Текст книги "Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности"

Абориген. Бабушка! Чтобы я этого даже не слышал – что Лида выйдет замуж за Штыря.

Бабка. Ох-ох-ох, мы какие… А этот, Владик, твой одноклассник, что лягушек надувал, большим человеком стал: пузо – во, бородища лопатой, поп в Сорока Мучениках. Хлебное место! Родись, крестись, женись, помирай – за все попу деньги подавай. Привет тебе передавал, телефон оставил. Звоните, говорит, если что. Отпеть там кого чин по чину. Все люди как люди, один ты… Женись! Холостой – полчеловека, вот как в народе говорят. А бобыли теперь все под прицелом – не педофил ли, так и до беды недалеко.

Абориген пытается что-то есть. Ему противно и невкусно.

Абориген. Бабушка! Что это я ем, такое невкусное?

Бабка. Ты давай не распетюкивай. Порог поскребла да пирог испекла. Русское брюхо и долото переварит. Лучше в нас, чем в таз.

Выдумал – фотограф он! Теперь каждый сам себе фотограф, вон, все на цифре. Ты бы лучше делом занялся. У всех дети как дети. Чесалкиных младший – золото, а не пацан. Бизнес наладил – котят топит по вызову. К нему запись на неделю вперед. Наладил бы бизнес какой. Сейчас молодежи во всем инновация открыта. А то – фотограф, выставка, в Москву, в Москву… Сиди дома, Ерёма… Кисни, опара, на родном квасу! У нас вон одна тоже все музыкантшей себя считала (кивает на мать Заявителя), съездила в Москву, вернулась с пузом на материну шею…

Мать Заявителя молча закатывает банки. Она бессловесна. Видно, что все произносимое бабкой – мученье для нее, но она абсолютно сломлена.

(Матери.) Что сидишь, кулема? Узнала бы, когда психдиспансер на прогулку поведут, пошла бы и познакомилась с кем… Люда! Вернись на землю, что глазами хлопаешь? Давай мой руки – и в собес. Вроде компенсации начали выдавать, сосулевые… Весной вот такая сосуля на балкон упала, все заготовки подавила… Полгода заготавливаем, полгода потребляем… Нам и без всякой Москвы нормально! Пенсия есть, получка есть, огород есть, лес есть – и нормально. Дома и солома съедома. Порог поскребла да пирог испекла. Вот Лидка выйдет за Штыря, еще лучше жить будем…

Монолог Штыря, крепкого парня с широкой улыбкой, не покидающей его загорелое от работы в огороде лицо.

(Хочет рассказать что-то интересное, важное.) Короче, это… Мы такие, типа, ваще… Мне по приколу, а че?.. Этот тоже, ну, угорает, короче, а я, такой, типа – опа… И ржач стоит… Значит, ну, короче, мы такие, прикинь, да?.. А они такие, типа… Короче, приходим… Там – ваще, блин, я прикололся… Ну и это, короче, типа…

То есть видно, что парень-то он неплохой, невредный, но замуж за него выходить и детишек рожать ни в коем случае не надо. Этот «монолог Штыря» может продолжаться сколько угодно долго, пока его зрители не «захлопают». В ответ на «захлопывание» Штырь возмущается не на шутку.

Ага, а сам поди попробуй без матюков, нах… Умный, нах, нашелся… Поди че расскажи без матюков, я на тя посмотрю, нах…

А за каждый матюк Николай Угодник от человека на три года отрекается, у нас поп в диспансере выступал, так и сказал – за каждое слово на три года… Ты возьми, нах, калькулятор… Кирдык, нах, нам всем на тыщу лет вперед… (Возмущенный, Штырь исчезает.)

Бабка подсаживается к Аборигену, говорит дружелюбно, почти просительно.

