Текст книги "Кремлевские призраки"

– Когда же научимся работать.

– Мне бы тоже этого хотелось.

Строгий взгляд уперся в него.

– Вы не иронизируйте, – больше для порядка, чем от раздражения сказал начальник.

Можно было опять зарыться в документы.

Подобно шустрой птичке залетел в комнату Кривенко, работавший на том же этаже. Расселся напротив, закурил, с дошлым видом выдержал паузу.

– Что это на шефа твоего ополчились? Роют под него вовсю. И с большим успехом. Знаешь, кто?

– Догадываюсь.

– Говорят, послом назначат. В какую-нибудь хорошую страну. Он просто обязан тебя взять. Поедешь? Первым советником.

– Зачем?

Коллега прямо-таки опешил.

– Ты что, не заслужил? Не имеешь права пожить, как человек?

– Назначат, будем решать.

Кривенко продолжал смотреть на него с превеликим удивлением:

– Витя, ты какой-то мастодонт. Давно надо было договориться. Мол, поеду на таких условиях. Зря что ли пашешь? А указ, говорят, утром был.

– Не было, – отрезал Виктор Петрович.

– Точно?

– Да. Ты у нас всегда со слухами спешишь.

Посрамленный Кривенко отправился восвояси.

Виктор Петрович успел набросать важное письмо, когда в очередной раз зазвонил городской телефон.

– Виктор Петрович, – с укоризной проговорила трубка. – Что же вы не идете обедать?

– Да все некогда.

– Ну, как же так? Опять не думаете о здоровье. Неужто десяти минут нет?

– Есть, – с тихой улыбкой сказал Виктор Петрович. – Валюша, ты права. Иду. Прямо сейчас.

Спецбуфет находился этажом ниже – комната на шесть столиков, где у каждого, кто принадлежал к определенному кругу, было свое постоянное место. Поначалу Виктор Петрович стеснялся ходить сюда, но потом привык – время было дорого.

За соседним столиком сидел Воропаев из президентской команды. Он приветливо поздоровался. Кивнув ему в ответ и пожелав приятного аппетита, Виктор Петрович опустился на свое постоянное место. Устало улыбнулся:

– Смотрю, вы тоже поздно обедаете, Анатолий Вадимович. Суета мешает? Эклезиаст был прав. А как ваши поиски добра и зла?

– С тех пор, как мы с вами говорили на эту тему, мои воззрения не менялись, – в тон ему отвечал Воропаев. – По-прежнему уверен, что все зло в нас самих.

– Я думал над вашими словами, – медленно и все с той же улыбкой проговорил Виктор Петрович. – Это любопытно – зло только в нас, и мы полностью ответственны за него. Однако, история знает такие случаи, когда человек… вступал в сговор с дьяволом, с силами зла, и добивался желаемого. Власти, богатства. А потом быстро умирал.

– Это не противоречит моей концепции. Вам дают то, что вы желаете, но наказываете себя вы сами. И в этой жизни, и, наверно, в следующей. – Он аккуратно вытер салфеткой рот и, пожелав Виктору Петровичу приятного аппетита, удалился.

Пообедать как следует не удалось. В соседней комнате зазвонил телефон, и вскоре выглянула Валечка.

– Начальник вас требует, – виновато проговорила она.

Положив ложку, Виктор Петрович поднялся из-за стола и быстрым шагом направился к выходу.

Начальник просил срочно разыскать документы полугодовой давности. Виктор Петрович долго перебирал бумаги в шкафу, но то, что требовалось, нашел.

– Отложите все и срочно составьте справку, почему поднятые вопросы до сих пор не решены, и предложения подготовьте по решению. – Начальник помолчал. – До каких пор это будет твориться? Очередной прокол.

– Я не занимался этим вопросом, – вежливо напомнил Виктор Петрович.

– Могли проконтролировать. Правильно люди говорят, что нынешние власти плохо работают. Вот лишнее подтверждение. Готовьте справку.

«А указа нет, – довольно подумал Виктор Петрович, возвращаясь в свою комнату, и тут же одернул себя. – Рано радоваться. Дождись конца дня».

Он сразу принялся за работу: получил необходимые сведения и принялся сочинять. На телефонные звонки не отвечал. Справка была готова через пятьдесят минут. Куда денешься, если просили сделать срочно?

– Оставьте, – сказал начальник. – Я посмотрю.

