Текст книги "Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности"

Орлов. Хорошо, мама. Какую просьбу?

Мама. Пусть на его похороны придет раввин и прочтет молитву.

Орлов. Что?! Какой раввин, мама? Ты понимаешь, что говоришь?!

Мама. Папа… так хотел…

Орлов. Ну где я возьму тебе раввина? Где?!!

Мама плачет, Орлов выходит.

Варшавер и Орлов в кабинете Орлова.

Варшавер. Пусть земля ему будет пухом…

Орлов. Спасибо, Семен Иосифович!

Варшавер. Последняя воля отца, Саша, – это серьезно… Сделаем так. У нас сидит один раввин. Он, правда, давно уже не раввин, но я думаю, если мы хорошенько попросим, он, что надо, вспомнит. Ты возьмешь его будто бы на допрос, отвезешь на часик домой, а потом вернешь обратно!.. Понял?

Орлов. Понял.

Варшавер. Выполняй, майор!

Орлов. Есть, товарищ комиссар! Спасибо большое…

Раввин, Орлов, мама и Рита в комнате у постели умершего.

Начинайте, нечего тянуть!

Раввин. Я не могу.

Орлов. В чем дело? Забыли текст?

Раввин. Над умершим надо читать кадиш. Кадиш – это молитва. А для произнесения молитвы необходим миньян. Без него нельзя начинать.

Орлов. А это еще что?

Раввин. А вы разве не знаете?

Орлов. Не знаю и знать не хочу!

Раввин. Миньян – это присутствие как минимум десяти евреев-мужчин старше тринадцати лет.

Орлов. A-а, я вспомнил. Типа кворума. Когда мне исполнилось тринадцать, дедушка взял меня с собой в синагогу. Стоял сильный мороз, поэтому людей пришло мало. И благодаря мне – получился миньян, и дедушка молился, а потом дал мне за это целый рубль.

Раввин. Так что мы будем делать?

Орлов. Послушайте! В этом доме сорок коммунальных квартир, в каждой – самое меньшее пять семей. Считайте, что миньян здесь имеется всегда. Читайте! У нас мало времени.

Раввин. Хорошо, допустим – миньян есть, хотя его нет. Но это не все. Читать кадиш должен не я.

Орлов. А кто же тогда?

Раввин. Вы!

Орлов. Я?! Почему? Зачем я?

Раввин. Считается, что, когда сын читает кадиш по умершему отцу, душа последнего меньше страдает при расплате за грехи, совершенные при жизни.

Мама. Читай, сынок! Папе будет приятно.

Орлов. Черт побери! Что вы придумали на мою голову?!

Рита. Читай, Саша. Твой отец заслужил.

У постели умершего появляется Варшавер.

Варшавер. Читай, майор! Считай, что это – приказ.

Орлов. Ладно. Я готов!

Раввин. Слово «амен» должны повторять все. Мудрецы говорят, что тому, кто говорит «амен» искренне, от души, уготовано место в будущем мире.

Орлов. Ну!

Раввин. Йитгадаш шме аба.

Орлов. Йитгадаш шме аба.

Раввин. Амен!

Все. Амен!

Раввин. Бе алма ди вра хируте, ва ямлих Малхуте.

Орлов. Бе алма ди вра хируте, ва ямлих Малхуте.

Раввин. Ваицмах пуркане, заикарев, машихе.

Орлов. Ваицмах пуркане, заикарев, машихе.

Раввин. Амен!

Все. Амен!..

Монотонные голоса читающих молитву становятся тише. Орлов отделяется от молящихся и выходит на авансцену.

Орлов. Как же сложилась жизнь чекиста Орлова дальше… Удача не шла за ним по пятам, но всегда держала его в поле зрения. Его не отравили соседи, как кошку Симу, не расстреляли чекисты, как комиссара Варшавера, и не забили на допросах до смерти, как несчастного Гершензона. Он не сидел в ГУЛАГе, как капитан Гуревич, а потом и его жена Рита, которую все-таки арестовали, как дочь врага народа. Майор Орлов прошел всю войну, но не на передовой, а в Смерше. Его мама, Фрида Моисеевна, тихо умерла сразу после Победы. После нее, выйдя из лагеря, умерла и жена. Во время кампании против безродных космополитов Орлова уволили, но потом вернули, и он ушел на персональную пенсию из родных органов.

На заднике вновь, как в самом начале, загорается внушительный логотип фирмы – «ORLOV». Тут же появляются Феликс Орлов и гости фуршета – все участники спектакля. Фуршет первой сцены продолжается.

Вино в бокалах, закуски. Люди чокаются, пьют. Тихо переговариваются.

