Текст книги "Жизнь статиста эпохи крутых перемен. История историка"

Преодолению моей спортивной маргинальности более всего способствовало приобретение мне «взрослого» велосипеда харьковского завода. С помощью папы быстро освоил его, хотя поначалу ноги едва доставали до педалей. Велосипед заметно увеличил мою свободу, скорость передвижения и физические нагрузки в течение большей части года. Ездить на нем было престижно: тогда на Старых промыслах мало кто из ребят имел велосипед.

Наконец, занялся самодеятельной журналистикой. Посылал в областную газету «Грозненский рабочий» сообщения о заметных событиях в жизни района. Некоторые из них печатали. Это меня ободряло.

Много общих интересов и затей было с двоюродным братом Севой. Он был рослым красивым мальчиком на год старше меня, а учился на год младше. Вместе посещали ТЮЗ, увлекались кино, особенно Чаплиным, знакомились с базаром. Долго занимались созданием бензинового двигателя для велосипеда. Мною делались расчеты и чертежи, Сева со мной в карповской мастерской отливал детали. Он, подогретый моими рассказами о Г. Форде, был одержим этой затеей и даже забросил уроки. Но неожиданно Алексей Максимович, чтобы успокоить налогового инспектора, заподозрившего его в возобновлении производства кроватей, запретил нам работать в мастерской и запер ее. А без нее о создании мотора нечего было и думать.

Не помню, чтобы я когда-либо ленился или томился бездельем. Как в школе, так и вне школы мне всегда было интересно узнавать или делать новое, выражать свои стремления и способности, хотя тщательности и аккуратности в занятиях мне всегда недоставало, что, оказалось – на всю жизнь.

* * *

Приобщение к «реальному социализму» поколения, к которому я принадлежу, и его переход от детства к юности совпали с поворотом страны от мира к войне. Этот поворот начался задолго до нападения на нас Германии и ее союзников.

Все мы – одноклассники, после голода 1931–1932 гг. недоедание считали нормальным питанием, взрослели и учились в ставшей привычной бедности. Вместе с основами наук усваивали советско-коммунистические чувства и взгляды. В школе, в газетах и по радио прославлялись достижения героев строительства социализма и покорения природы, а также победы блока коммунистов и беспартийных на выборах Советов. Всем разъяснялись планы партии и указания Сталина, разоблачались происки врагов народа. Запомнился красочный плакат: схваченные ежовыми рукавицами в ужасе корчились разноликие враги народа и улыбался сталинский комиссар госбезопасности. Успехи социализма и сталинская забота о народе подкреплялись жизнеутверждающими кинофильмами и ликующими песнями: «Эх, хорошо в стране советской жить!», «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!», «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»

А повседневная жизнь родителей и детей все более определялась мерами упорядочения трудовой дисциплины, пресечения злоупотреблений и ужесточением наказаний даже малолетних нарушителей. Рабочие закреплялись за предприятиями, а колхозникам запретили покидать колхозы, происходило реформирование школы. С переходом от пятидневной к семидневной рабочей неделе увеличилась длительность рабочего времени. Нам разъяснялось – все ради усиления СССР, возвышавшегося утесом социализма посреди обреченного на кризисы, войны и гибель капитализма.

Мы рано усвоили, что советское руководство считало большую войну неизбежной и рассчитывало на возникновение ситуации, позволяющей при поддержке трудящихся всех стран нанести сокрушительный удар мировому империализму. Власть осуждала агрессоров, опиралась на зарубежных друзей, привлеченных провозглашением социальной справедливости и выступлениями СССР за сохранение мира, и использовала противоречия между соперничавшими державами. С конца 1920-х годов руководство готовило страну к войне и нас убеждали, что мощная Красная армия способна при поддержке угнетенных масс всего мира разгромить любого врага малой кровью и на его территории. Этому даже после сталинской расправы с большинством ее военачальников верили не только подрастающие поколения.

В своих играх, чувствах и мыслях мы были вместе с патриотами Абиссинии (Эфиопии), республиканцами Испании и с народом Китая. Нас радовал решительный отпор Красной армии наскокам японских агрессоров и огорчали захваты Гитлера в Европе. С малых лет усвоив ненависть к фашистам, как называли не только итальянских, но и немецких нацистов и прочих национал-экстремистов, мы были озадачены заключением советско-германских договоров. Что бы ни говорил в 1939–1940 гг. о нашей солидарности с Германией глава правительства Молотов, мы – старшеклассники, как и большинство населения, не доверяли гитлеровцам. А за то, что советское руководство, поддерживавшее миролюбивые силы во всех странах и готовое заключить с европейскими государствами договор о коллективной безопасности и в случае агрессии против них помочь своими войсками, так и не нашло надежных союзников, мы винили только империалистов.

