Текст книги "Миграции"

До Второй мировой войны Вильнюс был городом наполовину польским, наполовину еврейским и отчасти русско-белорусским (около 16 % населения). Доля литовцев составляла здесь всего 2 % (по польской переписи 1928 года). К Литве вместе с третью ее нынешней территории ее древняя столица отошла по пакту Риббентропа – Молотова с легкой руки Москвы, о чем здесь не очень любят вспоминать. Так и получилось, что современные вильнюсцы хоть люди и «тутейшие», но в древнем городе сравнительно новые, пришлые, послевоенные, как в Гданьске или Вроцлаве (по замечанию одного из них, Томаса Венцловы, чья переписка с Чеславом Милошем, довоенным вильнюсцем, лучшее из всего, что когда-либо говорилось и писалось на эту деликатную и болезненную тему). Вильнюс – Вильно – Вильна – пример того, как изменяет и облагораживает «правильный» город людей, когда те начинают его понимать и принимать.

Гедимин построил когда-то могучее языческое государство, опиравшееся на людские ресурсы Белой, а также Черной, Червонной и отчасти Малой Руси. Мало кто знает, что языком Литовских статутов, официальным государственным языком Литовского княжества, до 1840 года являлся старобелорусский, то есть древнерусский язык. Династия Ягеллонов, потомков Гедимина, правила поочередно Литвой, Польшей, Чехией и Венгрией. Сегодняшние представления способны лишь запутать историю и навести тень на плетень. Литовцы оказались последним европейским народом, принявшим христианство в конце XIV века. Войдя на почетных условиях в Речь Посполитую, Литва едва не растворилась в ней, сыграв для Польши ту же примерно роль, что для нее самой Беларусь, для Австрии – Венгрия, для России – Украина. Поляки вывели литовцев из лесов и замков в города и поделились с ними короной, магдебургским правом и своим католицизмом (чего не сумели сделать агрессивные крестоносцы).

Как колобок, уйдя из-под Польши и России политически, независимая Литва сегодня сделалась площадкой жесткого экономического соперничества американских, российских и европейских монополий (в этом подоплека импичмента президента Паксаса – никто из моих вильнюсских собеседников и не собирался этого отрицать).

Жизнь тем временем идет и даже как-то налаживается. Растут зарплаты у медсестер и строителей – тех специалистов, чьи профессии пользуются спросом в странах ЕЭС. Строителей, как мне говорили, удерживают сегодня зарплатами порядка 700 евро (то есть раза в полтора выше, чем в Москве и Подмосковье, но в несколько раз ниже, чем в Западной Европе). Студенты, чтобы оплачивать свое образование на родине, почти поголовно на все лето уезжают на заработки за рубеж – уборщиками, судомойками. Если попасть в Скандинавию, а тем более в Штаты, и не лениться, то можно и $5000 за сезон привезти, уверяла меня жительница Каунаса (не такого многонационального, как Вильнюс, и уже совершенно прилизанного). Из всех прибалтов литовцев в эмиграции живет на порядок больше, чем латышей и эстонцев, вместе взятых. Может, это они и помогают студентам-землякам.

Так Литва инкорпорируется сегодня в большой мир, а Вильнюс претендует на место в первой десятке туристических центров Средней Европы – после Праги (до которой ему, как до неба) с Дрезденом, Будапештом и Краковом (которые уже поближе). В отличие от них всех вильнюсским музеям нечем особо похвастаться. Картинная галерея – хоть плачь. Ну фрески Репшиса на филфаке университета, ну фотографы в Литве сильные и прикладные ремесла всякие – страна-то до сих пор еще лесная, озерная, крестьянская. Но ведь далеко не все туристы предпочитают всему тишину музеев…

Для прогулок по кривым улочкам старого Вильнюса пригодились бы очки, на которые я набрел в знаменитом Музее янтаря. В тонкую стальную оправу этих очков вместо стекол вставлены были шлифованные пластинки янтаря, «с дымком» и щербатыми краями. Авторская работа, к ушной лапке прицеплена бирка «Made in Lithuania». В таких очках, пожалуй, и я смог бы почувствовать себя стопроцентным вильнюсцем и немножко литовцем. Но в Москве зачем они мне?