Бабка. Я Штыревой мамке велосипед твой старый подарила, а то что за почтальонка без велосипеда. Не мы ведь одни до Штыря с его пенсией охотники, там и Чикобрыкины сватаются, и Недомятовы… Побыстрей свадьбу надо играть, и дело с концом. Что ты мудришь вечно? Что нос воротишь? Я ведь и в диспансере была, с доктором говорила, она говорит – ничего, у него болезнь вялотекущая, жениться можно… Да у нас в Крышкине где друго-го-то найдешь? На «Марсе»? По три месяца без получки? А восемь с половиной тысяч на дороге не валяются. Да я бы с такой пенсии бизнес раскрутила. Бедность не грех, а до греха доводит…

Сестра громко, от души чихает.

Вот. Значит, правда…

Мать (оживляется). Ты чихнула на ноту ре, занизив ее на одну шестнадцатую. Пожалуйста, больше так никогда не делай.

Бабка. Начинается… Горе луковое…

Абориген молча гладит мать по голове.

Абориген. То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, есть нормальное состояние? Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть?

Три женщины смотрят на него.

Бабка. У всех дети как дети… Наказанье…

Собеседование-1

Абориген превращается в Заявителя.

Одевшись тщательно, в сотый раз проверив все бумаги, сосредоточившись, уже двинувшись было к двери, он снова кладет папку на стол и роется в документах. Это очень важно. Ничего не забыть. Все – по полочкам. Снова застегивает папку, одергивает пиджак и уходит.

Собеседование происходит в простой железнодорожной кассе. Инспектор долго изучает бумаги заявителя. Заявитель смотрит на Инспектора. Слишком долго молчат они. Неожиданно Инспектор отрывается от бумаг и открыто, приветливо улыбается заявителю.

Инспектор. Значит, вы хотите купить билет до Москвы?

Заявитель. Да.

Инспектор. Прекрасно. Скажите «а».

Заявитель. А…

Инспектор. Великолепно. Говорят, Москва очень похорошела в последнее время. Теперь скажите, пожалуйста, «у».

Заявитель. У.

Инспектор. Ы?

Заявитель. Ы.

Инспектор. Где вы учились? Я имею в виду, кто вам сказал, что «ы» – это горизонтальное «у»?

Заявитель. Догадался.

Инспектор. Потрясающе… Итак… Как побыстрее добраться на трамвае от Брестского вокзала до Николаевского?

Заявитель. Добираться трамваем от Белорусского вокзала до Ленинградского теперь нет необходимости, так как эти вокзалы связывает с 1939 года московский метрополитен.

Инспектор. А вы подготовились, вас не собьешь… Цель вашей поездки в Москву?

Заявитель. Посещение Третьяковской галереи и музеев Московского Кремля. Театра кошек и мышиной железной дороги.

Инспектор. Справка от психиатра у вас в порядке? Да… Справка о доходах? Так, вижу, нуда, на билет до Москвы хватит… Прививки… Очень приятно иметь дело с адекватным, хорошо подготовленным человеком. А то знаете, иной раз такие идут… Флюорография? Ой, ой, ой… Рано я вас похвалила… Зачем вы меня расстраиваете…

Заявитель. Что такое?

Инспектор. У вас старая флюорография.

Заявитель. Старая флюорография?

Инспектор. Вчерашняя. А срок годности флюорографии для нашего ведомства не более 24 часов. Так… Давайте знаете что? В следующий раз я дежурю… Во вторник. Приходите во вторник. Со свежей флюорографией. Только обязательно, я вас жду…

Заявитель выходит и долго стоит на мосту, смотрит с моста на реку.

Заявитель (реке). Сказали во вторник зайти с новой флюорографией. Такие дела… Вроде, все не так плохо. (Подмигивает реке и уходит.)

Сестра говорит о революции. (Делаются акценты на шипящие звуки.) Мы видим, что ей очень приятно это говорить, она воодушевлена. Что называется, «с выражением».

Революция! Настоящая революция! Такой щеточки еще не существовало. Абсолютно круглая щеточка для нового, более точного движения – легкость применения и безупречный результат! Маленькая круглая щеточка-шарик, которая произвела настоящий переворот в устоявшихся привычках! У нее масса достоинств, и она тщательно окрашивает каждую ресницу, удобно и легко скользит во всех направлениях, от корней до кончиков, захватывая даже самые короткие реснички во внутренних и внешних уголках глаз. Две формулы туши «Феноменайз» – подкручивающая и удлиняющая – и значительно облегчающая их нанесение щеточка тщательно прокрашивают ресницы и производят потрясающий панорамный эффект! Эта маленькая, высокотехнологичная щеточка-шарик из сверхгибкого эластомера с круглой революционной запатентованной формой обладает гениальными свойствами.