Мы бы не поверили, если бы кто-то сказал, что выступающее за мир сталинское руководство пошло на сговор с гитлеровцами в обмен на признание советских претензий к соседним странам, согласилось с нападением Германии на Польшу, ставшим началом Второй мировой войны. Не могли вообразить, что власть совместно с нацистами поделила Польшу, расстреливает тысячи польских патриотов, выдает гитлеровцам немало укрывавшихся в СССР антифашистов, поздравляет Гитлера с победами, тайно рассчитывая на изматывание его вооруженных сил, и поставляет Германии необходимое ей для войны стратегическое сырье и недостающее нам самим продовольствие.

Нам объяснили, что вторжение Красной армии в Польшу является не вступлением СССР в уже начавшуюся мировую войну на стороне Германии, а началом осуществления освободительной миссии СССР. Однако ожесточенное сопротивление подобному «освобождению» финнов, переполнившее ранеными даже старопромыслов-скую больницу, вызвало у нас сомнения в солидарности трудящихся всех стран с Советским Союзом. Знакомясь в больницах с изувеченными красноармейцами, мы не могли не задумываться, не постигнет ли вскоре такая участь и нас. Но учитель истории укрепил наш исторический оптимизм, разъяснив, каким достижением солидарности трудящихся и освободительной миссии СССР является добровольное включение в него трех прибалтийских стран и Бессарабии. Разделяя радость руководства, что граница страны отодвинута на запад, мы не понимали опасность превращения ее в непосредственную границу с Германией, на которой для разгрома нашей страны сосредоточивались войска, не истрепанные, а закаленные успехами.

Тем не менее, слушая радио и заглядывая в газеты, мы все более тревожились, что гитлеровцы используют советско-германскую договоренность успешнее СССР. Они захватили наиболее развитую часть Польши, оккупировали Данию и Норвегию, нанесли поражение англо-французским войскам и заставили капитулировать, взяв под контроль Францию. Кроме прежних союзников привлекли на свою сторону почти все другие европейские государства – от Болгарии и Румынии до Финляндии. Известия о нападении гитлеровцев на Югославию на следующее утро после подписания этой страной договора с СССР, разгром Югославии и Греции заставляли сомневаться даже в официальных советских заявлениях о сотрудничестве с Германией. Ни подписание нашим правительством договора о нейтралитете с союзницей Германии – Японией, ни опровержение ТАСС слухов о готовящемся нападении Германии не ослабили наших опасений и уверенности в приближении войны. Подтверждением последнего сочли назначение Сталина главой правительства.

Окружавшие нас взрослые выжидательно молчали, а мы фантазировали, и ни у кого в классе и во всей школе не возникало сомнений в мудрости сталинского руководства: мы были уверены, что у него имеется превосходный план и достаточно сил для одоления всех врагов. Тем более что чем больше стран покоряли гитлеровцы, тем больше трудящихся поднимется против них, поддерживая Красную армию.

Осознавая свою ответственность за будущее страны, мы в школе под руководством умелого военрука Б.П. Петрушкова учились маршировать, стрелять по мишеням из малокалиберных винтовок, ползать по-пластунски, окапываться, разбирать и собирать трехлинейные винтовки. Этим занимались ребята, а у девочек была медико-санитарная программа.

Взрослея, некоторые одноклассники подружились с девочками своего или младшего класса. Я отставал. Напоминавшая популярную тогда актрису стройная и подвижная блондинка Валя отклонила мое предложение подружиться, а молча смотревшая на меня и красневшая семиклассница с пышными локонами и большими голубыми глазами соседка Полина казалась мне скучной. Но в начале весны 1941 г., когда я у своего крыльца готовил велосипед к новому сезону, подошла ко мне соседская девочка Ира. Она жила с мамой в другом конце нашего корпуса. Прежде я ее почти не замечал. С искрящимися серыми глазами она расспрашивала меня о велосипеде и попросила обучить ездить на нем. Это было лестно, и я обещал.