Вместо них я увез из Вильнюса янтарное прозрачно-мутное яичко размером с куриное. Пишу и грею его в ладони, напоминая сам себе, что есть его нельзя. Такое оно съедобное с виду, сочное, напитанное светом. Целая маленькая вселенная, в которую как-то хочется проникнуть.

Рига – сегодня и всегда

Вокзал Риги меня приятно удивил. Внешне здание не изменилось, но рижане выпотрошили его, углубили и расстроили, а интерьеры привели к евростандарту. Стало чисто, просторно, удобно. Преобразилась и унылая привокзальная площадь – здесь похозяйничал бог торговли Меркурий, расставив по ее краю стеклянные кубы и башни супермаркетов и офисных зданий. По сравнению со зданиями старой Риги через дорогу выглядят они, конечно, уродливо, но по сравнению с сооружениями советского времени куда как стильно. В этой части города издалека видна облупленная «сталинская» высотка, уменьшенная копия московских. В ней и сегодня размещается захиревшая местная Академия наук. Получше выглядят необычная треногая телебашня за рекой и вантовый мост через Даугаву – не все и в недавнем прошлом было так уж плохо.

Я жадно всматривался в знакомые очертания Риги, ища в них приметы новизны. «Хайтековские» стекляшки заставили меня увидеть Ригу с неожиданной стороны. Даже в улочке, ведущей от вокзала к центральному проспекту Бривибас (так он теперь зовется), стали проступать черты… немецкого Гамбурга – и я уже не мог избавиться от своего дежавю. Правда, для этого пришлось сперва побывать в Германии. И действительно: это два старинных купеческих города, расположенные в устьях рек и входившие в средневековый ганзейский торговый союз. Готические шпили рижских кирх посреди застройки XIX века (поскольку оба города не раз выгорали и перестраивались) почти неотличимы от гамбургских. Воображение дорисовывало смелых мастеровых, карабкающихся, как муравьи, по хлипким деревянным стропилам на головокружительную высоту. С тех пор многое изменилось: Гамбург – богатейший в мире порт, а Рига – бедный родственник в ЕЭС, живущий с российского транзита в это самое Европейское сообщество. Риге очень хочется выглядеть балтийским Гамбургом хотя бы в мелочах. Я отметил, что на вокзале расписания отправления и прибытия разного цвета, как в Германии. На трамвайных остановках также появились расписания на вращающихся барабанах, хоть и не заметно, чтобы кто-то придерживался графика. Зато уж объявления в трамваях звучат стопроцентно по-немецки: те же музыкальные ноты в начале и в конце, те же интонации и даже голос. Приятным сюрпризом оказался функционирующий регулятор нагрева батарей в гостиничном номере. Пусть со стороны это выглядит немного комично, но не так смешно, как довоенные машины для чистки обуви с вращающимися щетками в старых отелях Вильнюса и Варшавы. Все же это движение в верном направлении.

Странное дело, но насколько Рига беднее Гамбурга, примерно настолько же она оказалась красивее его. Так как в обоих городах отсутствует рельеф, увидеть целиком их можно только с колоколен. В Риге лучшие виды открываются с колокольни собора Св. Петра. Туда я и направился на второй день На смотровую площадку на высоте 72 метра меня, как и в Гамбурге, поднял лифт. Чем-то моя особа заинтересовала пожилого лифтера. Как оказалось, он всего-то хотел продать гостю из России компакт с органной музыкой из Домского собора. От него я узнал две вещи. Что Домский собор закрылся этим летом из-за аварийного состояния стен и что смотровая площадка, куда он меня доставил, обнесена железными прутьями, чтобы помешать самоубийцам. Прошлой осенью с нее выбросился молодой парень. От панорамы Риги, от черепичных крыш под ногами захватывало дух, но, как я ни напрягал зрение, моей дальнозоркости не хватило, чтобы увидеть хоть полоску моря на горизонте. Зато я провел отсюда рекогносцировку местности и у меня созрел план дальнейших действий. Как у полководца Барклая де Толли, которому, кстати, недавно в Риге установили памятник. Первая часть плана не отличалась оригинальностью. Я захотел теперь взглянуть на то же самое снизу, с тротуаров.