Его сын, Феликс Орлов, пошел по стопам своего прадеда Арона. В советское время он шил костюмы советским руководителям, а в перестройку, с их же помощью, как говорят теперь, – раскрутился! Феликс открыл свою компанию «Орлов», сеть фирменных магазинов одежды «Орлов», и теперь его знают в Европе и уважительно называют «кутюрье Орлов». В двухтысячном году у отца Феликса Орлова случился инсульт. Отнялась речь.

Замолкает, ложится в постель. Появляется Феликс Орлов.

Феликс Орлов. Я круглые сутки не отходил от его постели. И через неделю мой папа вновь заговорил. Но как! Послушайте сами.

Постель. В постели – глубокий старик Орлов.

Орлов. Их рэд оф идиш, Феликс! Их гиденьк идиш, Феликс! (Поет.) Тум бала, тум бала, тум балалайка, тум бала, тум бала, тум балалайка, тум балалайка, шпиль балалайка, шпиль балалайка, фрэйлех золь зайн!.. (Счастливо смеется.)

Феликс Орлов. Да! Он заговорил на чистом идиш! Ни одного слова по-русски. Ни единого! Я вызывал к нему лучших врачей, умолял: папа, скажи, что болит, где? Но он упрямо говорил и говорил на языке своего детства, счастливо упиваясь звучанием этих совершенно непонятных мне слов.

Орлов в той же постели. Рядом Феликс и профессор.

Профессор. Александр Леонидович! На что вы жалуетесь? Скажите! Я вас слушаю!

Орлов(отрицательно качая головой). Нэйн!

Феликс Орлов. Папа! Профессор тебя не понимает, скажи по-человечески, что тебя беспокоит, я тебя прошу! Умоляю! Скажи по-русски, папочка!

Профессор. Александр Леонидович! Я врач! Профессор! Я хочу вам помочь!

Орлов. Профессор? Киш мир ин тухес, профессор! (Отворачивается и напевает что-то на идиш.)

Феликс Орлов. Вот так! Он посылал нас в задницу, отворачивался и начинал что-то напевать. Он пел много еврейских песен, и мне часто казалось, что эти песни я где-то уже слышал. Впрочем, ничего удивительного. По всему миру гуляют старые мелодии еврейских местечек.

Звучит веселая еврейская мелодия, переходящая в грустную.

Когда вскоре отец умер, пришел не просто раввин. Я пригласил главного раввина, я могу себе это позволить.

На авансцену выходит раввин. Сюда же подходят все действующие лица.

Я рассказал ему, как жил мой папа, как он уходил, а потом – заплакал. И ребе сказал…

Раввин. Ваш отец, Феликс, очень хотел, чтобы его простили. Очень сильно хотел… И нет ничего на этом свете, чего не мог бы простить Господь! Ничего! Запомните, люди – ничего… Амен!

Феликс Орлов. Амен!

Все хором. Амен!

Раввин. Йитгадаш шме аба…

Феликс Орлов. Йитгадаш шме аба…

Раввин. Амен!

Все хором. Амен!

Раввин. Бе алма ди вра хируте, ва ямлих Малхуте. Феликс Орлов. Бе алма ди вра хируте, ва ямлих Малхуте. Раввин. Ваицмах пуркане, заикарев, машихе.

Феликс Орлов. Ваицмах пуркане, заикарев, машихе. Раввин. Амен!

Все хором. Амен!..

Под грустную музыку стихает молитва. А затем громко и весело звучит:

«Семь сорок!»

Занавес.

Киев. Январь – февраль 2012 г.

Игорь Иртеньев. Rock around the clock
Комедия

Действующие лица

Машарин Анатолий Олегович, литератор на все руки, 51 год.

Лена, его жена, архитектор, 38 лет.

Юля, ее подруга, парикмахер, примерно того же возраста. Шухман Лев Борисович, его соавтор,53года.

Дина Марковна, соседка, женщина без возраста.

Почтальон, женщина без выраженных примет.

Сосед.

Саддам, удав, все время куда-то заползает, на глаза практически не появляется.

Картина первая

На сцене темно. Звучит начало знаменитой 5-й симфонии Бетховена – тема судьбы. Сцена освещается.

Квартира Машариных. Душный летний вечер. Напольный вентилятор с трудом разгоняет вязкий воздух. За письменным столом у компьютера одетый в легкое кимоно Машарин. Рядом в кресле развалился полуголый Шухман.

Машарин. Так что, она сказала, от нас требуется?