Подходит для глаз любой формы!

Для всех типов ресниц, даже для самых коротких и тонких, и особенно для труднодоступных ресниц!

С профессиональной точностью, от корней до кончиков, от внутреннего до внешнего уголков глаза, включая нижнее веко, достигается эффект четко разделенных, гладких ресниц с красивым изгибом.

Механическое удлинение ресниц оптимизируется действием запатентованной «Живанши» круглой щеточки и фиксируется эластичной пленкой воска стрейч экстеншн quick dry, который обеспечивает быстрое просушивание туши.

Заявитель. Лида. Если ты выйдешь за Штыря…

Сестра. Результат – за несколько секунд безупречные и бесконечно длинные ресницы, которые, будучи скульптурно изогнутыми, придают вашему взгляду панорамный эффект!

Заявитель. Лида!

Сестра. У него пенсия восемь с половиной тысяч. Ежемесячно. Без задержек! Психу поди не заплати, мало ли… И он подшабашить может. И я подрабатывать буду. А пенсию откладывать можно. Я бы на курсы пошла… Они же платные… А Штырь чего, он невредный… Смеется всегда… У него глаза симпатичные…

Заявитель. Вот мне жениться, конечно же, надо. Надо жениться. Бабушке будет приятно. Она заслужила. На ней вся семья. Бабушка хитрая, храбрая. Она самолет грабить ходила. Тут однажды в лесу самолет Москва – Таллинн упал. МЧС оцепление держало. Все боялись, а она нет. Ни МЧС, ни мертвецов. Ходила и грабила потихоньку. Целую тележку добра привезла. Не пропадать же добру. Бабушка переживает, что я не женат. Люди женятся, в общем-то, чтобы родители не волновались. Потом детей рожают. Тоже чтобы бабушек порадовать. Ну, и чтобы соседи не думали, что у тебя дефект какой. Так что женятся и детей рожают, чтобы соседи косо не смотрели и чтобы родители успокоились. Или просто потому что обоим деваться некуда. И все живут дальше.

Юра. Маша… Маша, ты меня любишь?

Маша. Конечно.

Юра. Правда, любишь?

Маша. Правда. Чего тебя не любить-то?

Юра. Как хорошо, Маша…

Пауза.

Значит, ты меня любишь? А ты меня сильно любишь?

Маша. Нормально.

Пауза.

Юра. А если ты меня не очень сильно любишь, например… То ведь все равно, ты же меня не ненавидишь? Не ненавидишь ты меня?

Маша. Да бог с тобой, Юра. Сам подумай, за что мне тебя ненавидеть?

Юра. Мало ли…

Пауза.

Маша, но даже если ты меня ненавидишь, то ведь не очень же сильно?

Маша. Да нет…

Юра. Не так ведь, чтобы прямо вот убить? А? Нет?

Маша. Нет, Юра. Чтобы убить – это нет. Чего нет, того нет. Ну сам подумай, зачем мне тебя убивать?

Юра. Точно?

Маша. Точно!

Юра. А то страшно, Маша. Знаешь, страшно как? И за что только они меня ненавидят? Ведь я же это не сам придумал… Что я вообще могу сделать? Я ведь только финансист, а не Господь Бог… Маша. Да никто и не думает тебя ненавидеть, с чего ты взял? Юра. Страшно, Маша. Ну, я поеду?

Маша. Поезжай, Юра, спокойно.

Юра уходит было, но возвращается.

Монолог про бывшую Москву.