Каждый желающий попасть в средневековую Ригу должен был принести с собой два булыжника – именно такой была плата за вход. А как еще можно построить каменный город в устье реки? Самое сильное впечатление на приезжих с востока и юга производят основательность и масштабность здешних каменных построек. Возводили их немцы, и назови их хоть остзейскими, курляндскими или лифляндскими, строить от этого хуже они не стали. От времени пострадали только облицовка фасадов и коммуникации, а стены домов способны простоять еще бог знает сколько веков.

Сегодня интуристов в Риге хватает, хоть они и не бродят по ней такими табунами, как в эстонской и литовской столицах. Местный «бродвей» – это отрезок проспекта Бривибас, ведущий от памятника Свободы в сердце Старого города. У монумента гости и просто гуляющие любят фотографироваться с часовыми, чьи картузы и мундиры слегка напоминают Польшу времен Пилсудского. Затем они пересекают кукольного вида канал с лодочками и растекаются по узким улочкам, чтобы, побродив по ним, собраться за столиками ресторанных террас. В особый восторг всех приводит памятник сказочным бременским музыкантам (подарок города Бремена, откуда епископ Альберт и привел сюда крестоносцев, основавших в 1201 году Ригу; говорить об этом вслух – и раньше, и теперь – здесь считается неприличным). Местные живые музыканты под стеной Домского собора бременским не конкуренты. Не они привлекают сюда туристов, а золотые петушки на башенных флюгерах и всяческие забавные истуканы. В музее истории Риги и мореходства, скажем, это деревянная статуя босого покровителя рыбаков Св. Христофора, много веков простоявшая на берегу Даугавы (сегодня на берегу установлена ее копия). Там же можно увидеть великанское украшение-«устрашение» с носа парусника – жуткая харя! – и уморительного заводного барабанщика в рост человека, в чью деревянную спину врезан пружинно-шестереночный механизм. Мне позволили сфотографировать этого барабанщика, но сказали, что завести его нельзя, ключ утерян. Я живо представил себе, как лихо выстукивал он когда-то дробь, сзывая горожан с городской стены или балкона магистрата. Бедная кукла!

От самой древней части Риги автотранспорт отпугивает высокая плата за въезд. Ее к 800-летию города подновили, обустроили, открыли проходы и пассажи для пеших прогулок. Появились и новоделы. Замечательно выглядит восстановленный дворец Братства Черноголовых – полуторговой-полувоенной организации молодых ганзейских купцов, избравшей своим покровителем христианского мученика-арапа Св. Маврикия. Трудно только забыть, что всей этой красе три года от роду. Оказавшись на площади перед его фасадом и оглядевшись вокруг, я поразился странности соседства зданий разных эпох. Капризы истории и торжествующая бесстильность превратили самое сердце Риги в образец постмодернизма. На фоне великолепных шпилей и крыш Старого города – огромные латышские стрелки из красного гранита соображают что-то «на троих» под черной стеной Музея оккупации, переделанного из Музея революции. А в зеленоватых стеклах административного здания одинаково отражаются игрушечный розовый фасад Братства Черноголовых и потемневший от времени шлем Домского собора.

Не менее странное впечатление производит игривый вид здания бывшего рижского КГБ, – с пузатыми балкончиками, колоннами и арками, – не то отель, не то бордель. Здание запущенное, на его балконы выходят сегодня на перекур злосчастные латышские милиционеры. А построено оно было в те годы, когда Рига соревновалась с Киевом, Одессой и Варшавой за место третьего по величине и значению города в Российской империи. В Риге вам непременно покажут улицу той поры, застроенную по проектам архитектора Эйзенштейна, отца великого кинорежиссера. Именно тогда Рига ненадолго сделалась богатым и динамичным европейским городом – с пульсом торговой столицы, который ни в советское время, ни теперь я нащупать не смог.