Шухман. Да говна пирога. Обычный песенный текст. Лирический. Без грузилова. Такой, говорит, с грустцой, но в то же время как бы и позитивный, улыбчатый.

Машарин. Улыбчатый? Так и сказала? Ну, дает. Вот ведь сучка.

Шухман. Аты думал. Зря она, что ли, в правительственных концертах двадцать лет светится. Нужно, говорит, вернуть людям веру в добро. И хорошо бы, говорит, такой объединяющий.

Машарин. Ладно: объединяющий так объединяющий. А что там по бабкам?

Шухман. Приемлемо. Три штукаря обещала.

Машарин. Поднялась Валюшка, ничего не скажешь. Авторские на кого?

Шухман. На нее, естественно.

Машарин. Черт с ней, пусть подавится. Позитивный, стало быть… и в то же время с грустцой. Может, про соседей что-нибудь такое… ностальгическое. Как типа жили дружно раньше.

Шухман. С ума сошел? Ты моих соседей по той коммуналке каляевской видел? У меня ж не жизнь была, а интифада сплошная. Слава богу, нашелся один богатенький, расселил наш клоповник кое-как.

Машарин. При чем здесь твои, Лева? Думаешь, мои лучше? Не, ну их на хрен, соседей этих. Давай что-нибудь такое элегическое замутим. Типа лето, мол, заканчивается, это, конечно, не здорово, но оно не последнее. Что-нибудь в таком духе. Ну как?

Шухман. Нормально. Только «заканчивается» в размер не лезет. Тогда уж «кончается» что ли…

Машарин. Пусть так, какая нафиг разница. (Выходит из-за стола, начинает ходить по комнате, бормоча и отбивая такт рукой. Внезапно наступает на что-то.)

Раздается звук, средний между шипением и свистом.

Саддам, черт бы тебя побрал, а ну – марш на место.

Шухман (вскакивает на кресло). Слушай, умоляю тебя, убери ты отсюда эту гадину. Что за извращение такое, удава дома держать!

Машарин щеткой заталкивает удава под диван.

Машарин. Не обращай внимания, он старый уже, к тому же сейчас сытый.

Шухман. А если проголодается?

Машарин(оценивающе поглядев на соавтора). Тогда могут быть проблемы. К этому моменту неплохо бы закончить с этим самым летом. Кстати, можешь рассматривать это как творческий стимул. Слушай… вот что-то типа такого… (Читает вслух.) Кончается лето, кончается лето, неправильно это, неправильно это. Ну как?

Шухман. Офигеть. А дальше? Может, так? Но хоть и неправильно это, друзья, потеть бесконечно нам тоже нельзя.

Машарин. Погоди хохмить, Лева. Давай лучше включайся.

Шухман. Сейчас, сейчас… Неправильно это, мы с грустью заметим… или отметим? Нет, заметим, конечно… и все ж ничего не поделаешь с этим. По-моему, глубоко. Не зря говорят, мастерство не пропьешь. Кстати, имеем право по сотке за почин. Как считаешь?

Машарин. Ты же знаешь, я в завязке.

Шухман. Но я-то, слава богу, нет. Так у вас что, дома голяк с этим?

Машарин. Ну почему… Ленка вполне. Правда, только коньяк.

Шухман. А чем нам коньяк плох? Тогда я, если не возражаешь. (Достает из бара бутылку наливает себе.)

Шухман. Ну, за союз свободных муз.

Раздается звонок в дверь.

Машарин. Не иначе Аполлон. Убери на всякий случай. (Идет к двери.)

Шухман. Это он, это он, Бельведерский Аполлон.

Машарин. Кто там?

Женский голос(из-за двери). Телеграмма!

Машарин открывает дверь.

Почтальон(доставая из сумки бланк). Машарин Анатолий Олегович?

Машарин. Так точно!

Почтальон. Распишитесь. Да не здесь. Вот здесь.

Машарин(берет со столика бумажник, достает купюру). Вот, возьмите, пожалуйста.

Почтальон. Не велено нам.

Машарин. Глупости какие. Кто, интересно, может запретить одному человеку отблагодарить другого за ударный труд.

Почтальон. Не положено, гражданин. Постыдились бы коленками перед женщиной сверкать. И не надо мне денег ваших. Там уже все оплатили.

Машарин. Где там?

Почтальон(сурово). Сами знаете. (Молча закрывает за собой дверь.)

Машарин. Странная тетка. Первый раз ее вижу.

Шухман. Да, Саддам твой, пожалуй, поприветливей будет.

Машарин(распечатывает телеграмму). Ничего не понимаю. Что за бред!

Шухман. Ачтотам?

Машарин(читает). «Через год».