Позже Виктор Петрович просматривал только что принесенную почту, делал пометки, раскладывал документы в разные стопки. Тут и появился Миша Семенков, симпатичный, улыбчивый парень.

– Садись, – проговорил Виктор Петрович, не прерывая работы.

Михаил присел напротив.

– Что-нибудь случилось? – поинтересовался Виктор Петрович.

– Нет. Просто хотел спросить.

– О чем?

Михаил смущенно улыбнулся.

– Виктор Петрович, как вы считаете, в этом здании могут быть привидения?

Виктор Петрович даже работу оставил. Хороший парень Михаил, но чем у него забита голова! Оставалось только засмеяться.

– С чего ты взял?

– Ну… осталась отрицательная энергетика. И потом… были же случаи. Люди видели. Сам я не видел, но как-то раз поздно вечером слышал шаги наверху. В запертых комнатах. Специально поднимался, смотрел: свет выключен, двери заперты. Спускаюсь – опять шаги.

– И как ты это объясняешь? – Взгляд у Виктора Петровича был веселый, легкий.

– Ну… это такая мистическая реальность, присущая Кремлю. Здесь столько было. Плохого. И это осталось.

– Мишенька, – спохватился Виктор Петрович, – столько работы. Может и есть тут привидения. Не знаю. Не до этого. Работать надо.

Он опять взялся за почту, но закончить работу не успел – зазвонил прямой: «Зайдите».

– Справка хорошая. Возьмите. Я подписал. Надо срочно отослать. – Начальник выглядел довольным, хотя и вконец усталым. – Пора собираться домой.

– Пора, – согласился Виктор Петрович.

– Что у нас там на завтра?

– Как обычно.

– Американский посол подтверждение на обед прислал?

– Да.

– Хорошо…

Когда начальник уехал, Виктор Петрович отпустил секретаршу – что ей зря сидеть допоздна, – и рухнул в свое кресло. Надо было немного перевести дух.

«Воистину суета сует, – думал Виктор Петрович. – Как мог предвидеть это Эклезиаст, живший в такие спокойные времена? Суета. И чем дальше, тем больше суеты… А указ так и не пришел. И не придет». – Он оживился, довольно потер руки.

Два года назад, когда Александр Сергеевич пригласил его работать с собой, Виктор Петрович долго колебался – бросать ли надежное место в министерстве? В конце концов, согласился. И не жалел. Хотя порой приходилось ой как туго.

Надо было работать. Взяв стопку документов, Виктор Петрович принялся разбирать их. Тут в приемной раздались громкие шаги, секундой позже на пороге возник давний знакомый Виктора Петровича Стефанович, тоже работавший теперь у президента. В одной руке он держал бутылку водки, потрясая ею, а в другой – пакет с едой.

– Петрович, привет! Не сомневался, что ты здесь. Хватит трудиться. Время кончилось. Сейчас мы с тобой вмажем.

Виктор Петрович обреченно вздохнул – не судьба поработать.

Приятель сразу принялся раскладывать на столике закуску, говоря при этом:

– Что же ты не пришел вчера? Хорошо посидели бы. Да и повод серьезный. Почти юбилей. Сорок девять. Да я не обижаюсь. Знаю, что занят. Видишь, сам пришел. Давай выпьем. Ну что ты тут сидишь как крыса конторская? Заперся. От народа скрываешься. Давай стаканы.

Потом они пили какую-то специальную водку. Она была мягка на вкус. Приятель Виктора Петровича быстро захмелел. Его потянуло на высокие материи, хотя язык порядком заплетался.

– Витя, я тебе честно скажу – среди демократов столько сволочи. Ужас. Тащат и гребут под себя страшным образом. Витя, ну почему?

– А что, демократы, это какая-то особая порода? – спрашивал Виктор Петрович.

– Люди надеялись, что они… будут за справедливость бороться. А что на самом деле?

– На самом деле они такие же, как и все. Их объединяла только борьба против КПСС.

Приятеля эти слова удивили. Он прямо-таки опешил.

– Вот я. – Он сильно ударил себя в грудь ладонью. – Бывший комсомольский функционер. Но я честный человек. Выпить люблю, и баб люблю. Но я никогда. Ты знаешь. Я – ни-ког-да!

– Знаю, знаю, – заверил Виктор Петрович.

– А они – все время. Никакой совести. Ну… просто никакой.