Сегодня крупнейшие рижские заводы стоят, один вагоностроительный еще как-то дышит. Таких марок, как ВЭФ и рижский фарфоровый завод (бывший «кузнецовский»), больше не существует. Все жалуются на тяготы, но не бедствуют. Нередко расселившиеся семьи съезжаются в одну квартиру, чтобы вторую сдавать и оплачивать коммунальные платежи за обе. А живущие подаянием собирают самую весомую в мире мелочь – здешний сантим стоит дороже любого цента и пенса, не говоря уж о копейке. Для сбора милостыни повсюду в Прибалтике служат круглые крышечки от банок. Всем ясно без слов: мне немного нужно, сущую мелочь на пропитание…

В свое время латышские госчиновники переусердствовали, и чуть не половина исторической части Риги оказалась причислена ЮНЕСКО к памятникам мирового значения. Теперь приходится репу чесать: как же такой лакомый кусок распродать, приспособить и перестроить, если это запрещено? Как современный торговый центр с подземными гаражами встроить в кварталы Старой Риги или еще один нефтяной терминал открыть в устье Даугавы? Этому мешают экологи, «спевшиеся» с художниками, краеведами и журналистами. Да еще Россия собирается нефтепровод по дну моря в обход Латвии протянуть. Где же тогда масло на хлеб брать?!

С удивительным союзом художников с экологами и краеведами я познакомился в этом самом отдаленном районе Риги, в устье Даугавы. Началось с того, что художникам предоставили для выставок разрушенный старый форт, а затем решили отобрать помещение, да еще соорудить по соседству нефтяной терминал. Самой активной оказалась русско-латышская семейная пара, купившая когда-то заброшенный деревянный дом в Болдерае. Картин они не пишут, но организуют выставки, издают журнал, собирают материалы по истории этого таможенного пригорода Риги, воюют с чиновниками. Короче, интересно живут: в доме с обгорелой стеной (поджог устроил сосед, в чем сам покаялся), с двумя детьми и коллекциями престранных вещей – антикварного хлама, фотоальбомов умерших людей, деревянных болванок для изготовления шляп и целой пластилиновой армией в сундуке. Эту армию всех родов войск годами лепил болдерайский сутяга, вышедший на пенсию и, видимо, впавший в детство. Владимир с Сандрой не могут решить: то ли выставку устроить из этого, то ли роман написать о болдерайском сумасшедшем?

Вообще, за благопристойным рижским фасадом, как в классическом романе, непременно таятся скелеты в шкафу. Лужков открывает здесь помпезный Дом Москвы, а британский университет платные школы менеджмента для взрослых. По улицам ходит победивший средний класс, демонстрируя преуспеяние, а чуть с тротуара сойдешь, такое можно найти, что только где-нибудь в российской глубинке сыщешь. Классическую советскую «рюмочную», например, и не одну. При том что с пьянством в Риге строго, здесь даже пиво стали продавать только до 10 вечера.

Не от хорошей жизни и не из любопытства рижане всех конфессий, русские с латышами выстаивали этим летом в огромных очередях к иконе Тихвинской Богоматери в местном кафедральном соборе. Семнадцать часов простоял в такой очереди и мой приятель-художник. Когда-то он лепил фарфоровых крыс, сегодня отливает из бронзы карикатурные фигурки, которые зовет «колобахами», инкрустирует их полудрагоценными камнями и сдает в галереи. Всем они нравятся, но мало что из них продается. С женой развелся, мастерскую потерял, сын-подросток – расист оголтелый. Как жить дальше натуральному «митьку», которому хотелось бы, чтобы у всех все было хорошо, бог весть.

В свое время рижский рынок являлся самым большим в Европе крытым рынком. Его павильоны – это последовательно соединенные… ангары для дирижаблей времен Первой мировой войны. Когда знаешь об этом, бродить по этому Чреву Риги становится вдвойне приятно. Мне удалось набрести здесь и на кое-что сугубо латышское. В том числе на замечательный крестьянский ржаной каравай «лачи» (то есть «медвежий», «из медвежьего угла»). Латыши – мастера смешивать муку разных сортов и помола. Заинтриговали меня конопляное масло зеленого цвета (наркоманы могут не беспокоиться) и серый горох, который готовят обычно с беконом. Но в огромном рыбном павильоне, увы, не оказалось ничего из свежего улова. Как мне объяснили, в месяцы, в названии которых нет буквы «р», рыба в Балтике не ловится.

