие заинтересованы в том, чтобы приукрасить ситуацию.

– Не верю.

– Ну а если?

– Не верю, – твердо повторил он.

Как я мог переубедить его? Только получив в союзники кого-то из стоящих выше. Я отправился к Сухатову, но Лев отказался мне помогать:

– Пойми, Олег, шеф не подключал меня к выборным делам, я не считаю возможным в это влезать.

Тогда я ринулся к генералу Рогожкину, который занимался выборами от службы охраны и тоже перебрался в «Президент-Отель».

С Георгием Георгиевичем я был знаком. Худощавый, подтянутый, с седыми усами, темными, пристально изучающими тебя глазами, он был похож на классического технаря – инженера или технолога, собаку съевшего на производстве. Тем более что всегда ходил в штатском. Он давно уже обосновался в Президент-отеле, в отсеке, доступном для узкого круга людей, тоже ходивших в штатском, но я прекрасно понимал, что все они имеют офицерские звания и все родом из КГБ. Не знаю почему, но Георгий Георгиевич приглашал меня на свои совещания – единственного по-настоящему штатского человека. Там, на этих совещаниях, я не без удивления узнал, что меня окружают исключительно астрологи, экстрасенсы, нумерологи. Я испытывал некоторый дискомфорт, но вида не подавал: бойко высказывал свое суждение по разным вопросам.

К Рогожкину я отправился от Сухатова. Георгий Георгиевич оказался на месте. Выслушал меня, подумал, проговорил своим осторожным глуховатым голосом:

– Оставь справку. Мне нужно время, чтобы разобраться.

Через два дня он позвонил мне, попросил зайти.

– Думаю, истина где-то посередине, – изрек он, дождавшись, когда я сяду напротив. – Конечно, губернаторы отчасти приукрашивают ситуацию. Но она и не столь плохая, как получается у твоей группы.

– А я верю нашим данным. – Я указал на лежащую перед ним справку.

Георгий Георгиевич посмотрел на меня с прощающей улыбкой.

– В твоем положении это проще делать, – тактично заключил он.

Ясно было, что он не считает возможным вмешаться в ход дел. Положение у него такое. Следовало найти другой вариант действий. И тут я узнал, что для усиления штаба Филонову назначили заместителя – Викторию Минину, деловую женщину, друга семьи президента. Я не был знаком с ней, но не стал медлить: на второй день прорвался к ней со справкой. Она оказалась постарше меня, не красавица, но и не уродина, с округлым, простым лицом, главное, неглупым, смышленым. Я положил перед ней стопку листов и рассказал, что к чему. Она выслушала меня со всей внимательностью, попросила время, чтобы ознакомиться с переданным ей материалом. Я не ошибся в ней: уже на следующий день Виктория вызвала меня:

– Где они там, эти твои женщины? – Меня ничуть не покоробило ее панибратство. – Пусть перебираются сюда и работают. По моей просьбе на десятом этаже им выделили часть крыла – пять комнат. Хватит?

– Хватит, – выдохнул я, готовый тут же сорваться и бежать к телефону.

– Действуй. Они нужны здесь.

Позвонил Лукиной, сообщил новость. Элеонора не слишком удивилась: если надо, будем работать в Президент-отеле. Я немедленно отправился к ним. Перевез часть группы – троих вместе с Лукиной. Они тут же принялись обживать полученные комнаты. Анатолий тем временем поехал за остальными.

К вечеру была готова новая справка, не менее обстоятельная, чем прежняя. Виктория тут же забрала с собой Лукину, прихватила толстую стопку листков и отправилась к Филонову. Мининой он не стал перечить: молча выслушал комментарии Элеоноры, попросил оставить справку для детального знакомства. Разумеется, Виктория оставила, а сама с другим экземпляром отправилась на важную встречу, как я понял, с Татьяной, дочерью президента.

С того дня все изменилось. Какая-то легкая, бодрящая энергия наполнила помещения, вселилась в людей, работавших здесь. Унылое прежде настроение сменилось на рабочее. Куда приятнее стало общаться с коллегами. В довершение ко всему, Рогожкин подошел ко мне и весьма вежливо спросил:

– Олег, нельзя ли и мне получать экземпляр справки?

– Конечно, можно, Георгий Георгиевич, – радушно ответил я. – Никаких проблем.

Эта просьба подвигла меня потратить время на встречу с Эдуардом. Уж очень мне хотелось, чтобы московские начальники узнали про делишки региональных руководителей ФСБ. Я привез Эдуарду справку Лукиной и те документы, которые приходили из регионов России. Выслушав меня, брат заметил:

– Было бы лучше, если бы Филонов написал сопроводительное письмо.

– Он не станет писать. Ему незачем лезть в ваши дела.

– Хорошо, попробуем так…

Он замер на мгновение, потом поднял трубку одного из телефонов, стоящих на столе, дождавшись ответа, спросил:

– Петр Григорьевич, разрешите подойти к вам по неотложному делу. – Выслушав ответ, положил трубку, взял справки и сказал мне: – Идем.

Мы шли по длинному коридору – он впереди, а я за ним. И я вновь подумал, что так же водили по этим коридорам моего отца. С той лишь разницей, что конвоир шел позади.