Спокойная улыбка тронула усталое лицо Виктора Петровича.

– Еще Конфуций говорил, что стыдно быть богатым в бедной стране и бедным – в богатой.

– Правильно! Я то же самое говорю. – Приятель покачал из стороны в сторону пальцем. – Нельзя столько красть. И быть очень богатым в такой стране тоже нельзя. Я как Конфуций. Абсолютно.

Виктор Петрович глянул на него хитрыми глазами.

– Слушай, а если действительно человек живет на Земле не один раз, может быть в какой-то прежней жизни, давным-давно, ты был Конфуцием?

Немного подумав, приятель гордо кивнул:

– Могу.

Позже, уговорив приятеля ехать домой, Виктор Петрович сидел и думал: «Дело вовсе не в демократах и коммунистах. Дело в другом. Зачем мы являемся на этот свет? Получать удовольствие? Ловить чины, славу?.. Каждый стоит то, чего добивается». – Он вяло усмехнулся: что за ненужная лирика, когда еще столько работы?

Он подготовил несколько писем, прежде чем начал собираться домой. Наведя порядок на столе и надев плащ, Виктор Петрович немного постоял. В старом здании было тихо как в космических далях. Эта тишина не давила, она успокаивала. Ему было жаль, что надо уезжать.

Перед тем, как потушить свет, он позвонил жене.

– Еду.

– Устал?

– Немного, – соврал он.

– Жду.

Когда он шел по долгому сводчатому коридору, полутемному, освещенному только дежурными лампами, у него было такое чувство, будто он вновь упустил что-то важное.

X. Ирочка

Из-за высокой старомодной двери, ведущей в зал заседаний, долетал шум, напоминающий невнятные голоса. В коридоре застыла зыбкая полутьма – в этой части Кремля не было кабинетов, и свет экономили. Ирочка осторожно приблизилась к двери. Мягкие туфли позволяли ступать неслышно. Непонятный шум звучал яснее. Кто мог быть там в столь поздний час? Наклонившись, она заглянула в большую замочную скважину – полутьма висела и с другой стороны. Попробуй разгляди, что там? Но за дверью в самом деле кто-то разговаривал. Ирочка не удивилась. Ей уже приходилось слышать странные голоса в этом усталом здании с бесконечными, запутанными коридорами. Она давно трудилась здесь.

Ирочка попала в Кремль после школы. Родной дядя помог, брат матери, который работал в КГБ. Ирочка окончила трехмесячные курсы и была принята на свою первую должность. В те времена еще не распалась огромная страна, еще твердили о светлом будущем, хотя остались немногие, кто верил в него. Платили в Кремле хорошо, можно было поехать в отпуск в престижный дом отдыха на Юг или в Подмосковье. Не было проблем с продуктами питания, с добротной одеждой, обувью. Многие хотели работать в Кремле. Немногим удавалось. Ирочке повезло.

Судьба не во всем благоприятствовала ей. Семейная жизнь так и не сложилась. Она мечтала о замужестве. О надежном человеке, живущем рядом с ней, любящем ее, делящем с ней радости и невзгоды. И тут ничего не получалось.

Мужчины у нее были. Но не из тех, что годятся для семейной жизни.

Первый раз она полюбила вскоре после того, как начала работать в Кремле. Он был женат, и они встречались тайком на квартире его друга. Они вели себя как два заговорщика. Он был красивый, голубоглазый, веселый. Обещал развестись с женой, но не сразу, а позже, некоторое время спустя. Ей казалось, что он безумно любит ее. Но когда через полгода она сообщила ему, что забеременела, он так перепугался, так рьяно стал требовать сделать аборт, что она сразу поняла – он ее обманывал. Она переживала, плакала. Потом твердо решила: рожу. Он был в ужасе, умолял не губить его карьеру в Общем отделе ЦК КПСС. Она смотрела на него с удивлением – как могла она полюбить этого жалкого человека? Ирочка не собиралась ему мстить. Зачем? Какой толк от мести? Всю любовь она перенесла на ребенка, жившего в ней.

Когда Ирочка оформила декретный отпуск, все были удивлены – еще бы, никто не заметил, что стройная симпатичная секретарша беременна. У нее родился мальчик, здоровенький, симпатичный. И они с мамой, тоже одинокой женщиной, воспитывали его. С тех пор ее жизнь делилась между Кремлем и сыном.