Огорчился я и отправился в Старую Ригу – перекусить и разливного пива попить с чесночными гренками или местным пармезаном. В ресторане системы «Лидо», куда меня завел приятель, кухня оказалась на редкость обильной, вкусной и относительно недорогой. Поэтому я и впоследствии не искал от добра добра, а сразу искал знакомое название. Здесь я попробовал знаменитый десерт «хлебный суп» – полукисель-полупудинг со вкусом солода и бородинского мякиша. Хороши свежие рижские марципаны в шоколаде. А вот кофе в Прибалтике, по-моему, никогда не умели готовить. Местный «заварной» можно пить только со сливками, которые нынче стали не те. Слава богу, теперь на каждом углу в Риге можно заказать чашечку «эспрессо».

Злые языки так стали называть «золотые» 32 км Рижского взморья. Сами-то рижане ездят отдыхать в противоположном направлении – на восток, к устью Гауи. Меня тоже туда звали рыбу поудить знакомые, но нельзя же разорваться – и я выбрал Юрмалу. С приятелем мы доехали электричкой до Лиелупе, с которой Юрмала начинается, и прошлепали босиком по мелководью мимо Булдури и Дзинтари до ее центрального поселка – Майори. Рижское взморье и предназначено для воздушных ванн, окунаний и променада. Для взрослых – небо с облаками, хвоя, песок, волны, лирическое или меланхолическое (в зависимости от погоды) настроение. Для детей – один песок и никаких тебе крабов, медуз и водорослей. Чтобы утонуть, надо очень постараться. Все чистенько, чинно: новые скамейки, кабинки для переодевания, цветные мусорные баки. Наплыва людей только не заметно в зените лета, которое, впрочем, никогда особо не баловало отдыхающих. Их все еще пытаются сюда заманить, но, похоже, поезд ушел.

Больше всего народу на центральной улочке Майори, где царит век минувший. Курортный дух, тротуарная плитка, афиши «Юрмалины» Задорнова с Петросяном – ба, да вот и он собственной персоной! – масляковского «КВН», концертов Розенбаума. Но чуть совершенно не сбила меня с копыт растяжка с забытым именем Ларисы Мондрус – я еще в школе учился, когда певица эмигрировала из СССР, а она все поет, оказывается.

Другим сюрпризом оказался местный музей техники, чем-то похожий на приют для потерявшихся домашних животных. Сердце щемит при виде всех этих первых пылесосов, неуклюжих велосипедов, шедевров и уродцев ширпотреба. Я исторг крик радости, узнав среди них свой пропавший радиоприемник «Фестиваль», отмеченный Гран-при Всемирной выставки в Брюсселе в 1957 году. Это чудо механики и акустики с дистанционным пультом на толстенном шланге было изготовлено напоследок немецкими военнопленными, трудившимися после войны на рижском радиозаводе.

Хотите погрустить – поезжайте в Юрмалу. Сегодня этот курорт неудержимо превращается в район престижных загородных особняков. Властям Юрмалы чудом удается все еще сохранять за собой и обихаживать береговую полосу. Пляжи остаются доступными для всех.

Забавная история напоследок. По приезде собрался я позвонить в Москву из уличного автомата. Гляжу список стран: на букву «Р» – только Руанда и Румыния (как в мультфильме: «Чебоксары» и «чебуреки» есть, а «Чебурашки» нет). «Простота, – говорят мне, – не там ищешь, смотри “Криевия”. Это и есть Россия». Я и не знал, что для наших соседей мы все поголовно «кривичи».

Ускользающий Таллин

Старый Таллин – пьяный Таллин?

Построившие здесь каменную крепость немецкие крестоносцы называли этот город Лиданисой. Владевшие им датчане и шведы – Ревелем. Русские – Колыванью, Леденцом и тоже Ревелем. Сами эстонцы остановились в конце концов на Таллине, то есть «Датском городе». С 1 мая сего года вместе со всей Эстонией Таллин вошел в ЕЭС, а де-факто давно уже захвачен туристами, и в особенности горячими финскими парнями и девушками. Именно для них, начиная с порта, повсюду виднеются броские вывески с единственным словом «Алкоголь». В соседней Риге, где даже пиво теперь продают только до 10 вечера, знакомая эстонка отозвалась с усмешкой о современном Таллине: «Пьют» (как некогда Карамзин об основном занятии россиян: «Воруют»). К счастью, она преувеличила масштаб гульбы. Во всяком случае, до наступления ночи пьяных вдрызг людей на улицах Таллина я попросту не встречал. А в погребках, на террасах, в скверах, конечно, все попивают – пиво, сухое вино, кое-кто и покрепче. Так середина лета же, пик туристического сезона. Но обо всем по порядку.