Юра. Маша, я хотел тебе рассказать про Москву… В силу своей молодости, ты не знала ее такой… А я видел цветущие яблони возле Большого театра, там в День Победы танцевали под баян еще совсем нестарые ветераны… Сретенские переулки связывала система подворотен, проходные дворы, они были открыты для всех. Однажды мы с друзьями загостились на Плющихе и поздней ночью пешком возвращались в Сокольники. Садовое было такое пустое и широкое, хоть устраивай на нем танцы или садись пить чай… Стемнело ближе к полуночи, а после двух небо на востоке начало стремительно зеленеть, и казалось, что белая стена Андроникова монастыря над Яузой излучает свет… В молодости мы так много ходили пешком по Москве… Между Садовым и Заставой Ильича был квартал заброшенных домов. В студенчестве мы забирались в один особнячок, топили большой камин в углу, пекли картошку и пили вино «Арбатское». Это было чудесно. Это было самое лучшее в моей жизни, Маша… Когда наш банк переехал, я только год спустя понял, что мой кабинет – это и есть та самая комната с камином в углу. И почему-то совсем не обрадовался, а напротив… Мы с Москвой перестали узнавать друг друга в лицо…

Маша. Что с тобой, Егор?

Юра. Егор… Давно ты меня так не называла. Хорошее имя – Егор. Не то что какой-нибудь там Юрий Германович… Ну, я поеду.

Маша. А я тебя по телевизору смотреть буду. Ты мне ручкой помашешь.

Юра. Я нос почешу. Если нос почешу, это значит – тебе привет. (Уходит.)

Маша (читает письмо из Крышкина). «Милая Маша! Я собираю документы для поездки в Москву. У нас все по-прежнему. Огромный урожай огурцов. Закрыли девяносто пять банок. Моей сестре Лиде конкурирующие невесты Штыря устроили темную. Бабушка наняла каких-то уволенных с „Марса", и девчонок в ответ тоже крепко побили. Я читаю сейчас журнал „Вопросы философии" за 1979 год, а еще изучаю норвежский язык, чтобы лучше понять Гамсуна. А что читаете вы? Ах, Маша… Жизнь с каждым днем становится все сложнее, а люди заметно глупеют, и все более людей остается в стороне от жизни. Думаем – при новом царе будет лучше… У бабушки идея, что скоро голод, ходили заготавливать березовую кору, говорят, она очень питательна. Заготовили восемь мешков. С надеждой жду нашей встречи, до свидания…»

(Пишет письмо в Крышкин.) «Дорогой мой, у нас тоже все через пень-колоду. Юра зачем-то купил часть земной коры, говорит, это очень выгодное капиталовложение. На выходных были в Ментоне у Саидянцев – они купили премилую дачку, но новоселье вышло скучное, выступали Цискаридзе и группа „Дюбэ", тоже мне, развлечение, полная ерунда. Катя и Рома разводятся, делят свои металлургические комбинаты и детей. Просто жалко смотреть, так исстрадались оба. Жду нашей встречи, будем с вами говорить, говорить, говорить… Я сейчас много читаю – новый роман Коэльо, Библию для детей старшего возраста и атлас грибов Украины. Обнимаю вас, мой далекий бесценный друг».

Закончив с письмом, Маша включает большой экран.

В студии ведущая с огромными ресницами и этот деятель финансов, Машин муж, Юра. На трибунах – участники разговора, типа простые люди, народ.

Ведущая. Итак, сегодня у нас в гостях председатель правления банка «Россия, апгрейд!» Юрий Германович… эээ… (Не может прочитать фамилию ни с подсказки на камере, ни со своего ноутбука, ни услышать подсказку в наушнике. Хлопает ресницами.)

Юра. Здрасьте!

Ведущая. Юрий Германович…

Юра. Что?

Ведущая. Вот, деньги…

Юра. Да.

Ведущая. Финансы, так сказать.

Юра. Нуда.

Ведущая. Потребительская корзина.

Юра. Ода!

Ведущая. Вы лично пробовали прожить на потребительскую корзину?

Юра. Х-ха!

Ведущая. Я поняла вас, Юрий Германович. И тем не менее. Инфляция, рост цен. Люди волнуются.

Юра. Все под контролем.

Ведущая. Люди интересуются, что же будет дальше.

Юра. Вот я вам головой своей ручаюсь, что дальше уже вообще ничего не будет.