Ира научилась за несколько уроков, ставших началом нашего взаимного увлечения. Мы встречались у Пролетбата. Ходили по аллеям в опьяняющем запахе зацветших акаций. Вместе посещали кино. Она с интересом слушала мои рассказы о прочитанном, моих мечтах и планах получить инженерно-техническое образование и изучить международные отношения, поездить по стране и по всему миру. Главное – впервые моим другом стала девочка. Ира заканчивала школу отличницей. Она была чуть выше меня и на два года старше. Не мог понять, что ее привлекает во мне, а меня в ней привлекали ее внешность, отзывчивость, живость ума и обаяние. Со мной происходило удивительное, о чем уже читал, но еще не испытывал.

В мае 1941 г. мне, наконец, исполнилось 15 лет и меня приняли в комсомол. Это стимулировало мой интерес к социально-политическим проблемам и международным событиям, а также общественную активность.

* * *

Завершение десятилетки большинством поколения, в котором я оказался, пришлось на первый, полный неожиданностями и самый тяжелый год Великой Отечественной войны. Даже для продолжавших учиться в школе эти события стали более суровым испытанием зрелости, чем экзамены на аттестат.

О нападении Германии я узнал в первый день летних каникул после девятого класса вместе со многими старопромысловцами во время футбольного матча на районном стадионе. Зрители и футболисты бросились по домам – слушать выступление Молотова по радио.

Оказалось, что давно ожидавшееся простыми людьми вероломное нападение Германии для руководства страны и ее вооруженных сил было внезапным. Но Молотов сказал: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Газеты призывали: «оградить завоевания социалистической революции» и «дадим сокрушительный отпор!». И еще никто не подозревал, сколько времени, сил и жертв потребуется для этого.

Большинство не только детей, но и окружавших взрослых надеялось, что через несколько дней, через неделю-другую Красная армия, в соответствии с предвоенными заявлениями, песнями и кинофильмами, «гремя огнем, сверкая блеском стали», сметая войска агрессоров, двинется на Берлин и при поддержке трудящихся Германии и других европейских стран за месяц-другой освободит их не только от фашистов, но и от капиталистов. В нашем классе многие сожалели, что мы опаздываем принять участие в этом. Новая песня – «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…» вернее всех прежних выражала охватившие нас чувства.

На Старых промыслах жертвой первой недели войны стал рабочий – участник гражданского патруля, натолкнувшегося на пост вооруженных пожарных, обстрелявших патрульных, принятых за диверсантов. Он имел жену и двух малых детей. На его похороны пришло множество людей, но никто из них еще не подозревал о масштабах наших потерь в те сутки на фронтах.

Как и мои соученики, я желал успеть принять участие в освободительном походе Красной армии в Германию и другие европейские страны. Некоторым из одноклассников удалось поступить в военные училища. А меня не брали – недоставало двух лет.

Шли дни и недели войны, а Совинформбюро сообщало о невероятно быстром наступлении противника. Это было больно слушать и не хотелось верить. Наконец, речь Сталина положила конец недоумениям и довоенным иллюзиям, ориентировала на напряжение всех сил в ожесточенной и беспощадной Отечественной войне. Только после этого мы оценили заявления о солидарности с нами правительств Великобритании и США и их обещания помогать СССР, хотя ничего серьезного не ожидали даже после возникновения с участием СССР антигитлеровской коалиции: ведь мы воевали не только за освобождение, но и за победу социализма.

Начавшаяся с первых дней войны мобилизация в Красную армию многих возрастов расширялась. Районное руководство занялось направлением служащих и учащихся в совхозы и на предприятия для срочной замены призванных в армию. Почти во всех организациях было введено дежурство, упорядочено ночное патрулирование нефтепромыслов и заводов. Милиция выселила куда-то семьи немцев, приехавших в 1920-х годах помогать строить социализм, одна из которых жила рядом с нами.

Хотя фронт был далеко, освещение улиц, поездов и автомашин было прекращено, окна домов затемнены. По требованию военкомата, видимо, для пресечения вражеской пропаганды, население сдало ему все радиоприемники, включая детекторные, и почему-то – велосипеды. Вскоре был арестован директор нашей школы: он знал немецкий язык и слушал немецкие передачи по остававшемуся в школе радиоприемнику, а завхоз школы подслушал и донес. Больше о директоре никто ничего не слышал.