Шухман. Что через год?

Машарин. Написано: «Через год».

Шухман. И все?

Машарин. И все.

Шухман. А подпись?

Машарин. Нет никакой подписи.

Шухман. А адрес обратный?

Машарин. И адреса нет. Погоди! (Выскакивает на лестницу.) Мадам! Эй, как вас там? Подождите! (Возвращается в комнату, высовывается в окно.) Тетя Дуся, не видели, куда почтальонша от нас пошла? Что значит «какая»? Да обычная самая. С сумкой через плечо. Как не видели? Вы ж целый день тут сидите. (Возвращается за стол.) Ну, что скажешь?

Шухман. Не нравится мне все это, вот что я тебе, Тоша, скажу. Ни почтальонша эта смурная, ни телеграмма ее. Про халтуру нашу я уже не говорю, но что делать, если другой не предлагают. Ладно, продолжим.

Машарин. Погоди, ты мне лучше скажи, какое у нас сегодня число.

Шухман. С утра двенадцатое было.

Машарин. А месяц?

Шухман. Похоже, напекло тебе, Тоша. Июль, естественно.

Машарин. То есть через год у нас тоже двенадцатое июля будет?

Шухман. Что у нас здесь будет через год, неизвестно никому, Тоша. По-моему, они сами это себе слабо представляют. Извини, я еще махну с твоего разрешения.

Машарин. Валяй. Хотя, конечно, свинство это с твоей стороны.

Шухман. Ну, прости гада. Твое здоровье.

Машарин вновь берет со стола телеграмму, вертит со всех сторон, смотрит на свет, даже слегка обнюхивает.

Ну что, продолжим?

Машарин. Чего-то неохота, Лева.

Шухман. Брось, там же ерунда осталась. Что мы два куплета еще не сварганим?

Машарин. А припев? Слушай, давай по телефону добьем или по скайпу, как скажешь. Когда он ей вообще-то нужен?

Шухман. Как всегда, вчера. Значит, неделя есть по-всякому. Ну, будем!

Входит Лена.

Лена. Привет! Что это вы средь бела дня? Опять за старое, Машарин? Гляди у меня. Саддамку кормил? А то он в прошлый раз мои колготки с голодухи чуть не целиком заглотнул. Еле вытащила. Саддамчик, ползи сюда, мой хороший, мама пришла.

Шухман. Я, пожалуй, пойду. Завтра созвонимся.

Машарин. Неужели оставишь? Что-то не похоже на тебя.

Шухман. Не поверишь, но чего-то не лезет. Давно такого не было. Пусть вон Ленка с Саддамчиком допивают. Пока! (Выходит из квартиры, на ходу натягивая рубашку.)

Лена. Ты гляди, какой трепетный. Ну и что вы тут без меня ваяли?

Машарин. Да текст один. Лирический, ети его.

Лена. Для кого, если не секрет?

Машарин. Для Вальки Рушниковой.

Лена. Поздравляю. Дожили. Не ты ли три года назад в телик бутылкой запустил, когда ее в хаэсэсе на Пасху показали? Вместе со всеми этими…

Машарин. Три года назад, Леночка, все по-другому было.

Лена. Перестань. В каждую следующую секунду все бывает совершенно по-другому, чем в предыдущую. От кого это? (Показывает на телеграмму.)

Машарин. Понятия не имею.

Лена пробегает телеграмму.

Лена. Что значит «через год»?

Машарин. Я как раз у тебя спросить хотел.

Лена. Машарин, не морочь мне голову. Кто к тебе приедет через год? Кто она? А ну, смотри мне в глаза, котяра!

Машарин. Ты что, спятила? Откуда я знаю? Где здесь написано, что приедет? Может, придет. И с чего ты взяла, что это она? Может, он. И почему обязательно ко мне? А не к тебе, например? Чем ты, интересно, лучше. А может, он ко всем приедет. Или всем? И вообще, не придет, а настанет. Откуда я знаю? Эту идиотскую телеграмму принесли десять минут назад.

Лена. Ну, ладно, ладно, все…успокойся. Смотри, как завелся. Будем считать, что я неудачно пошутила. Слушай, а давай на почту позвоним.

Машарин. И что мы им скажем?

Лена. Ну, хотя бы выясним, откуда ее отправили. Там же у них все фиксируется. Погоди, сейчас найду телефон. (Листает справочник.) Вот, звони.

Машарин. Алло, почта! Это Героев Папанинцев восемь, квартира сорок два. Машарин моя фамилия. Тут какая-то странная телеграмма пришла без подписи и содержание такое, как бы сказать, подозрительное… Может, хулиганит кто? Да, да… сорок вторая. Что значит не принимали. Вот же она у меня в руках. Пожилая такая женщина. Студент разносит? Ничего не понимаю. Ладно, извините. Ну, ты все слышала?