Порой в Ирочке просыпалась авантюристка. Ей мерещился отблеск славы княжны Таракановой или Марины Мнишек. Несколько раз она ходила поздним вечером в музей-квартиру Ленина. Одна. Ей удалось узнать код входной двери. Огромное пространство квартиры было наполнено светом, проникающим с улицы, и только в дальних углах висела густая тьма. Ей было страшно одной, но жажда приключений была сильнее. Она обходила комнаты, касалась старых вещей, словно пытаясь ощутить другое время, которое должны были помнить эти вещи, другую жизнь, которая проходила в этих стенах, где любили, радовались, печалились. Она удивлялась себе в эти минуты.

Когда она звала в музей Кривенко, работавшего с ней еще в советские времена, Ирочка не собиралась заниматься с ним любовью. Ей хотелось кого-то еще втянуть в авантюрное путешествие, ставшее для нее привычным. Но когда они очутились в комнате Ленина, ей страстно захотелось, чтобы мужчина вошел в нее, и чтобы это произошло именно на кровати вождя мирового пролетариата, простой, некрасивой. Кривенко был ей безразличен. Но другого мужчины в тот миг поблизости не было. Она не жалела, что так произошло.

Ирочке нравился Воропаев. Странный человек. Непонятный. Непохожий на тех мужчин, которых она привыкла видеть в кремлевских коридорах и кабинетах. Этот человек привлекал к себе. Он был умный. Однажды Ирочка слышала, как он говорил ее начальнику: «Все мы родом из прошлого. Если наша родина была тюрьмой, она все равно наша родина. Значит ли это, что мы вечно обречены жить в тюрьме, что у нас нет будущего? Вовсе не значит. Будущее в преодолении прошлого. Но каждый должен преодолеть его в себе.» А начальник ничего не мог сказать, только мрачно кивал.

Как-то Ирочка решилась подсесть к Воропаеву в столовой.

– Анатолий Вадимович, можно с вами? – ангельским голоском спросила она.

– Пожалуйста.

Ирочка заняла место напротив.

– Анатолий Вадимович, все хотела у вас спросить. Правда, что вы ученый, историк?

– Неправда. Я физик, – легко ответил Воропаев. – Но историю люблю. «Изучая предков, узнаем самих себя». Это сказал Ключевский, и я с ним полностью согласен.

Ирочка не знала, кто такой Ключевский, но постеснялась выяснить.

– А как же вы оказались в Кремле?

– Назначили.

– Я понимаю, – с тонкой улыбкой произнесла Ирочка. – Но просто так не назначат.

– Не просто так. Но дело не в родственных связях. Я участвовал в демократическом движении, помогал Межрегиональной депутатской группе. Вот мне после августа девяносто первого и предложили поработать с президентом.

– А я здесь и при коммунистах работала. Но я в стороне от политики, – предупредила Ирочка. – Делаю свое дело.

– Все мы делаем свое дело. И Ленин делал, и Сталин. И Брежнев. А что получилось в итоге? – Он загадочно улыбался.

Ирочка немного растерялась.

– Я – человек маленький.

– Вы – большой человек, – возразил Воропаев. – Сколько людей перед вами заискивает.

– Ну… это не из-за меня.

– Главное, как вы сами к себе относитесь. – Воропаев поднялся. – Мне пора. Приятного аппетита.

Он собрался уйти, но вдруг остановился, вернулся за стол. На лице дрожало озорное выражение.

– Ирина Павловна, хочу задать вам вопрос. Философский. Обычно зло ассоциируют с дьяволом, с темными силами, с чем-то, находящимся вне человека и пытающимся сбить нас с пути истинного. А может быть, зло в нас самих? И только в нас. Нет дьявола. Есть наши злые помыслы и намерения.

– А что это меняет? – озадаченно проговорила Ирочка.

– Меру ответственности. Некого обвинить в собственных неблаговидных поступках. Лишь себя.

Ирочка растерялась.

– Вы хотите настроение мне испортить?

– Ну что вы. Делюсь мыслями. И хочу побудить вас задуматься на философские темы.

– От таких раздумий только морщины и бледный вид, – выпалила Ирочка, решившая, что Воропаев издевается над ней.

– Вы находите?!

– Да.

– Извините…

Он удалился озадаченный. А Ирочка подумала, что надо проявить активность. Через неделю случай представился.