Ведущая. Большое спасибо, Юрий Германович. Теперь давайте поговорим о ваших хобби…

Среди зрителей – человек из девятнадцатого века, Раскольников или народоволец, в студенческой тужурке, с безумным горящим взором. Из-за пазухи он достает трубочку, сделанную из полого стебля сухого растения и горсть рябины. Стреляет ягодами рябины через трубочку в Юру. Из Юриной головы фонтаном хлобыстает кровь.

Маша дома вскакивает в ужасе.

Окровавленный Юра на экране сползает с кресла. Визг, вопли, суматоха, паника, затемнение, экран гаснет.

Маша. Боже, что это?..

Маша тыкает на все кнопки пульта – по другим каналам Петросян, Ургант и Цекало. Маша хватается за мобильный.

В комнату, рыдая, входит Юра.

Юра. Вот гады, а, Маша? Правильно вместо меня двойник ездил… В последнюю минуту решил его послать… И ведь такой хороший парень… И здорово похож… Поди найди такого… (Горько плачет.)

Собеседование-2

Инспектор. Так, да, да, помню-помню… У вас должок какой-то был… Флюорография. Есть! Зачет по самбо сдали? Правила пользования метрополитеном знаете? Точно? Пункт четыре?

Заявитель отвечает наизусть пункт четыре из правил пользования московским метрополитеном.

Отлично… Да, пожалуй, вам можно в Москву… Москва – наша столица, наш общий родной хлебосольный дом, и любой, абсолютно любой россиянин может приехать в этот прекрасный город… Надо только, чтобы все было в порядке, чтобы не возникали непредвиденные обстоятельства, чтобы ничто не омрачило встречу с матушкой-Москвой белокаменной. Кстати, а все-таки, если честно, вот кроме Третьяковской галереи и музеев московского Кремля, зачем вам туда?

Заявитель. Там живет мой близкий человек. Инспектор. Где именно он живет в Москве? Заявитель. Проспект Новомучеников, дом шестнадцать, корпус восемь, квартира триста четырнадцать…

Инспектор. Прекрасно, все по регламенту, все согласно инструкции, это за кольцевой дорогой, и это вполне допустимо, так как вход в центр города запрещен тем, кто не в Армани. (Бегло оглядывает Заявителя.) То есть в такой одежде вам разрешается только доехать до оговоренных достопримечательностей, воспользовавшись метрополитеном. Желательно в ночные часы, когда пассажиров мало. И срочно обратно. Вы согласны с этим? Распишитесь тут и тут.

Заявитель расписывается.

Проспект Новомучеников?

Заявитель. Дом шестнадцать, корпус восемь… Инспектор. Но проспект Новомучеников переименовали. В бульвар Свободы, Равенства и Братства. Вы что, не знали?

Заявитель растерян.

Проспект переименовали. В июле были беспорядки, устроенные, кстати, иногородними, обманным путем проникшими в столицу. Заявитель. Я знаю.

Инспектор. Жертвы?

Заявитель. Пять убитых и трое раненых.

Инспектор. Разгромленных магазинов?

Заявитель. Десять.

Инспектор. Сожженных автомобилей?

Заявитель. Двенадцать…

Инспектор. Требования бунтующих?

Заявитель. Свободы, равенства и братства.

Инспектор. Ну вот. Главным результатом и стало переименование проспекта Новомученников в бульвар Свободы, Равенства и Братства. Три дня назад. Это имело огромный общественный резонанс. А вы не знали. Ай-ай-ай. Никуда не годится. Вас придется вы…

Заявитель с ужасом смотрит на Инспектора.

Выпороть. Значит, пройдите в пятый кабинет на третьем этаже. Там обычно очереди почти не бывает. Справку о пройденной процедуре заверьте у охранника – и ко мне. Я сейчас ухожу на обеденный перерыв, так что после перерыва со справкой – милости прошу…

Заявитель уходит ненадолго. Выходит столичная творческая интеллигенция. Не важно, какого пола. Двое. Выносят два стула, усаживаются поудобнее. Говорят горячо, максимально искренне.

Первый. Почему?

Второй. Почему, почему?!