Лестница подняла нас на этаж, и там продолжилось безмолвное шествие. Наконец, Эдуард свернул к одной из дверей, открыл ее, и мы оказались в приемной, за столом сидел офицер с лейтенантскими погонами.

– Петр Григорьевич ждет, – сказал ему Эдуард. А потом мне: – Ты пока тут побудь.

Он скрылся за дверью кабинета, лейтенант изучал какие-то бумаги, а я смотрел в окно – там было видно здание «Детского мира» и часть Лубянской площади слева от него. Через минуту дверь открылась, Эдуард сказал мне:

– Заходи.

Человек, сидевший за столом, был в штатском, но чувствовалось, что чин у него не меньше генеральского. Ему было где-то под шестьдесят. Голова с большими залысинами, глаза темные и чересчур внимательные, глядящие прямо внутрь того, с кем он говорит. Он поднялся, протянул мне руку.

– Рад познакомиться с братом Эдуарда Васильевича. Так вы работаете в Кремле?

– Да, в Администрации президента. Но сейчас выборами занимаюсь. Собственно говоря, отсюда и та информация, которую я посчитал нужным довести до вас. – Я кратко пересказал историю со справками.

– Попробуем разобраться, – задумчиво проговорил Петр Григорьевич, потом живо глянул на меня. – Спасибо, Олег Евгеньевич. Информация важная для нас.

– Пожалуйста. – Я поднялся. – Простите, мне пора. Очень много работы.

– Не смею задерживать. – Петр Григорьевич тоже поднялся. Протянул мне руку. Пожимая ее, спросил с хитрым видом. – Как полагаете, Ельцин победит?

– Думаю, победит. Хотя, скорее всего, во втором туре.

– Ну, всего вам хорошего.

Эдуард проводил меня до выхода из здания. Поинтересовался насчет Кирилла, я ответил, что с ним все в порядке, учится хорошо, сейчас осваивает компьютер. Посоветовал купить такой же для Василия. На его предложение пообедать или поужинать вместе ответил:

– Только если в пределах Президент-отеля.

– Там ресторан средненький, – возразил Эдуард.

– Какой есть. Зато рядом.

На том и расстались.

Возвращаясь, я думал о том, что зря затеял это дело с доносом на региональных руководителей ФСБ. Уж очень мне хотелось, чтобы наказали тех, кто врал. Скорее всего, бывших сотрудников КГБ. Но я не почувствовал никакого удовлетворения. Наоборот, был недоволен своим поступком и вернулся в Президент-отель в плохом расположении духа. Даже Ира осторожно поинтересовалась через некоторое время:

– Олег, что-нибудь произошло?

– Так… мелкие неприятности. Ничего серьезного, – кисло ответил я.

Мой отдел трудился в лихорадочном режиме: представители партий и различных организаций осаждали нас, одни предлагали мероприятия в разных уголках России, другие согласовывали планы подготовки утвержденных мероприятий, третьи отчитывались за выполненную работу. Помимо этого, мы с Комяковым и Жирихиным придумывали собственные проекты, часть из которых поддерживала Виктория, и тогда на их воплощение выделялись деньги. Но тут же возникала необходимость заниматься этими проектами.

С Викторией я виделся теперь постоянно. И был рад этому еще и по той причине, что мне очень нравилась ее секретарь – улыбчивая Любочка с милым округлым лицом, вздернутым носиком и веселым нравом, существо невероятно добродушное и доброжелательное, напрочь лишенное уныния. Казалось, ничто не может расстроить ее. Если я оказывался рядом с ней в задумчивом состоянии, она неизменно говорила, как бы возмущаясь:

– Олег Евгеньевич, ну почему вы опять такой грустный?

– Я не грустный, я погружен в размышления.

– Так много проблем?

– Да.

– Не унывайте. Все проблемы решим.

Любочка была моложе меня лет на семь. Ее удивительно ладная фигурка радовала взор. Честно говоря, она всколыхнула чувства, которых я давно не испытывал. И хотя я не видел в ней того интеллекта, который был у Насти, ее живость, задор, ее молодая энергия привлекали меня. Теперь я частенько по поводу и без оного заходил в приемную Мининой. И с удовольствием отмечал, что Любочке нравится мое присутствие.

Недели через три я настолько увлекся ею, что вдруг предложил:

– Выходи за меня замуж.

Она вмиг посерьезнела.

– Олег Евгеньевич, не шутите такими вещами.

– Я не шучу. Выходи.

– Если вам очень хочется переспать со мной… давайте сделаем это. – Ее голос был абсолютно спокоен. – И разбежимся. А замуж – это слишком серьезно.

Эти слова озадачили.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю… Я была замужем. Через год мы разошлись. Мне такого больше не хочется.

Ощущение крайней неловкости обрушилось на меня.

– Прости… Только… я не шутил.

Она ничего не сказала, но ее отношение ко мне стало куда более сдержанным. И это огорчало. Неделю я принимал новые правила общения, а потом не выдержал. Поздним вечером, когда Минина уехала, я пришел в приемную для серьезного разговора.