Был душный июльский вечер. Сотрудники праздновали день рождения Ирочкиного начальника. Поздравить его явилось немало народу. Воропаев тоже пришел. Ирочка пила шампанское. Воропаев – коньяк. Он слушал веселые разговоры и молчал. Когда было выпито и сказано достаточно, Ирочка подсела к Воропаеву, проговорила негромко:

– Анатолий Вадимович, вы любите приключения?

– Люблю.

– Идемте в музей-квартиру Ленина.

– Сейчас? – удивился он.

– Да.

– Ночь. Все закрыто.

– Я код знаю. А ночью как раз интересно.

– Что будет, если поймают?

– Не поймают. Я не один раз там была… Что, боитесь?

– Не боюсь. Идемте.

Как два опытных заговорщика, один за другим они покинули кабинет, где проходило пиршество, поднялись на третий этаж, подошли к заветной двери. Ирочка умело набрала код, и дверь открылась, позволяя им войти в замкнутое пространство музея.

– Вы когда-нибудь были здесь? – спросила Ирочка.

– Нет, – равнодушно ответил Воропаев.

– Ночью здесь гораздо интереснее. Видите, как романтично.

– Вы находите?

– Да.

Ирочка уверенно двигалась вперед. Пройдя по широкому коридору и миновав темный проход, они оказались в скромном помещении с кроватью, письменным столом. Ирочка повернулась к своему спутнику:

– Это комната Ленина. Здесь он жил. Видите, как скромно?

Тут она шагнула к Воропаеву, обняла, тесно прижавшись всем телом, горячо прошептала:

– Анатолий Вадимович, я хочу вас. Нам будет очень хорошо. Давайте на постели Ленина.

Но она не почувствовала отклика. Он был холоден.

– Не надо, – растерянно прозвучали его слова. – Я так не могу.

– Давайте спустимся. Давайте в вашей комнате, – шептала она.

– Дело не в том, здесь или у меня… Вы не обижайтесь. Я так не могу… Я пойду.

Он двинулся к выходу. Звук шагов оседал на ковре. Дверь пропустила его в коридор.

Что случилось? Он не захотел с ней. Почему? Разве она уродина? Разве у нее плохая фигура? Разве она хуже других женщин?

Она опустилась на пол и так сидела, глядя перед собой невидящими глазами. Она была расстроена вовсе не тем, что не получила желаемое. Ее отвергли, а она всего лишь хотела сделать приятное мужчине, который ей не безразличен. Пусть у него жена. С женой надоедает. Мужчинам необходимо разнообразие.

Надо было возвращаться, но она сидела, не двигаясь.

И вдруг она услышала голоса. Негромкие, грустные.

– Инесса, друг мой, отчего так несовершенны люди? – говорил мужской голос. – Живут ради наслаждений, ради славы, ради власти, не понимая, что только дела важны. Вот и в Библии: «По делам их судите их.» И никто не внемлет. Посмотри, что вокруг творится.

– Володя, люди достойны сочувствия, – отвечал ему женский голос. – Вспомни, что ты сам делал в минувшей жизни.

– Да, я много зла причинил, – вновь послышался мужской голос. – Но я жил ради светлой идеи. Я ошибался, но я хотел как лучше. А что сейчас? Обычная склока. Примитивная борьба за власть, за богатство. Никаких светлых идеалов.

– Володя, зло недопустимо, даже если оно совершается ради светлых идеалов.

И тут до Ирочки дошло – это разговаривают Ленин и Арманд. Это ее звали Инессой. И опять зазвучал голос того, кто жил здесь, в этой большой квартире, много лет назад.

– Друг мой, ты права. – Ленин помолчал. – Будет еще жизнь? Я хочу, чтобы мы были вместе. Никакой политики, никаких государственных дел, никаких потуг ради славы, денег. Я буду жить только ради тебя, а ты – ради меня. Только ты и я.

– Мы не случайно встретились в той жизни. Но я не знаю, что будет в будущей.

– Души должны приходить в мир, чтобы учиться жить.

– Души приходят в мир в обличие людей, чтобы учиться любить. Но любовь телесная мало стоит, если души не любят друг друга.

– Вот видишь! – Какое оживление звучало в голосе Ленина. – Я верю, что мы встретимся. Моя душа узнает твою душу. Какой бы ни была твоя внешность. Я так хочу жить только любовью к тебе. Чтобы ты и я. Как только закончится мое заточение здесь, в Кремле… Может быть, это произойдет уже скоро. Не знаю.