Первый. Я не понимаю!

Второй. Я просто отказываюсь это понимать…

Первый. С этим мириться!

Второй. Эти идиотские новые правила для иногородних, посещающих Москву…

Первый. Это что-то вопиющее…

Второй. Это попрание всего!

Первый. Я возмущен!

Второй. Но почему?!

Первый. Почему, в таком случае, столичная интеллигенция не едет в глубинку?!

Второй. В малые города?!

Первый. Нес делегацией, не со спектаклем, не за гонорар!

Второй. А просто. По собственной воле. Это же наш гражданский долг!

Первый. Пообщаться с местной интеллигенцией, просто с жителями.

Второй. Преломить с ними хлеб, поговорить, понять их нужды!

Первый. Почувствовать себя в их шкуре! Ведь мы понятия не имеем, как они живут!

Второй. Они какие-то инопланетяне для нас.

Первый. Разорваны все связи между соотечественниками!

Второй. Почему, почему?

Первый. Я возмущен!

Второй. А ведь в провинции, в малых городах, полно талантливых, образованных людей…

Первый. Любой из которых сто очков вперед даст хваленому столичному умнику…

Быстро неприязненно смотрят друг на друга.

Второй. Поедемте вместе?

Первый. Конечно!

Второй. Давайте прямо завтра.

Первый. Да с радостью! Вот прямо завтра берем билеты… Погодите, завтра открытие вернисажа у Лобомогова, я должен быть… Может, послезавтра?

Второй. Послезавтра на фестивале «Наша песочница» вручение премии «Новые формочки», я член жюри, мне нельзя не прийти.

Первый. Вы пиздобол.

Второй. Ах! Да как вы смеете, гандон вы этакий!

Первый. Я на вас в ЖЖ напишу, вот!

Второй. Аяна вас на Фейсбук.

Первый. Как мне за вас стыдно!

Второй. Просто стыдно за вас!

Первый. Стыдно-то как!

Второй. Как не стыдно!

Молчат, смотрят друг на друга, потом на часы.

(Деловито и мирно.) Ну что, все?

Уходят. Заявитель возвращается. Инспектор всплескивает руками.

Инспектор. Как вы постарели! Но надеюсь, ваш близкий человек вас узнает. Кстати… Ваш этот близкий человек – он…? Девушка?

Заявитель. Да.

Инспектор. Тогда мы должны вас огорчить. В Москве больше не живут девушки. Запрещено. Плохая экология, криминогенная обстановка… То есть ваша знакомая либо стала старушкой, либо переехала… Знаете, в общем-то, между нами, положа руку на сердце… Далась вам эта Москва?

Тут инспектор может разорвать или поджечь бумаги заявителя.

В Москве горя людского что песка морского… Народная мудрость врать не станет. А сейчас под Салехардом строят новый город… И туда требуются жители… А? Рискнем?

Заявитель. Нет.

Инспектор. Зря.

Заявитель. До свидания.

Инспектор. Как хотите.

Заявитель выходит на улицу.

Каменная набережная быстро кончается, и он садится на травяной бережок. Смотрит на воду. На душе у него так плохо, что он решает позвонить однокласснику, выбившемуся в священники.

Набирает номер на мобильном. Длинные гудки.

Приятный мужской голос в телефоне. Благослови вас, Господи! Вы позвонили отцу Владиславу, настоятелю храма во имя Сорока Мучеников Севастийских. К сожалению, сейчас все священники нашего храма заняты. Не вешайте трубку, ваш звонок очень важен для нас…

Заявитель закрывает глаза. Ему очень тоскливо.

Напоминаю, что в целях улучшения взаимопонимания между священнослужителями и паствой все разговоры записываются. Если вы хотите договориться об отпевании, соборовании или заказать панихиду, переведите ваш телефон в тональный режим и нажмите «один». Если вы хотите договориться о венчании, крещении, освящении недвижимости и транспортных средств, заказать благодарственный молебен, нажмите «два». Если вы хотите исповедаться, нажмите «три» или отправьте свою исповедь в электронном виде на сайт нашего храма: www.sevastijski-hram точка народ точка ру. Вам обязательно ответят. Благослови вас, Господи.