Лена. Да разыграли тебя, дурачка. Наверняка разыграли. Дружки твои остроумные, голь перекатная… Это ты у меня секс-символ. А у этих небось ни на что другое сил уже не осталось, кроме как людям нервы мотать. А «виагра» не по карману. Ну, иди ко мне. Сейчас я тебя успокою. (Садится к мужу на колени.) Саддам, а ну брысь с дивана, ишь разлегся! Без тебя есть кому.

Свет гаснет.

Картина вторая

Квартира Машариных. Зимнее утро. Лена, потягиваясь, подходит к окну.

Лена. Глянь, Машарин, сколько навалило. Представляешь, какая сейчас за городом красота. Может, махнем на дачу? На лыжах пробежимся, к вечеру баньку растопим. Шухмана своего пригласи. Давно его что-то видно не было. Я, кстати, могу для него Юльку высвистать. Чего бабе зря простаивать.

Машарин. Вы с Юлькой езжайте, а мне чего-то неохота. К тому же нам с Левкой одну идейку рекламную обсудить надо. Может, к вечеру подъедем на его машине. А скорее, завтра с утра. Ты уж не обижайся.

Лена. Да я не обижаюсь, но какой-то ты не такой стал. Такое впечатление, что к искусственной почке тебя подключили. Где твоя знаменитая витальность, Машарин? Ты ж еще молодой мужик. Мои девки на тебя до сих пор заглядываются. Ну, встряхнись ты, ей-богу. Нельзя же быть таким квелым. Да Саддам по сравнению с тобой просто сперматозоид. И выбрось из головы эту идиотскую телеграмму. Подумаешь, Слово ему было. Тоже мне, Моисей. Ты же сам, в конце концов, позиционируешь себя как агностика. (Снимает с вешалки шубку, натягивает сапоги.) Извини, я случайно в анкете прочла, которую ты для «МК» заполнял. Боюсь, правда, что они там таких слов не знают. Огорчаешь ты меня, Тошка, ох огорчаешь. Ладно, пока. Вечером жду. (Выходит.)

Машарин некоторое время бесцельно слоняется по квартире, снимает со стеллажа какую-то книжку, листает, ставит на место. Затем подходит к холодильнику, делает себе бутерброд, тупо жует, берет газету с кроссвордом. Заполняет несколько клеток, откладывает. Разваливается на диване, с лэптопом на коленях, включает игру-стрелялку. Слышатся автоматные очереди, взрывы, прочие характерные звуки виртуального боя. Звонок в дверь. Машарин на цыпочках подходит к двери, заглядывает в глазок, потом тем же манером отходит.

Голос из-за двери. Анатолий, что у вас там происходит? Не морочьте мне голову, я знаю, что вы дома. Вы захватили заложников? Поздравляю! Я всегда подозревала, что вы страшный террорист. Даже Лена ваша жаловалась. Сейчас же отпустите! Зачем они вам? Сообщите ваши требования, и я обещаю их немедленно выполнить. Насколько это возможно в моем возрасте.

Машарин. Не могу, Дина Марковна, я сейчас работаю.

Дина Марковна. Был, я слышала, один такой работник, бен Ладеном звали. Но он, слава богу, уже больше не работает. Зато теперь я знаю, на кого он оставил свое хозяйство. Послушайте, Машарин! Говорить с дамой через закрытую дверь! Не очень-то вы джентльмен.

Машарин (чертыхаясь, отпирает, затем возвращается на диван). Извините, у меня тут беспорядок.

Дина Марковна. Не хочу сказать ничего плохого о Леночке, но с женой вам не повезло. Молчу, молчу. У меня бы вы были по крайней мере ухожены. Я уже не говорю обо всем остальном. Хотя мне есть что сказать. Все, все, молчу. Сварите мне кофе. (Присаживается рядом с Машариным.) И прекратите, наконец, этот беспорядочный огонь. Я не могу долго находиться в горячих точках. Тишины я хочу, тишины… Вам нравится Вознесенский? Вот кто был большой щеголь. Вам, кстати, тоже пошел бы фуляр.

Машарин(выключая компьютер). Что такое фуляр?

Дина Марковна. Шейный платок. Стыдно не знать таких вещей. Вы же интеллигентный человек.

Машарин. Черт, точно: фуляр! (Берет со стола отложенный перед этим кроссворд, вписывает слово. Достает банку с растворимым кофе.) Сколько ложек?