Жизнь изменилась. Вести от ушедших в армию приходили не часто и не от всех. Некоторые родные погибших получали «похоронки». Все остававшиеся дома так или иначе работали для фронта. Родителям в школе приходилось замещать преподавателей, ушедших в армию. Были введены карточки на продовольствие. Нормы по ним постепенно уменьшались, да и то, что в них значилось, не всегда выдавалось. Мы, как и все вокруг, недоедали больше прежнего. Для покупки нужных вещей средств вовсе не было.

Просыпаясь утром и перед сном все слушали радиосообщения Совинформбюро о фронтах. Нередко положение казалось катастрофическими, хотя мы и не подозревали, что к зиме уже несколько миллионов советских военнослужащих оказались в плену у гитлеровцев, а сталинское руководство бросило их на произвол судьбы, отказавшись от предложения Международного красного креста передавать им продовольствие, одежду и медикаменты. Но сообщения о разгроме немецких войск под Москвой дали основание надеяться на поворот в ходе войны. Газеты и радио радовали репортажами о подвигах летчиков, танкистов, пехотинцев, партизан, и мы стали многого ожидать от действий наших войск на ряде направлений. Порой хотелось сбежать на фронт, чтобы участвовать в решаюшем наступлении.

Летом с Ирой вместе ходили на организованное райкомом комсомола ночное патрулирование. На уборку урожая выезжали в разные места, но разлуки только усиливали взаимное притяжение. Она поступила на физико-математический факультет пединститута, и с осени стала ежедневно ездить туда в город. Наши вечерние встречи стали реже. А весной 1942 г. ходили за тюльпанами в Терский хребет, посещали концерты знаменитостей.

Мои родители стремились прервать наше сближение. Я протестовал, отстаивая свою свободу. Как относилась ко мне мама Иры, я не знал. Одноклассники, ничего не высказывая прямо, пытались развеять мое увлечение. Шурик Лихарев со своей подружкой пригласили меня в компанию девочек, одна из которых под аккомпанемент гитары спела песню А. Вертинского, которая заканчивалась так:

 
…А потом – города, степь, дороги, проталинки…
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
 

Я и виду не подал, что это относится к нам с Ирой.

Взаимные нежности с ней в парке на скамейках и на траве становились горячими. Однажды она предоставила мне свободу действий, но определенной черты мы не перешли. Моя уверенность в себе ослабла, и мне стало казаться, что наши отношения ее не вполне устраивают. Она любила танцевать и хотела обучить меня, настаивала, но я не мог преодолеть какое-то предубеждение против галантных танцев, да и смущало, что ростом был ниже нее. Сопровождал Иру в клуб на танцы и стоял рядом. Ей было досадно, что из-за моего присутствия ребята не приглашали ее. Это вело к размолвкам, и мы встречались все реже.

А в школе мой последний год оказался очень напряженным. Участие в ряде летних мероприятий райкома комсомола, в помощи совхозу, где поработал трактористом, обернулось выдвижением меня в комсорги школы. Впервые занялся комсомольской работой. Потребовались также усилия, чтобы добиться отличных оценок по всем предметам. Начал усердно изучать немецкий язык, осваивал военный лексикон и готический шрифт. Мечтая поступить в Украинский физико-технический институт, с увлечением занимался аналитической геометрией. Военрук учил нас окапываться, проползать под проволокой и чистить винтовку. А интерес к ходу войны побудил меня составлять для себя по материалам газет и журналов обзоры ожесточившихся тогда военных действий в Африке и на Тихом океане. Продолжал писать заметки, иногда публиковавшиеся в газете «Грозненский рабочий».

Узнать местонахождение эвакуированного из Харькова УФТИ не мог, и подумал стать журналистом-международником. В апреле послал запрос в Москву в Высшую дипломатическую школу. Ответ исключил для меня эту возможность: принимают только достигших 18 лет и, желательно, имеющих высшее образование или соответствующий опыт работы. А мне в мае 1942 г. исполнилось лишь 16.