Заявитель хочет утопиться. Но думает, что реке это будет не очень приятно. Заявителю жалко реку, ведь они дружат с детства. А что делать, он не знает. И река советует человеку: «Иди домой…»

Заявитель. Домой?

Река. Иди домой.

Он встает с травы и идет домой.

А в городе Крышкине и в окрестных лесах уже осень. Ясный прохладный октябрь сыпет листьями, собирает ранние потемки, глядит в окна строго, зажигает лампу над столом, усаживает рубить капусту, солить опята. Все жители Крышкина рубят капусту и солят грибы. Нескончаемый общий стол. Заготавливают, чтобы потом потреблять. Что потопаешь, то и полопаешь. Сестра (с фингалом под глазом), мать и бабушка Заявителя заняты с капустой. У каждой из них на голове – фата, а рядом сидит по настоящему психу с хорошей пенсией, в жениховом одеянии. Все рубят капусту.

Весь город Крышкин рубит капусту.

Поглядев на сестру со Штырем, Заявитель задумчиво берет большой нож, смотрит на бабушку, но садится за стол вместе со всеми и принимается им помогать.

Бабка. Своих держись, дурило… Кисни, опара, на родном квасу… Хорош Париж, да живет и наш Курмыш… Дома и солома съедома… Все свое, экологическое, без ГМО…

Осень.

В Крышкин входят москвичи с узлами, котомками и чемоданами. Среди них и столичная творческая интеллигенция, и знакомая Заявителя, Маша, со своим мужем, банковским деятелем. В руках у него крупный циркуль, чтобы по справедливости разделить какой-нибудь пирог или тортик.

Москвичи. А мы к вам! Прямо из Москвы!

Местные. Ну как там Москва? Все хорошеет?

Москвичи.

Москва сдана.

Без боя.

В аренду.

Бессрочно.

К сожалению, вместе с аэропортами, так что вылететь на дачу в Сен-Тропе нам уже не удалось.

Мы теперь к вам.

А в Москве теперь будет один торгово-развлекательный центр. Самый большой в мире, вот!

А Москву построят заново где-то под Салехардом.

Вместе с Питером, в одном городе, чтобы не ссориться.

Так что мы теперь к вам.

Насовсем.

Хорошо, когда есть знакомые в маленьких городах.

Так что мы теперь к вам!

Большого энтузиазма это не вызывает у жителей Крышкина.

С большими ножами в руках, крышкинцы молча смотрят на москвичей.

(Робея, пытаются настаивать.) Ведь мы граждане одной страны, объединенные общей судьбой… Нет, правда, так в Конституции записано. (Показывают брошюрку.)

Маша. Я, например, актриса. Я могу удовлетворить вашу потребность в сценическом искусстве.

Тишина.

У вас есть такая потребность?.. Ну, не страшно, главное, что у меня есть потребность удовлетворять вашу потребность…

Кто-то еще из москвичей. А мы с вами поделимся своими знаниями.

А вы с нами – своими умениями.

Мы будем вас жалеть и помогать вам жить.

А вы – нам.

Все люди будут друг друга жалеть и помогать.

Станет хорошо.

Зимой будем читать книжки и смотреть фильмы.

Потреблять заготовки.

Вязать носки и варежки.

А летом рыбачить и ходить в лес.

Возделывать землю.

Закатывать банки…

Москвичи тоже подключаются к рубке капусты.

Все сидят за большим столом и поют песню ансамбля Дорз «Хрустальный корабль» с такой вот русской народной подачей. Или песню советской эстрады, типа «Не рокот космодрома», но тоже с народной подачей.

Заявитель. Маша!

Маша смотрит на него.

Я проявил и напечатал. Там нерезко все…

Дует осенний ветер, и черно-белые фотографии летят – на них Москва докапиталистических времен, начала восьмидесятых: ноги прохожих, выбоины асфальта, Арбат с трамваями, собаки, подворотни, Сретенка с кинотеатром «Уран», уличный точильщик за станком, старый автомобиль во дворе, тень велосипеда…