Дина Марковна. Две. С каких, интересно, пор вы стали говорить с дамами так отрывисто? Я вижу, вы стали брутальным мужчиной, Машарин. Да, кстати, а как поживает ваш соавтор? Что-то его давно не было видно. Он, случайно, не заболел?

Машарин. Было малость.

Дина Марковна. Надеюсь, ничего серьезного? Он такой милый.

Машарин. Ерунда, обычный триппер.

Дина Марковна. Что? Что вы сказали?

Машарин. Трепак. На винт наш Левушка намотал.

Дина Марковна. Ах!

Машарин. Не принимайте близко к сердцу, Дина Марковна. С кем не бывает.

Дина Марковна. Что значит, с кем? Со мной, например.

Машарин. Не зарекайтесь, Дина Марковна. Впрочем, вы у нас вообще мать Тереза.

Дина Марковна. По крайней мере, какие-то принципы у меня есть. Кстати, вы не хотите угостить меня коньяком? Буквально полрюмки. Я знаю, у вас должен быть. Эта противная мигрень меня замучила.

Машарин наливает ей.

А вы?

Машарин. Не могу.

Дина Марковна. Но почему же?

Машарин. Не поверите, Дина Марковна. Аналогичный случай. Мы, как говорится, с соавтором друзья, куда он, туда и я.

Дина Марковна. Что вы имеете в виду?

Машарин. То самое, Дина Марковна, то самое. Надеюсь, это останется между нами?

Дина Марковна слегка отодвигается. Машарин пододвигается чуть ближе, кладет ей руку на колено.

Дина Марковна. Вы с ума сошли! (Внезапно ее лицо меняется. Она показывает пальцем куда-то в угол.) Боже, что это?

Машарин. Где?

Дина Марковна. Там! Там! В углу! Неужели вы не видите, у вас там змея! Убейте ее немедленно. Если вы, конечно, мужчина.

Машарин. Успокойтесь. Во-первых, как вы уже знаете, я на данный момент не вполне мужчина. А во-вторых, это не змея.

Дина Марковна. А кто же?

Машарин. Змей. Змей-искуситель. Классический треугольник. Ева, Адам и Саддам. Сейчас он подползет поближе и предложит вам яблоко. Да-да, Дина Марковна, именно яблоко. Представляете, такое румяное, наливное, глаз не оторвать. И мы с вами, Диночка Марковна, совершим грехопадение. Аккурат на этом диванчике. Зная вас не первый год, уверен, что вы не откажетесь. (|Свистом подзывает удава.)

Удав отвечает полушипением-полусвистом. Дина Марковна опрометью бросается к двери, едва не сбив с ног появившегося на пороге Шухмана.

Шухман. Привет! Чего это у вас двери нараспашку? Мое почтение, Дина Марковна! Вы, кажется, слегка взволнованы?

Дина Марковна. А вот от вас, Лев Борисович, я такого никак не ожидала. Вы всегда казались мне воплощением порядочности.

Шухман. Все верно, Дина Марковна, именно оно я и есть.

Дина Марковна. Не смейте ко мне прикасаться. Не хватало еще мне, в моем возрасте…

Шухман. Бросьте, Дина Марковна, какие наши годы.

Дина Марковна. Оставьте меня, грязный геронтофил! (Захлопывает дверь.)

Шухман. Чувствую, у вас тут весело. Не знаешь, чего это она вдруг так на меня?..

Машарин. Я ей сказал, что у тебя триппер.

Шухман. С какой стати?

Машарин. Ну, чтобы как-то поддержать беседу.

Шухман. Так сказал бы, что у тебя.

Машарин. В диком приступе откровенности, Лева, я признался ей и в этом. Теперь у нас с Диночкой нет тайн друг от друга.

Шухман. Ладно, черт с ней. А вообще как?

Машарин. Честно говоря, хреново.

Шухман. С деньгами лажа?

Машарин. С деньгами-то как раз, тьфу-тьфу, ничего. То есть я тебе больше скажу, никогда еще у нас таких бабок не было. У Ленки заказы пошли один круче другого.

Шухман. Ну и чего ты тогда ноешь?

Машарин. Понимаешь, нет уже сил на эти рожи смотреть.

Шухман. Ах, какие мы тонкие. Можно подумать, что ты когда-нибудь здесь другие видел.

Машарин. В том-то и дело, что видел. Вполне, кстати, человеческие. Недолго, правда, мы ими любовались, несколько лет всего. А потом они просто в массовом порядке стали куда-то исчезать. (Встает из-за стола, начинает ходить по комнате, говоря все горячее.) Одни совсем пропали, а другие буквально на глазах превратились в те самые рожи. И что интересно, практически без особых внешних изменений. Причем знаешь, Лева, я обратил внимание, что некоторые даже как-то похорошели.