– На все воля Божья… Мне пора.

Все стихло. Повисла веселая звенящая тишина.

«Приснилось? – удивленно спрашивала себя Ирочка. – Разве я спала? Кажется, нет… Не знаю… Ленин слушался ее. Она умнее. Она знает… Важно, чтобы души нашли друг друга. А моя не находит. В этом все дело».

Она медленно поднялась и пошла к себе.

С этого дня, встречаясь с Воропаевым в коридоре, в столовой или в своей приемной, Ирочка испытывала чувство неловкости. Но очень скоро она поняла, что сходное чувство испытывает мужчина, который по-прежнему ей нравился: Воропаев отводил глаза, смущенное выражение торчало на его лице. Ирочке стало смешно.

Столкнувшись с Воропаевым в очередной раз, она проговорила с мягкой улыбкой:

– Анатолий Вадимович, ничего такого не произошло. Вы обиделись на меня?

– Нет.

– Я на вас – тоже. Все нормально.

Он улыбнулся ей, сероватые глаза смотрели понимающе.

– Хорошо. Я учту, – произнес он и пошел дальше.

Их отношения наладились. По крайней мере, она не ощущала ничего, что стояло бы между ними. Но это были отношения людей, вынужденных общаться друг с другом. Ей оставалось только сожалеть, что их не связывает нечто большее. Их души не были созданы для того, чтобы найти друг друга.

Дни летели быстро. Звонки, посетители, письма, документы занимали все время. Вечер приближался стремительно. И лишь в конце рабочего дня наступало затишье. Можно было перевести дух.

Ранней осенью произошли какие-то события, из-за которых Ирочкин начальник стал дольше задерживаться на работе, сидел мрачный, раздраженный. В приемной часто говорили про Верховный Совет, который творил невесть что, про левую оппозицию. Кремлевские сотрудники ходили встревоженные. Подполковник Гавриков из охраны, с которым Ирочка была давно знакома, сказал ей по секрету, что дело может дойти до штурма Кремля, и они готовятся к такому повороту событий. Гавриков уверял, что Кремль не сдадут, и она поняла – дела плохи.

Ирочке приходилось дольше засиживаться на работе. Она меньше видела сына, хотя особо не беспокоилась – пока с ним мама, все будет нормально. Главное, пережить это смутное время.

В один из вечеров, когда начальник уехал по делам, странный авантюризм, заставляющий Ирочку совершать непонятные поступки, завел ее в дальнюю часть здания, где почти никто не ходил, где привычно висела пыльная тишина. Она медленно шла по коридору. Мягкие туфли скрадывали звук ее шагов. Она не мешала тишине. Она была ее частью… И вдруг подозрительные звуки. Будто голоса. Едва слышные. Они доносятся из-за большой двери, за которой зал для заседаний. Один из многих в этом здании. Ирочка осторожно приближается к двери. И в самом деле, за ней кто-то разговаривает. Ирочка наклоняется к замочной скважине.

Сначала ей кажется, что за дверью лишь полутьма, наполненная легким свечением, сквозь которую ничего не разглядеть. Потом она видит в каком-то неверном свете пожилого лысого мужчину, весьма похожего на Хрущева. Он говорит:

– Почему вся слава Ленину и Сталину? Почему все им? Их почитают, их ругают. Величайшие гении – они. Величайшие злодеи – тоже они. Это нечестно. В конце концов, кто устроил оттепель? Кто дал людям надежду? Кто пытался хоть что-то изменить? Я. Ну, еще Юрий Владимирович. Так что мы с Юрием Владимировичем тоже заслужили.

Сидящий рядом пожилой мужчина с большой залысиной гордо покашливает.

И тут раздается еще один голос, невнятный, спотыкающийся:

– О каких заслугах вы говорите? Странная точка зрения, Никита Сергеевич. – Ирочке не видно, кто говорит, но голос невероятно напоминает брежневский. – Вы испортили то, что было сделано до вас. И правильно вас освободили от занимаемой должности. Вам надо было только убрать излишнюю строгость. А вы на что замахнулись? На основы.

– Я бы на вашем месте молчал, – назидательно произносит Хрущев.