В дни сдачи выпускных экзаменов мы видели над Грозным известный нам по рассказам эвакуированных немецкий разведывательный самолет, прозванный «рамой». Вскоре – 31 мая нам выдали аттестаты о среднем образовании. Отличников было мало, но большинство неплохо усвоило основы наук, а вместе с ними и советский патриотизм с коммунистическим интернационализмом. Этим и почерпнутым от родителей рационализмом и атеизмом определялось мое отношение к себе и всему окружающему. Талантов у меня не обнаружилось, но необходимость все школьные годы напрягать силы, чтобы соответствовать уровню одноклассников, которые были на два года старше меня, сделала мое развитие интенсивным. Некоторые успехи придавали мне уверенность в своих силах и побуждали не ждать судьбы, а пытаться выбирать ее самому. Несмотря на разрушение неожиданным ходом войны многих довоенных иллюзий, я был уверен, что мы победим, и это обеспечит продвижение социализма не только в Европе. Считал своим долгом и честью с оружием в руках защищать страну и добиваться разгрома ее врагов для победы социализма. Меня не привлекали ни награды, ни звания, а чувство самосохранения, как у большинства ровесников, было недоразвито. Желание сражаться обострялось с приближением противника и мобилизацией друзей в армию.

Несмотря на скудность снабжения, родители выпускников устроили в затемненной школе торжественный ужин. На этой последней встрече мы, родители и учителя говорили только о трудностях войны. Ребят мобилизовали в армию, а девушки спешили поступить в вузы или на работу. Меня же, несмотря на аттестат отличника, из-за 16-летнего возраста никуда не брали.

Вскоре войска противника, ворвавшиеся на Северный Кавказ, двинулись к нефтедобывающему Грозному. Мать стала бригадиром «на окопах» – сооружении противотанковых рвов и огневых точек в городе и вокруг него, для чего была мобилизована значительная часть населения. Отец, которого по возрасту не брали в армию, перешел из школы, где он преподавал математику, в пригородное хозяйство, где потребовался бухгалтер. Сестра, закончившая третий класс, вместе с соучениками под руководством учителей глиняными шариками забивала нефтяные скважины, чтобы их не смогли использовать захватчики в случае сдачи города1010
  За это моя тетя Таня получила медаль «За оборону Кавказа».


[Закрыть].

А мне в военкомате отрезали: жди своего года призыва. Управление НКВД игнорировало мою просьбу включить меня в его войска. Чтобы не бездельничать до призыва, после колебаний подал заявление в Грозненский нефтяной институт, и только из-за нехватки набора был принят. До начала учебного года хотел поработать в газете «Грозненский рабочий». Однако там штатного места не оказалось. С трудом удалось устроиться литературным сотрудником Чечено-Ингушского республиканского радиокомитета.

Для известий Радиокомитету ежедневно требовались сведения о патриотических настроениях и труде рабочих и служащих промыслов и заводов, а также многих тысяч работников трудфронта, как называли строителей оборонительных позиций. Под руководством заведующего формированием ежедневных новостных сообщений опытного товарища Жука, капитана, имевшего орден, лишившегося в бою кисти правой руки, собирать информацию о результатах труда оказалось несложно. Но получить нужные высказывания трудящихся было почти невозможно. Чувствуя некоторую неловкость, я заранее, как учил Жук, вкладывал в вопросы нужные ответы. Кроме того мне, как и другим литсотрудникам, поручалось выпускать стенные газеты на разных участках трудфронта. «Мне нравится, записано мной тогда в сохранившейся тетрадке, – метаться за материалом с промыслов в город и обратно, печатать трудфронтовскую стенгазету». Даже с подружкой Ирой не было времени встречаться, и получилась размолвка.

Тем временем вражеские войска продвигались к Грозному. С севера через него хлынула огромная волна беженцев, а также бойцов и командиров разваливавшихся частей и соединений. Вскоре услышали о приказе Сталина: «Ни шагу назад!», а затем увидели заградотряды на вокзалах и дорогах. Они задерживали множество бежавших бойцов и командиров. В числе группы курсантов распущенного кавалерийского училища за дезертирство был задержан, осужден и направлен в штрафной батальон мой друг Шурик Лихарев. Было очень жаль, что он попал в такую беду, в сущности, по вине командиров, бросивших курсантов. Выручить его оказалось невозможно.

10 августа 1942 г. в Грозном и во всей Чечено-Ингушетии было введено военное положение. И тогда мне, наконец, как будто повезло: 20 августа был призван Старопромысловским райкомом комсомола в коммунистический батальон, сформированный при коменданте грозненского укрепленного района. Попрощался с Радиокомитетом, объяснил ситуацию родителям и отправился в батальон.

Казалось, что догнал военную судьбу соучеников и попал в действующие войска на полтора-два года раньше большинства своих сверстников. И время вступления в жизнь представлялось мне очень, даже слишком удачным: фронт, на который стремился, оказался рядом – в 25 километрах. Рассчитывал в ближайшие дни включиться в бои с противником.