Шухман. И что ты предлагаешь?

Машарин. Да ничего я не предлагаю. Доскрипим, я думаю, благо уж недолго осталось. (Внезапно останавливается перед компьютером.) Слушай, ты его случайно не включал?

Шухман. Ты что, обалдел? Близко не подходил.

Машарин. Ничего не понимаю. Так не бывает.

Шухман. Да почем я знаю, я в этих железяках вообще ни черта не смыслю.

Компьютер загружается и спустя несколько секунд во весь экран вспыхивает надпись: «ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА».

Машарин. Лева, ты видишь?

Шухман. Вижу, Тоша.

Машарин. И что ты скажешь?

Шухман. Что здесь можно сказать… Наверно, пошутил кто-нибудь.

Машарин. Кто?!

Шухман. Ну не знаю, кто-нибудь…

Машарин. Это невозможно. Здесь не было никого, кроме нас с тобой. Компьютеры не включаются сами. Я боюсь, Лева. Лева, ты слышишь, я боюсь. Ты же помнишь ту почтальоншу.

Шухман. Помню, естественно.

Машарин. Ну вот.

Шухман. Что – вот?

Машарин. А то вот, что приходила она ровно полгода назад 12 июля.

Шухман. Погоди, а у тебя ничего не связано с этим числом? Ну, может быть, когда-то в этот день случилось что-то очень важное для тебя. Что ты, допустим, сделал, а лучше было бы этого не делать. Или наоборот.

Машарин. Стой, Левка! Как же, идиот, я сразу не вспомнил. Конечно, двенадцатое июля 90-го года. Господи, да я ж тогда зашился первый раз, а ты, гад, не стал. А мы, между прочим, вместе идти собирались. И в последний момент ты позорно соскочил.

Шухман. Но при этом память, в отличие от тебя, Тошенька, не пропил. Поскольку, опять же, в отличие от тебя, этот тонкий процесс контролирую. Ты, кстати, сколько раз с тех пор зашивался?

Машарин. Три раза или четыре, точно не скажу.

Шухман. Зато я скажу – пять. И первый раз это было десятого августа. И не 90-го, а 94-го.

Машарин. Черт, правда, не сходится. Что ж делать-то?

Шухман. Думать, Тоша, думать. Погоди, у нас же с тобой премьера «Последнего некрофила» в июле 98-го была. И точно 12-го, мне билет попался недавно, когда бумажки перебирал старые. Хотя, с другой стороны, тоже мне событие для таинственных сил.

Машарин. Ты не знаешь одной вещи. Вполне, кстати, судьбоносной. Ленка в тот день должна была аборт делать.

Шухман. А ты-то здесь при чем? Прости, я не в этом смысле. Телеграмма же не ей была адресована.

Машарин. При том, что она его не сделала, в результате чего появилась Ксюшка, смекаешь?

Шухман. Смекать-то смекаю, но, извини, мелковато как-то. На Шекспира, согласись, не тянет.

Машарин. Ну, извини, чем богаты. На Шекспиров и мы с тобой, Левочка, не тянем.

Картина третья

Парикмахерский салон. Лена сидит в кресле, Юля делает ей укладку.

Лена. Не знаю, что с ним делать. Постоянно бросается на меня, придирается буквально по каждому поводу. Теперь завел идиотскую привычку стоять рядом, когда я говорю по телефону. Да мало ли кто мне, в конце концов, звонит. «Чего это, – говорит, – ты перед ним хвостом вертишь?» – «Да потому и верчу, что это заказчик. Понимаешь, Тошенька, за-каз-чик. Он мне деньги платит. И за свои деньги, вообрази, вправе рассчитывать на определенную любезность с моей стороны». (Грудным голосом.) И даже с легким налетом интимности. Так представляешь, он меня шлюхой назвал.

Юля. Да послала бы ты его подальше, старого козла. Неужели ты себе, с твоими-то данными, нормального мужика не найдешь.

Лена. Ты не представляешь себе, Юлька, как мне с ним всегда весело было. У него же потрясающее чувство юмора. Нам тут, не помню уже кто, подарил как-то на Новый год говорящую жопу.

Юля. Но чем же вы с ней, интересно, беседуете?

Лена. Ну, беседуете – это, пожалуй, сильно сказано. Но если на нее слегка нажать, она довольно громко говорит: «I love you», причем таким мелодичным женским голосом.