Эстония для украинцев?

В эстонскую столицу из латышской я добирался пять с половиной часов комфортабельным двухэтажным автобусом «Евролайн». Не скажу, чтобы я вышел из него отдохнувшим, но точно неуставшим. Пограничные процедуры заняли едва четверть часа, на автостраде длиной 450 км оказалась всего пара «проблемных» участков. Смущало меня только обилие украинцев в соседних креслах. Они быстро перезнакомились. За исключением немолодой любовной пары из Донецка, все они возвращались домой или же ехали погостить к родне, осевшей на Эстонской земле. Смешно, но и полуночный таксист в Таллине тоже оказался «с Украины». Бывалый морячок с контрабандистским прошлым – о чем он немедленно поведал мне, когда мы проезжали мимо здания бывшего КГБ. Всю недолгую дорогу он поносил дороговизну после вступления в ЕЭС (сахар подорожал втрое, а он запасся всего-то парой мешков), а также «понаехавших»: турков, цветных, узкоглазых и нетрезвых финнов. Что для таксиста было совсем уж нелогично. Мой отельчик находился в самом центре Старого города, в двухстах шагах от Ратушной площади, в перестроенном здании XIV века. Но я рано радовался.

Таллин – Чайна-таун?

Доставшийся мне номер оказался… гостиничной сауной. По спальне можно было кататься на велосипеде, в душевой бегать трусцой, но из окон наружу имелся один экран телевизора. Включив вентилятор и погасив свет, я ощутил себя в склепе и впервые за многие годы испытал приступ клаустрофобии. Утром, еще чумной со сна, я первым делом отправился не в ресторан завтракать, а на рецепцию, где с ходу заявил, что даже не слышал о существовании подобных гостиничных номеров. Это произвело впечатление, и после полудня я смог переселиться в освободившийся номер – втрое меньший, но с настоящим окном, выходящим в узкий двор-колодец. На следующий день, правда, меня разбудили строители, что-то затеявшие в этой узкой щели. Очень скоро кто-то уронил уже кому-то на голову кирпич, и послышалась знакомая родная речь: «Вы что там, совсем не смотрите куда бросаете?!» Бригада гастарбайтеров откапывала своды помещений ярусом ниже. Жадина хозяин намеревался еще глубже под землю отправить своих постояльцев. Быть может, и найдутся желающие спать под землей за 80 евро в сутки, только не я. Теперь я знал, когда день, когда ночь, и в мой номер поступал живой некондиционированный воздух.

В то первое утро я вышел на улицу и ошалел сразу от обилия туристов в Старом городе. При ближайшем рассмотрении чуть не половина из них оказалась представителями желтой расы. Возможно, день такой выдался, типа «уик-энд в Прибалтике для китайцев». Поскольку уже в понедельник все они куда-то испарились. В отличие от немцев, англичан, финнов и русских, исправно занимавших все ресторанные столики в так называемые «счастливые часы» – с 12 до 14 и с 21 до 23, когда все блюда и напитки предлагаются с ощутимой скидкой.

В середине июля на Прибалтику снизошло наконец лето, и над Ратушной площадью с прилегающими улицами висело ровное гудение, будто над разогретым лугом в полдень. Роль транспорта здесь выполняли повозки велорикш, похожие на пластмассовые биотуалеты с возницей, приводом и коробкой передач. Я не очень люблю людскую толкучку и потому решил в первый день избегать достопримечательностей и даже не соваться в музеи. А отправиться-ка лучше в порт – поглазеть издали на финский десант и поискать местечко на морском берегу. Направление указал мне накануне таксист, а разнообразные схемы города предлагаются в Таллине бесплатно в любом заведении – от гостиницы до банка (выгодный курс обмена безошибочно узнается по небольшой очереди – например, перед входом в Старый город, в одном квартале от Вируских ворот). Так я и сделал.