– А мне стыдиться нечего, – уверенно возражает голос Брежнева. – Я всегда исходил из самого гуманного лозунга: Живи и дай жить другим.

– Да что вы несете? При вас все разрушилось. Вы просрали великую страну. После вас бесполезно было спасать. Поэтому у нынешних и не получается. А вы: нечего стыдиться.

– Отчего же многие до сих пор с такой теплотой вспоминают те годы? Не отрицаю, с колбасой были проблемы. Но не колбасой единой жив человек.

Тут начинает говорить еще один дряхлый старик, который тоже виден Ирочке. Он похож на Черненко.

– Совершенно с вами согласен, Леонид Ильич, – звучит его прерывающийся голос. – Особенно в той части, где вы о Сталине. Следует признать, что отдельные перегибы тогда случались, но жизнь была наполнена смыслом. А что сейчас? Жизнь ради сытости, ради денег? Отсутствие достойных целей? Пустое, никчемное существование. Вот почему важно было продолжить дело Сталина. Рано или поздно это поймут. Это оценят.

– Народу строгость нужна, – произносит тот, кого назвали Юрием Владимировичем. – Он строгость любит. Но и начальников нельзя распускать. Нынешние начальники творят что хотят. Всю страну растащили по карманам. На все плюют. Ничего не боятся. А народ опять нищий. Это плохо. Обездоленным что социализм, что капитализм. Им не до веры в светлое будущее. Борису Николаевичу пора это понять. Спешным указом тут не обойдешься.

Ирочка вдруг понимает – это Андропов. Ну, как бы он.

– Застой, застой, – сердито ворчит Черненко. – Критикуют. А сейчас лучше? Прав Леонид Ильич: и сами жили, и другим давали. А сейчас только сами хотят жить. Только самим все забрать. Никакого гуманизма. Я так скажу: при социализме было лучше.

– Дело вовсе не в социализме или капитализме, – назидательно говорит тот, который Андропов. – Дело в людях. В их мыслях, поступках. Темные страсти, пороки правили тогда, правят и сейчас. Убивали, грабили, насиловали всегда не идеи, а люди.

В конце коридора, за Ирочкиной спиной, слышатся четкие шаги.

– Кто-то идет, – испуганно говорит Черненко.

Все прислушиваются.

– Да, кто-то идет, – соглашается Андропов.

Силуэты в замочной скважине исчезают, потом опять появляется Хрущев.

– И все-таки, почему вся слава им? – обиженно вопрошает он и вновь исчезает, будто растворяется в полутьме.

Ирочка распрямляется, в смущении ожидает подходящего человека. Это охранник – она видела его много раз.

– Что вас потянуло в эти края? – лениво спрашивает он.

– Голоса услышала. Там кто-то есть.

– Быть того не может.

– Честное слово, я слышала. – Ей стыдно сказать, кого она углядела в замочную скважину.

– Сейчас проверим, – спокойно произносит он, гремит ключами, выискивая нужный, потом вставляет ключ в замочную скважину. Сочно, с удовольствием клацнув, ключ открывает дверь. Охранник входит внутрь. Света, проникающего с улицы, достаточно для того, чтобы увидеть – в зале ни единой души. Охранник включает свет, испытующе смотрит на Ирочку.

– Послышалось, – виновато говорит она.

– Такое здесь бывает… – Он смотрит на нее с хитрым прищуром. – Завтра днем вы что делаете?

– Работаю.

– Жаль. У меня выходной. А вечером?

Ирочке подобный поворот не по душе.

– Вы женаты? – сухо спрашивает она.

– Женат. Какое это имеет значение? Вы ведь не замужем.

– Имеет, – говорит она и, состроив строгое лицо, оставляет охранника в одиночестве.

«Странно, – размышляет Ирочка, удаляясь по коридору от распахнутой двери. – У меня галлюцинации? Глупость какая…. Вовсе не галлюцинации. В этих стенах и не такое случается… – И тут как озарение. – Может быть, поэтому с мужчинами не везет? Кремль виноват? Недаром Дмитрий Сергеевич из делопроизводства говорил, что это судьба – работать здесь, а Кремль – нечто особое. Он вбирает всех нас: и тех, кто работает на этой территории сейчас, и тех, кто работал раньше. Каждый из нас – его часть… Дмитрий Сергеевич правильно сказал. Так оно и есть. Потому и с мужчинами… Кремль виноват».

Она уже не сомневается – причина в этом.