Юля. Хоть бы одна жопа когда-нибудь сказала мне это мужским.

Лена. Погоди, я же не об этом. И вот как-то уже выхожу я из дома, и тут будто какая муха меня укусила. Слушай, говорю, Машарин, если ты меня действительно любишь, то когда я выйду из подъезда, высунься в окно и объяви об этом на весь двор. Да ты что, говорит, обалдела? Ну, сама подумай, седой мужик… Как знаешь, говорю, но тогда я тебя на месяц снимаю с довольствия. Если что, пожалуйста, «секс по телефону». Ручкой помахала и вышла.

Юля. Класс! Ну и что наш?

Лена. Что, что… Только спустилась во двор, распахивается наше окно на втором этаже, оттуда слышится: «Ле-на!», я естественно оборачиваюсь, и тут появляется эта самая и признается мне на чистом английском языке. У меня аж в боку закололо. Ну что ты будешь с ним делать! И сколько раз мы так дурачились. С кем бы я еще так могла! А потом я же помню, как он меня, еще совсем соплюшку, знакомил со своими друзьями знаменитыми, книжки давал читать, за которые по тем временам очень даже прилично можно было огрести. А на горные лыжи кто меня поставил? А как на плоту мы сплавлялись по Мане, Левка еще с нами тогда был.

Юля. Это с которым ты меня познакомить хотела?

Лена. Нуда. Он и сейчас вполне ничего, а тогда вообще Бельмондо был. Я даже, честно тебе скажу, в какой-то момент думала с ним слегка тюр-лю-лю, но поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Юля. Почему? Ты ж сама говоришь, что он такой клевый был мен.

Лена. Ну, во-первых, все-таки не клевее Тошки, а во-вторых, как же можно, с другом? Не-ет. Ты что? Я в этом смысле всегда юным пионером себя ощущала.

Юля. А он?

Лена. Тошка-то? Такого кобеля поискать!

Юля. И часто тебе приходилось его застукивать?

Лена. Веришь? Ни разу!

Юля. Докладывал, наверно, кто-нибудь?

Лена. Никто. Да я бы и слушать не стала.

Юля. Тогда откуда такая уверенность?

Лена. По глазам его наглым чувствую. По морде нахальной. По улыбке блудливой. Вернее, раньше чувствовала. Сейчас, к сожалению, перестала.

Юля. Интуиция притупилась?

Лена. Если бы. Хуже. Предмет, так сказать, исчерпался. И глаз потух, и с морды он спал, а когда улыбается, мне, Юль, плакать хочется, до того жалко у него это выходит.

Юля. Слушай, а может, у него климакс? Нет, не смейся. У них же тоже с возрастом что-то такое происходит. С этим делом-то у него как?

Лена. Врагу не пожелаю.

Юля. А лучшей подруге?

Лена. Да пошла ты.

Юля. Понял. Резко меняю тему. У Ксюхи как дела?

Лена. Поступает в этом году.

Юля. На архитектурный?

Лена. Если бы. В театральный, дурища, хочет. На актерский.

Юля. То есть? Ни фига себе. Ее же два года по рисунку натаскивали.

Лена. Да ладно б просто натаскивали, у нее же явная склонность к этому. Плюс там чуть не пол приемной комиссии с моего потока. Ну хорошо, архитектура – это как бы считается больше для мужиков занятие. Хотя тоже как посмотреть. Но ведь полно же других мест – строгановка та же, 905-го, полиграф, наконец. Да мало ли куда можно с такой подготовкой.

Юля. А актерские способности у нее есть?

Лена. Ну как сказать… Училку свою изобразить может так, что обхохочешься. Или Ренату Литвинову, допустим. Но чтоб способности какие-то выраженные были – не скажу. И кроме того, больно уж профессия паскудная. Ты же там себе совершенно не принадлежишь. Постоянная зависимость. Ну и нравы соответствующие. Поди откажи режиссеру.

Юля. Да уж. Я иной раз жалею, что в артистки не пошла. Глядишь бы, гормональный фон стабилизировался наконец. Как там насчет Левки вашего, кстати?

Лена. Дай срок, обеспечим тебе Левку. Я тут с работой раз-гребусь, и можно будет у нас собраться.

Юля. Ты же знаешь, как я Саддама боюсь.

Лена. Нашла кого! Саддамчик, божья душа, мухи не обидит. В крайнем случае, мы его в другой комнате запрем. Он, правда, скучать там будет, но мы ему «Animal planet» поставим, он обожает, и кролика резинового дадим, я ему специально купила. Ладно, спасибо, побежала. У меня в три встреча с заказчиком.